Дверь любого цвета

Бутылка «Тиграна» опустела на треть, когда разговор взрослых за столом вернулся к самостоятельной поездке старшей дочери Игоря в летний лагерь.

Алина была ребенком от первой жены, но Игорь всегда брал девочку на выходные. Свое прошлое он не скрывал и дочь бросать не собирался, так что второй супруге Ольге приходилось мириться с этим фактом.

Жила Алинка с матерью в городе, им он оставил купленную в браке квартиру, а с Олей и родителями обосновался в элитном поселке, продав ради этого семейную брежневку.

Весь престиж пригорода значился только на бумаге, на деле огромный кусок земли плотно нарезали по восемь соток и натыкали в них типовых каркасников, разлетевшихся как горячие пирожки — по цене конкурировали с однушками в их городе-миллионнике, но площадь имели в четыре раза больше, бонусом шли участок и прописка. Единственным неудобством оказались пробки на съезде с КАД, все прочее сплошные плюсы — природа, воздух, тишина. Родители-пенсионеры радовались — почти дача.

Общая с Олей дочь Катя была младше сестры на три года. Игорь не терял надежды, что девочки когда-нибудь поладят, тем более сам он старался никого вниманием не обделять, но Катька росла мечтательной и тихой, Алинку же отец Игоря называл «командир-сосиска».

— Баловство у вас было, а не лагерь, — махнул рукой дед Женя, выслушав рассказ старшей внучки. — Охрана, диджеи, смартфоны, маму-папу когда хочешь видишь, два вожатых, три воспитателя, инструктор по плаванию… Это все равно что в городе погулять выйти. Ну, или в отеле на отдыхе, без разницы. В мое время по-другому было: на воротах стоял кто-нибудь из старшего отряда, родительский день — раз в смену, телефон только у начальника лагеря, вода в кране холодная, хочешь помыться горячей — иди в специальные душевые, там по расписанию работало.

— Кошмар какой, — отозвалась Оля, намазывая сухарь из тостера джемом. — Не отдых, а психологический стресс, от него в детском организме что угодно может открыться.

— Это ты точно подметила, — дед Женя ткнул вилкой в колбасу и плюхнул ее поверх своего бутерброда с сыром. — Наш лагерь, который от работы батиной, на озере лесном был, от города на электричке час езды и автобусом прилично. Глушь, одним словом. Приезжаешь из квартиры с телевизором в деревянный домик — а вокруг сосны вековые и папоротник. Родных никого, воспитатель на отряд один, вожатый тоже, им не до тебя. Ночью лежишь без сна, слушаешь — совы ухают, деревья скрипят, луна в окне. Вот у некоторых от этой тишины и оторванности открывалось… разное.

— Что, например? — усмехнулся Игорь. — Энурез?

Дед Женя отложил бутерброд в сторону, снял очки, протер их салфеткой и снова нацепил на нос.

— Я вам про панночку рассказывал?

— Которая из «Вия»? — вдруг напряглась молчавшая раньше мать Игоря. — Жень, я же просила, не надо этот фильм вспоминать. Меня он как напугал в детстве, так и до сих пор не могу смотреть. Аж до слез пробирает, страшно.

— Зоя Пална, серьезно? — удивилась Оля. — Мы столько ужастиков пересмотрели, вы и глазом не моргнули! «Оно», «Субстанция», «Звонок», на «Заклятии» вообще заснули.

— Это другое, — непреклонно ответила та. — Жень, ну правда, Христом-богом прошу — не упоминай ты его на ночь глядя.

— Не буду, — покладисто согласился дед, покосившись через плечо на окно, в котором багровело заходящее солнце. — Хотя в лагере его часто крутили, может, он так повлиял, только появилась у девчонок игра «Панночка». Пацаны в нее не допускались, но, если повезет, одного могли выбрать покойником.

— В смысле?

