Дворецкий для монстров

Поставил последнюю подпись. Отодвинул папку с бумагами.

«Всё», — подумал я. Ожидаемо. Таковы правила.

Сегодня я заканчивал с армией. Увольнялся. По собственному желанию, контракт свой отслужил до конца. Лет послужных накопилось немало. Вспомнились парады. Люблю это дело — когда рота из толпы становится единым целым, и шаг отбивает так, что асфальт гудит. Чувство такое, будто ты часть чего-то большого.

С товарищами по-разному было. Не со всеми гладко. Кто-то за спиной косо смотрел, кто-то дорогу перешел. Да и плевать. Благодарен тем, кто выручал. Я тоже не подводил. Приходилось и рисковать, но своих не бросал.

Командир, полковник с седыми висками, тяжело поднялся из-за стола.

— Жаль, Геннадий Аркадьевич. Ты был исправный работник. — Его рука, шершавая, крепко сжала мою.

— Служба есть служба, товарищ полковник. Контракт кончился. Пора и честь знать.

— Куда-нибудь определишься? В охрану?

— Пока нет. На рыбалку, наверное. Пока есть время. А там видно будет.

Дверь открылась, на пороге — молодой лейтенант, которого я когда-то учил уму-разуму.

— Геннадий Аркадьевич, правда уходите?

— Правда, Лёша. На гражданку.

— Жаль... А кто ж теперь взводом заниматься будет?

— Ты справишься. Людей зря не гоняй — и всё будет в порядке.

Похлопал его по плечу, пожал руку.

Еще немного постоял в коридоре, попрощался с теми, кто подошел. Спрашивали: «Куда, Гена?». Я отмахивался: «На рыбалку». В шутке этой была доля правды. Остальное — пустота.

Посмотрел в последний раз в окно на плац. Развернулся и пошел к выходу своим обычным шагом. Впереди была свобода. От ее тишины было как-то не по себе. Но я был готов. Посмотрим.

Вышел на улицу. Осенний воздух был прохладным, пахло мокрым асфальтом и дымом из ближайшей котельной. Я застегнул куртку и пошел, не особенно думая о маршруте. Ноги сами несли по знакомым улицам. В голове стояла тишина, которая наступает после долгой службы. Ни окриков, ни рапортов, ни звона тарелок в столовой. Только городской гул.

В кармане зажужжал телефон. Я посмотрел на экран — «Катя». Дочка. Вскрыл трубку.

— Пап, привет! — ее голос, звонкий и теплый, разогнал внутреннюю муть лучше любого кофе. — Ты где?

— Иду по улице, — ответил я. — Дела на сегодня закончил.

— И как? Все прошло? — спросила она, и я услышал в ее тоне ту самую нотку заботы, которая всегда меня растрогает.

— Нормально. Все цивильно. Подписал бумаги — и свободен.

— То есть ты сейчас... вообще свободен? — она сделала маленькую паузу. — Как ощущения?

— Пока не понял, — честно признался я, переступая через лужу. — Словно вышел в неизвестный район без карты. Вроде и интересно, а вроде и непривычно.

— Скучать будешь?

— По людям — возможно. По системе — нет. — Это была чистая правда.

— А деньги там... как? — осторожно спросила Катя. Она всегда волновалась о моем благополучии больше, чем о своем.

— Временно, до первой работы, хватит. Не переживай. Ты учись, а не о моих финансах думай. Как у тебя там, в Англии? Погода?

— Дождь, — засмеялась она. — Как обычно. Но все хорошо, пап. Серьезно.

Мы поговорили еще минут пять. Она рассказывала про учебу, про своих новых друзей, а я слушал, кивая в такт ее словам, будто она меня видела. Этот разговор стал тем якорем, который не давал мне уплыть в непонятные мысли.

— Ладно, пап, мне на пару бежать. Ты держись там, хорошо? И позвони, как что.

— Обязательно.

— Целую.

Она положила трубку. Я еще какое-то время шел, держа в руке телефон. Гул в ушах поутих, сдавшись под натиском ее голоса. Впереди была все та же неизвестность, но теперь она казалась не такой уж и пугающей. Просто другой район. Я свернул за угол, решив дойти до метро пешком. Посмотрим.

