Едкие топи

Айвиса развязала потёртые кожаные шнурки на сумке, покрытой тонким слоем дорожной пыли. В одном из многочисленных карманов она нашла бледно-жёлтый, отполированный деревянный футляр. Внутри него хранилась её самая большая ценность — карта. Берестяная сестра могла получить такую только раз; её потеря не предполагала наказания, однако, случись подобное, это означало бы большую беду. Без карты было практически невозможно найти место, куда отправляли настоятели, да и вернуться тоже было непросто. Карты жили дольше, чем те, кто их создавал, вытравливая узор едкими чернилами на бересте, и дольше, чем те, кто ими пользовался. Часто их передавали от наставницы к последовательнице с личными записями и комментариями. Наставница Айвисы не успела передать ей свою карту, так как перед самой инициацией она слегла от неизвестной болезни, и все её вещи по законам карантина были закрыты в подземном хранилище на сто зим. Та карта, что Айвиса сейчас держала в руках, досталась ей из архива сестринства, и никаких записей от её предыдущей владелицы у неё не было, но она уже давно вела на ней свои заметки.

Она развернула берестяной свиток и провела пальцами по шершавым бороздам, осмотрелась и поняла, что пришла совсем не туда, куда хотела, и, скорее всего, с пути она сбилась уже давно — возможно, целый переход назад. Определить своё местоположение она решила самым простым способом: подошла к раскидистой иве с тонкими, как перья, листьями и стала осматривать красный мох, затянувший её ствол почти до самой кроны. Мох всегда рос гуще с южной стороны. Она опять сверилась с картой, и тут подул ветер (как она теперь уже поняла, с севера), который принёс запах протухших яиц. Она закашлялась, и всё ей стало ясно.

«Вот ведь дерьмо, занесло же меня к Едким топям…»

Айвиса не боялась попасть к топийщикам: они всегда были дружественны к берестяным сёстрам, да и вообще слыли просвещённым анклавом. Дело было даже не в запахе: за время учёбы, а потом и работы она видела, нюхала, а иногда и пробовала такое, от чего у самого матёрого речного разбойника желудок вывернулся бы наизнанку. Дело было в самих топях: они слыли гиблым местом. Любой, кто хоть несколько дней проводил с топийщиками, болел потом минимум один лунный ход, а иногда так до конца и не выздоравливал. Сами топийщики привыкли к суровости своих земель отчасти потому, что научились жить на них, отчасти потому, что сами земли их изменили.

Она снова стала водить пальцем по карте, пытаясь понять, как ей добраться до академии, минуя Топи, и при этом не забрести в места с менее дружелюбными обитателями. Её размышления нарушил мужской, почти мальчишеский окрик:

— Эй, женщина-ташка, ты это чего удумала!?

Айвиса подняла голову и увидела, что кричит ей человек, идущий как раз со стороны Топей. По длинным ходулям, на которых он перемещался, она сразу поняла, что он черпальщик — так называли тех, кто добывал жижу из топей.

— Сам ты ташка! Я, между прочим, берестяная сестра, и…

Айвиса так и не успела закончить то, что хотела сказать. Голова закружилась, в глазах потемнело, и она медленно осела на траву рядом со своей раскрытой сумкой.

***

Когда Айвиса пришла в себя, она обнаружила, что лежит на грубо сколоченной полке прямо под потолком в незнакомой избе. Полка была широкой — настолько, что она могла бы даже раскинуть руки в разные стороны. Под ней лежала туго набитая подстилка, а сама полка была завешена серой тканкой.

Голова гудела, она чувствовала тошноту и сухость в горле. Весь горячий воздух в избе поднялся к крыше, и она ощущала тягучую духоту. Пара глубоких вдохов отозвалась спазмами в животе. Она было уже собралась достать свой дежурный пузырёк с универсальным противоядием, как обнаружила, что при ней нет её сумки. Она резко села и влетела лбом прямо в потолок. Снизу послышался всё тот же не то мужской, не то мальчишеский голос:
— О, наконец в себя пришла! А я уж думал, что придётся тебя топийному ящеру скормить.
— Где моя сумка? — потёрла лоб, отозвалась она.
— Да тут она, внизу, лежит. Я всё собрал и с тобой сюда притащил, между прочим. Считай, целую ходку в Топь потратил зря, так что могла бы и поздороваться, и поблагодарить для начала.

Айвиса вспомнила, что сама не заметила, как надышалась топийными газами, и тот человек внизу и есть тот, что был на ходулях и, по всей видимости, спас её.

— Я просто не сразу поняла, где я и что случилось…
— Да ладно тебе, ты давай слезай, тебе толчанки выпить надо, а то ты уже давно валяешься на полатях, один закат-то точно.

Айвиса услышала лёгкий стук от того, что к краю полки приставили лестницу.

***

Когда она спустилась, то увидела, что оказалась в доме весьма зажиточного топийщика. Изба была просторная, полки, которые он называл полатями, тянулись по всему периметру. Печь была недавно побеленная. Было даже два окна; вместо стёкол были вставлены какие-то мутные полупрозрачные пластины. Она уже видела такие в других анклавах, сёстры называли их полипластами, но они не знали, из чего и как древние их делали. Прозрачные были редкостью. Видимо, хозяин дома нашёл их в топях. По всей избе висели небольшие мешочки с душистыми травами — с их помощью явно пытались перебить запах топей. Кое-где висели бусы из клешней каких-то гадов.

«Неужели в топях ещё и зверьё водится?»

Сам хозяин дома сидел за деревянным столом с резными ножками и улыбался. Мальчишеские нотки в голосе подвели Айвису. Это был не юноша, а худощавый мужичок небольшого роста. Лицо его было покрыто морщинами и светлыми пятнами. Такие же пятна виднелись на руках до локтей, где были закатаны рукава рубахи. Мужичок придвинул к ней глиняную кружку с какой-то мутной баландой. Сама кружка была изящно расписана голубыми и красными узорами.

