Её нагая неправота

Белый кафель. Хлорка.

Скука.

Утренний обход —

рутинный, злой.

Чей-то стон. Историй

мертвых горка.

Я — хирург, стоящий

над толпой.

Я — их бог. Я — воплощенный

рассудок.

Диагноз. Протокол.

Безликий фатум.

Мне нет нужды до их

больных причуд.

Я — врач, одетый в

белые латы.

Вдруг — карман.

Вибрация. Тревога.

(Кто посмел нарушить

ритуал?)

Я смотрю в экран, как

на икону бога...

Но не бога. Самого

Дьявола. Оскал.

Ты. Снятая снизу.

Обнажена до пояса.

Лишь кружево.

Насмешка. Тонкий лед.

Я слышу, как срывается

мой голос,

Когда сестре даю

пустой отчет.

И следом — взрыв.

Наклон. И нет стыда.

Вся суть твоя —

раскрыта, как цветок.

Как рана, ждущая, открыто,

моего ножа.

И яд желания прожег

меня, как ток. Я замер.

Пульс — в виски. В

глазах — туман.

И медсестра, сжимая

тонкий стилус,

Глядит. И в складке губ ее —

обман,

Улыбка, знающая, что

со мной случилось.

Она... Она же видит!

«Простите, срочно». —

Голос мой, как мел.

Замок в уборной.

Кафель. Тишина.

Я так хотел...

О, боже, как я хотел

Быть льдом. Но ты, конечно,

победила. Ты — одна.

Дрожащей, злой,

униженной рукой

Сжимаю плоть, что

стала тверже стали.

Экран горит. Твой

образ. Тот наклон.

Меня же только

что при всех поймали.

Я — врач. Я — бог. Я —

просто тварь, и в клетке.

И этот тихий, рваный,

грязный стон — Мой.

Я кончил в руку. И

оставил нагло отметки

На зеркале. Хирург.

Конец. Обман.

Вернулся в строй. Лицо

горит огнем.

(«Все в норме,

доктор?» — «Да, сестра, в порядке»).

Я лгу. Я сам не знаю,

что со мной. Мой мир горит.

Мой разум — в

лихорадке. Я на обходе.

Киваю. Говорю. Слова пусты.

Внутри — лишь пульс и

наважденье.

Я твой наклон в

зрачках своих храню,

Как вирус, как мое

грехопаденье.

Операционная. Яркий

свет. Холодный блеск.

Скальпель в руке

послушной. Аппендэктомия.

Движеньям счета нет.

Рутина. Механизм.

Спокойный,

равнодушный. Разрез. Зажим.

Игла. Стежок. Я

действую, как автомат. Как робот.

Но в голове — лишь

твой изгиб, твой шок,

И тот животный, тот

негромкий шепот,

Что ты прислала.

Отмыл перчатки.

Сбросил пот со лба.

И снова — он. Сигнал.

Вибрация. Проклятье.

Не фото. Видео. И

кончилась борьба.

Ты. Пальцы. Стоны.

Влажное распятье

Самой себя. Ты

смотришь мне в глаза

Сквозь пиксели. Ты

знаешь, что я — сломлен.

И тихий голос шепчет:

«Полчаса...

Я жду тебя. Я вся

горю. Я помню».

Я ждал конца. Секунды,

как ножи.

Я врал коллегам про

мигрень и срочный вызов.

Я — бог. Я — лжец.

Скорей, скорей скажи,

Что я свободен! Вон из

этих риз! Я — не хирург.

Я — зверь, что рвется

в клетку. Машина. Город.

Дождь. Ключи в руке.

Я — твой.

Я — тот, кто съел твою

отметку.

Я — твой палач на

смертном поводке.

Я в лифте. Сердце рвет

мою аорту. Дверь.

Темный холл. И ты. Ты

ждешь меня.

Смеешься. В платье

стертом. И шепчешь:

«Ну, иди. Иди. Возьми меня».

Я шел за ней по

запаху. В глазах

Стоял туман. Не разум

— только голод.

Постель — как поле боя.

Сущий крах.

Подушки — сброшены.

И этот стылый холод

Пустых блистеров.

На столе. У лампы.

Я вижу их. Я знаю

протокол.

Мой мозг хирурга

ставит свои штампы.

И яд холодный по спине

пополз.

«— Ты пропустила? Так

нельзя...» — мой тихий шепот.

В ответ — твой смех.

Насмешливый. Живой.

«— Я не могу творить

под этот рокот,

Что глушит все. Что

делает пустой».

Бело-зеленые капсулы.

Prozac*.

«— Я не умею

рисовать... и мыслить.

Они — туман. Они — мой

вечный враг.

Они... не дают хотеть

тебя. Зависеть».

И я молчал. Я был и

зол, и жаден.

К ее безумью. К этой

правоте.

Врача убил.

Любовником раздавлен.

Я жаждал быть в ее

нагой неправоте.

Срываю пояс. Пуговиц

металл

Слетает с хрустом. Все

во мне дрожит.

Я — напряжен. Я —

сведенный курок.

Я — тот, кто больше ей

не принадлежит,

Но отдан ей.

А ты — лежишь. И,

раздвигая ноги,

Ты — мой алтарь. Ты —

мой последний бог.

Ты — мой финал. И нет

назад дороги.

Я — у твоих ворот. Я —

на порог

Ступаю. Голый. Сломленный.

И твой.

Движенья — лихорадка,

жар и бред.

Я — механизм,

сорвавшийся с цепи.

Пот щиплет веки, гасит

тусклый свет.

Рука дрожит. Безумие в

крови.

Я не могу прервать

животный ритм,

Я — в нем. Я — он. Я —

этот дикий стук.

Но ей — всё мало.

Cмех. Рывок. И вот —

Уже она. Она меня

седлает.

И ногти, как стилеты,

входят в плоть,

Царапают, и жгут, и

заклинают.

Ее колени — как

стальной капкан,

Сжимают ребра. Я в ее

полоне.

Я поглощен. Я в эту

бездну пьян.

Я — раб, прикованный к

ее живому трону.

И крик — один на два.

Безумный танец.

Ее ладони — когти

впились в плечи.

Я отвечаю, я —

последний, рваный

Удар. И дрожь. И в

этот дикий вечер

Толчок. Еще. И мой

сорвавшийся, глухой

Стон тонет в поцелуе,

в жадном вдохе.

Движенья тают. Но она

— не отпускает.

Лежит, как зверь,

уснувший на груди.

Дьяволица. Она

прекрасно знает,

Как сжать, как

заковать, как не дать мне уйти.

Я тяжело дышу. Вся

комната — в тумане.

В моих волосах — ее

усталые пальцы.

«— Ненавижу тебя...» —

шепот. Смех. На грани.

Кусаю плечо. Моя. Не

дам тебе сорваться.

* Prozac\Прозак (Флуоксетин) — антидепрессант группы СИОЗС. Его «протокол» широко известен: повышая уровень серотонина, он часто вызывает т.н. emotional blunting — эмоциональное притупление («туман»), а также сексуальную дисфункцию, подавляя либидо и способность к оргазму.