Так и вышло. Домой пришел, отужинал чем-то простым, разогретым на скорую руку. На следующий день, как и думал, махнул на рыбалку. Сидел с удочкой на берегу, смотрел на воду. Ничего не поймал, ну и ладно. Не в улове же дело. Просто посидел в тишине, без мыслей, без дел. Отдохнул.

А потом просто жил. Вот так и живу сейчас. Сижу в своей сталинке, слушаю, как под окном Москва гудит-бурлит. Машинный гул, сигналы, этот вечно дребезжащий светофор — музыка, к которой ухо давно притерпелось. Я ж здесь и родился, и служил, и живу до сих пор, так что стал этот шум чем-то вроде фонового шипения в голове. Привычка — вторая натура. Даже тишина теперь кажется подозрительной.

Взял в руки фотку дочки. Умница же... Маргарита бы точно ею гордилась. Англия, колледж, все дела... Эх, знал бы я, к чему тот вечер приведет, ни за что бы одну не отпустил... Ладно, что об этом. Ностальгией сыт не будешь, а счета к оплате как назойливые мухи — сами себя не оплатят.

Глотнул чаю, почти уже холодного, и снова уткнулся в ноут. Вакансии... «Водитель» — скука смертная. «Охранник» — спать захотелось просто с одного названия. «Консультант»... Тьфу, там пахать нужно как проклятый, а в итоге — на хлеб с маслом, если повезет.

В телевизоре, который я по привычке оставил включенным для фона, какой-то взволнованный ведущий с неестественно громким голосом вещал о последних новостях.

«...а специалисты по аномальным явлениям вновь заявляют — нечисть среди нас! Она маскируется под обычных людей, живет в соседних подъездах, и, возможно, ваш начальник...»

Я щелкнул пультом, и экран погас. Брехня. Очередная ерунда, чтобы народ от реальных проблем отвлечь. То НЛО видят там, где пролетали метеозонды, то вампиров в ночных клубах ищут. Обычное сотрясание воздуха для тех, кому больше думать не о чем. В жизни и так хватает настоящих трудностей, чтобы выдуманными еще голову забивать.

— Ладно, — пробормотал я сам себе, отводя взгляд от черного экрана. — Давай попробуем телохранителем. Кто знает...

Набрал номер. «Алло? По вакансии... Кастинг? Понял». Отключился. Тысяча человек на кастинг... Нет, это не мое. Я солдат, а не артист, чтобы роли на пробы носить.

Полистал дальше. «Курьер. Зарплата ежедневно». Позвонил. Веселый голос на том конце обрадовался: «Супер! Приезжайте на склад, у нас дружный коллектив!». Другой коллектив... У меня от этой фразы уже в жилах стынет.

Нашел «Старший смены на склад». Ну, старший, это хоть что-то. Набрал.

— Алло, — сиплый бас. — Опыт работы в логистике есть?

— В организации процессов — есть, — ответил я. — Командный опыт.

— А на погрузчике умеешь?

— Нет.

— Ну тогда и нечего время отнимать, — отрезали и бросили трубку.

«Администратор в фитнес-клуб». Девушка с нарочито бодрым голосом вежливо поинтересовалась, есть ли у меня опыт продаж. Я сказал, что нет. Она пожелала удачи и повесила.

Я откинулся на спинку стула. В голове снова всплыли слова с телеэкрана. «Нечисть среди нас». Чушь собачья. Самая страшная нечисть, которую я видел, — это человеческая подлость и жадность. А против них ни святой водой, ни осиновым колом не попрешь.

Решил проветриться, да и в магазин сходить, молоко, хлеб купить. На кассе Сергея встретил, со службы помним друг друга. Поздоровались, пару фраз перекинулись.

— Как ты, после увольнения? — поинтересовался он, перекладывая покупки в сумку.

— Да потихоньку, жив пока, — ответил я. — Работу ищу.

— Это да... Ты новости-то смотрел? — Сергей понизил голос, словно сообщая государственную тайну. — Опять про эту... нечисть говорят. Вроде как в центре, в старых особняках, каким-то образом находят. Странные знаки, звуки... Говорят, богатые какие-то круги вовлечены.

