Две чашки кофе

Часть 1: ОН.

Ему было тридцать, брату двадцать два. После Азкабана ему было сорок пять, а младшему тридцать семь. Полжизни оказалось вычеркнуто, а жизнь в настоящем…

Апатия. Полная и серая, в которой не было места краскам. Ничего не хотелось. Дышать-не дышать – все одно, и даже круцио Лорда не могло заставить жить. Выгорели, как головешки в камине, и стали углями, которые уже не разжечь. Бесполезные для чего бы то ни было – магии в них тоже больше не было.

Выгорели.

Бесполезный материал.

От Лорда не уходят сами, ему не подашь прошение об отставке… зато он сам может выдать вольную…

Смешно. И горько. И в тоже время все равно…

Только в душе неизбывная тоска.

Рудольфус стоит посреди Косого переулка, у фонаря. Руки в черных перчатках, сжимают рукоять трости, на которую он тяжело опирается. Стоит и смотрит на яркую витрину «Всевозможные волшебные вредилки». Там кипит жизнь, там смех и шум, и даже стоя на улице Рудольфус слышит приглушенные голоса детей. А он стоит и смотрит, и ни о чем не думает. В голове пустота…

– Простите, вам плохо? – карие глаза встревожено смотрят на него. – Сэр?

И тут белоснежная снежинка падает прямо на нос прехорошенькой ведьмочке с облаком кудрей, что в беспорядке лежат на плечах, и припорошены холодными снежинками. Снежинка падает, и девушка – будто отражение Белль, – тихонько-смешно чихает.

– Вы замерзли, – и его голос будто со стороны.

– Немного, – смущенно говорит девушка-отражение. – А вы?

Он склоняет голову, вслушивается в себя, а все смотрит на нее.

– Да, я замерз, – и это правда. Но зима совершенно не причем.

Девушка хмурится, прикусывая нижнюю губку, и будто что-то решает про себя.

– Гермиона! – раздается оклик, и девушка машет кому-то в сторону – он не смотрит куда, – и отвечает:

– Идите! Я догоню! – и оборачивается к нему. – Сэр, вы позволите угостить вас чашечкой горячего кофе?

Это звучит так чопорно-серьезно, так по-деловому, и одновременно так не вяжется с видом девушки, далекой от великосветкости, что лед в душе вдруг с треском ломается, и он в удивлении моргает.

– Кофе? – срывается с губ.

– Кофе, – кивает она. – Поверьте, иногда это единственное, что может помочь.

– Сомневаюсь, – он правда сомневается.

– Хм-м… смотря какая эта «чашечка кофе»… давайте, попробуем?

Он в удивлении смотрит на нее. И пустота в душе – там, где сердце, – вдруг сжимается в точку, и с тихим щелчком исчезает, а его захлестывает жизнь. В миг все вокруг расцветает красками – яркие шапки на пробегающих мимо детях, цветы, что смущенно принимает старушка-волшебница от мужа-старичка в пяти шагах, взрывом конфетти, что вырывается из двери магазинчика «Вредилок»…

А карие глаза все также смотрят на него.

– Давайте, попробуем.

И она улыбается, и она вся вспыхивает светом. Она делает шаг и вдруг подскальзывается, и он, так естественно-обыденно, подхватывает ее, и вот ее рука на сгибе локтя и это настолько просто, настолько остро-близко… будто было всегда. И они так и идут по заснеженному переулку, и девушка что-то говорит, но смысл слов куда-то исчезает и остается только сам голос, что он жадно слушает. Они входят в кафе и она заказывает кофе – обжигающее и терпкое с шоколадными нотками. Он обхватывает чашку двумя ладонями и жар чувствуется сквозь черную кожу перчаток.

– Сэр? – тревожно-сочувственно.

– Благодарю, – еле слышно выдыхает он, и бессильно опускает глаза – смотреть в эти карие глаза невозможно больно…

– Ну, что вы, сэр… это просто кофе.

– Расскажите о себе, – просит он.

Она медлит долгий миг – да, это странная просьба, он согласен, но… так тоскливо внутри. А потом она заговорила. О себе. О учебе в Хогвартсе. О том, как ей нравятся руны, о своем фамильяре, чей нос похож на кнопку, а нрав на бешеного тигра. О том как он охотится на некого Рона, бросаясь на его ноги в полосатых носках из-за угла, воображая их мышью… и его губы дрогнули, ломано-трудно, в попытке сложится в улыбку. Слова его почти не трогают. Трогает ее голос, ее улыбка, ее румянец, ее горячность…

Она такая живая.