— Чего глядишь-то, пей давай, — ободрил мужичок.

Айвиса с сомнением смотрела на содержимое кружки. Ходили слухи, что топийщики приспособились перегонять жижу из чёрных болот не только для топлива, красок, дубильных растворов и кто знает чего ещё, но и для питьевой воды. Считалось, что пить её могут только они сами, а для любого чужака она была всё равно что яд.

— Что, значится, даже берестяные сёстры верят в чепуху, про то, что мы, якобы, из жижи воду делать научились? — спросил он, глядя на то, как она крутит кружку в руках.
— Ходят слухи…
— Ну, про берестяных сестёр ходят слухи, что у них копыта вместо ног и рога под волосами растут, я же в это не верю.

Айвиса смутилась.

— Это вода из источника за топями, с чистляка, — объяснил мужик.
— А чего она мутная?
— Так я говорю, это толчанка. Поможет от того, что ты, ташка, дурными парами надышалась.
— Может, я лучше из своей сумки чего достану?
— Может, но такого у тебя нет, зуб даю. Ты хоть попробуй.

«Ладно, хотел бы отравить — просто оставил бы меня подыхать, где нашёл…»

Мутная жидкость на вкус оказалась даже слегка сладковатой и совсем не противной. Потихоньку она выпила всю кружку, каждый раз разглядывая узоры на ней.

— Ну, вот, лучше? Скоро полегчает. Я, кстати, Виг. А тебя как звать, сестрица?
— Айвиса. А что это за отвар?
— Это не отвар, это толчёные звон-стебли.
— Что за звон-стебли?
— Да это у нас на топях такие растут, ты не знаешь. Их жижа не берёт, вот мы и приладили порошок из них для отравленцев использовать, ну и так просто бывает после долгих ходок в жижу пьём, чтоб не разболеться.

«Надо бы эти стебли собрать и принести в академию на изучение, да и в гримуар записать не мешало бы… Гримуар… Надо как-то сумку попросить, но чтобы он не подумал, что я его за вора считаю.»

— Понравилась? — спросил мужичок, указывая кивком на кружку. — Это моя Сивка расписывает, дочурка моя. Ты как здесь оказалась, ташка?
— Да хватит меня обзывать.
— Ну, так а как тебя называть, если ты в наши края даже без простой тряпицы мокрой на лице сунулась?
— Заблудилась я, — еле слышно ответила она.
— Чего?
— Заблудилась, — погромче призналась Айвиса.
— Да, смотрю, слухи про то, что вы себе удачу наколдовать можете, — брехня.
— Мы вообще не колдуем, мы врачуем и помогаем своими знаниями с урожаем и со скотом.
— А вот жаль, что не колдуете…
— Я так понимаю, ты меня не просто так спас. У вас тут в топях что-то случилось?
— Да тут всё время что-то да случается.

Айвиса стала пристальнее всматриваться в пятна на коже Вига. Заметив это, он немного придвинул к себе руки, до этого свободно разложенные по столу.

— Да нет, это не хвороба, я таким родился. У нас тут много таких пятнистых. Ты давай сил набирайся, потом побалакаем.
— Так ты расскажи, а я, может, и сейчас подмогу, только в гримуаре посмотрю.
— Где?
— Вроде… записей моих про лекарства.
— Едрить-колотить, забыл!

Мужичок хлопнул себя по лбу и торопливо вышел из-за стола и достал с какой-то полки сумку.

— Держи, ты ж про неё первым делом спросила. Это для тебя, поди, как для меня черпалка.
— Спасибо.

Она взяла сумку, раскрыла, и на её лице выступила испарина. На месте было всё, вот только карты не было. Мужик быстро заметил, что с ней что-то не то, и спросил:

— Ты чего это?
— Карта! У меня ж карта была! Ты её не подбирал там?
— Видел я её. Ты как выронила, так она в лужу и упала, и пока я шёл, вся она размокла, и резьба на бересте в луже разъелась.

«Да что за дела-то такие, прокляли меня что ли?»

— Ты извиняй, её уже даже в руки нельзя было взять — вся расползалась.

Айвиса ничего не ответила, только почувствовала, как вдруг от духоты ей резко стало тяжело дышать:

— Может, хоть хату проветришь? Воздуха тут нет совсем, день-то какой жаркий.
— Не вздумай! Утро же, комарьё налетит — так закусает, что от чесотки с себя кожу сдерешь.

Айвиса вопросительно посмотрела.

— А ты думала, я вон тебе полог даже повесил, как грудному пеставку, чтоб уж если какой кровосос просочится, так не покусал тебя, пока ты в откидке.
— Лютые комары тут у вас?
— А то! Это тебе не в чистляках.
— Так всё-таки, что тут у вас такое, что ты решил меня сюда на себе приволочить и не оставил в топях?
— Ну, до топей ты только и не дошла, ветром тебя просто обдало. Да я бы так и так не бросил. Но кое-что ты нам подсобить можешь. Хвороба у нас пошла новая, ни ожоги от жижи, ни мокрянка. Откуда чего — не понятно.

Разговор пошёл в привычное для Айвисы русло, потеря карты отошла на второй план.

— Как давно она у вас завелась, хвороба-то? Кто и как болеет?
— Ну, ты не тараторь… Ну, вот с весны этой получается, как пошла жижа без льда, так и началось потихоньку. Болеют в основном бабы, девахи, ну, всё женское племя, да мальцы-пеставки. Мужики не болеют почти. Мы сначала думали — мокрянка, всё похоже было: слабость, горячка. Только вот потом у болезных кровавые слёзы и пот идти начали, и ещё одна странность, но ты сама увидишь.
— А что вы письма сёстрам не писали? Вам бы уже прислали помощь.
— Ну, к нам сёстры не разбежались присылать. Да и тут такое дело… Говорю же, сама увидишь — поймёшь.
— Умер кто? — спросила Айвиса.