Я фыркнул, протягивая продавщице деньги за хлеб.

— Брехня. У богатых свои причуды — кто-то в астрал летает, кто-то у экстрасенсов лечится. А журналисты эту пургу раздувают, чтобы читатели ихние желтые листки покупали.

— Да? — Сергей задумался. — А мне сосед по даче, так тот клянется, что видел в лесу...

— И твой сосед, небось, после третьей стопки «беленькой» и не такое увидеть может, — оборвал я его. — Не, Сергей, не верю я в эту муть. Реальность и так достаточно сложная, чтобы в сказки верить.

Мы поговорили еще о пустяках и разошлись. На выходе, как водится, лежала стопка местных газетенок. На первой полосе одной из них красовался кричащий заголовок: «ШАЙТАН В БЕЛОКАМЕННОЙ! Эксклюзивные подробности!». Я прошел мимо, даже не остановившись. Между «отдам в добрые руки кота» и «продам диван» иногда и вакансии проскакивают стоящие, но сегодня меня тянуло домой, подальше от этой бестолковой суеты.

Вернулся домой, заварил свежего чаю, расстелил газету с объявлениями. Взял ручку — и пошел обводить все, что хоть чуть-чуть напоминало работу. Один звонок, второй... Человек другого склада, наверное, давно бы махнул на все рукой, поддавшись всеобщей истерии или собственному отчаянию. Но я-то дисциплину уважаю. Привык добиваться, глядя фактам в лицо. А факты заключались в том, что мне нужна была работа, а не сказки про нечистую силу.

Почесал усы, взгляд скользнул по листу — и зацепился за самое странное объявление, в самом углу, мелким шрифтом:

«В особняк Кудеяровых. Требуется дворецкий.

Требования: дисциплина, умение вести домашнее хозяйство, поддержка конфиденциальности, стрессоустойчивость, небрезгливость, отсутствие аллергии на шерсть и плесень.

Зарплата по договорённости.»

Ни адреса, ни телефона. Только е-мейл какой-то. Кто такие эти Кудеяровы? Шерсть... Плесень... Звучало как приглашение в дом престарелых для эксцентричных бомжей с зоопарком. Или... Нет, я отогнал от себя глупую мысль, навеянную сегодняшними новостями. Просто чудаки. Поводил я пальцем по столу, взгляд снова на фото дочки поймал, в ушах ее смех отозвался...

«Попытка — не пытка», — выдохнул я, отбрасывая все сомнения. Все эти разговоры о нечисти — чепуха, блажь не от мира сего. А вот счет за квартиру и кредит на учебу Кати — это реальность. Я отправил свое резюме. Короткое, ясное, как военный рапорт. Без всякой мистики.

Ответ пришел почти сразу. Приглашали на собеседование. На завтра. На час дня. Адрес указали на одной из тех стареньких тихих улиц в центре, где время, кажется, застряло где-то в прошлом веке.

— Ну что ж, Геннадий Аркадьевич, — сказал я своему отражению в потемневшем оконном стекле. — Посмотрим, что за особая порода людей эти Кудеяровы.

Утро было на редкость ясным, почти что картинным, словно сама природа решила мне подыграть. И я, как и полагается военному, пусть и бывшему, прибыл на место ровно за пятнадцать минут до назначенного срока. Не из рвения, нет — просто привычка, вбитая в подкорку за годы службы. Спешка — враг, а вот точность — мой союзник.

Облачился в свой единственный приличный костюм, еще не совсем потрепанный — к вещам я отношусь бережно. Не из жадности, вовсе нет, просто они, как и хорошие товарищи, должны служить долго и верно. Да и порядок во всем — это мой личный щит от хаоса окружающего мира.

Особняк, указанный в адресе, оказался именно тем, что я и представлял, читая то странное объявление: внушительное двухэтажное здание из потемневшего от времени камня, с высокой мансардой — с верхнего этажа на улицу кокетливо высовывался аккуратный балкончик с коваными решетками. Фасад был выкрашен в бледно-песочный цвет, а в палисаднике, словно гости на эксцентричном приеме, теснились самые разные статуи — тут тебе и задумчивые античные музы с отбитыми носами, и какие-то фантастические твари, похожие на помесь собаки с ящерицей. На массивной дубовой двери, в которую я в итоге постучал, красовалась тяжелая медная ручка в виде звериной морды — то ли лев, то ли волк, сразу и не разберешь.

