Дьяволоподобие

ДЬЯВОЛОПОДОБИЕ.

Бритва в запястье,
На шее петля.
Кто из нас выживет -
Ты или я?

Его убивало это небо.
Его убивало это солнце.
Его убивал этот черный, как крылья демона, асфальт.
Антон шел в сторону расположенной за городской чертой свалки. Похмелье валило с ног, полыхающая в небесах звезда пронзала его насквозь губительными обжигающими лучами. Кожа под старой порванной майкой истекала потом, а в кармане, свернувшись дохлой змеей, ожидал своего часа обрывок потертого шнура с петлей на конце. Что-то внутри, черное и колючее, царапало его когтями, рвало острыми клыками стенки желудка, отчего к горлу подкатывала рвота, вопило, ввинчивая свой крик через позвоночный столб в головной мозг: «Умри! Умри! Умри!». Антон морщился, его трясло. Он потирал руки, и чувствовал, как дрожь расходится с кончиков пальцев вверх, достигая плеч и расползаясь отвратительными мурашками по всему телу. Он прекрасно знал, что собирается сделать – и до последнего не мог решиться, хотя и двигался к намеченной цели. Ощущение удушья заставляло распахивать рот, как его распахивает выброшенная на берег рыба. Антон представлял, как вывалится наружу его язык, когда петля пережмет горло, когда последний выдох уйдет прочь, растворяясь в дрожащем знойном мареве.
Страшная, тяжелая смерть.
Отчего он желал ее и мучился этим ожиданием, отчего так рвался поскорее покинуть родной, привычный мир? Возможно, потому что изучил его вдоль и поперек, осознав, насколько тот уродлив? И теперь собирался уйти, надеясь, что где-то там, далеко, в сказочной дымке его ждет нечто иное, неведомое и прекрасное, обещавшее сладкое, неземное блаженство? Наверное, именно эта непознанная тайна и манила его к себе. И окружающая реальность выталкивала его, как родовые схватки выталкивают из матери нелюбимого ребенка. И все же ему было страшно, так страшно, что подгибались колени.
Свалка чернела впереди жутким могильным курганом. Ее окружал по периметру покосившийся, а местами и целиком рухнувший забор, чьи столбы поддерживали витки колючей проволоки. Чем не концлагерь для отбросов, не прижившихся в городских клоаках? Здесь был их дом, их вотчина, их ведьминский котел, откуда на свет выползали уродливые первенцы матери-заразы, матери-чумы. Именно здесь Антон и собирался свести счеты с жизнью.
Вокруг свирепствовал июль – жестокий, обгладывающий мир хищник. Антон не любил лето из-за болезненной жары, просачивающейся в каждую щель, в каждую пору кожи. Ему больше по нраву были первые дни осени, когда в воздухе разливалась освежающая прохлада, а солнце не мучило, но несло покой и счастье живущим. Хотя теперь для Антона время не значило ничего – минуты и секунды обернулись черным жемчугом, падающим сквозь пальцы в бездну вечности. Он вспомнил о том, что оставил дома, и лоб его покрылся холодным потом.
Вы знаете, как правильно расколоть человеческий череп? Нет ничего проще! Нужно взять кухонный топорик, подойти со спины и ударить изо всей силы, вонзая лезвие в затылок. Именно так и сделал Антон, когда жена отвернулась, войдя в ванную комнату. Из-под топора хлынула кровь, тело рухнуло, разбив керамическую раковину. Женщина умерла мгновенно, в ране виднелся разрубленный мозг.
Антон давно хотел это сделать. Точнее, он давно хотел покончить с собой, но перед этим отправить на тот свет Лидию – свою жену. Мысли о суициде зародились у Антона не вчера, однако решиться на такой шаг у него получилось далеко не сразу. Малодушие не позволяло отважиться заглянуть в пропасть, куда, в конце концов, упадет каждый. Оно же и довело его до безумия.
Вначале он увидел Ее. Белый саван двигался в утреннем свете по комнате, и казалось, что внутри он пуст, не скрывает ничего кроме воздуха. Однако Антон сразу понял каким-то особым чувством, что это Госпожа Жуть посетила его. Рукав савана поднялся, из него появилась полупрозрачная рука – изящная, точно сотканная из дождевых капель. Она коснулась ледяными пальцами лба Антона, погружая его рассудок в такие глубины, из которых невозможно вернуться к свету. Он видел небесных созданий и тварей из самого сердца ночи, купался в океанах тьмы, разлитой между галактиками, он видел города среди звезд и обители безумных богов. Что еще нужно, чтобы сойти с ума?
Ненависть в единый миг выжгла все живое у него внутри. Антон очнулся совершенно другим человеком, Смерть сделала его своим рабом. Он стремился к гибели, саморазрушение стало его религией. Однако и окружающих он готов был принести на этот кровавый алтарь.
Это было его первым убийством. Ощущение оказалось странным, словно что-то разорвалось внутри, выпустив на свободу новую сущность. Антон так и не понял, не сумел осознать до конца, действительно ли он видел Госпожу Жуть, или же ему это все приснилось в лихорадочном бреду. В самом деле, зачем было убивать Лидию? Возможно, он просто не хотел уходить на тот свет в одиночестве.
