Двадцать семь драгоценных жемчужин

Монастырь Дрепунг,

две тысячи пятьсот тридцать четвертый год

со дня Паринирваны Будды Шакьямуни

Их было двое – старик и собака. Они шли по каменной узкой тропе, становясь с каждым шагом все ближе. Их тени скользили вослед.

Цаган-лама вздохнул. Непонятные гости несли с собой много вопросов. Он мог бы прогнать их, но черные бусины четок на левой руке призывали к обратному. Четкам он верил. Они были с ним еще с тех самых пор, как он ездил на снежного цвета кобыле, и имя его… нет, скорей, имена. У него было много имен…

Цаган-лама всмотрелся. Глаза его были слабы и по-старчески сонны. Собака бежала к нему, оторвавшись от спутника. Ее черная шерсть была длинной и грязной. Приблизившись, тонко залаяла, мягко лизнула ладонь. Цаган-лама погладил ее. Он узнал. Его память вернула, сияющей, огненной вспышкой – далекие сопки и небо, бездонною чашей над сопками. Легкий шелест травы – и копыта, тугой, барабанною дробью. Мелькнуло и сгинуло.

Черные четки качнулись. Цаган-лама зажал их в кулак.

– Я рад снова видеть тебя, досточтимый Джа-лама, – сказал он собаке. – В каком бы ты не был обличье – ты гость мой, желаннейший гость.

Его руки дрожали. Он ждал слишком долго, но встреча случилась. Все было, как встарь – за высокими сопками Халхи, в июньской степи. Небо, бледный фарфор, и утоптанный серый ковыль. Все вернулось, и в этом была справедливость. По-иному и быть не могло.

– Да, он быстр, – сказал Цаган-ламе старик, – и он помнит, короткой, звериною памятью – все свои прошлые жизни. А ты – вспоминаешь меня?

Его взгляд был суров. Цаган-лама простерся пред ним, распластавшись в холодной пыли.

– Да, – сказал он в ответ, – о, Светлейший Владыка. Было б странно мне – вас не узнать. Я надеялся встретиться с вами еще в этой жизни. И надежды сбылись.

Небо было дразнящее, зыбкое. Желто-рыжее солнце бездумно светило, лучи его гладили четки. Цаган-лама стоял на коленях, склонившись пред солнечным светом, и в душе его был восхитительно-теплый покой.

Время сделало круг. Все вернулось, и в этом была справедливость.