Меня встретил мужчина. Высокий, коренастый, с густой бородой и усами, скрывающими пол-лица. Он молча кивнул — видимо, местный этикет — и проводил внутрь, движением головы указывая на лестницу.

— Вас уже ждут, — глухо пророкотал он. — В кабинете хозяина, на втором этаже. Не заблудитесь.

Кабинет оказался на мой вкус слегка мрачноватым: темные дубовые панели по стенам, от которых веяло прохладой, полки, гнущиеся под тяжестью фолиантов в потрепанных кожаных переплетах. Пахло старым деревом, воском и чем-то еще — незнакомым, чуть горьковатым. Но тут и там, как островки здравомыслия в этом море серьезности, виднелись следы женской руки — кружевные салфетки на столиках, ваза с живыми, по-домашнему простыми цветами, уютный клетчатый плед, небрежно брошенный на спинку кожаного кресла.

Хозяевами оказались супружеская пара, выглядевшая так, словно сошла со страниц романа о старой московской интеллигенции. Мужчина, представившийся Владимиром Сергеевичем, лет сорока пяти на вид, бледноватый, но еще очень крепкий, с густыми для его возраста темными волосами, без единой седины. Его супруга, Маргарита Павловна, выглядела моложе, на вид около тридцати, с внимательными, чуть насмешливыми глазами, в которых, как мне показалось, плавала целая история, которую мне еще только предстояло узнать.

Я приземлился в предложенное кресло, почувствовав себя школьником на экзамене, и началась беседа.

Владимир Сергеевич устремил на меня пронзительный взгляд, который, казалось, видел меня насквозь, вместе со всеми моими долгами.

— Геннадий Аркадьевич... Ваше резюме впечатляет. Скажите, вы суеверный человек? — сходу въехал он в лоб.
Ну дела... Я ожидал вопросов про опыт, а тут сразу о высоком.

— Никак нет, Владимир Сергеевич — честно ответил я. — Верю в факты, порядок и в то, что у всего должна быть причина. Приведения и прочую нечисть оставлю для кино.

— Прекрасно, — кивнул он, и уголок его рта дрогнул. — А как насчет... специфических запахов в доме? Допустим, старость, сырость, шерсть... — он сделал паузу, давая мне прочувствовать абсурдность вопроса.
Я едва не фыркнул.

— Если с этим можно бороться с помощью тряпки, швабры и хорошего моющего средства, проблем не вижу. Запахи боятся чистоты не меньше, чем нечисть — здравого смысла.

Маргарита Павловна, не отрываясь от вязания какого-то невообразимо пестрого носка, спросила мягко, но как-то очень уж цепко:

— А детей любите, Геннадий Аркадьевич? У нас внучка подрастает, Маруся. Характер... своеобразный. Сказывается домашнее воспитание.

— С собственной дочерью у меня, несмотря на расстояние, полное взаимопонимание, — ответил я, почувствовав легкий укол где-то в районе сердца. — Считаю, что детям нужны четкость, дисциплина и понимание границ. И любовь, разумеется, — добавил я, заметив ее взгляд. — Без этого никак.

Они переглянулись. Молча. И в этой тишине будто что-то решилось. И тогда Владимир Сергеевич назвал сумму. Цифру, от которой у меня внутри на секунду все перевернулось. Это была не просто зарплата. Это был билет на спокойную жизнь. Цифра, которая разом закрывала все мои ежемесячные траты, долги и даже позволяла откладывать на будущее Кати.

— Обязанности, в целом, просты, — подвел итог Владимир Сергеевич. — Поддерживать порядок в доме, следить за поставками продуктов, выполнять мелкие поручения и... сохранять в тайне все, что вы здесь увидите и услышите. Наша семейная жизнь — не предмет для обсуждений.

— Конфиденциальность — это не условие трудоустройства, сэр, — ответил я, чувствуя, как на лице появляется что-то вроде улыбки. — Это основа моей прежней профессии. Привычка.