Уже больше месяца он не принимал галоперидол и циклодол, отчего грань между бредом и нормой практически стерлась. Антон будто спал наяву, и снились ему самые изощренные кошмары, какие и вообразить обычному человеку невозможно. Черное чудовище внутри рвало когтями плоть, нашептывало богохульные откровения, подчиняло его себе, ломая волю мужчины, словно хрупкую ледяную сосульку. Лежа в больнице, Антон понемногу приходил в себя, и голос монстра отступал – к сожалению, ненадолго. Антон пытался бороться с тварью всеми возможными способами: глотал горстями транквилизаторы, запивая их водкой, пытался не замечать внутреннего кошмарного шипения, отгораживаясь от него стеной алкоголя и таблеток, старался забыться, описывал в тетради собственное состояние, ведя диалог с чудовищем на клетчатых страницах. Однако все это не спасало его, помогая лишь на короткое время. Антон уже не помнил, когда тварь появилась внутри него, иногда ему казалось, что она была там всегда – жуткий сиамский близнец, спрятавшийся где-то в утробе старшего брата и отдающий ему губительные приказания. Этот монстр был намного сильнее его, и вот теперь полностью подчинил человека себе.
Антон прошел между двумя огрызками деревянных столбов и оказался на свалке. Основное движение здесь начиналось ближе к ночи, но и днем можно было увидеть ползающих по мусорным барханам бомжей, закутанных в невероятные лохмотья. Они щурились, глядя на пришельца, их корявые скрюченные пальцы оканчивались страшными обломанными ногтями, напоминающими звериные когти, их кожа выглядела дубленой и черной, словно в ее поры въелся пепел. Бродяги провожали Антона недобрыми взглядами, но тот не обращал на них никакого внимания – он уже почти не присутствовал в мире живых, стоя одной ногой на другом берегу реки под названием Лета. И живые не могла причинить ему вреда.
Нужно было найти подходящее место для предстоящей казни. Антон двигался, и под его ногой чавкала гниль, пропитавшая здесь абсолютно все. Высоко в небе вороны полосовали воздух отточенными бритвами черных крыльев. Впрочем, до падальщиков Антону не было никакого дела. Ему вообще было наплевать, что станет с его телом после смерти. И действительно, какая разница – сожгут ли его в крематории, закопают ли в землю в деревянном ящике или бросят труп гнить возле забора. Во всяком случае, его настоящее «я» будет слишком далеко, чтобы возмущаться любому из выбранных вариантов.
Город остался за спиной, далеко позади. Его многоэтажные башни и железобетонные замки мрачно взирали на одного из своих паразитов, бросивших вызов устоявшемуся порядку. Да, самоубийство здесь считалось бунтом, за которым следовало неотвратимое наказание. Но Антон знал, что сбежит отсюда гораздо раньше, чем палачи системы настигнут его.
Он выбрался на заваленный отбросами и падалью пустырь, посреди которого возвышался изуродованный пропитавшим землю ядом засохший тополь с обломанными ветвями. Его вершина устремлялась в небо цвета океанской глазури, но даже отсюда, с проклятого клочка земли было видно, что небо такое же мертвое, как и все вокруг. Неожиданно для себя Антон подошел к дереву и опустился перед ним на колени, точно узрел божество этого искаженного, обезображенного мира. Он чувствовал, что сейчас на него должна снизойти некая увечная, искалеченная благодать. Такого он не испытывал давно – с тех пор, как начал принимать галоперидол. До принятия лекарств с ним случались волшебные озарения, иногда он видел миры, прячущиеся за серой пеленой привычной реальности. Однако нейролептики и антипсихотики сломали его, на время превратив в раненое животное, страдающее от побочных эффектов фармакологии. На мгновение ему показалось, что сквозь кору дерева проступают человеческие черепа – возможно, здесь когда-то совершались жертвоприношения. Что ж, идеальное место для того, чтобы сбежать от жизни.
Вначале Антон хотел вскрыть себе вены. Но даже пьяный, лежа в теплой ванне, он так и не смог решиться полоснуть себя бритвой по локтевому сгибу. Антон боялся боли, боялся темной, почти черной жидкости, вытекающей из вены. И тогда он решил, что вся его кровь останется в теле, а повешение – вполне подходящий способ свести счеты с существованием. Отыскав неподалеку от тополя пустую бочку из-под бензина, Антон взгромоздился на нее и закинул шнур на сломанный сук, выглядящий будто вонзившаяся в древесину кость. Затем он надел на шею петлю, постоял так немного, глубоко вздохнул и прыгнул вниз.
Шнур туго обхватил горло, выдавливая последние глотки воздуха и полностью лишая возможности дышать. В панике Антон задергал ногами, чувствуя, как моча льется вниз, пропитывая джинсы. Перед глазами все расплывалось, кровь стучала в голове страшным набатом, вытекая струйками из глаз. В ушах звенело, из перекошенного рта наружу вывалился язык. Антон извивался в петле, точно пронзенное булавкой насекомое. Последнее, что он увидел, была движущаяся откуда-то из-за горизонта стена мрака, которая приблизилась к нему вплотную и полностью поглотила.

# # #

Ползун двигался вперед, подтягивая тело руками и подрыгивая культями ног, на которых красовались окостеневшие мозоли и следы ожогов. Одетый в бушлат расформированной военной части калека полз к священному месту – Древу Погибели, на котором болтался очередной удавленник. Сколько Ползун себя помнил в качестве обитателя свалки, люди очень часто являлись сюда, чтобы свести счеты с жизнью. Правда, не у всех из повешенных было вкусное мясо…
На тополе висел худощавый мужчина с выкатившимися глазами и торчащим, точно мертвый слизняк, языком. Ползун ухмыльнулся, почувствовав вонь дерьма от повесившегося, почесал культю и позвал:
- Зуб, иди сюда!