Настоящая.

Правильная.

Совсем не безумная Белль…

И от последней мысли вдруг так больно, что он задыхается, и отчаянно зажмуривается.

– Сэр?

– Как жаль… как жаль, что так поздно… – вырывается у него.

– Что, сэр? Я могу вам помочь? – и голос ее дрожит от тревоги. За него.

Белль никогда…

– Поздно… встретились.

Он резко встает и бросается прочь.

– Сэр! – несется вслед, но он хлопает дверью и бежит прочь, задыхаясь от ноющей боли в груди.

Он чуть приходит в себя спустя какое-то время и обнаруживает себя в каком-то проулке меж домами. Он стоял, оперевшись рукой о ледяную стену, а в висках глухо стучала кровь. Под ногами валялся газетный листок «Пророка» с которого кривилась его колдография. Та, где он был тридцатилетним, только попавшим в Азкабан… и тот «он», тридцатилетний, не имел ничего общего с ним сегодняшним. Время и годы заточения в камере стерли его лицо, и теперь никто не свяжет полуседого мужчину с выцветшими глазами с тем зеленоглазым красавцем-аристократом.

Как жаль, что время не вернуть…

– Бессмертие… мой лорд, какой же это пустяк!

Он поворачивает пуговицу на плаще и через миг стоит в Лестренж-холле.

И жизнь продолжается. Проходит год, проходит два… за стенами война. А он сидит у камина и пьет кофе – горячий и терпкий… одну чашку за другой. Но чего-то не хватает. Не хватает шоколада. И теплых карих глаз напротив.

А время все идет…

Поздно?

В сорок восемь вдруг всплывает правда, а ему как-то все равно. Он оправдан посмертно… не было – как удивительно! – его у Лонгоботомов! Ни его, ни брата… вернее были, да только в пытках участия не принимали. Опытный легелимент из Китая смог пробиться в их разум и извлечь воспоминание. Их пытала Белль, а потом в дом ворвались они с братом, пытаясь остановить ее они и не заметили Барти… и в обоих полетело империо. Так глупо… а он просто не хотел, чтобы жену отправили в Азкабан. Надо затаится, надо подождать, кто они, чтобы сметь разыскивать Лорда? Он мог просто уйти, инсценировать трагическую сцену у Поттеров, может у него были какие-то планы… а вдруг бы они помешали? Надо затаится и выждать. Он вернется. А Белль не хотела ждать.

Он просто хотел ее остановить. Он же любил ее… тогда.

Открывшаяся правда обелило имя и подарило свободу. Можно было «оживать». Но не хотелось. Зачем? Можно жить, и ходить в открытую меж магов, а его в лицо все одно не узнавали. Заходить в то самое кафе, и пить кофе за тем же столиком, и почти не чувствовать отсутствие шоколада.

… На улице солнце слепит глаза, заставляя близоруко щуриться.

– ЖИВО-О-О-ГЛОТ!!! СТОЙ!!!

Рыжей молнией мчится по брусчатке мостовой рыжий комок шерсти, лавируя меж ног прохожих. И он, повинуясь порыву, вдруг наклоняется и подхватывает комок шерсти, хватая за загривок. Топот ног, и обернувшись он видит перед собой девушку лет двадцати, с растрепавшимися кудрями, что задыхаясь от бега, останавливается перед ним и выдыхает:

– Слава Богу! – и тут же: – О, Мерлин, Живоглот!

Она выхватывает кота из его рук, а он смотрит на нее и не может поверить себе.

– Спасибо, сэр! – выдыхает девушка, прижимая к груди недовольно выворачивающего кота.

Карие глаза вдруг удивленно распахиваются. Она смотрит на него и он понимает – узнала.

– Сэр? – неверяще спрашивает она.

– Может… кофе? – эхом из прошлого срывается с губ.

И она смущенно опускает глаза.

… В кафе за одним столиком сидят он и она. Мужчина, чей возраст не поддается определению, с полуседыми рыжими волосами и девушка-женщина с рыжим котом на коленях.

Странная пара…

Между ними пропасть.