Виг кивнул, махнув рукой.

— Так может, я могу тела осмотреть, тех, кто недавно преставился?
— Они все в топях. У нас места для погоста нет, мы своих мёртвых в жижу опускаем в определённом затоне и там не черпаем. Ясно тебе?
— Ясно.

«Да уж, из топей я уже ничего не достану. У тех, кто мертвых сжигает, хоть пепел остаётся. Его хоть подварить можно, а тут-то как?»

— Ты давай сумy свою бери и на полати лезь, слабая ты ещё, — махнул рукой мужичок.

***

Совет Вига оказался мудрым. Айвиса недолго изучала гримуар на полатях, быстро почувствовала усталость и провалилась в сон до самого вечера.

Когда она проснулась, в доме уже появилась дочь Вига Сивка, которая хлопотала у печи. В избе пахло едой. Смрад топей Айвиса уже не чувствовала. Может, привыкла, а может, свежие вязанки трав, принесённые Сивкой, справлялись с задачей лучше, чем пахучие мешочки.

— Проснулась? Так слезай, у меня уже суп почти готов.

Айвиса поздоровалась с Сивкой и слезла с полатей.
— А где отец? — спросила она.
— Так на топях, — ответила Сивка. — Он ещё не скоро придёт. Он потом же ещё варить пойдёт, так что жди его только затемно.
— Так он и черпальщик, и варильщик что ли?
— Ну, так а как бы мы иначе такую избу отгрохали?

Девчонка совсем не была похожа на своего отца: рослая, широка в плечах, с тёмными волосами, без единого пятна на коже.

«Ей ли думать о богатстве, такая быстро замуж выскочит за какого-нибудь местного громотряса.»

Когда Айвиса спустилась и села за стол, Сивка поставила перед ней тарелку с содержимым, которое мало чем напоминало суп; это был скорее отвар с зеленью, в котором плавали чёрные раки. Айвиса попробовала бульон: он был наваристый, но вкуса рыбы не чувствовалось. Сивка тем временем достала одного из раков, оторвала ему клешни и с размаху ударила тельцем об стол. Айвиса аж вздрогнула, а Сивка как ни в чём не бывало разломила панцирь вдоль по образовавшейся от удара трещине, вынула синеватую мякоть и стала её смаковать, прихлёбывая бульон.

Айвиса тоже решила ударить своим рачком по столу, но у неё ничего не получилось, только чуть тарелка не свалилась, подпрыгнув. Сивка, увидев это, загоготала, потрясла головой, взяла её рака и ударила об стол. Трещина получилась ровнёхонькая, как от ножа; она протянула рака Айвисе.
— Ты налегай, я их специально для тебя наварила, сама сегодня поймала. Клешни не ешь, мы их сушить будем на зиму.

Они ели молча, выковыривая мясо из жёстких панцирей. Неожиданно Сивка спросила:
— А сёстрам можно замуж?
— Можно, только мало кто берёт.
— А чего так? Вы же вон какие складные.

Айвиса поначалу обиделась, что Сивка так едко её поддела.
«Красотки в любых анклавах ведут себя одинаково».

Некоторые из сестёр и правда выходили замуж, бывало, и от дел отходили, но Айвисе это совсем не светило, с её-то бесцветными жидкими волосами да тощими ногами.

— Правы, видать, бабы, которые говорят, что у вас там секреты красоты и молодости хоронятся. Ты б поделилась со мной, а то вона я какая, — как ни в чём не бывало продолжила Сивка.
— А что с тобой не так-то? — спросила Айвиса.
— Да всё! И ростом я как шест топяной, и неуклюжая, и волосы цветом как жижа, тёмные. Так и это бы ничего, вот пятна ни одного нет! Я в девятилетье даже грязью болотной нарочно мазалась, чтоб обжечься и пятна пошли, а никак.

«Странные у них тут требования к невестам…»

Сивка тем временем продолжала:
— Сама-то подумай, ну как меня на закорках да ещё на ходулях в новобрачную избу занести? Смех один.

Айвиса слыхала, что топийщики на свадьбе должны суженую в новую избу занести на себе на ходулях без чьей-либо помощи, иначе брак считался вроде как не совсем и настоящим. Никогда прежде она не задумывалась, что красавицы из чистляка вряд ли бы со своим ростом и телесами подошли для такого обряда.

«А девица-то явно не совсем местная, на отца-то совсем и не похожа. Наверное, в мать…»

— Мамку же твою батя как-то занёс, — решила узнать Айвиса.
— Занёс, так только говорит, не похожа я на неё совсем.

«Что-то тут нечисто…»

— Батя твой мне про хвородьбу вашу новую рассказывал, — решила сменить тему Айвиса.
— Это хорошо, а то наши все уже ждут, когда ты оклемаешься. Вопросов-то полно по твоему делу, но с хворобой тебе в первую очередь разобраться, а то если так пойдёт, баб-то в деревне раз-два и обчёлся будет. Я вон и дочки у Куля…

«Так, так… Ну, это, видать, не болеет потому, что здоровьем крепче остальных, хоть и непонятно пока почему. А вот про дочек разузнать надобно.»

— Прям все женщины болеют?
— Ну, почти все. Те, что с жиру бесятся и из избы только на ярмарки нос кажут, тоже не хворают, но они и так никогда ничем не болеют.
— Дочки Куля, я так понимаю, не из таких?
— Ой, да, че у них… Они, считай, сами себе за папку. Сами черпать ходят, сами дом ведут. Куль всё время настойку на лиляке пьёт, не просыхает и на топи не ходит. Они его из избы не скинули только потому, что любят, да девки они хорошие.