Через некоторое время на узкой тропе, проходящей мимо дюн всевозможного хлама, показался обтянутый кожей скелет, одетый в майку-алкоголичку и рваные брюки. В одной руке он держал топор, в другой кухонный нож. Подойдя к Ползуну вплотную, Зуб оскалился, отчего во рту его сверкнул блестящий железный клык, и спросил:
- Еще один?
- Ага! – радостно закивал Ползун. – Вот же нам счастье привалило! Может, хоть с этим наконец-то получится!
- Поглядим, поглядим, - ответил костлявый. – Для начала нужно его снять, а там видно будет.
Он проворно влез по стволу дерева к болтавшемуся на шнуре самоубийце и перерезал натянутый, как струна, шнур. Тело рухнуло вниз, упав рядом с Ползуном. Тот довольно зарычал, точно голодный дворовый пес, принявшись ползать вокруг трупа, то ли обнюхивая, то ли изучая его каким-то ведомым лишь одному ему способом. Затем он, поднатужившись, с трудом стянул с шеи удавленника петлю и спрятал ее куда-то в складки своих лохмотьев.
- Пригодиться, - объяснил он Зубу. Тот безразлично кивнул.
- Надо бы позвать Шамана, - продолжал Ползун.
- Да вон он, легок на помине, - ухмыльнулся скелетообразный бродяга. – Никогда не заставляет себя ждать.
Представшее перед ними зрелище было одновременно жутким и невероятным. Из-за мусорных дюн показалось нечто , напоминавшее гибрид человека и насекомого: длинное костлявое туловище поддерживали шесть суставчатых лап , оканчивавшихся тремя когтистыми пальцами. Во лбу твари блестел громадный фасетчатый глаз, точно налитый кровью нарыв, а под ним без остановки двигались зазубренные паучьи жвалы, словно чудище что-то пережевывало. Заканчивалось его тело длинным плоским хвостом, разделенным на сегменты. Монстр тянул за собой санки, на которых восседал обнаженный безрукий мужчина, чью кожу, казалось, покрывала шелушащаяся чешуя. На шее у него висела связка странных амулетов, лицо было худым и вытянутым, а глаза не имели зрачков, пялясь вперед невидящими бельмами.
- Вы нашли жертву? – голос у Шамана был хриплым, как воронье карканье. Подняв ногу, он почесал нос неиммоверно длинным пальцем, заканчивающимся кривым когтем.
- Все так, - кивнул Зуб, - еще один убогий принес себя в жертву Древу. В последнее время у нас нет нехватки в материале.
- Освежуйте его, - приказал Шаман. – А после отнесем шкуру к Яме. Посмотрим, что получится на этот раз.

# # #
Шмелев пил с самого утра. Причина была уважительная – наконец-то ему дали выходной. Возле компьютерной клавиатуры стояла початая бутылка водки и граненый стакан. Шмелев не закусывал принципиально – отмазывался поговоркой о том, что закуска крадет градус. Поначалу все шло хорошо: алкоголь расслаблял, голову накрыл приятный сонный туман. Но потом что-то случилось, перед глазами побежали странные картины, пугающие и сладкие: хрупкие, субтильные юноши, по чьей коже текли тяжелые черные капли из разорванных, вспоротых тупыми бритвами вен.
Шмелев овладевал ими, разрывая на части и испытывая от этого дикий, первобытный оргазм. С каждым выпитым стаканом видения усиливались, и вот уже мужчина не мог себя контролировать. Он взглянул в зеркало : худой и щуплый, с обесцвеченной челкой, такие очень нравятся извращенцам. Набросив на себя джинсы и куртку, Шмелев сбежал по ступенькам подъезда и вышел на улицу.
Стоял погожий солнечный день, вокруг было шумно и многолюдно. Гуляли влюбленные парочки, молодые мамы катили перед собой коляски. Шмелев двинулся в Севастопольский парк – там обычно он находил клиентов. Зашел в магазин, купил пива и выпил поллитра прямо на автобусной остановке. Сделалось совсем легко, точно тело наполнилось гелием. Выбросив пустую бутылку в урну, Шмелев перешел дорогу и ступил на вытоптанную не одним поколением бегунов тропинку, ведущую к небольшой поляне, где на турниках любили показывать чудеса эквилибристики поклонники здорового образа жизни. Подойдя к одной из стоящих в тени деревьем скамеек, Шмелев сел, закурив сигарету. В последнее время он жил совсем скудно: клиентов было мало, милиция каждый день таскала на допросы его товарищей по нетрадиционной ориентации, пытаясь понять, кто в городе убивает молодых парней. Но в железобетонной преисподней, называемой городом, поймать маньяка было практически невозможно. А между тем жертв все прибавлялась, убийства становились все изощреннее – тела покрывали глубокие ножевые раны, половые органы оказывались отрезанными. Похоже, творящий подобное был не просто убийцей, но еще и каннибалом. Где-то по улицам города бродило чудовище, и никто не мог его остановить.
Шмелев заслышал шаги и повернул голову. Навстречу ему шел пожилой грузный мужчина, одетый в шорты и красную майку с надписью «Рожденный в СССР». Шмелев иногда видел его здесь, неспешно прогуливающегося по дорожке вдоль тополей и скрюченных стволов осин. Правда, друг с другом они никогда не разговаривали.
Заметно смущаясь, мужчина подошел к скамейке и спросил неожиданно высоким голосом:
- Можно присесть?
Шмелев кивнул.