— Роль такая, — Евгений Александрович положил подбородок на сцепленные руки и прищурился в туман своих воспоминаний. — Для игры нужны были не меньше трех девчонок, хотя обычно больше набиралось, все, кто есть в палате. Само собой, в темноте и после отбоя. Взрослые уходили на озеро сидеть с гитарами, а мы в корпусах вроде как спать должны были, вот в полночь обычно и начиналось. Покойника клали на пол и накрывали простыней. Рядом зажигали свечку или еще лучше, если лунный свет падает. Ты лежишь, главное, чтобы неподвижно и с закрытыми глазами, а девчонки вокруг на корточках сидят и под тебя со всех сторон по указательному пальцу подкладывают. И начинают говорить по кругу каждая: «черт подох», «черт подох», «черт подох». А как все скажут и дело дойдет до той, которая первой начала, она говорит главную фразу: «Панночка померла». И тогда они тебя на этих пальцах вверх поднимают.

— Куда? — не понял Игорь.

— К потолку, — усмехнулся Евгений Александрович. — Взлетаешь как пушинка. Я первый раз даже испугался: высоко, страшно, грохнешься — костей не соберешь, замирает все внутри. Потом вниз опускали.

— Девчонки старше были?

— В отряд по возрасту подбирали, ну, плюс-минус год. Ровесницы.

— Спортсменки, что ли?

Дед Женя досадливо крякнул.

— Говорю — обычные.

— Да не могут три или сколько там было твоих девчонок одним пальцем человека к потолку вскинуть, — начал заводиться Игорь. — Ты же в детстве дистрофией не страдал?

— Нормальным я был, — огрызнулся дед Женя.

— Может, они потому его простыней накрывали, чтобы он не видел ребят постарше? — предположила Оля, глядя на мужа. — Могли прятаться под кроватями в это время.

— Никто им не помогал, — усмехнулся в усы дед Женя. — Нас сколько было в палате, столько и было. Корпус заперт, рамы в сетках, двери одна из девчонок сторожила, чтобы вожатую не пропустить: если появится — все по койкам прыгают, а я под кровать ползу, и ждем, пока они пройдут в воспитательскую. Посторонних быть не могло в принципе.

— Ну… — Игорь бросил взгляд на притихших дочерей. — Тогда не знаю. Сам-то как объяснил этот феномен?

— А никак. После первого раза ворочался полночи, а утром поймал их главную и прижал к стенке. Сначала хихикала: «Какие еще заклинания? Мы же пионеры!», а потом видит, что я не отстаю, смеяться перестала и говорит: «Если уж так хочешь, приходи еще. Тебя простыней накроют, а ты повторяй в голове — „я камень, я скала“. Тут и разгадка будет».

Алинка невольно поежилась, бросила взгляд на сестру — та сидела неподвижно, уставясь в пустоту невидящими глазами и положив руки на стол. Опять в своем мире витает, если сейчас ткнуть ей ногой в коленку, заорет от неожиданности.

— Я пришел, сделал все, что сказали — лежу под тряпкой, глаза закрыл, не шевелюсь, и только про себя твержу: «Я — камень, я — скала». Они пальцы подложили, а поднять не могут! Одна даже ойкнула, вывихнула руку. А меня с места так и не сдвинули. Простынь сбросили, выгнали, между собой разругались, кто виноват, почему не получилось. А я счастливый побежал спать, радовался, что тайну разгадал.

Игорь хмыкнул.

— Самовнушение. Гипноз. Ритуалы обычно погружают участников в подобие транса, а детское воображение богатое, со временем еще и деталями обрастает. Алинка, у вас тоже есть похожие игры? А, дочь?

— У нас красная и желтая двери, — Алина ухитрилась под столом незаметно достать ногой Катьку, та аж подпрыгнула. — Знаешь такую, дед Жень?

— Не слыхал.

— И я не знаю, — подала голос бабушка Зоя.

— Ну, для нее надо два человека, — Алинка перекинула косу за спину, упиваясь вниманием взрослых, сейчас полностью принадлежавшем ей. — Можно втроем, но третий будет просто наблюдать. Игрок должен лечь головой на колени диктатору, поднять руки, а глаза закрыть. Ему массируют виски и шепчут: «Красная дверь, жёлтая дверь, дверь любого цвета». Когда он что-нибудь увидит, то руки опускает.

