Два одиночества

Два одиночества

Я сидел на ледяном тротуаре возле ресторана, чья неоновая вывеска заставляла глаза слезиться. Пришлось сесть у самого края дороги, чтобы прохожие не зацепили меня. Меньше всего на свете хотелось получить пинок или услышать отборную ругань в свой адрес. Но и перспектива угодить под машину тоже не казалась радужной, поэтому приходилось прислушиваться к звукам проезжающих машин, чтобы быть готовым отскочить в нужный момент. Итак, глаза еле открываются от резкого света, спина в напряжении, в желудке абсолютная пустота, образовавшаяся там ещё пару дней назад. Прекрасно, ещё один невероятно раздражающий день моего жалкого существования. Как же меня достало жить! Скорее бы все эти бездельники закончили набивать свои желудки отборными стейками и свалили домой. Вечер среды, в конце концов. Совести у них нет.

Хотя о чём это я? В прошлой жизни среда была моим любимым днём недели. Я заканчивал работу в офисе в семь и шёл с коллегами в бар через дорогу утолить свои печали односолодовым шотландским виски. В те вечера я возвращался домой абсолютно счастливым человеком, потому что голова трещала от выдуманных историй моего коллеги, с которым мы делили кабинет, чувство голода было перекрыто алкоголем, а ощущение, что мне по плечу решить все проблемы, мягко обволакивало мою голову. Оставалось выкурить сигарету на десерт и можно было отправляться спать. Как же я любил ночи. Абсолютная тишина и темнота, мягкая подушка, подобранная матерью для моей больной шеи, тёплое одеяло и стакан воды на тумбочке. Всё это казалось мне раем на земле. Жил я один, но старательно избегал мыслей об одиночестве. Мне абсолютно не везло с женщинами или им со мной, тут уж как посмотреть. Забавно, что в моей новой жизни только этот пункт остался без изменений. По-прежнему один. Романтика.

Меня выдернул из размышлений громкий хохот группы людей, вывалившихся из ресторана. Вывалившихся в буквальном смысле. Один из них лежал на тротуаре в нескольких шагах от меня и извергал из себя неадекватно пьяный хохот вперемешку с отборной бранью. Две другие девушки и мужчина держались за стену ресторана и умирали от смеха. Заканчивайте цирк, ребята. Все уже поняли, что вам весело. Валите с моего тротуара.

И тут одна из женщин повернулась ко мне, её глаза округлились, на лице появилась дурацкая улыбка. О, ну прекрасно, сейчас начнётся.

— Смотрите какой милый пёсик! Сидит бедный совсем один, на улице холод такой. Ты, наверное, ждёшь, что тебе что-нибудь вынесут из ресторана?

Она уже протянула руку, чтобы почесать меня за ухом, но я оскалил зубы, и дамочка воздержалась от дальнейших прикосновений.

—Джейн, пойдём. Он явно бродячий. А вдруг у него блохи или, того хуже, бешенство.

—Нет у него блох, перестань. Я сейчас… Попрошу повара дать бедняге какие-нибудь остатки еды.

Хм, интересно, ну давай, рыжая, посмотрим, что тебе удастся для меня урвать на кухне.

—Ребята, да пошли отсюда. Продолжим в баре или поедем ко мне. Наша мать Тереза всё равно домой собиралась. Опять будет реветь в подушку всю ночь, а завтра придёт с заплаканными глазами на работу и скажет, что аллергия.

—Ладно, может ты и прав. Всё равно у нас с ней разговор что-то особо не клеится сегодня. — Они взяли вторую женщину под руки с двух сторон и удалились.

Спустя время из ресторана вышла эта странная рыжая. Я, конечно, сразу увидел в её глазах признаки бешеной зоозащитницы, но тащиться на кухню ресторана ради меня и умолять их отдать мне объедки — это уже как-то за пределами моего понимания. Она несла бумажный пакет, запах от которого доходил даже до моего конца тротуара. С ума сойти, ей удалось. Она аккуратно положила передо мной остатки стейков и несколько косточек.

— Вот, держи, прости, что долго. Мне кое-как удалось уболтать повара.»

Заглатывая объедки, я вообще не обращал на неё внимания. А когда поднял голову, чуть не отскочил. Она сидела прямо передо мной на тротуаре, подстелив бумажный пакет под своё коричневое пальто. Точно ненормальная. Прохожие уже стали на нас оборачиваться, а мне категорически не хотелось привлекать к себе внимание.

