Два прапорщика

Стоя на вершине холма, она с отчаянием оглядывала поле боя. Исход сражения был очевиден. Закованные в сталь имперские солдаты методично сминали королевские войска. Нет, дворяне королевства были отважны и благородны, но эти качества они доказывали на дуэлях и на охоте. Опыта реальных боевых действий у них не было, а он, как оказалось, стоил больше благородства.

Но все же надежда пока оставалась. Где-то там, за гранью горизонта, гвардия еще держала оборону, а принцесса-крестница помогала королю поддерживать порядок в столице. Возможно, они смогут продержаться до прихода союзников.

За грохотом, доносившимся с поля, крестная не услышала стука копыт, и когда ее ученик внезапно оказался рядом, вздрогнула от неожиданности.

Он все еще числился учеником, хотя и сильно вытянулся за последние годы. Просился в гвардию, но крестная не отпустила. Ему была предназначена должность королевского мага, не сейчас, а когда его наставница уйдет в отставку. Но когда началась война, недавний паж не мог усидеть на месте. По крайней мере, она убедила его ограничиться ролью гонца.

--Все плохо, -- хрипло сказал он. Собственно, это читалось на его лице, измученном, замаранным копотью. Но он продолжал выкладывать мрачные подробности.—Помощь не придет. Император обещал великому герцогу в жены принцессу Марианну,и в качестве приданого долю в военной добыче. Король пытался провести переговоры,обещал уйти в монастырь, как император требовал вначале, но теперь им этого недостаточно…

На какой-то момент слух отключился, пропустив лишь имя. Марианна. Свояченница императора, сестра императрицы Анны. Стало быть, мачеха крестницы пристроила и младшую дочь. Лучше бы она поссорилась с другим королевством, как грозилась…

Надо было слушатьколлег по Кругу фей, подумала она. Заставь мачеху и ее дочек плясать босиком на раскаленной плите, это древняя, освященная веками традиция,говорили они. Но она былаубеждена, что нынешнее волшебство недолжно допускать такого чудовищного варварства. И вот теперь получаем то, что заслужили.

--Госпожа, -- из последних сил выкрикнул ученик, -- примените свой дар! Вы же настоящая волшебница, не то, что я! Превратите вражеские пушки в хлопушки, а солдат… ну, я не знаю…

--В крыс, -- закончила она. – Думаешь, я не пыталась? По-моему, солдаты этого даже не заметили. Или они изначально были крысами? У имперцев ведь есть свои маги. А на пушки наша магия не действует. Мы ведь добрые волшебники. Мы обязаны нести людям радость, а когда пытаемся этим противостоять огню, пороху и железу, мы бессильны.

--Так что же делать, что делать?

--В этом мире,возможно, ничего. – Посмотри, - она указала на небо, которое почернело. И не только от порохового дыма. Эскадрилья имперских драконов клином шла на столицу королевства. – Мы – порождение фантазии и обречены исчезнуть.

—Но фантазия бессмертна! И мы непременно возродимся.

--Если так, мы больше не будем слабыми. Добро не должно полагаться на волшебные палочки. Если будет необходимо, мы сами будем управлять порохом, огнем и железом.

--А мы сумеем?

--Мы научимся. – И , глядя на язык огня, который выдыхает пролетающий дракон, выкрикивает: -- Я научусь!

Она прижимается щекой к рукояти, вдыхает запах железа и оружейного масла. Этот запах успокаивает. Вот и хорошо, вот и ладно, нужно, чтоб руки не тряслись.

Она уже умеет стрелять, ей показывали, как это делать , но сегодня в первый раз ей придется стрелять в живых людей.

Они надвигаются, надвигаются неотвратимо, идут красиво, их командир вышагивает как на параде, помахивая стеком. Но и рядовые отлично держат строй. Их учили, долго и тщательно, у них опыт еще с прошлой войны.

А мы? Мы кто такие? Они нас быдлом кличут, но разве наши не воюют годами? И не бегают от врага. Разве наша дело не правое?

И все-таки, если не смести этот строй до того, как конница пойдет лавой, они сами нас сметут.

Пусть подойдут поближе, говорит она себе, не слушая советов старшего. Она не думает сейчас, за что они сражаются – за большевиков, за коммунистов, за Интернационал. Главное – не струсить сейчас, не убежать, не понимая, кого она больше боится – наступающих или себя. Пусть подойдут поближе.