Алина вытянула перед собой ладони, пошевелила пальцами, как слепой или зомби из фильма, и тут же уронила их на колени. Оля рассмеялась, Игорь тоже улыбнулся, но дед Женя неодобрительно покачал головой.

— Потом диктатор задает вопросы и нужно отвечать, что видишь. Если одни комнаты — это еще ничего, но по лестнице только вверх разрешается, а когда часы, человек в черном плаще или девочка с мишкой, надо сразу будить, или игрок останется там навсегда. А, и в глаза нельзя смотреть, а то не выйдешь.

— Ясно, — Игорь махнул рукой. — Те же яйца, только в профиль. С панночкой все же поинтереснее, двери и лестницы как-то скучновато. Но, конечно, представлять проще, если воображение небогатое.

— Что ты хотел от альфа-поколения? — заметила жена. — Цифровые дети.

— Ну, цифровые дети, компот допили? — Игорь взглянул на часы, висевшие на стене. — Давайте во двор, подышите перед сном воздухом, пока мы тут все уберем и новости посмотрим. Завтра утром на озеро двинем, костер разведем, сосиски пожарим. Алина, оставь телефон на столе! Мы с тобой договорились — за час до сна ты в интернете не сидишь.

— А что мне без него делать? — скуксилась старшая дочь.

— С сестрой поиграй.

Алинка положила смартфон на скатерть стеклом вниз и исподлобья посмотрела на Катьку, сидевшую со своим обычным взглядом, из которого оставалось неясным, видит она собеседника или нет.

— Пошли, — приказала ей Алинка, сползая со стула.

Качель на заднем дворе была хорошей сварной конструкцией, сиденье имела шириной с трехместный диван, а накидка от комаров превращала ее в подобие беседки, Алинка первой залезла в этот шатер, придержала сеть перед Катькиным носом.

— Ползи уже быстрее, — распорядилась она. — Слышала, что мой папа сказал?

— Это мой папа, — открыла первый раз за весь вечер рот Катька, усаживаясь на цветастую подушку.

— Я раньше родилась, значит, мой, — отрезала Алинка.

— Но живет он с нами, — Катька сопроводила свои слова высунутым языком. — А твоя мама — ошибка молодости.

— Зато я — первенец, а это как первая любовь, бывает раз в жизни, дальше детей уже не считают. Вот как называют второго ребенка у мужчины, знаешь? Никак!

На этот аргумент у Катьки ответа не нашлось, рот у нее скривился, Алинка испугалась, что она сейчас заревет и на шум прибежит эта наседка, как ее мама всегда называла тетю Олю.

— Только не ной, я тебя прошу, — поспешно сказала она. — Давай играть.

— Во что?

Алинкины зубы блеснули в качельном полумраке.

— Я рассказывала, слышала?

— А где мы третьего возьмем?

— Можно вдвоем, — Алинка выдернула подушку из-под сестры и уселась в угол качели по-турецки. — Третий же так, для подстраховки, а мы с тобой родные, нам не нужно друг друга бояться, правильно?

— Наверное… — в голосе Катьки не было уверенности.

— Ложись затылком сюда, — Алинка похлопала по подушке, уложенной на своих скрещенных ногах. — Закрывай глаза и подними руки. Увидишь что-нибудь — опустишь.

Катька плюхнула голову в углубление, извернулась, умещаясь на коротком сиденье с ногами, и изо всех сил зажмурилась, даже нос сморщила от усердия. В «шатре» было темно — уличный свет еще не включили, а солнце окончательно село. Алинка показала ей, как надо держать руки, сама положила пальцы на белобрысые виски сестры и, делая круговые движения, забормотала:

— Красная дверь, желтая дверь, дверь любого цвета. Красная дверь, желтая дверь, дверь любого цвета. Красная дверь, желтая…

Через минуту или около того Катька уронила обе руки вдоль тела.

— Что видишь? — быстро спросила Алинка, продолжая энергично наглаживать виски сестры.

— Коридор.

Голос Катьки был ровным и монотонным против прежнего тоненького.