Прогуливающийся устроился рядом, некоторое время они молчали. Затем так и не представившийся мужчина повернулся к Шмелеву и спросил:
- За быстрый сколько возьешь?

Шмелев неопределенно пожал плечами, внутренне ликуя: наконец-то у него появяться деньги! Впрочем, речь тут вообще-то шла даже и не о деньгах…
- Тысячу, - быстро ответил он своему новому знакомому.
Тот кивнул, вставая со скамейки:
- Пойдем, отойдем что ли, чтобы людей не смущать, - и криво ухмыльнулся.
Шмелев встал, нащупал что-то в кармане, а затем двинулся с любителем СССР в сторону от тропинки, прямо в кусты, захватившие все свободные участки земли между тополями-патриархами. Пройдя сквозь эту преграду слегка оцарапанными, они остановились возле стволов двух деревьев. Оглядевшись по сторонам, мужчина принялся расстегивать ширинку.
- Погоди, - остановил его Шмелев. – Я сам.
Подойдя вплотную к своему новому знакомому, он сделал вид, будто собирается опуститься на колени, а потом вдруг резко поднялся и вонзил лезкие извлеченного из кармана складного ножа мужчине в адамово яблоко. Тот задергался, захрипел, шарахнулся в сторону – видимо, пытался позвать на помощь. Тогда Шмелев ударил его ножом в грудь, а после в пах. Мужчина упал на землю, мучительно извиваясь в конвульсиях, а тем временем маньяк, намотав на левую ладонь платок, зажал рот своей жертве, навалившись сверху. Он бил и бил ножом уже в агонизирующее тело, и остановился лишь тогда, когда понял, что лежащий под ним окончательно и бесповоротно мертв. Тогда он вспорол окровавленную майку, сделал глубокий разрез на животе, запустил туда руку, сжав пальцами кишечник, и потянул его на себя, извлекая наружу. Синюшные кишки возбудили его, он впился в них зубами. Не вырвав все до конца, Шмелев стянул с убитого штаны, откромсал его детородный орган и принялся жевать. В нем еще оставалась кровь, отчего Шмелеву он показался вкусней. В глазах у него потеменело – наступила разрядка. Бросив тело прямо на земле, даже не попытавшись замаскировать, Шмлев забрал у трупа бумажник и устало поплелся к выходу из Севастопольского парка. Ему все равно было, куда идти, и когда за домами показались покосившиеся кресты старого заброшенного кладбища, маньяк вздохнул даже с некоторым облегчением – близость мертвых успокаивала его, а смерть возбуждала, заставляя ходить по краю.
Он ночевал здесь уже несколько раз. Миновав ветхие ворота, Шмелев ступил на дорожку между могилами. Было тихо, ничто не нарушало покоя мертвых. По мере удаления от входа могилы становились все заброшеннее, здесь уже не было мраморных памятников, лишь черные, иссохшие, изьеденные временем кресты со стертыми от дождей и снега фотографиями.
Привалившись спиной к одному из таких крестов, Шмелев достал нож и облизал окровавленное лезвие, а после спрятал обратно в карман. Ему сделалось очень хорошо, приятная истома окутала тело, будто мягкое покрывало.
- Каннибализм – крайняя степень асоциального действия, - пробормотал он и погрузился в глубокий сон.

# # #
Свежевать пришлось долго, хотя Зуб давно уже успел набить на этом руку. Он притащил откуда-то набор ножей с прихотливо изогнутыми лезвиями и в поте лица трудился над удавленником, то нанося длинный разрез прямым лезвием, то подцепляя кожу чем-то похожим на серп. Было невыносимо жарко, не успевшая свернуться кровь пачкала ножи, пальцы и лохмотья. Зуб трудился в поте лица, и когда все было кончено, он тяжело дышал, точно только что пробежал стометровку. Ползун развалился рядом на мусорной дюне и потягивал из бутылки мутную коричневую жидкость. Солнце било в глаза, небо давило тошнотворной синевой, но обитателям свалки на это было наплевать – они давно перешли черту, отделяющую человека от чудовища. А чудовища чувствуют себя хорошо даже в аду.
- Как успехи? – спросил выехавший из-за холма Шаман. Он курил самокрутку, невидящими бельмами пялясь на Зуба.
- Да все путем, - откликнулся тот. – Мясо у него съедобное, только жилистое. А шкуру я ободрал, сам посмотри.
Кожу Антона разложили на земле точно окровавленную простынь. Рядом валялось освежеванное тело. Дернувший за поводья Шаман подъехал поближе, и, указав кривым скрученным пальцем ноги на мертвеца, приказал своему ручному монстру:
- Жри!
Уродливой твари достаточно было одного приказа, дважды повторять не потребовалось. Она вгрызлась зазубренными жвалами в туловище, испускавшее запахи дерьма и крови. Был еще и третий запах – нечто потустороннее, возможно, так пахнет покидающая бренный мир душа. Раб Шамана вспорол когтями живот Антона, чтобы вырвать у него печень.
- Э, нет! – рыкнул Шаман. – Печень моя! Отдай!
Повесив голову, чудище протянуло хозяину скользкий комок, тут же ловко схваченный неестественно длинными пальцами ног и притянутый ко рту – Шаман облизал ее, наслаждаясь ароматом сырого мяса. Зуб и Ползун почтительно стояли в стороне, ожидая, когда их позовут.
- Приступайте, - кивнул Шаман в сторону трупа. – Когда наедитесь, нужно будет отвезти шкуру к яме.