— Ну что, вкусно? Теперь можно погладить?

Она повторно протянула руку. Скалиться я не стал, но увернулся. Спасибо, конечно, за еду, но моя вторая жизнь уже научила меня не доверять никому и никогда. Я увидел её разочарованный взгляд, тряхнул головой, встал и пошёл в сторону парка, где обычно ночевал.

— Эй, подожди, я с тобой. Мне тоже в ту сторону.

Этого мне ещё не хватало. Она что, преследовать меня собирается? Ладно, придётся потерпеть её. Рано или поздно она отстанет и пойдёт домой. Как сказал её дружок-пьяница: ей ещё плакать в подушку. Интересно, почему? Так, стоп. Ничего мне не интересно.

К счастью, всю дорогу она шла молча, отставая на пару шагов. Я вошел в ворота парка. Это было моё любимое место в городе и тогда, и сейчас. Ещё в прошлой жизни я встречался здесь с матерью во время обеда. Мы садились на скамейку под дубом, и она принималась читать мне нотации о том, что я неправильно живу, мало выхожу из дома, ем всякую гадость, курю и вообще не забочусь о своём здоровье. На удивление, меня это не раздражало, а скорее успокаивало, давало ощущение, что обо мне кто-то заботится и переживает. Хорошее было время.

Я дошёл до нашей скамейки, залез на неё и свернулся калачиком. Ночь обещала быть промозглой, но недавний ужин неплохо согревал меня изнутри. Рыжая мадам постояла неуверенно возле меня и аккуратно села рядом, скрестила руки и уставилась перед собой.

—Знаешь, в детстве я до смерти хотела собаку, но мама с папой мне так её и не купили, пугали ответственностью.

И что мне сделать с этой информацией?

—А потом я поступила в университет. Мне было жутко одиноко жить одной, поэтому я хотела взять себе собаку, чтобы не было так грустно. Но мой психолог меня отговорил, сказал, что я пытаюсь заместить отсутствие романтических и дружеских отношений собакой.

Господи, у меня что на ошейнике висит табличка «Бесплатная психологическая помощь»?

—Затем в моей жизни появился Эрик, и у него была жуткая аллергия на шерсть. О собаке пришлось забыть. Знаешь, что самое смешное? Романтические отношения у меня появились, но сильно счастливее я не стала.

Если она находит это смешным, то ей точно лечиться надо.

— Он постоянно говорил мне, что я ничтожество, уродина и недостойна нормальной работы. А потом через пару минут его настроение менялось, и он клялся мне в вечной любви. Я верила, потому что не знала, что бывает по-другому. Привыкла к идее, что любовь — это испытание.

Я открыл глаза и аккуратно приподнял голову, чтобы она не заметила. Не была она никакой уродиной. Отбросим момент с неадекватным огоньком в глазах, который появился при виде меня, тем более теперь этому есть логическое объяснение. Во всём остальном она была стандартной женщиной, даже довольно симпатичной: рыжие волосы и серо-голубые глаза смотрелись в ночи таинственно.

—Я отдала ему всю себя, а, придя однажды домой, обнаружила, что все его вещи пропали из квартиры. Он просто молча съехал. Заблокировал меня везде, где можно. Запретил своим родителям говорить мне, где он. И так начался кромешный ад, который продолжается до сих пор. Моя жизнь пошла по сценарию «Работа – дом – работа». Но даже мысль о том, чтобы остаться дома наедине со своими страхами, доводит меня до панических атак. Не знаю, почему я ещё жива. Как же меня достало жить.

На этой фразе я вздрогнул. Пока эта мысль звучала в моей голове, она не была такой пугающей. Но, когда её произнесла она, мне захотелось вскочить, схватить её за плечи, встряхнуть, обнять, отговорить её, рассказать ей, как она на самом деле красива, и что тот урод был эмоциональным насильником и не заслуживал её. Но что я мог? Я же просто чёртов бродячий пёс. Поэтому я не придумал ничего лучше, как придвинуться к ней и положить голову ей на колени. Я почувствовал, как она перестала дышать. Затем протянула ко мне руку и погладила. Не знаю, кто из нас получил от этого прикосновения больше: она, так отчаянно нуждавшаяся в эмоциональной поддержке, ласке или любви, или я, потерянная душа, обречённая помнить все свои прошлые жизни. Я знаю одно: в этот момент было не важно, что было до и что будет после. Прямо сейчас мы были странной парочкой на скамейке под дубом и этого было достаточно, чтобы продолжать жить.