Дыхание Пепла

Пламя всегда жило во мне — не метафора, а сокровенная, физическая истина. Я ощущал его даже в отрочестве, грея ладони над чахлым костром, слепленным из мусора и досок, что я воровал у спившихся строителей. Тогда я полагал, что это лишь тепло, защищающее от пронизывающей сырости трущоб. Я не ведал, что это — память. Память, запечатанная в самой крови.

Мой восемнадцатый день рождения наступил, едва солнце попыталось пробиться сквозь вечный, маслянистый смог, что клубился над крышами лачуг. Воздух, как и всегда, был густым и тяжёлым, пропахшим ржавчиной, человеческим потом и сладковатым душком смерти — в соседней хибаре кто-то снова не пережил ночь. Я привык к этому фону существования, как привыкают к хронической боли. Но в то утро в глубине груди, под рёбрами, будто лопнул крошечный пузырь с огнём.

И тогда прозвучал Голос.

Не звук, сотрясающий воздух, а нечто иное — тихое, древнее, словно рождённое в сердцевине звезды и добравшееся до меня сквозь толщи пепла и времени. Он всплыл из небытия, обволакивая сознание.

— Наследник...

Я замер, позвоночник пронзила ледяная игла. Вокруг не было ни души — лишь вечные спутники: шуршащие в углах крысы и пляшущие, бестелесные тени. Но Голос был ясен и чёток, как если бы некто говорил изнутри моей собственной черепной коробки, обращаясь к самой сути моего существа.

— Кто ты? — выдохнул я, и мои губы едва дрогнули.

— Ты.

В груди загудело, будто раздувались гигантские меха в кузнечном горне. На мгновение мне показалось, что сердце не бьётся, а взрывается, и из его разорванной плоти наружу рвутся нити чистого, неистового жара — тысячи раскалённых игл, прожигающих плоть изнутри. Я рухнул на колени, судорожно хватая ртом воздух, который обжёг лёгкие. И тогда пламя вырвалось наружу — не метафорическое, а самое что ни на есть настоящее, живое. Оно исторглось из кончиков моих пальцев, и хлам, устилавший пол моей конуры, вспыхнул ослепительным факелом.

И в этом пляшущем хаусе мне явились видения. Обрывочные, как страницы, вырванные из великой книги. Трон, не деревянный и убогий, а каменный и величественный, рушащийся под градом вражеских копий. Женщина с алыми, как расплавленный рубин, глазами, с невыразимой болью и нежностью заворачивающая младенца в плащ, сотканный из пепла и теней. И человек… человек с улыбкой, что была холоднее и острее любого клинка. Улыбка, которую я знал.

Дядя. Предатель.

Голос зазвучал снова, обретая мощь и властность, заполняя собой всё:

— Проснись, дитя Кровавого Пламени. Верни себе имя.

Я поднял взгляд, залитый слезами от дыма и переполнявших меня эмоций. И в сердцевине костра, что плясал передо мной, я увидел лицо. Своё — но не измождённое и вечно голодное лицо уличного оборванца. Это было лицо, отмеченное печатью рода, несущее в себе вековое наследие власти и силы. Лицо с твёрдым взглядом и линией челюсти, высеченной из гранита.

Меня звали Арес.

И в тот миг, когда это имя отозвалось в каждой клетке моего тела, я наконец понял. Трущобы никогда не были моим домом. Они были моей клеткой. А каждая клетка рано или поздно должна пасть перед своим законным властителем.