- У меня есть другое предложение, - внезапно решил высказаться Ползун. Шаман с неприязнью перевел на него взгляд.
- Это какое еще?
- Мы всегда наполняли кожу адской манной, которую дарит нам Яма. Однако создать настоящее Дьяволоподобие у нас так и не получилось. Что если найти подходящий экземпляр и зашить его в шкуру самоубийцы, а потом окунуть в Яму – вдруг это поможет?
Некоторое время Шаман молчал, прожевывая кусок печени.
- А откуда, собственно, взялась эта мысль? – поинтересовался он, когда рот оказался свободен. – Она чересчур сложна для тебя, Ползун.
- Честно говоря, мне это просто приснилось, - не обидившись, ответил тот. – Я видел во сне, как зашитый в шкуру покойника человек шел по свалке, и манна стекала с его тела. Так оно и пришло.
- Что ж, это неплохая мысль, - пробубнел Шаман, отрывая зубами новый шмат от обгрызенной печени. – Но кого мы в эту кожу зашьем?
- Он сам придет к нам, нужно только немного подождать, - откликнулся Ползун, и Зуб, стоящий рядом, согласно кивнул. – Мы непременно узнаем его.
- Хорошо, - согласился Шаман. – Пока что можете есть.
Каннибалы не заставили просить себя дважды.

# # #
Шмелев очнулся – не проснулся, а именно очнулся, словно вынырнул из небытия, а может пришел в себя после жуткого кошмара. Огляделся – он по-прежнему был на кладбище. Солнце почти закатилось, тени накрыли землю. Многие из них напомнили Шмелеву об убитых и частично съеденных им жертвах, они протягивали к нему руки, не то проклиная, не то благословляя. Шмелев встал, потянулся, проверил, лежит ли в кармане нож. В голове бушевал черный вихрь, и был лишь один способ утихомирить его.
Он двинулся через кладбище в сторону заката. Могилы немо смотрели ему вслед, точно произнося слова богохульной молитвы. Шмелева окутала легкая воздушная беззаботность, тяжелые, облитые кровью свинцовые мерзости словно бы отодвинулись на второй план. Он взглянул на небо – что-то там, наверху, притягивало его. Шмелеву показалось, будто некая космическая сила вторглась в размеренный земной механизм, собираясь разрушить отлаженную за века систему. Мужчина точно знал, куда ему нужно идти – на городскую свалку.
Пару раз Шмелев уже бывал там – прятал трупы, точнее, то, что от них осталось. Сам он жил неподалеку в частном секторе, в гнилом деревянном бараке. Дождавшись, пока все уснут, он укладывал расчлененные тела в ведра и прятал их под слежавшимися слоями мусора, а затем с легким сердцем шел домой. Почему-то ему казалось, что в таком месте его жертв вряд ли станут искать.
Он давно уже не считал себя человеком, более того, он был абсолютно чужд большинству живущих с ним бок-о-бок. Шмелев верил в перерождение, только не где-то там далеко, на другом конце колеса сансары, а прямо здесь и сейчас. Он фантазировал, что однажды, проснувшись с тяжелым похмельем, увидит, что превратился в нечто невероятное: с острыми клешнями, суставчатыми конечностями, длинными усами-вибрисами и распахнутой пастью, обрамленной мощными жвалами. Но для этого ему нужно было пожрать многих – люди стали для него лишь ступеньками к будущему величию. Сейчас он был сыт, и нечто указывало путь к месту, где, возможно, ему наконец будет явлена истина.
Впервые Шмелев убил девять лет назад. Его жертвой стал собственный отец – мать ушла от них, когда сыну не исполнилось семи. Все последующие годы запомнились главным образом из-за постоянных побоев папаши, пребывавшем в состоянии перманентного опьянения. Вот только тот не учел, что рано или поздно сын сумеет дать сдачи. Так и случилось – в один прекрасный осенний день Шмелев зарезал родителя кухонным ножом. Он вонзил лезвие слева возле основания шеи, а затем выдернул, выпуская наружу алый фонтан. Крови в отце оказалось много – он залил всю кухню, упал на пол и долго корчился, прежде чем окончательно замереть, уставившись в потолок стеклянным взглядом. Шмелев просидел возле трупа неделю, отрезая от него кусок за куском и поедая, пока наконец соседи не вызвали милицию. Именно тогда у Шмелева начались первые головные боли.
После долгих обследований и тестирований врачи и следователи единогласно признали его невменяемым и отправили на принудительно лечение в спецбольницу, где попробовавший человеческое мясо Шмелев пробыл четыре года. В палате, больше напоминавшей тюремную камеру, вместе с ним лежали еще трое: пожилой педофил, бомж-шизофреник и постоянно хохочущий субъект, про которого Шмелев знал лишь то, что он часто ходил под себя прямо во взрослые памперсы. Запах в палате стоял соответствующий, несмотря на периодические проветривания. Бродивший вдоль кроватей бомж постоянно бормотал что-то себе под нос, а иногда разражался невнятными монологами, в которых клял санитаров, врачей и вообще всех окружающих. В целом он был безобиден, как и добрый дедушка-педофил, изнасиловавший и задушивший четырех девочек.
- Знаешь, какие они сладкие? – задушевно рассказывал о своих деяниях педофил Шмелеву. – На вкус как клюква в сахаре. А еще от них ромашками пахнет…
Однажды ночью Шмелев попытался задушить подушкой ценителя несовершеннолетних представительниц женского пола, но тут хохотун вдруг заорал особо дико и истошно, после чего в палату нагрянули санитары, скрутив неудавшегося мстителя. В наказание Шмелева на месяц перевели в наблюдательную палату, привязали к койке и воткнули катетер в член, чтобы не водить в туалет. А еще ему начали колоть новое лекарство.
