Поезд шёл медленно, как будто кто-то тянул его за верёвочку. В купе на верхней полке лежал гражданин в кепке и сером плаще, и, если бы не узкие глаза и привычка грызть колпачок ручки, его можно было бы принять за сельского библиотекаря. Он уже третий раз пытался что-то записать в потрёпанный блокнот, но от тряски получался только косой почерк и пятна от чернил.
На нижней полке сидел мужчина плотного сложения с лицом круглым, как свежая булка, и глазами, в которых читалась готовность к беседе.
Наконец человек в плаще явно утомился от своих творческих метаний, выдохнул и закатил глаза. Повисла пауза. Было видно, что он хотел бы развеяться и переключиться. Наконец он обратил внимание на своего соседа.
— Добрый вечер, уважаемый. Давайте познакомимся, ехать-то долго.
Сосед слегка улыбнулся и неуверенно повел плечом.
— Какова, например, ваша деятельность, чем занимаетесь?
Розовощёкий пассажир оживился:
— Да так, любовь к детям, так сказать, детишек люблю, — сказал он, кивнул самому себе и его улыбка стала ещё шире.
Писатель оторвал ручку от бумаги.
— Понятно…
— А вы? — продолжил беседу пухляш.
— Я-то? Пишу. Произведения всякие. В жанре, так сказать, свободном.
— А, литератор! — обрадовался булкообразный, словно только что поймал знакомое слово.
Тут писатель снял кепку, почесал лоб и посмотрел вниз долгим взглядом, в котором плавали усталость и лёгкая учительская строгость:
— Ну, знаете ли… Я же не называл вас пе-да-го-гом.
Последнее слово он произнёс с какой-то особой интонацией.
Взгляд был такой, что собеседник вдруг нашёл нужным посмотреть в окно.
После этого в купе наступила тишина, прерываемая только звуком колёс: тук-тук… тук-тук…
А потом ещё заскрипела дверь, и кто-то из соседнего купе зашептал:
— Наш завсегдатай, графоман, снова в творческую резиденцию едет…