Дяды

За окном старой покосившейся избушки лил осенний дождь. Крупные капли падали на землю, разбиваясь на радужные брызги, орошая вечную землю. Ещё было тепло, но деревья уже поменяли свои наряды, готовясь обнажиться к зиме. А в узкой комнате ютились двое: седовласый старец и его молодой ученик. Старик готовился к предстоящему дню памяти предков, потому перепроверял по десятому кругу необходимые ингредиенты и атрибуты, а розовощекий парень, лет четырнадцати уже давно сомлел от печки и теперь клевал носом, слушая шепотки пестуна. Неожиданно старик заговорил:

— Бабка лютая была. Дааа... У неё не забалуешь. Причём без разницы свой ты, али чужой, взрослый или ещё дитя, любого крепко держала в кулаке. Порой сидишь, думаешь, как бы Третьяку фофан поставить или крапивой стегануть по голым ногам, но без злобы, а ради хохмы. Только подумал и улыбнулся в своих мыслях, а тут, ка-а-ак клюкой прилетит по макушке, враз добрый настрой улетучивается, потом ещё этот каркающий окрик. " Думы держи в узде! Громкие и глупые мысли не дают душе распознать шаги горя и несчастий!" Бабку уважали и боялись все, даже кузнец! — тяжело вздохнул и вновь зашептал: — Здоровый был детина, не чета нынешнему племени, однажды пьяный сумел отбиться от волков одними руками. Рыжему варгу и вовсе хребет переломил, народ пока собирался на крики Васюты, а он уже сдюжил. Потом к бабке Маланье попал за помогой. Раны через седмицу запаршивели, а деревня без кузнеца, тьфу, просто десяток домов. Вот местные мужики его на руках и дотащили, а мы с детворой впереди бежали, дорогу указывали. Курей и шавок пинали, чтобы под ноги мужикам те не попали. Тогда то я к ней с услужение и попал, — ворожей задумался на минутку и принялся вновь толочь в ступе корешки. — Как сейчас помню, кузнеца наказала в дом тащить. После оглядела всех сурово так, пальцем меня поманила и приказала с этого момента каждый день приходить по утру. Маменька в слезы. "Не пущу к ведьме". Батенька тоже для виду пошумел, только вот никто ничего супротив не сделал. Дааа...

Старик вновь вздохнул, перебирая чёрными от постоянной работы с растениями пальцами мешочки с травами, а на подслеповатых глазах заблестела влага. Лучина оттеняла все рытвинки и глубокие морщины на старом измученном лице, будто кора столетнего дуба, а не кожа. А через мгновение лицо светлой грустью засветилось от воспоминаний, которые перенесли его в далекое прошлое, где он совсем еще малышом беззаботно жил с родителями.

Пятьдесят лет назад. Кривые Сучьи.

На завалинке сидел мужик в коротком кафтане и вырезал маленьким кривым ножом деревянную подделку, сдунув стружку, пристально посмотрел на получившийся результат. Довольно крякнув, отложил инструмент в сторону, а сам вытянул затекшие от неудобной позы ноги, смешно подрыгивая сапогами. Подставив лицо под яркое весеннее солнце, с удовольствием зажмурился. Понежившись, вдруг встрепенулся. На лицо тут же налетели тени дел и забот.

— Еремей, етить тебя коромыслом, а-ну быстро домой! — ругался отец. — Забот невпроворот, а он лужи меряет ногами.

Затем в босоногого мальчишку, восьми лет от роду полетел ком земли, но скорее для острастки, а не дабы причинить вред.

— Да, батенька, — не глядя в лицо родичу, а рассматривая грязные ногти на ногах, кротко промолвил мальчуган.

— Наказы все выполнил? Скотине воды натаскал? Солому перевернул? Яму засыпал у курятника, что лисица из-за твоего недогляду подкопала? — перечислял задания, что раздал ещё утром родитель.

— Всё сделал. Только... яму не закопал. Лопату Сирка взял, чтобы червей набрать для рыбалки, а так и не вернул, — принялся оправдываться Еремей.