И две кружки кофе.

Но все правильно.

Часть 2: ОНА и ОН

Есть вещи, которые трудно объяснить. К примеру, амортенция… удивительное зелье, аромат которого для каждого человека свой. В старых книгах говорилось, что данное зелье создано для установки крепкой зависимости, и должно обманывать разум, внушая на уровне подсознания ощущение любимого человека – его запаха, тела рядом…

Но так говорили книги. А в Хогвартсе ее соседки по комнате верили, что амортенция пахнет твоим суженным.

Гермиона не особо верила в любовь, а потому с сомнением относилась к подобным заявлениям. Невозможно так сотворить зелье, но зато можно разработать такое зелье, которое поможет осознать человеку, что он желает чувствовать в своем избраннике. А это совершенно иное…

На шестом курсе профессор Слизнорт был так «добр», что познакомил учеников с этим запрещенным зельем. Гермиона не понимала до сих пор причин его доброты, так как после этого головы всех учеников были заняты совсем не уроками и будущими экзаменами. И, признаться честно, ее тоже…

Она была растеряна, сбита с толку и не понимала, что делать. Если закрыть глаза и вспомнить аромат зелья… она чувствовала присутствие невидимого… Рона Уизли. Мальчишки, которого она привыкла опекать, тянуть в учебе и всячески присматривать. Неуклюжий, угловатый, простоватый и грубый – он совершенно ей не нравился, но вошел в ее жизнь так плотно, как мог бы войти брат… которого у нее никогда не было. Все в ней было твердо убеждено, что она не любит его… но зелье говорило иное.

И оставалось лишь гадать кто прав – уверения Лаванды Браун с Парвати Патил, или старые книги? Она не могла найти ответа… а может она все же любит Рональда Уизли, только не осознает этого?

И все же… в глубине души она знала ответ.

… Снежинки падали с темного неба, тихо кружась под невидимую музыку. Гермиона отстала от друзей, устремившихся в лавку близнецов Уизли и, с удовольствием вдохнув морозный воздух, позволила себе по-детски полюбоваться их танцем. Как же красиво!

Но нужно было идти, и с огорчением вздохнув, Гермиона уже повернулась к лавке, как заметила… его.

Высокого мужчину, стоявшего под зажженным фонарем.

Потерянность… он будто не понимал где он и как здесь очутился. При этом он был добротно одет, и опирался на трость весьма схожую с тем, что всегда носил при себе лорд Малфой. Аристократ? Дворянин магического мира? Но что с ним? Или кто-то проклял его, наложил конфундус?

Это было столь возможно, что она не могла просто повернуться к нему спиной и уйти. Она должна была ему помочь. Если его прокляли, ему опасно оставаться на улице одному… и еще не понимая, что она будет делать, Гермиона поспешно подошла к мужчине.

— Простите, вам плохо? – она встревожено смотрит на него. – Сэр?

И тут белоснежная снежинка падает прямо ей на нос. И Гермиона тут же чихает, не в силах сдержаться. В этом году в Англии была настоящая зима…

— Вы замерзли, – и голос мужчины будто со стороны.

— Немного, – смущенно признается она. Сейчас она не отказалась бы от кофе или горячей кружки шоколада. Без зефира…

— А вы? – спохватывается она. Он же без шарфа, и кто знает сколько простоял на холоде посреди улицы.

Он склоняет голову, вслушивается в себя, а все смотрит на нее.

— Да, я замерз, – признается он, но в его голосе по-прежнему какая-то неправильность. Будто ему все одно… и что с ним не произойдет, его не волнует. Это нехорошо. Гермиона не смогла бы сказать что именно ее тревожило в его равнодушии, безликом голосе и… да разве это важно?! Ведь ему же явно плохо!

Она хмурится, по привычке прикусывая нижнюю губу, и окончательно все решает для себя. Ничего страшного, если она отведет мужчину в кафе, закажет ему кружку кофе и выяснит, как ему помочь. Может, он скажет что о родных, с которыми можно связаться?

— Гермиона! – раздается оклик позади, кажется Гарри…

— Идите! Я догоню! – отвечает она громко, отмахнувшись от друга, и оборачивается к мужчине. – Сэр, вы позволите угостить вас чашечкой горячего кофе?