«Ох, ну наконец-то что-то знакомое. Лилия топийная, ядовитая, но если просушить на солнце, а потом вымочить в молоке, даёт настой, одурманивающий не хуже чистляковского самогона…»

— А у тебя есть подружки, которые болеют?
— Да почти что все. Кася вон оклемалась, а сестра её, Пася, всё ещё в горячке лежит.
— Может, сходим к ней? Я, глядишь, и придумаю, как помочь.
— А ты на ходулях-то устоишь?

«Нет, всё-таки я ташка. Они же тут ногами земли-то почине касаются.»

— Ну, ты мне покажешь как, я попробую.

Сивка с сомнением смотрела на Айвису, прищурилась, сказала:
— Ладно, засмеют нас, конечно, но ниче. Я отцовские запасные достану, сядешь в корзину — я тебя отнесу. Чего ради Каси и Паси не сделаешь.

***

Они засобирались в путь. Сивка натянула промасленные штаны и тряпичную обувь, затем накинула душегрейку, тоже всю жёсткую и в масле. Обвязала платок так, что видны были только глаза. Айвисе досталось такое же снаряжение, принадлежавшее Вигу, которое было размером поменьше.

— А че одежда-то у вас такая грязная?
— Это от едких туманов.
— Я думала, они по осени.
— И в жаркое лето тоже бывают.
— А как пропитка помогает?
— Не знаю, но без неё точно карачун, если в туман попадёшь.

О топийных туманах Айвиса узнала ещё когда училась в академии. Там с первого курса рассказывали о всех поджидающих опасностях в разных землях. Эти туманы обжигали кожу и выжигали лёгкие; лечения от такого сёстры не придумали, но, видимо, топийщики придумали средство защиты.

— А из чего пропитка-то?
— Так я тебе и казала! Это наш секрет топей. И вообще, я не знаю, батя варит сам, меня на варильню не пускает. Говорит, пустит только когда я ему внуков рожу, да и то ещё подумает. Вредное, говорит, это дело для бабья.

Когда они полностью оделись, Сивка отворила дверь. Они вышли в маленькую прихожую; она закрыла дверь в дом и только потом открыла наружную. К внешней стене избы были прислонены и привязаны грубыми верёвками ходули разного калибра. Сама изба возвышалась на высоченных сваях. Сивка вытянулась и лихо подхватила самые громоздкие ходули с корзиной, которая крепилась к ним так, что при ходьбе нагрузка распределялась не только на спину идущего, а на всю конструкцию.
Сивка лихо нацепила ходули и обернулась к Айвисе:
— Ну, чего стоишь? Запрыгивай!

«И она ещё жалуется, что неуклюжая!»

Кое-как Айвиса погрузилась в корзину, и Сивка бодро зашагала мимо других изб.

— Эй, Сивка, ты че вытворяешь? Зверь в топи от смеха трясётся, поди! — присвистывая, крикнул парень откуда-то издалека.
— Молчал бы, погрямушник! Я вообще-то к зазнобе твоей лекарю доставляю!
Парень выпрямился и притих:
— Извиняй, Сивка, скажи Пасе, что я после ходки сразу у ней, — сказал он и понуро побрёл куда шёл.
— Скажу.
— Чего это он? — спросила Айвиса.
— Да ну его, — махнула рукой Сивка. — Пытается балагурить, но хреновато выходит у него.
— Это про зверя в топи?
— Да ну, это не настоящий зверь. Типа, так говорят, когда всякую ерунду делаешь.
— А у вас правда в зверя из топи верят?
— Ну, малышня поначалу верит, а потом уж и не верят. Ну, что это может быть за зверь такой, который сдох в болоте, и оно до сих пор воняет?
— Нам в сестринстве говорят, что у вас тут есть те, кто поклоняются умершему зверю и пытаются его воскресить, чтобы очистить топи.
— Брехня! Нет у нас таких. Был дед Кагавай, он по старости в жиже ловил железяки. Про них у нас детям говорят, что это кости зверя. Так вот, дед пытался сложить из них его скелет для забавы, но дело до конца не довёл — помер. А чего ещё сёстры про топи гудорят?
— Да ничего такого: только про туманы, про поклонение зверю да про то, что много чего только у вас купить можно. Я даже про пропитанные костюмы не знала.
— А чего вообще интересного рассказывают в академии? Вот про то, каким всё раньше было, при древних, говорят?
— Немного. В основном про то, что и так все сызмальства знают: что был весь мир чистляком, что случилось Падение, и Ядросвет заслонил Солнцесвет, и мир наш поменял под себя. А сейчас он засыпает, и Солнцесвет вернётся, когда мы сами мир к его приходу подготовим, хворых вылечим и всех новых животных и растений перепишем.
— И много вам ещё переписывать?
— Кто знает. Например, вот про звон-стебли у нас не слыхали. Как вернусь в академию — расскажу. Поможешь мне, кстати? Надо образцы собрать и принести, а то у нас просто так рассказы не считаются.
— Да, помогу, конечно, этих стеблей у нас тут навалом!

Сивка обвела подбородком окрестности. Айвиса пригляделась и увидела: то тут, то там росли кусты с мелкими красными цветками, собранными в зонтик на массивных ножках.

— А почему звон-стебли так называются?
— Так они по зиме из снега торчат, и если ветер дует — звенят.

«В гримуар надо бы всё записать, когда вернусь, в академии доклад сделаю, так глядишь и в наставницы подамся… Хотя, когда вернусь без карты, мне никакой доклад уже не поможет».