— Да что б тебя утопцы съели, — зло ляпнул мужик. — Один бестолковее другого. Со среднего хоть рыба сушится на зиму, а от тебя одни сопли. Тьфу, непутевый... Иди в хату, мамка звала кушать.

— А ты? — переспросил малец.

— А ты... — передразнивая сына, прогундосил отец. — Вместе пойдём. Ноги оботри, нечего грязь в хату тащить.

Не успели отец с сыном зайти в дом, как тут же с улицы подскочил взмыленный сосед в старом дырявом жупане, на плече острога. Тяжело дыша, облокотился на плетень.

— Беда, Ямроз! — сквозь хриплое дыхание начал свою речь гончар — Кузнеца волки подрали. Бери сынков, пошли стаю бить.

Отец отреагировал мгновенно, раздавая указания:

— Еремей, в хлеву топор и вилы возьми, я пожрать в дорогу харчей прихвачу. Быстрее, сучье племя!

Мальчишка рванул со всех ног, выполняя наказ отца. Споткнувшись об рябую курицу у самой двери, больно ударился плечом об косяк. Схватив вилы и топор, выбежал из хлева и пнул куру, что вновь кинулась под ноги.

— Дурная? Не видишь, что тороплюсь? В суп захотела раньше своей очереди? — прикрикнул на глупую птицу. На крик вышел грозный черный петух, и малец поторопился от греха подальше.

— Веди, Берга, – отобрав топор у сына, тут же заправил его за широкий пояс. Закинув на плечо вилы, быстрым шагом догнал соседа. Через всю деревню прошли двое мужчин, а возле каждой хаты по дороге к ним присоединились односельчане, вооружённые чем попало и с серьёзными рожами. Толпа быстро набралась, даже дурачок Прошенька шёл торжественно впереди, таща на вытянутых руках ярморочный шест с разноцветными лентами. По мимо взрослых в толпе были и вьюноши в тревожном возбуждении, а позади всех стайка ребятни в ожидании развлечения.

Кузня стояла особливо от деревни, на берегу речушки-переплюйки, чьи шумные и быстрые воды могли сбить взрослого мужа с ног и исправно крутить жернова. Редкая зелень в огороде, куча угля и бочки с водой, а позади закопчённые стены жилища и водяное колесо. На лужайке перед онемевшей кузни лежал полушубок ее хозяина, а рядом с ним поломанные и убитые шесть щенков одного выводка, поодаль лежал кузнец на боку, сжимая в руках рыжего, здорового варга. Тяжело дыша, Васюта исходился потом, глаза его были прикрыты, а запачканная сажей рубашка промокла от крови.

— Сирень, тыкни подранка, вон он, сука, — командовал староста. — Ямроз, варг твой. Проверить всех, только будьте осторожны.

Отец сблизился с кузнецом, покрутил топор в руке, но решил не рисковать понапрасну, потянул нож. Позади заскулил подранок, которого накололи на вилы, а здоровый рыжий волк, услышав предсмертный стон щенка, рванул из рук ослабевшего здоровяка. Резким ударом в брюшину, родич оборвал жизнь.

— Васюта, ты как? Сильно пострадал? Болит где? — Заваливал вопросами староста, достопочтенный Верень, пока остальные оттягивали в сторону здоровую тварь.

— В кузню тащите, у меня там... — зашёлся кашлем кузнец, обдав тяжелым запахом перегара.

— Слышали, что герой наш сказал? Носилки соорудите, а то так не дотащим, здоровый боров, — командовал сельчанами старик. Из плетня тут же выдрали две жердины, обвязали их тремя крестами для крепости, после потянули вчетвером раненого в дом.

— Вот ведь крепкий мужик, — изумлялся Берга, рассматривая побоище. — И ведь без ножа или кистеня, считай голыми руками семерых раздавил. Да уж, таких больше не делают.

— Вяжи лапы им, чтобы сподручнее было. Позже отнесем в деревню, будем шапки из серых бить, — наказывал Верень. — С кузнецом один останься. Остальные в лес.

— На кой в лес-то идтить? — спросил плотник.