В его глазах наконец появляется хоть какое-то чувство – смотрит на нее удивленно, моргает, и в голосе скользит недоумение:

— Кофе?

— Кофе, – кивает она. – Поверьте, иногда это единственное, что может помочь.

— Сомневаюсь, – он правда сомневается.

— Хм-м… смотря, какая эта «чашечка кофе»… давайте, попробуем? – убеждает она.

<tabИ он соглашается к ее облегчению.

— Давайте, попробуем, – сдается он ее напору, и она невольно улыбается своей победе.

Но обледеневшая брусчатка под ногами вдруг коварно скользит и мужчина неожиданно быстро и уверенно подхватывает ее, удерживая на ногах, не давая упасть и повстречаться с мостовой. И вот ее рука на сгибе его локтя, и это так… привычно, просто, правильно, что она и не думает отстраниться от него.

Они идут по заснеженной улице, мимо неярких витрин, большинство из которых темны, и Гермиона, отвлекая внимание мужчины, многословно благодарит его за помощь, что-то о кофе и о том, насколько хорошо то кафе, в которое они идут. Это, конечно же, не кофейня, но кофе там варят, а не чаруют с помощью палочки.

Он жадно слушает ее, не перебивая ни разу, а она не может остановиться. Возникает невозможное ощущение, будто они давно знакомы, только вот имя давнего хорошего друга-родственника почему-то не может вспомнить. От него пахнет холодом, терпким одеколоном и… да, кофе. И это совсем не похоже на… на запах зелья. Она умудряется не споткнуться о порог кафе и проходит к свободному столику у стены, рядом окно и камин. К ее радости (она особо не любит толпы) внутри мало посетителей – кроме них разве что еще три столика заняты и никому нет дела до нее и до мужчины.

Возможно со стороны, они смотрятся как отец и дочь… от этой мысли колет боль, но Гермиона поспешно прогоняет непрошенные мысли и чувства. Она делает заказ и когда им приносят прекрасный кофе с нотками шоколада и ликера, мужчина напротив наконец выдыхает, будто отпуская застарелую боль.

— Расскажите о себе, прошу, – говорит он, и она на миг теряется, не зная ЧТО говорить… отказать?

Но у нее не хватает духу на это, и вдруг слова сами собой полились и она говорила, говорила… о смешном и нелепом Роне, что порой ужасно бесил, о вредном Глотике, целеустремленно припоминающий все обиды ее рыжему другу, о учебе, о рунах… только о семье ничего не сказала.

Она любила их, видит Бог и Мерлин! Только когда они стали чужими? Когда следование правилам их дома и их решения для родителей стали важнее нее самой? Их не волновало то, что хотела она, но нужно было подчиниться их желаниям. Бросить Хогвартс, забыть друзей – мальчишки дурно на нее влияют! Не сметь и думать кого из них пригласить в дом, и вообще пора думать о будущем… ей хорошо бы стать зубным врачом!

Как будто ЭТО ее потолок…

Они не просто не понимали друг друга, они… не желали услышать ее. Она все понимала – они хотели как лучше, чтобы она была рядом, унаследовала их дело, получила НОРМАЛЬНОЕ образование. Вот только ей это было не нужно.

Им стало невыносимо жить вместе.

Она устала соответствовать ИХ представлениям о ней. И молчать, и подчиняться… и рядом с этим мужчиной, чьего имени она даже не знала, ей было так просто и свободно, легко. И он слушал, действительно СЛУШАЛ ее!

И она была благодарна ему.

Почему он ей не отец?

Она смотрела на мага перед ней и видела иное. Старый дом, чем-то схожий с домом Сириуса Блэка, как скрипят ступени старой лестницы под ее легкими шагами, запах покоя и легкий флер кофе, книг и покоя, разлитые в воздухе. Треск поленьев в камине и два кресла рядом. И он, и она – и им вполне уютно молчать, просто быть рядом читая книги. И другого мира будто бы нет…

Всего лишь глупые мысли!

— Как жаль… как жаль, что слишком поздно! – и такая боль в этих словах, что девушка теряется и этого достаточно, чтобы все разрушилось.