***

Они добрались до покосившейся избы на разномастных сваях. Доски избы сгнили, тут и там стены были залатаны древними пластинами, выловленными из топей. Они были похожи на те, что Айвиса видела в доме Сивки и Вига на окнах, только эти были непрозрачные. Сразу стало понятно, что семья, в которую её привели, была небогатая, даже не зажиточная.

Сивка постучала. За дверью послышался шорох, и вскоре ей ответили:
— Кто это там?
— Тётя Пава, это Сивка.
— Так Кася-то ещё на лугах.
— Я к Пасе.
— А к ней-то мне пускать? Она же в горячке!
— Так я с лекаршей пришла.
— Иди ты! Заходи скорее!

Дверь тут же распахнулась. Их встретила женщина в промасленной накидке.

Внутри изба выглядела ещё беднее, чем снаружи. Солнечный свет не проникал, тут и там щели между досками были заткнуты ярко-рыжим мхом. Везде были расставлены чадящие лампы. Обилие ламп здесь не было признаком роскоши, хотя в других анклавах тратить столько топлива на освещение могли себе позволить только самые богатые семьи.

Стол и стулья были самыми простыми, без резьбы, так же как в избе у Сивкиного отца; везде висели веники из пахучих трав и гирлянды из клешней.

Женщина тут же начала суетиться и помогать Айвисе выбраться из костюма. Стоило ей только размотать обмотки с обуви, как мамаша сразу потащила её к полатям. Айвиса, справляясь с болезненной слабостью и стараясь не подавать вида, взобралась на них. Под вязаным из грубых ростков одеялом лежала девочка, худая и простоволосая. По телу были видны пятна, такие же, как у Вига, да и у матери, стоявшей внизу, тоже. Она лежала в забытьи. Айвиса коснулась её лба и сразу почувствовала жар. Но самое страшное было в том, что всё тело девочки было покрыто багровеющими синяками разной степени заживления.

«Слыхала я, на соляном промысле болезнь из работников выбивают палкой, но там это скорее не лечение, а наказание тем, кто не работает. Неужели топийщики колотят своих больных… Дикари.»

— Чем лечились? — спросила Айвиса.
— Так толчанкой, она у нас от всего. Ещё мох настаивали на воде колодезной и к пятнам-то еёным прикладывали.
— Вы мне зубы не заговаривайте, это не пятна, а синяки.
Женщина всплеснула руками:
— Так какие синяки? Она как слегла, так и пошла ими!
— Небитая значит?
— А кто её бить-то будет? Жених души не чает, а отец у нас мужчина приличный. Да у нас топийщики вообще баб не бьют, а то ведь сами-то на ходулях ходить не смогут, таскать же придётся, ну!

Женщина отвечала так, будто втолковывала ребёнку очевидные вещи, вроде как про то, что руки в печку совать не стоит.
— Не врёшь? — строго спросила Айвиса.
— А че мне врать-то? Вот прав был наш староста!
— В чём?
— Ну, что сестёр звать не надо. Сразу нас тут всех под извергов подпишите. Так занесла тебя нелёгкая, и теперь опять небылицы про нас пойдут.

«Не похожи здешние бабы на тех, кого колошматят, больно борзые.»

— И у всех хворых синяки или только у баб?
— Так чего это только у баб-то? Вон, варильщики Сева и Пёха тоже вон в синяках. Они мужики здоровые, их попробуй ещё побей. Че делать-то, сестра?

«А что тут делать? Знала бы я… Ладно, раз выглядит как синяк, то и лечить так же будем.»

Айвиса достала из скрутки в сумке банку с буроватой мазью.
— Пятна мажьте этим.
— А толчанку-то можно? — спросила мать.
— Можно.
— Может, чего ещё надо?
— Вот, завари в кипятке, только в чистом, из источника, и пои, да побольше.

«Сбор от горячки тоже сгодится.»

Мать девочки смотрела на мазь с сомнением. Она открыла банку, понюхала, взяла небольшое количество и растёрла между пальцев.
— Из чего она, хоть? Будто там колючки какие-то…
— Это не колючки, это перетёртые речные дырчанки.
Мать так и не поняла, что это, но кивнула головой.

Айвиса спустилась, присела на лавку, и когда она попыталась найти место, чтобы откинуться на спину, Сивка поняла, что лекарша изрядно устала.
— Ладно, пошли мы, а то сестре самой врачевание понадобится.

Когда они засобирались в путь, промасленные одежды показались Айвисе в разы тяжелее, чем когда они только уходили из дома Вига. Сивка же, казалось, даже не замечала, что идёт с пассажиркой.

Когда они уже почти подошли к дому, Айвиса заметила процессию из людей на ходулях, идущих куда-то из деревни.
— Что это там? Куда они все? — спросила Айвиса.
— Не знаю, могу подойти, узнать, че там? Только ты сама-то как? Сдюжишь?
— Сдюжу, давай, пошли.

Процессия людей двигалась медленно, и резвая Сивка быстро их догнала.
— Дядь Ерём! — обратилась Сивка к мужику, идущему в хвосте.
— О!
— Че это у вас?
— Так Сева помер.
— Ох ты ж…
— Это тот, что с Пёхом от хвори мается? — вмешалась Айвиса.
— А ты и есть лекарша? — спросил её старик.
— Ну, я.
— А я староста, значится. Будем знакомы.
Старик слегка наклонил голову, Айвиса ответила тем же.
— Да не поспела ты, сестра. Помер ещё один от хвори, — наконец ответил на её вопрос старик.
— Раз вы его ещё не похоронили, в смысле, в топи не отдали, можно мне его осмотреть?
Старик призадумался и ответил:
— Ни к чему.
— Но мне…
— Ты о живых думай лучше, — оборвал её старик. — Брат его, Пёх, выздоровел. Вон он там в начале идёт, ты его потом расспроси. А трупы наши резать не надо, у нас с сёстрами по этому поводу есть уговор, и не тебе его нарушать.
— Про этот договор я ничего не знаю.
— Теперь знаешь. Я всё сказал. Сивка, ты её от греха подальше убери, отсюдова.
Сивка кивнула и вернулась на тропу к избе.