И в какой-то миг она необъяснимым чутьем сознает – пора. И жмет на гашетку.

Отдача сильна, пулемет трясет, но не трясутся руки. Очередь за очередью обрушивается на наступающих. Какое-то время они еще идут. Потом начинают падать. Происходит страшное, мрачное чудо – она со своим пулеметом может противостоять врагу. Где ваша красота, где ваши белогвардейские танцы, господа офицеры? Она строчит, пока патроны не заканчиваются. От грохота почти оглохла, но по тому, как дрожит земля, понимает – конница пошла в атаку.

Снова запах железа, на этот раз совсем другой. Пулемет раскален. Ничего, сейчас остынет, и поднесли другую ленту, сейчас она даст новую очередь…Какой-то треск наверху, гораздо выше ее холма Она поднимает голову, видит летящий силуэт. «Дракон…», мелькает чужая, нее мысль. Какой еще к чертовой бабушке, дракон? Это «фоккер», у нас их нет, а у беляков,значит, имеются. Можно ли сбить самолет из пулемета? Ее этому не учили, но она попытается…

Те, кто уже начали поправляться, выбираются в коридор лазарета. Кто-то пытается бряцать на гитаре, кто-то декламирует стихи, памятные еще с прошлой войны.

Как собака на цепи тяжелой,

Тявкает за лесом пулемет.

И жужжат шрапнели, точно пчелы

Собирая ярко-красный мед.

И воистину светло и свято

Дело величавое войны.

Серафимы, ясны и крылаты

За плечами воинов видны…

По возможности курят. Это запрещено, с героями разве поспоришь? Разговаривают.

--… и представьте, он рассказывает в палате сказки! Боевой офицер – про Золушку, про Красную Шапочку…

--Да полноте вам. Что с него взять? Прапорщик, вчерашний юнкер.

--Ну, не скажите. Юнкера под Екатеринодаром неплохо себя показали, не зря их всех в Офицерский полк включили.

--Полки-то формируют, а что дальше?

--В Ростов, ясное дело.

--Ростов под немцами.

--Лучше немцы, чем большевики.

Голоса удаляются. Он выходит из-за угла. Пытается свернуть самокрутку и закурить. Это трудно. Руки ужасно трясутся после контузии. «Больше вам, батенька, оружия в руки не взять», говорит доктор, и смотрит с сочувствием. Он знает этот взгляд, его отец тоже врач.

А сам бы он снова взял в руки оружие? Если бы мог? Его соседи по палате – да. Но он сомневается. Год назад, когда его мобилизовали, он еще мог острить на эту тему: «Если стану пограничником или пулеметчиком, у меня будут шпоры…» Сейчас, после ада Ледяного похода, после лютых боев за Екатеринодар, всякая охота шутить пропадает. Даже вспоминать об этом. И когда соседи-походники толкуют о своих подвигах, он начинает рассказывать сказки. Его внезапно охотно слушают. Просят еще и еще. Когда исчерпывается запас сказок из семейной библиотеки – Андерсен, Перро, братья Гримм, он рассказывает то, что придумал сам. Точнее , увидел. С детства он видел обыденное в сказочном, а сказочное в обыденном. Любой встречный мог оказаться волшебником или людоедом, великаном или мальчиком –с-пальчик. А тень пролетающего над городом биплана напоминала дракона. Он пытался рассказать об этом родителям. Они его не понимали. Отец вздыхал, а мама сердилась, и кричала, что он прирожденный неудачник и плохо кончит. А здесь вот понимают, слушают. Говорят : «Вам бы, Евгений Львович, книжки писать! – Какие книжки, это на театре представлять надо!»

Самокрутка догорает , обжигая пальцы. Пора вернуться к действительности и решить, что делать. Его комиссуют, доктор ясно дал понять. Назад, к родным? Но там большевики, люди, в которых он недавно стрелял. Вслед за полком, в Ростов? Неужели немцы вправду лучше большевиков? Он не может в это поверить.

Но нельзя же жить в мире своих фантазий!

Или все-таки можно?

Прапорщик достает завалявшийся в кармане огрызок карандаша, пишет на клочке папиросной бумаги внезапно пришедшее в голову слово «ундервуд». Задумывается.

+++

Хотя бои к началу весны закончились, расписание поездов еще не было налажено. И кто знает, сколько им придется проторчать на этой станции. По крайней мере, можно раздобыть кипятку.