— Еремей, ты самый глазастый, чего не хватает? — усмехнулся глупости сельчанина отец.

— Ну дык помёт один, то бишь одногодки, варг рыжий, а волчицы не видать, — перечислил малец.

— А ежели волчицу не порешим, что будет? — продолжал выпытывать Малюта.

— Понял я, понял, мстить придёт, — огорченно признал свою ошибку Сирень. — В лес, так в лес.

Вскоре вернулись уставшие мужики, которое тащили кузнеца, немного посовещавшись, побрели в лес широкой цепью. В деревне остались лишь староста и назначенный следить за порядком Прошка-дурачок. С важным видом носился с шестом, остерегая покой односельчан. Когда он всех уже достал расспросами о волках, Верень взял разбитое колесо от телеги и катнул с горки. Прошенька потешно охнул да притопил за ним до самого поля.

— Ну, считай до вечера занятие нашёл нашему сторожу.

Мальцы удивились выдумки старшего и помчались следом.

— Еремей, а ну, домой, весь в отца, — прокричал со двора маменька, и будущий ворожей понуро побрел домой, с завистью поглядывая на катящееся с горки колесо.

***

Мужики вернулись, когда уже стемнело. Отец шумно зашёл в сени, скинул сапоги, а после уселся за стол. Запахи крови и псины наполнили маленькую горницу. Маменька тут же начала накрывать на стол и даже вытащила бутыль из погреба. Отрезав хлеба и налив крепкую в стакан, уселась напротив, подперев щеки кулачками.

Ямроз шумно выдохнул да опрокинул крепкую брагу, жадно глотая. При этом небритый кадык ходил вверх-вниз, и снова, и снова. Довольно крякнув, потянулся за хлебом.

— Ну чо? — еле сдерживая женское любопытство, произнесла мамка.

— Нашли суку. Помнишь, где Грехана повешенным нашли? — дождавшись кивка от жены, мужчина продолжил: — В аккурат в ста шагах от дерева висельников нора была. Костей нашли много.

— Звериные?

– Не токмо. Людские тоже есть. Но больше всего жальче девчушку, судя по черепу годков эдак пяти-шести. Волосы белые, как снег.

— Сохрани нас, Велес! — прошептала женщина. — Постой, а это...

— Тоже так думали, — перебил её муж. — Завтра с серёжками, что сняли, Сирень поедет во Вронницы. Может знает кто. Как мы её, а? Вилами, топорами и острогой. Шкуру попортили, но после той находки мужиков уже не остановить было. Прибили над входом в нору.

— Я бы тоже во Вронницы....

— Рот свой прикрой! — разъярился хозяин. — Хатой занимайся, а не по замками шастай. Бастрюков твоих потом корми.

Дальше Еремей уже не слушал. Итак понятно. Сейчас ещё стакан залупит батька, а потом или подобреет да ластится начнёт, или... Или мамка опять из-за синяков на улицу не покажется седмицу.

Весеннее утро яркое, но только с виду ласковое. Названный брат Лель, Вихор—злой озорник, перенявший дурной характер зимы. Пока силу солнце набирает, он успевает выдуть из хаты все тепло, залезть под одеяло, щипая за голые пятки.

— Сирко, Еремей! — орал со двора папенька. — В могиле отоспитесь. Петух кому пропел?

Как же лениво вставать, но пока батька умывается с бочки, надо быстро подняться, иначе будет худо. Накинул рубаху и штаны, подпоясавшись, чтобы шиши душу не украли. Следом безрукавка, вся дырявая, как решеток и с редким облезлым мехом. Выскочил во двор, получил по шее от старшего брата.

– Лежебока, — хохотнул Сирко. Не успел он вдоволь натешиться, как получил оплеуху от отца.

— Червей накопал, куда лопату поставить треба?

— Я на овин закинул, чтобы не спёрли.

— Тупица! Резная ручка только у нас одних на все Верхние сучьи. А кто, кроме тебя о том ведает, что лопату прибрал? — ярился отец. — Сегодня до обеда наломай веток ивы, буду учить уму-разуму. Еремей, наказ тот же. Вода, солома, яма. После проверю.