Это был воплощенный кошмар. Шмелева ломало так, что он изгибался на кровати, делая мостик. Ему начало казаться, что вместо препарата в организм вводят микроскопических черных пауков, откладывающих внутри яйца и прогрызающих тело насквозь, превратив его в целый лабиринт кровоточащих ходов. Внутренний зуд не проходил, и это было страшнее любой пытки. В нем постепенно формировался концентрированный поток грязной ядовитой тьмы, готовый в любой момент вырваться наружу.
Шмелев знал многое – мрак поделился с ним своими секретами. Например, ему было доподлинно известно, что дежурившие в отделении санитары не люди, но инсектоиды и рептилоиды, скрывающиеся под человеческими масками. Стоит лишь оттопырить такому чудищу ухо, и за ним обнаружиться кусочек кожи, потянув за который, можно сорвать фальшивую личину. Естественно, на пальцах у них кривые черные когти, прячущиеся в подушечках. И вообще, единственное что действительно реально – это лечебница, вокруг который бушует бесконечный голодный хаос, давным-давно поглотивший вселенную, но почему-то замерший на границе этого крохотного островка суши.
После недели в наблюдательной палате Шмелева все-таки перевели в другую, с более свободным режимом, однако санитары все равно пристально следили за ним. Впрочем, необходимости в этом не было – парень давно уже больше напоминал растение, чем человека. Он бездумно бродил по отделению, а иногда часами без движения сидел на скамье, уставившись в одну точку. В таком поведении не было ничего необычного – химия ломает и куда более сильных людей. Удивительным было другое – спустя четыре года медицинский консилиум посчитал Шмелева выздоровевшим и отправил его гулять по воле. Именно тогда все и началось.
Сначала Шмелев просто пил – тупо, ежедневно, безнадежно. Ничто ему было не мило – не весна за окном, ни свежий запах сбросивший с себя ледяной панцирь почвы, ни безумно синее небо, где можно утонуть. У Шмелева была своя вселенная, маленькая, карманная, и он чувствовал себя в ней неплохо – до поры до времени. Но фантазии, возникшие еще за стенами психушки, вышли вместе с ним во внешний мир и теперь пытались полностью подчинить его себе. Впрочем, нельзя сказать, чтобы Шмелев особо им противился.
Женщины не интересовали вчерашнего обитателя спецбольницы совершенно – противоположный пол никогда не привлекал его, начиная с самого детства. Странно, но даже в садике он никогда не играл со сверственницами в «доктора». Зато мужчины пленяли его и одновременно отталкивали. Они напоминали ему о собственном отвратном папаше-психе, о садистах-санитарах в больнице, об отмороженных клиентах, снимавших его в короткий период зарабатывания на жизнь проституцией. Шмелев ненавидел их всех, более того, он был уверен, что окружающая реальность представляет собой чудовище, готовое поглотить его, едва представиться удобный момент. Он видел, как распахвается исполинская страшная пасть с тройным рядом кинжальных зубов, стремящееся пожрать несчастного двуногого, или как в окно его гнилого барака влезает нечто вроде спрута с клыкастыми присосками, намереваясь высосать у Шмелева всю кровь. Зачастую такие кошмары не отпускали неделями, и тогда маньяк ходил сам не свой, боясь каждой тени, каждой незнакомой фигуры, выходящей из-за угла магазина. Постепенно он привык жить с кошмарами, заглушая их водкой, но подспудный страх продолжал обитать где-то очень глубоко – может быть, в разлагающемся сердце. И все же переставать убивать мужчина не собирался – он знал, что станет бессмертным, если сожрет достаточно человеческого мяса. В его фанатазиях субтильные мальчики истекали кровью, а взрослые здоровые мужики умоляли оставить им жизнь, и тогда Шмелев, прежде чем изнасиловать их, мочился им на лица. Вскоре моча сменялась кровью…
Он наконец добрался до свалки, подойдя к ней практически вплотную. Об этом месте ходили в городе жуткие слухи – шептались, будто из расположенной неподалеку от кольцевой дороги, находящейся в сосновом лесу военной лаборатории отправляли сюда умирать среди мусорных куч калек-мутантов, человекообразных уродов и прочий сброд. Болтали, что туда сливают цистернами отходы градообразующие предприятия, отчего земля там черная и мертвая, неспособная родить ни единого хлипкого кустика. Ну а про маргиналов-наркоманов-беглых зэков и остальных отбросов даже и не вспоминали, настолько нчтожными они казались на фоне этого жуткого, созданного людской выдумкойи явью мифа.
Шмелев остановился, оглядел пейзаж и на всякий случай вытащил из кармана нож. Вокруг царила какая-то чугунная, похоронная тишина. Не было видно ни монстров, ни бездомных. Тогда, не колеблясь, Шмелев шагнул вперед и стал пробираться между гниющими, безобразными дюнами.
Сбоку что-то зашуршало, точно по земле ползла исполинская анаконда. Шмелев обернулся… и прямо на него откуда-то сверху свалился костлявый жилистый Зуб, сжимавший короткую дубинку.
- Не убивать! – раздался совсем рядом чей-то голос. – Он нужен для ритуала!