Она не успевает его остановить, что-то сказать, и он исчезает… она выскакивает вслед за ним на улицу, но он уже верно трансгрессировал…

И тогда она осознает, что она одна… и вокруг пустота. Она возвращается в кафе и платит за кофе, а затем рассеяно, погруженная в свои мысли, направляется в лавку братьев Уизли. Фред шутит с ней и она понимает, что нравится ему… но он равнодушен ей. И он расстроен, хоть она неловко, через усилие, ему улыбается.

А в мыслях только он, незнакомец…

Время идет своим чередом, но она не может забыть тот вечер и встречу, а кофе становится совершенно безвкусным. В Школе на уроках профессора Слизнорта они повторяют «любовные» зелья, и амортенция с «ароматом Рона» вызывает у нее тошноту. Да, он очень мил, и она привыкла, и он неплохой… вот только чужой.

Кто был тот мужчина? Это не оставляет ее, и однажды она видит в колдогазете статью о Пожирателях Смерти… и там ОН. Она узнает его сразу, несмотря на то, что колдофото показывает совсем другого – блистательного аристократа, с длинными рыжими волосами и немного высокомерным, гордым взором. А рядом с ним совсем юный брат… такой угловатый и молодой, не старше Гарри и Рона… но Рабастан Лестрейндж ей совсем неинтересен.

И она вдруг вспоминает слова своей бабушки – все совершают ошибки, вот только все исправить бывает слишком поздно.

Он раскаялся. Больше не было того аристократа, что был причастен к судьбе родителей Невилла. Ко всему тому, что было в прошлом… а в настоящем – она с каким-то отчаяньем искала его имя во всех сводках газет – его не было также. Неужели он… умер?

Это мысль застывает внутри горьким комком, и она жалеет, так жалеет что не родилась раньше… может тогда… только может быть…

Она не может никому ничего сказать и ее все больше бесит Рон, и Маклагенн, и… она не знает, что ей делать. Все плохо – она отдаляется от друзей, с Роном она просто друг, а дома ей нет места. И она срывается – стыдно вспомнить! Но она совершает ужасное – меняет память родителей, и уходит прочь из дома. Все в ней кричит, но выхода нет.

Они хотели уехать в Австралию… они туда и поедут. Только без нее, а на их документы наложены чары, подкрепленные рунами. Нет больше четы Грейнджеров, есть простые Миллеры. И пусть она виновата… и пути назад нет.

Год странствий заканчивается поражением и смертью Лорда Волдеморта, смертью младшего Лестрейнджа и Беллатриссы Блэк-Лестрейндж, а она неожиданно и вдруг становится героиней с орденом Мерлина. Кингсли приглашает ее в Министерство Магии на работу, но она решает вернуться в Школу, давая отказ. Но Кингсли не хочет ее просто так отпускать, и, хоть она не понимает почему, предлагает одно желание, которое он исполнит. В награду. Гарри пытается вытащить Драко и его отца, и она уже знает, что скорее всего у друга это получится. Но что она хочет сама, кроме как вернуть память родным?

И она по-детски, без всякой веры – скорее всего он мертв, – просит одну индульгенцию.

Кингсли смотрит очень странно, но и его предложение было странно, и затем с совой к ней приходит бумага их Министерства. Она вольна вписать любое имя… и она пишет.

Рудольфус Лестрейндж.

Пусть хотя бы так… коли ничем она не может помочь. Или изменить.

*** *** *** *** *** *** ***

— Живоглот!! Стой!! – кот вырывается из рук и мчится сквозь толпу, с ловкостью огибая ноги верзил-людей, грозя затеряться и исчезнуть.

Она бежит за ним, и вдруг высокий мужчина наклоняется впереди и ловко подхватывает на руки кота. Тот шипит и угрожающе ворчит, и хвост возмущенно бьется из стороны в сторону, а она запыхавшись, останавливается, принимает протянутого кота и… узнает его.

— Может быть кофе? – эхом из прошлого.

И то, что мучило последние годы, осыпается осколками стекла.

И она просто счастлива видеть его живым.

*** *** *** *** *** *** ***

Ее никто не понял. Семья Уизли отказалась ее знать. Гарри промолчал, уйдя в сторону. Он хотел просто жить вместе с Джинни… что же, все кончается. Только почему ему можно было подарить свободу Драко, а затем вытащить из тюрьмы его отца? Ах, да… она пошла дальше. Она выбрала жизнь с ним.

Во Франции, в старом поместье у моря было хорошо и спокойно. И она была счастлива – с мужем и сыном.