***

Вечером того же дня, когда Сивка уже дрыхла на полатях, а Виг, вернувшийся с топей, сидел на лавке и что-то мастерил, Айвиса сидела за столом и размышляла. Её сумка была раскрыта, а перед ней лежала кучка светлых и тёмных камней. Вообще, камни предназначались для игры в шажжки. Суть заключалась в том, что равное количество камней тёмного и светлого цвета раскладывали на противоположных сторонах начерченного двухцветного поля, и противники стремились различными ходами перебросить все свои камни на противоположную сторону. О правилах игроки договаривались заранее, что часто приводило к спорам в процессе. Айвиса не была мастером этой игры и приспособила камни для того, чтобы упорядочить свои мысли. Светлые камни она использовала, чтобы обозначить тех, кто не заболел, а тёмные — для хворых.

Сейчас она передвигала камни то так, то эдак, и со стороны казалось, что она раскладывает их беспорядочно. Виг, которому надоело за этим наблюдать, спросил:
— Что это ты делаешь?
— Да вот думаю, почём они болеют, а другие нет.
— Не понимаю, причём тут твои камни.
— Ну, вот смотри: черпальщики не болеют.

Она положила один белый камень отдельно от других.

— Варильщики почти не болеют, ну кроме вот братьев, — продолжила она.

С этими словами она положила отдельно белый и тёмный камни.

— Все грудные дети среди бедноты тоже болеют.

Она положила отдельно тёмный камень.

— Среди богачей больных мало.

Два светлых камня и один тёмный легли в отдельную кучку.

— Женщины за редким исключением болеют.

Еще одна кучка.

— Не понимаю, как тут порядок найти, — сказала Айвиса, не поднимая взгляда от камней.
— Так ты не так делишь, — усмехнулся Виг.
— А как надо, по-твоему?
— А надо так: дели, кто ходит на болота, а кто нет.
— Не поняла.
— Ну, смотри, — начал он. — Сева и Пёх. Пёх раньше был черпальщиком — выздоровел.

Он отодвинул отдельно белый камень.

— Сева с измальства был на парильне и на топях не работал.

Тёмный камень отдельно лёг.

— Кася вечно на топи таскается, то с отцом, то с парнями. Выздоровела.

Еще один белый камень добавился к кучке.

— Пася — девка домашняя, ходит на луга, того гляди на тот свет отправится.

Еще один тёмный камень нашёл место на столе.

— Теперь про пеставков. Грудные на топях, ясное дело, не были, и бабы-мамаши их тоже не ходили.

Еще тёмный камень.

— Мальцы с трёх лет с папашами на работы ходят, учатся, не болеют.

Добавился белый камень.

Виг ещё немного рассказал Айвисе про жителей и то, как они болели, и к концу разговора перед ними на столе лежало две ровные кучки камней — тёмных и светлых.

Айвиса смотрела на кучки, и тут она сообразила.

«Зараза пришла с топей, это однозначно. Между людьми не передаётся — это тоже факт. Но вот непонятно тогда, почему только сейчас…»

— Говоришь, комарьё именно этим летом лютует? — спросила Айвиса.
— Ну да, раньше они как-то спокойнее были, а сейчас и сами они крупнее, и кусают больнее.
— Сдаётся мне, в комарах-то и вся беда.
— Чего это? Они тут испокон веку, ещё, поди, до Ядросвета тут жили.
— Так-то оно так, но у нас в сестринстве известно, что в смутные времена насекомые начинают приносить хворь. Почему — не ясно, но проверить надо.
— А как проверять будем?
— Есть один способ, только не знаю, осилим ли… Скотину кто-то держит?
— Какое там! Мы всё мясо вымениваем на то, что из жижи наварим.
— А поросёнка живого выменять сможете?
— А зачем тебе живой-то?
— Мы его на топи отнесём, пусть его комары покусают, и посмотрим, заболеет или нет.
— Хитро, — с ухмылкой сказал Виг.

***

На следующий день Виг принёс молочного поросёнка. Сивка была в восторге, она весь день кормила его и гладила, как котёнка. Айвиса, понимая, что возможно он после похода в топи не выживет, решила с ней поговорить:

— Ты к нему особо не привязывайся, мы ведь его в топи поведём.
— Батя сказал, вы его потом обратно принесёте.
— Верно, принесём, только ведь он заболеть может, и придётся его топям отдать.
— Выживет мой Хрюн!

С этими словами Сивка прижала поросёнка к груди, как младенца. Даже когда Сивка полезла спать на полати, она взяла его с собой и положила под бочок.

Когда дочь задремала, Виг сел за стол и сказал Айвисе:
— Ты на неё не обижайся, она хоть и дылда, всё как ребенок, малый, добрая да жалостливая.
— В мать, наверное.
— Ну нет, точно не в мать.
— Я спросить хотела… — аккуратно начала Айвиса.
— Хочешь знать, откуда у топийщика дочь, которая выглядит как девка с чистляка? — резко за неё продолжил Виг.
— Ну да.
— Так не дочь она мне.

Айвиса удивлённо приподняла бровь. Виг продолжил:
— Девки из богатых домов на ярмарках бывает спутаются с парнями с чистляков, а потом у них пеставки-то и родятся. Так они в топи выкидывают их, а то все ж сразу поймут, что нагуляли. Так я Сивку-то и подобрал. Тут многие про это знают, да помалкивают, и ты молчи.