Шмелев ударил ножом, прочертив на груди нападающего кровавую борозду. Зуб злобно зарычал и врезал по левой руке маньяка, подставившего предплечье для отражения удара. Рука тотчас онемела, повиснув словно плеть. Зуб ударил еще, но промахнулся, а Шмелев тем временем сделал выпал, разорвав щеку обитателя свалки. Тот завизжал, отшатнулся, прижимая ладонь к ране. В этот момент из-за бархана выскочило ездовое животное Шамана. Ни раздумывая ни секунды, оно набросилось на Шмелева. Тот развернулся и кинулся прочь, матеря себя за беспечность. Но убежать от чудовища не представлялось возможным: шесть его когтистых лап мелькали с невероятной быстротой, сливаясь в один расплывчатый маховик. Тварь прыгнула, оттолкнувшись от земли широким хвостом, и сбила Шмелева с ног. Что-то хруснуло – видимо, при падении убийца сломал ребро. Чудище нависло над человеком, а тот сделал тщетную попытку отбиться от преследователя, выставив вперед теперь казавшийся таким неподходящим для драки нож. Одним движением лапы монстр выбил оружие из руки Шмелева и вцепился ему в горло. Страшные пальцы сомкнулись точно медвежий капкан, маньяк забился, пытаясь вырваться, глаза его полезли на лоб. Но все усилия оказались тщетными, изо рта пошла пена, и, забившись в конвульсиях, Шмелев отключился.
Из-за кучи мусора вышел, переваливаясь с ноги на ногу, Шаман. Будто исполинская птица, он обошел лежащее на земле тело и пробормотал:
- Не зря я все же взывал к Безымянным…
- Теперь он сможет переродиться в Дьяволоподобие? – спросил Ползун, подбиравшийся к месту схватки.
Шаман кивнул.
- Это они указали агнцу путь, - произнес он. – Мы зашьем его в шкуру жертвы, а затем опустим в Яму – посмотрим, что из этого выйдет. Возможно, мы станем свидетелями рождения Мессии.
Подошел Зуб, прижимавший ладонь к распоротой щеке.
- Тебе бы Ведьме показаться, - сказал Ползун.
Зуб кивнул.
- Ну что, пора заняться делом, - проговорил Шаман. – Поднимай его! – приказал он своему страшилищу. Оно тотчас забросило тело Шмелева на спину, и вся компания двинулась к Яме по извивающейся, точно раненая змея, тропе.

# # #

Яму окружали настоящие холмы из всякой дряни и отбросов, истекающие гнилой слизью. В Яме была не вода – довольно большой по размерам пруд наполняла черная субстанция, похожая на расплавленный битум. На ее поверхности плавали мертвые вороны, а берега окаймляли выбеленные солнцем кости, большинство из которых были человеческими. Кроме восседающего на ездовом чудовище Шамане, Ползуне и Зубе, чью щеку уже подлатала проволокой живущая в лабиринтах свалки Ведьма, на берегу Ямы стоял высокий… нет, человеком его назвать было никак нельзя.
Кожа атлетически сложенного существа представляла собой бесконечное количество стеклянных осколков, при малейшем движении трущихся друг о друга. Бесчисленные солнечные зайчики отражались от странного существа, и начинало казаться, будто весь он состоит из солнечного света. Повернувшись к приближающейся процессии, он вскинул руку в знак приветствия.
- Здравствуй, Зеркало, - поприветствовал его Шаман. – Рад, что ты явился по первому зову.
- Как же я могу отказаться увидеть появление на свет нового Дьяволоподобия? – произнесло создание. Голос у него был чистый, точно звон бокалов, и очень мелодичный.
- Вначале его нужно подготовить, - проговорил Шаман и крикнул куда-то в сторону – Ведьма!
Раздался треск и хруст, будто кто-то давил попадавшийся под ноги хрупкий мусор. Из-за кучи, состоявшей в основном из грязного тряпья, битых бутылок и одноразовых шприцов выползло нечто, что с натяжкой можно было назвать человеком. Точнее, это было нечто человекоподобное, но настолько корявое, настолько изломанное, что больше напоминало прихотливо изогнутую корягу, нежели женщину. Двигаясь будто исполинская ящерица с вывернутыми суставами, она подняла голову, и все увидели, что у нее не было лица – сплошное пятно ожога с двумя ноздрями и мутными хрусталиками глаз. Ведьма оскалилась, демонстрируя окружающим черные пеньки сгнивших зубов.
- Нужно его залатать как следует, - бросил Шаман ползучему чудищу. – Зуб, принеси шкуру.
Повторять не пришлось: скелетоподобный обитатель свалки куда-то убрался и быстро приковылял назад, неся в руках влажную свежесодранную кожу. Повесившийся был плотнее и больше Шмелева, к тому же кожа должна была растянуться, так что маньяк вполне мог в нее поместиться. Шаман спихнул бесчуственное тело на землю, и к нему тут же поспешила Ведьма, держа в руках моток ржавой проволоки и кривую иглу.
- Помогите ей, - приказал Шаман.
Шмелева тотчас раздели и начали заворачивать в кожу, точно паук закручивает в паутину свою добычу. Ведьма принялась ловко сшивать расходящиеся края, стягивая их плотными стежками. В конце концов к лицу маньяка Ведьма пришила содранный с головы самоубийцы шмат кожи, превратив черты в жуткую абсурдную маску, мало напоминающую человеческое лицо. Гигант со стеклянной кожей стоял рядом и внимательно наблюдал за процессом.
- Освяти его, Зеркало, - проговорил Шаман, указывая когтистым пальцем ноги на Яму.