— Иди по нему. Что еще видишь?

— Лестницу.

— Куда ведет?

— Вверх и вниз.

— Спускайся. Что внизу?

— Дверь.

— Какого цвета?

— Красная.

Движения Алинкиных пальцев на висках сестры стали плавными, почти нежными.

— Открой ее. Что за ней?

— Комната.

— А еще?

— Стол. И чашки.

— За столом есть кто-нибудь?

— Никого нет. В чашках тоже пусто.

— Выходи оттуда, — Алинка едва сдержала свое разочарование. — Что сейчас видишь перед собой?

— Желтая дверь.

— Открывай.

— За ней темно. Ничего не видно.

— Иди туда.

— Мне страшно. Там кто-то есть. Фигура. Черная.

— Двигается?

— Нет, просто стоит. Человек.

— Не девочка с плюшевым медведем?

— Взрослый. Большой.

— Подойди к нему. Спроси, что он делает?

— Он говорит, охраняет часы. Там на полу большие, с маятником.

— Посмотри ему в глаза.

— Я боюсь.

— Не бойся. Какие они?

— Страшные. Выпученные. Белые и маленький зрачок. Как точка.

Алинка затаила дыхание.

— Поговори с ним. Узнай, зачем он сидит возле часов?

— Не отвечает.

— Еще раз спроси, только не уходи.

— Он говорит… Говорит… Чтобы убить меня.

Алинка быстро убрала руки с висков и отвела назад, чтобы больше не коснуться их даже случайно. Бесшумно выдохнула и сосчитала до десяти — Катька не шевелилась, лежала с закрытыми глазами и разгладившимся лицом, нос у нее принял обычный вид.

Выбравшись из подушек, Алинка осторожно переложила голову сестры на качельное сиденье и одернула на Катьке платье. Подумав, она накрыла сестру еще и пледом, висевшим на подлокотнике, сунула ей в руку игрушку, забытую в углу сиденья. Потом спустила ноги вниз, стараясь не попасть сандалиями в лужи у основания опор, и неслышно выскользнула из «шатра».

Обежав дом по гравийной дорожке, чтобы войти с другой стороны, Алинка потянула входную дверь на крыльце, миновала тамбур со шкафами и остановилась — вместо света в кухне-гостиной ее встретили темнота и тишина. Она шагнула вперед и обвела глазами пространство в поисках знакомых светящихся цифр — телевизор не работает, колонка с Алисой тоже, табло на микроволновке и холодильнике не горят. Значит, в поселке опять отключили электричество, тут часто бывает.

Она по памяти добралась до стола, зашарила в потемках по нему в поисках оставленного телефона, но не нашла, зато уронила чашку. Та не разбилась, подпрыгнула и закатилась под длинную скатерть. Алинка с досадой встала на четвереньки и поползла за ней. Почему посуду не убрали? Ах, да, машинка тоже не работает. И где все, пошли спать, что ли?

Жилые комнаты были на втором этаже: отцовская с тетей Олей, дедушки с бабушкой, и их с Катькой две маленькие каморки под скосами крыши, разделенные туалетом. Однако сверху никаких звуков не доносилось — ни папиного голоса, ни бабушкиного шарканья тапками, ни дедова кашля.

Алинка сжала чашку в руке и уже собралась вылезти, как вдруг услышала громкий протяжный скрип — эти звуки издавала лестница, если кто-нибудь с верхней площадки становился на первую ступень, чтобы посмотреть вниз через пролет. Она подождала, чтобы, ее окликнули, тогда можно с воплем выскочить и напугать, но никто не звал.

Ни ее, ни Катьку…

Сердце забилось гулко и больно, так что дышать стало трудно, а в висках застучало. Память подсказала, как в прошлый раз при отключении папа бегал с фонариком по саду и кричал их имена, а тут молчит. Может, это не папа… Бандиты? Как они влезли, ворота же на замке! Через двухметровый забор? У соседа собака, уже облаялась бы на посторонних, а ее не слышно. Или воры Марсика отравили?