***

Утром Виг аккуратно, чтоб не разбудить Сивку, достал поросёнка и унёс в топи. Когда она проснулась, реву было на всю избу. Весь день Айвиса только и утешала её.
— Ну ты что, он же вернётся, может ещё и не заболеет твой Хрюн.
— Ага, ты сама сказала, что если заболеет, так всё понятно станет.
— Ну, я, может, ошибалась.
— Значит, непонятно будет, что за хворь, и все подружки мои помрут! — с новой силой начала реветь Сивка.

Кое-как они продержались, пока не вернулся Виг.
Поросёнок между тем был такой же бодрый, что и с утра. Сивка сразу вытерла слёзы и опять начала с ним водиться.
Виг наблюдал за ней и потом рявкнул:
— Ну, полно, сказали же — он для дела! Марш на луга, у нас травы на чай заканчиваются.

Сивка хоть и надула губы, но отца послушалась.
Когда она ушла, Виг сказал Айвисе:
— Меня старейшина строго за этого свинка спросит. Говори, давай, что делать-то дальше?
— Да ничего, ждать — заболеет или нет. Если заболеет, значит, хворь от комаров, и избавляться надо от них, а то так и будете болеть. Такие лихорадки не лечатся.
— А если не заболеет?
— Тогда надо дальше думать будет.

Но дальше думать не пришлось. К вечеру поросёнок стал вялый и на его коже стали выступать синяки, такие же, что Айвиса видела у других хворых. Сивка весь вечер лечила Хрюню, обмазывая его остатками мази и пытаясь поить толчанкой.

За этими занятиями и застали обитателей избы староста и его помощники.
— Проходи, Ерём, гостем будешь, — приглашая его за стол, сказал Виг. — Ну и вы садитесь, — кивнул он помощникам.
— Я, собственно, не к тебе, — сказал староста и, обратившись к Айвисе, продолжил: — Ну, сестра, скажи, зря мы поросёнка загубили али нет?
— Не зря, хвороба ваша от комаров.
— Так они и раньше были, а мы не болели.
— Мир меняется и всё больше нас на прочность испытывает.
— Ты мне ваши учёные речи не задвигай. Ну, допустим, поверил я тебе, дальше-то что?
— Надо комаров травить. — ответила Айвиса.
— И как их, окаянных, вытравишь-то?
— Такие комары живут на топях и бывает, строят гнёзда, как муравьиные пауки. Если регулярно гнёзда выжигать, то и болеть меньше будете.

Ерём призадумался, спустя некоторое время он сказал:
— Добро. Вот ты нам их гнёзда и покажешь.

«Вот чёрт, всё-таки придётся идти в топи эти проклятые».

***

Когда решение идти на охоту за комариными гнёздами было принято, топийщики быстро организовались и выдвинулись ещё затемно. Едкий топийный туман в это время только начинал подниматься и набирать силу. Все собравшиеся, включая Айвису, должны были надеть свежепромасленные костюмы; за этим следила Сивка и Виг. Айвиса подозревала, что Виг не упустил шанса поживиться на односельчанах и наверняка втихаря приторговывал своим «особенным» составом для пропитки, якобы доработанным берестяной сестрой против комариной заразы.

«Ну и пусть, главное, чтобы комары никого не покусали, меня в особенности».

Местные были уверены, что она самый что ни на есть эксперт по комарам, раз так лихо вычислила причину хвори, донимавшей их с самой весны. Айвисе досталось место в грузовой корзине чудом выздоровевшего варильщика Пёха — широкоплечего мужика с короткими ногами и вытянутым телом. Сидя в конструкции, похожей на ласточкино гнездо, Айвиса осматривала окрестности в поисках чего-то, что могло быть или комариным гнездом, или инкубатором их яиц. Она на самом деле не знала, что ищет.

«Лишь бы они не догадались, что про комаров и про насекомых вообще я знаю чуть больше их, а то меня в этой жиже и притопят».

Растительность в отдалённых частях, куда направилась их экспедиция, была хоть и скудной, но для Айвисы, иначе не назовёшь, диковинной. Кусты, из которых местные добывали звон-стебли, разрастались выше человеческого роста. У кромок разливов жижи и на неглубоких участках росли четырёхлепестковые лилии ярких цветов. По оттенку можно было определить состава жижи, которой питались их корни. Айвиса узнала об этом от Вига, он рассказал, что опытные черпальщики по цвету лилий ориентировались, где и какой раствор можно найти. Попадались ей и какие-то бледные ягоды и очень яркие грибы с трёх, а то и четырёхэтажными шляпками, о которых она от местных ничего не слышала; их они, вероятно, не интересовали, так как явно были не пригодны в пищу.

«Интересно, можно ли бы было из них сделать лекарство для тех, кто живёт на холмах и у них, по словам сестёр, не хватает в крови «железного духа» и «духа морского»».

Впрочем, все эти наблюдения никак не помогали Айвисе в поисках комариных убежищ. Туман меж тем поднимался всё выше, становился всё плотнее, окончания ходуль уже было не различить. Комаров прибавилось, и она решила наблюдать, где комариные тучи плотнее. Разумеется, гуще всего они вились вокруг охотников; Айвиса подозревала, что насекомые находят их из-за теплоты тел. Казалось, никакой системы в роении нет, и она было совсем отчаялась, но наконец увидела, как рядом с кряжистым деревом с полусухими ветками, комариный рой вился плотнее, причём концентрировался он не вокруг дерева, а скорее вокруг наиболее густого сплетения веток. Среди них Айвиса увидела округлые комки пуха. Вот пуху-то как раз неоткуда было здесь взяться: птицы облетали топи, пушные звери к ним не приближались, а местные растения предпочитали размножаться почкованием, а не запускать воздушные кораблики семян по ветру.