Мы договорились, что приступаю завтра. Место жительства — здесь, в особняке, в отдельной комнате для персонала, с возможностью иногда заезжать домой, к своим четырем стенам и виду на светофор.

Выходя из кабинета, я поймал на себе взгляд Маргариты Павловны — пронзительный, испытующий и будто что-то взвешивающий, словно она покупала не услуги, а меня целиком.

— До завтра, Геннадий Аркадьевич, — сказала она. — Не опаздывайте.

Выйдя из особняка, я заметил в палисаднике девочку. Она играла с небольшим, коренастым псом неопределенной породы, но как-то странно — не бегала и не смеялась, а стояла неподвижно, уставившись на него. Пес сидел перед ней как вкопанный, лишь изредка повизгивая и напряженно подрагивая хвостом. Похоже, та самая внучка.

На вид — лет десяти, очень бледная, будто редко бывает на солнце или болеет чем. Серьезная не по годам. В дедушку, видимо, пошла. Ее темные, слишком большие для худенького лица глаза скользнули по мне, и на секунде мне показалось, что в их глубине мелькнуло что-то.

«Своеобразная» — это было мягко сказано. От ее спокойного, изучающего взгляда по спине побежали мурашки. Давно я такого не ощущал. Странное чувство.

Я уже хотел развернуться и идти к метро, как окликнул меня сиплый голос сбоку:

— Эй, новенький!

Я обернулся. Из-за кованого забора, отделявшего владение Кудеяровых от соседнего такого же старого особняка, на меня смотрел худой, как жердь, мужчина в засаленном халате. Лицо у него было осунувшееся, нездоровое, а глаза бегали по сторонам с какой-то лихорадочной тревогой.

— Вы к ним? — он кивком показал на дом Кудеяровых.

— Устраиваюсь на работу, — коротко ответил я, не видя смысла скрывать.

— Ага... Работа... — он ехидно усмехнулся, и звук этот был похож на сухое потрескивание. — Смотри у меня. У них последний сбежал как ошпаренный.

— А из-за чего, не знаете? — поинтересовался я из вежливости, хотя уже хотел поскорее закончить этот разговор.

— Сами скоро узнаете! — сосед таинственно понизил голос, хотя вокруг, кроме меня, девочки и пса, никого не было. — Когда в подвале что-то заскребется. Или статуи начнут двигаться. Они, — он снова кивнул на особняк, — говорят, усталость или ветер. А я им верю? Нет, не верю!

Он выдержал паузу, ожидая, видимо, моей реакции. Я молчал.

— И символы эти... видишь? — он ткнул пальцем в кованые элементы на общем с соседями заборе.

Я присмотрелся. Среди стандартных завитушек и листьев были вплетены странные знаки, напоминавшие то ли переплетенных змей, толи стилизованные молнии. Выглядело как дизайнерский изыск, не более того.

— Похоже на художественную ковку, — пожал я плечами.

— Художественную! — фыркнул сосед. — Это они от сглаза! Или чтобы не вылезало то, что должно сидеть внутри! У меня кот прошлой осенью сбежал — так я теперь думаю, не к ним ли он в палисадник подался, да там его и прибрали... для их дел.

В этот момент дверь особняка приоткрылась, и на пороге появился Степан, тот самый коренастый бородач. Он молча, исподлобья посмотрел на моего собеседника. Тот мгновенно смолк, пробормотал что-то невнятное про полив георгинов и юркнул обратно за свой забор, словно его и не было.

Степан перевел на меня свой невозмутимый взгляд.

— Алексей Петрович, — глухо произнес он, видимо, имея в виду соседа. — У него с головой не в порядке. Докучает всем новым. Не обращайте внимания.

Я кивнул. «У богатых свои причуды, а у их соседей — свои», — мелькнула у меня мысль. Солдатское дело — выполнять приказ, а не в чужие дела вникать.

Я вдохнул полной грудью прохладный воздух, пахнувший осенней Москвой. В голове, отбросив всю шелуху сомнений и странностей, вертелась одна простая мысль: "Ну вот, Гена, попытка, похоже, оказалась далеко не пыткой. А весьма и весьма заманчивым предложением." И от этого становилось одновременно и спокойно, и как-то тревожно. Слишком уж все гладко. Но о тревогах я предпочитал думать завтра...