Сверху скрипнуло второй раз — кто-то спустился еще на одну ступень. Алинка облилась ледяным ужасом, парализующим язык. Наверное, папу и остальных убили, все ценное забрали, а сейчас их с Катькой ищут. Маленьких детей бандиты крадут и продают в бездетные семьи извращенцам или на органы, она слышала от мамы, что так делают в Европе.

Алинка сунула в рот край чашки, чтобы не зареветь вслух от ужаса, и обмерла. Пощупала языком — у них на столе был чайный сервиз с заметными краями наподобие ракушки, волнистым, а тут прямой край, никаких выступов или узоров. Это не их чашка!

Скрип с лестницы повторился. Через две ступени человек окажется на площадке, откуда увидит ее, может, у него ружье в руках, он выстрелит и убьет ее, потому что уже ясно, что не их дом, только непонятно, как она сюда попала. Но какая сейчас разница? Ее тело зароют на заднем дворе, и никто ее уже не найдет. И Катьку следом…

Бросив чашку, Алинка на четвереньках поползла под столешницей к выходу на веранду, благо, тот был в шаге от края скатерти. В комнате в этот момент почему-то стало лучше видно, но не от электричества — тучи на небе разошлись, давая прореху луне, огромной, похожей на серебряное блюдо, она высветлила стену с часами. У них в доме висели круглые, а тут стоят. Большие, напольные…

Алинка повисла на дверной ручке, ужом выскользнула в щель, скатилась с лестницы, встала на ноги и побежала к качели. Отдернула сетку, увидела сонную Катьку и затрясла ее за плечи.

— Вставай! Бежим!

Но Катька продолжала лежать как мертвая, даже когда Алинка начала хлопать ее по щекам. Изо всех сил не помогало. В игре советовали вылить на человека стакан воды, чтобы разбудить, но она потеряла чашку. Есть надувной бассейн, недалеко, можно принести в ладонях. Алинка высунула нос наружу и тут же спряталась — черная фигура сходила с веранды, в руках у человека был длинный предмет, похожий на ружье. Небо разорвало разрядом молнии и по тенту забарабанили крупные капли, переходящие в июльский ливень.

Алинка встала на качельный диван ногами, вцепилась зубами в тонкую тряпку, прокусила синтетику, вытягивая нитки. Вода, скопившаяся наверху, потекла в дырку, Алинка успела подставить ладонь и выплеснуть добычу сестре в лицо, сопроводив новой оплеухой. Получив в ответ недовольное хныканье, она навалилась на Катьку сверху и зажала ей рот одной рукой, другой опуская веки.

— Бежать поздно, — шепнула она, утыкаясь лбом в плечо сестры. — Может, нас не станут убивать, если мы ничего не видели, поняла? Делай, что говорю! Замри и спи!

Катькина голова кивнула и обездвижилась. Алинка слушала звуки с той стороны: шаги приближались — тихие, неторопливые. Она зажмурилась, а когда сетку отдернули чьи-то руки, от ужаса провалилась в обморок.

— Нашел! — дед Женя раскрыл зонтик и отступил назад. — На качелях в обнимку спят, как ангелочки!

— Подружились, значит! — папа высунулся из распахнутого на лестнице окна. — Буди обоих и пусть идут в дом! Гроза сейчас начнется!

— Спят усталые игрушки, книжки спят, — дед Женя шутливо потянул Алинку за косу, а Катьку за нос. — Одеяла и подушки ждут ребят…

Пока втроем шли к веранде с ярко освещенными окнами, Алинка почти успокоилась, даже ноги перестали подгибаться. Ей это приснилось, вот и все. Могла бы сама догадаться, когда дверь на крыльце открывала. У них ведь железная, бордовая, и с окошком, а та была непонятного цвета, деревянная. И все остальное она слышала, когда играли — пустые чашки, напольные часы, черный человек, вот и увидела. Ну и хорошо, что все так кончилось, и дед настоящий, и папа, и даже Катька…

Алинка подняла голову — сестра шла перед ней, продолжая прижимать к себе игрушку, вложенную ей в руки на качелях.

Одноглазого плюшевого медведя.