Атлет подошел к бесчувственному телу, бережно поднял его на руки и шагнул в жуткий пруд.
Черная масса тут же заволновалась, превращаясь в длинные тонкие щупальца, обвивавшиеся вокруг ног идущего, поднимаясь все выше, доставая до бедер. Каждый шаг давался Зеркалу все труднее – казалось, он шел через болото или зыбучие пески, увязая все глубже и глубже. Оставшиеся на берегу Ползун, Зуб и Ведьма провожали его тревожными взглядами, и только Шаман оставался абсолютно спокоен, восседая на своих санках. Его пустые белые глаза не выражали ни единой эмоции.
Зеркало между тем погрузился в Яму по грудь, уходя все дальше, а лежавший на его руках обтянутый чужой кожей Шмелев и вовсе исчез под поверхностью нечистой влаги. Вскоре и обладатель стеклянной кожи скрылся из вида.
- Теперь нужно ждать, - произнес Шаман, и в голосе его звучали благоговейные нотки.
# # #
Свалка – место пересечения эпох и измерений, что при столкновении разбиваются в кровь, устилая невидимыми осколками все вокруг. Здесь грани реальности перемешиваются с потусторонними кошмарами, рождая смертоносные черные цветы, извергающие ядовитую пыльцу. Здесь воплощается боль, голодная до чужих страданий, поджидающая подходящего носителя. Здесь возникают непохожие ни на что земное монстры, питающиеся падалью и кровью случайно забредших в эту преисподнюю несчастных. Люди, обитающие здесь, зачастую трансформированны безжалостными вихрями чуждых стихий в нечто запредельное – как, например, случилось с Ведьмой или Зеркалом. Здесь надежно спрятаны артефакты рассыпающихся от старости миров, здесь топчут землю обитатели иных планов существования.
Когда-то Яма была всего лишь замерзшей каплей, кочующей в бескрайней космической пустыне от галактики к галактике. По-своему она даже была разумна, хотя разум этот кардинально отличался от разума большинства обитателей населенных миров, встречавшихся ей на пути. В сущности Яма-капля начала свое восхождение из обычного паразита, и вскоре приобрела невероятные способности – еще бы, ведь она была рождена в Абсолюте, за границами привычной вселенной. Являясь некогда безмозглой частичкой эктоплазмы, она заметно эволюционировала за время своей вынужденной одиссеи, насчитывающей миллиарды лет. И вот, в конце концов, бессмысленные и хаотичные скитания привели ее к вращающейся на окраине богом забытой галактики планете, где существовала примитивная жестокая жизнь с зачатками разума. И здесь Яма-капля стала Богом.
Она опустилась в заражнную землю, благословив ее своим прикосновением, и подчинила своей воле местных обитателей, изменяя их не только ментально, но и физически. Кроме того, она требовала жетв, и подношения не заставили себя долго ждать.
Обитатели свалки надеялись с ее помощью сотворить Дьяволоподобие – креатуру падшего ангела, светоносного Люцифера. Он потерпели немало неудач, их сердца наполнились разочарованием, но в этот раз, казалось, все должно было получиться как планировалось. Возможные перспективы захватывали дух: новый Мессия, прекрасный, вечноюный Денница соберет армию крылатых последователей и преобразит этот уродливый гниющий мир, очистив его от скверны. Ну и конечно он не забудет о своих самых близких последователях – тех, благодаря кому он вновь сумел воплотиться в тварном мире и обреси потерянное могущество.
# # #
Над темной вязкой пленкой показалась голова Зеркала. Он шел к берегу, держа на мощных руках Дьяволоподобие. Новорожденный вертел головой по сторонам, но не пытался освободиться от объятий несущего его к берегу создания. Глаза его полыхали больным смертельным светом.
Попытки создать Дьяволоподобия раньше заканчивались катастрофой. Они направляли свою силу на тотальное уничтожение окружающего, точно обретшие божественную силу законченные мизантропы. Шаман и его слуги надеялись на изменение костяной клетки пышущего летом мира, но никак не на вселенский пожар, после которого останется лишь ядовитый пепел. И последний эксперимент должен был завершиться полным триумфом.
Выйдя из Ямы, Зеркало опустил Дьяволоподобие на землю.Оно неуклюже, шатаясь, сделало несколько шагов. Шаман и остальные склонили головы, приветствуя новорожденного. Тот между тем вытянул руки вперед, и за спиной у него сверкнули крылья – прекрасные, черные, несущие вечный мрак на своих изгибах. Рожденое свалкой создание осознавало себя, готовясь выйти в большой мир.
Над холмами отбросов засиял кровавый закат. Дьяволоподобие двинулось к Древу – священному месту силы, ожидающему новых жертв. Там оно остановилось и долго смотрело на иссохший ствол, словно надеясь увидеть нечто скрытое, недоступное для глаз даже равному ему по могуществу. Небольшая свита – Ползун, Ведьма, Зуб, Зеркало и Шаман – почтительно следовали за ним на некотором расстоянии. Наконец новорожденная креатура вдоволь насытилась видом своеобразного алтаря и направилась к выходу со свалки.
Казалось, пространство выгибалось вокруг него, расходясь волнами. Черные крылья медленно, лениво трепетали, ловя неотражающим мраком лежащих внахлест перьев последние лучи закатного солнца. Шмелев улыбался под маской из свежесодранной кожи, чувствуя, как позади разверзается страшная пропасть, откуда через пару мгновений появяться его преданные слуги.
И Ад следовал за ним.

КОНЕЦ.