— Глядите туда, видели такое раньше? — окрикнула Айвиса, ни к кому не обращаясь.

Пёх развернулся, забыв про Айвису в корзине, и случайная находка сразу исчезла из её поля зрения.
— Где? — спросил он.

Остальные остановились и стали глазеть по сторонам; наконец Виг заметил то, на что указывала Айвиса.
— Да вот же! — махнул он рукой, призывая всех посмотреть.

Охотники переглянулись, находка никому не оказалась знакомой.
— Значит, вот гнездо-то и есть! — сказал Пёх.

Он уже было начал доставать огниво, но Айвиса его одернула:
— Сможешь подойти и развернуться со мной? Надо проверить.
— В лёгкую!

Оказавшись рядом с гнездом, она быстро запустила в него руку и сорвала ближайший к ней комок. Комары вились уже такой тучей вокруг неё и её носильщика, что, забеспокоившись, как бы эти твари не искусали их через костюмы, Айвиса спешно проговорила:
— Двигай вперёд!

Когда они вернулись к остальным, Айвиса как могла в грубых рукавицах расковыряла комок; внутри оказались яйца и немного личинок. Этого было достаточно, и охотники, не сговариваясь, зачиркали огнивом и пошли жечь гнездо.

Дальше дело пошло быстрее, они нашли ещё с десяток подобных кладок, некоторые из которых были настолько объёмны, что начали сгибать дерево под своей тяжестью.

Топи полыхали кострами, но при этом сама жижа не загоралась; черпальщики были хороши и в преграждении хода огню на топях. Этому они учились сразу, как приходили на промысел. По опыту прошлых поколений было известно, что если огонь перекинется на жижу, гореть он будет, пока не кончится всё самое ценное, а это значит, что останется лишь смола, которую не продашь ни на одной ярмарке.

Они прочесали доступные им окрестности и выжгли каждое гнездо, которое нашли. К полудню процессия двинулась в обратный путь.

***

На подходе к уже знакомым домам на сваях Айвиса увидела, как их встречают все, кто мог стоять на ходулях; кто не мог — смотрел в окна, сидел в корзинах или на руках у матерей.

— Ну что, нашли? — стали наперебой нетерпеливо спрашивать женщины.

Тут мужики, также перебивая друг друга, стали рассказывать про свою охоту; постепенно семьи разошлись по домам праздновать. Пёх донёс Айвису до дома Вига, Сивка помогла ей вылезти, а сам поплёлся к своей пустой варницкой. Сивка окликнула его:
— Куда собрался?
— Так это…
— Не дури, давай к нам, я супа наварила из раков.

Уговаривать его не пришлось.

Так они праздновали: Айвиса, Сивка, Виг и Пёх. И Хрюн, который заметно пошёл на поправку от Сивкиной заботы.

В избе Айвиса наконец разглядела своего носильщика: в костюме он казался старше, а в домашней обстановке она сразу поняла, что это, оказывается, молодой парень, и не зря он так обрадовался приглашению Сивки, да и она сегодня была мила не просто так. За праздничным столом они то и дело переглядывались, прикидывая, донесёт ли Пёх Сивку до брачной избы, и ответ напрашивался сам собой — вся деревня скоро это увидит.

***

На следующий день после праздника комаров и правда стало меньше. Само собой, местные понимали, что такие вылазки придётся устраивать регулярно, но это их не пугало: прогулка по самым опасным частям топей была их привычным делом.

Пёх подрядился вывести Айвису к центральному горному тракту, где она смогла бы выйти к чистлякам, а потом и попасть в родную академию.

Айвиса укладывала сумку, проверяла, надёжно ли упакованы образцы растений, и прежде всего хрупкие звон-стебли. Удручал её только один пустующий карман, где раньше хранилась карта.

Виг, решивший пойти на топи попозже и проводить гостью, подошёл и протянул банку из того же материала, что и пластины на окнах. Она взяла банку и поняла, что та наполнена жидкостью.
— На, вот тебе травильные чернила, — сказал Виг.
— Откуда столько?
— Да я их на ярмарку готовил, но тебе же нужна новая карта, а я так понимаю, в сестринстве их на право и налево не раздают. Вот, может, принесёшь им чернила, так они и тебе новую дадут. Это тебе от нас, от деревни. Всё-таки избавила от хворобы, и про синяки всё выяснила, и не будешь теперь у себя рассказывать, что мы своих лупим.
— Так ведь тут на целый архив чернил!
— А ты бери, пока дают.

Радостная Айвиса сунула банку в карман, предназначенный для карты. Никогда её сумка не вмещала такую ценность. Чернила в сестринстве и на чистляках, да хоть где, были валютой покруче золота и лекарств; даже на соляных пустошах можно было бы построить дом и разбить вокруг него сад, имея при себе такую ценность.

«Лишь бы донести, лишь бы не украли».

На прощание Виг помахал ей, Сивка обняла и даже всплакнула. Сидя в корзине за плечами Пёха, Айвиса отправилась прочь из Едких топей.

***

Через некоторое время по сменившемуся запаху она поняла, что опасная местность осталась позади, и наконец позволила себе расслабиться. Тяжесть банки с чернилами в кармане сумки действовала на неё успокаивающе. Теперь она думала не о потере карты, а о том, как будет рассказывать в академии о топийщиках. Она уже мысленно составляла доклад. Это будет не просто сухой отчёт о болезни — её наконец воспримут серьёзно, когда она расскажет про звон-стебли. Такие знания стоили десятка карт.

Впереди, за поворотом, уже виднелась чёткая линия Горного тракта, ведущего к чистлякам. Айвиса обернулась, чтобы бросить последний взгляд на дымку Топей. Дорога домой только начиналась.