Молодая женщина с чайником в руках пробиралась к вагону политработников, служившим им жилищем,осторожно переступая через рельсы. Было грязно и сыро, до настоящего тепла еще далеко. Хотя в Москве, наверное, еще снег лежит. Правда,честная снежная зима, говорят, все равно лучше, чем здешние ледяные.

Муж писал ей, чтоб она не приезжала на этот раз, но узнав об его тяжелой контузии, она оставила маленькую Нюсю на попечение матери и сорвалась на юг. О Мите надо заботиться, он иногда бывает хуже малого ребенка, хоть и комиссар. Даже поесть забывает.

Поднявшись в их купе, она заварила чай, крепкий, как он любил. Нашлась и пара кусочков колотого сахара.

Хорошо, что в купе,переделанном для совещаний, никого, кроме Мити, не было. Он сидел за столом, на котором громоздился «ундервуд», присланный из редакции «Красного воина»,и яростно колотил по клавишам.

Он тоже был еще молод, ее муж, с привлекательным лицом, худым и скуластым. Голову он обвязал полотенцем. Значит, опять мучили боли, последствия контузии.

Кубань который год служила ареной жестоких боев, именно здесь, во время Ледяного похода, началась белогвардейщина, и когда казалось, что белые разбиты, в прошлом году на эти края обрушились Врангель и Улагаев. Но теперь, кажется, все…

--Митя, что ты утомляешься лишний раз? Писал бы от руки, а я потом перепечатаю.

--Ничего, надо освоить. – Он взял стакан в подстаканнике у нее из рук, отхлебнул чаю. –Много чего надо освоить. Газету придется брать в свои руки, предлагают вот…

Она была рада это слышать. Хватит с него боев. Пусть он политработник, но разве ж его удержишь? Другое дело – редактор газеты, в бой бросаться не надо. Но она этого не сказала. Сказала другое: -- редактор газеты – дело полезное. А как военные действия закончатся, в Москву переведут. Нюсю увидишь, она большая уже, три года. Доучиться сможешь, писателем будешь, ты ведь всегда этого хотел…

Да, он всегда хотел сочинять, хотел писать книги, хотя какой писатель из сына ярославского сапожника? Но он сумел, благодаря воле и упорству, сперва закончить реальное училище, потом поступить в университет. А потом война, потом другая. Из студента он стал прапорщиком, из прапорщика – комиссаром. Теперь будет редактором. Что дальше?

Он щурится, снова отпивает чай.

--Писатель… представь себе, в «Красном воине» хотят, чтоб я собрал свои заметки о работе у Чапаева в книгу. Говорят, что легенд поразвелось, как блох на собаке. Будто бы Чапаев с Каппелем воевал, с Каппелем, представляешь себе? А ты, говорят, напиши, как было, народ должен знать всю правду! – лицо его дергается. –Не могу я писать всю правду. Не могу и не хочу.

--А ты напиши роман. – Она отводит взгляд. – В романе можно и не всю правду, можно и придумать, это ж допустимо.

--Роман? – он усмехается. –Что с Каппелем дрались, что Чапай в реке утонул? А тебя вывести отважной воительницей…

--С шашкой, на лихом коне? – она пытается подхватить шутку.

--С шашкой – это не современно. С пулеметом.

--Да уж, какая из меня воительница. Я – сестра милосердия.

А ведь она тоже мечтала писать книги. Не с самого начала, как муж. В юности, как многие девочки, мечтала стать актрисой. Но война так же поломала ее жизнь. Она отправилась на фронт сестрой милосердия. Встретила в санитарном поезде прапорщика Фурманова, вышла за него, и с тех пор следовала его и помогала ему. Так будет и впредь, если он станет писателем.

--Ступай, Аня, -- говорит он. – Мне заметку закончить надо, срочно в номер.

Она выходит. За спиной слышен треск «ундервуда», похожий на пулеметную очередь.

Примечания:

«Как собака на цепи тяжелой…» - из стихотворения Николая Гумилева «Война»

«Если стану пограничником или пулеметчиком…» - цитируется письмо Евгения Шварца (1918 г.)

«Ундервуд» - первая пьеса Е. Шварца ( 1928 г.)

Сцена каппелевской атаки и образ Анки-пулеметчицы в книге Дмитрия Фурманова «Чапаев» отсутствуют. Они появились в сценарии одноименного фильма, одним из авторов которого была Анна Фурманова.