Эфир: Сказания о Сератисе

Пролог

23-й год до конца времён

Белоснежные, словно вечным сном укрывшиеся, Альпийские горы безмолвно возвышались над землёй. Их заснеженные вершины покрывали тёмно-зелёные хвойные леса, напоминавшие шероховатое одеяло, под которым спит древний великан. И всё же казалось, что горы смотрят сверху, наблюдают, храня древние тайны. Как многое они могли поведать миру, сколько историй могли рассказать... Но, к счастью для сегодняшних нарушителей их первозданного покоя, горы оставались безмолвными.

Поместье семьи Фальрэн, ярко освещённое сотнями огней, в этот час — непривычно шумное и оживлённое — раскинулось у подножья этих гор. Сегодня оно было похоже на живое существо: распахнув двери, готово было принять в необъятные недра любого, кто почтил хозяина визитом. Гостей встречали слуги — их было так много, что казалось, будто сами стены замка обернулись в чёрные тени, скользящие за каждым пришедшим. Они появлялись и исчезали бесшумно, выполняя малейшие прихоти. А прихоти, как известно, у людей бывают самые разные — от банальной жажды вина до желания скрыть тайный разговор. И чем больше у человека возможностей, тем больше у него и потребностей.

Однако за всей пышностью приёма пряталась иная атмосфера — плотный туман интриги окутывал всё вокруг. Перешёптывания не смолкали ни на минуту. В каждой нише, в каждом затемнённом углу гости наклонялись друг к другу, бросали осторожные взгляды, словно искали подтверждения нахлынувшим подозрениям. И вопрос, звучавший почти у всех, был один и тот же. Он витал над поместьем, как тень: это праздник или траур? Они пришли на пир или прощание с жизнью?

Неудивительно, что среди тех, кто по воле случая или нестандартного склада ума сумел взобраться на самые вершины власти и богатства, подобные «сомнительные» торжества не были редкостью. Многие из гостей и сами устраивали такое у себя в имениях, смешивая балы с тайными советами, праздники с обрядами, а веселье — с мрачными сделками. И всё же даже для искушённых сегодняшний вечер оставался загадкой. Исходом.

Где-то в роскошном зале звучала музыка, бокалы наполнялись искрящимся вином, женщины в платьях, усыпанные драгоценными камнями с головы до пят, смеялись нарочито звонко, а мужчины в строгих фраках обсуждали ближайшее будущее всего человечества. Но внимание всех, в конечном счёте, было приковано не к балу, а к «Вердикту». Если бы кому-то из гостей позволили заглянуть за закрытую дверь кабинета хозяина, он, несомненно, согласился бы — пусть даже ценой собственной репутации.

На счастье Савиэля, а именно так звали главу семейства Фальрэн, Мастер не терпел присутствия посторонних. Патриарх рода сидел в любимом кресле. Его окружала богатая обстановка — дубовые панели на стенах, картины предков, старинный глобус и массивный письменный стол. Но всё это казалось ненужным: сам хозяин был поглощён ожиданием. Он не желал, чтобы кто-либо посторонний стал свидетелем его слабости, того дрожащего трепета, что охватывал его душу в эти минуты.

Перед ним стоял Мастер. Лицо его оставалось бесстрастным, руки — жилистыми, сильными, точными и уверенными. Игла шприца медленно приближалась к вене на локтевом сгибе Савиэля. Сколько раз он уже переживал эту процедуру? И каждый раз страх, каждый раз сомнение: а вдруг в этот раз не сработает? Возможно ли, что он стал бесполезным для Главных Особей? Может, он стал бесполезной пешкой, которую решено убрать с доски?

Нет, и в этот раз всё прошло благополучно для него. Как всегда. Вскоре после того, как игла проткнула кожу, тело хозяина кабинета заполнил жар. Волна нестерпимого жара быстро пронеслась по его телу, охватив каждую клеточку. Жар стремительно взметнулся вверх, затопил разум и завершился невероятным блаженством. Это чувство обладания недоступным другим, материальное доказательство превосходства над остальными, сладостное ощущение могущества, к которому Савиэль так привык, уже давно стало для него словно наркотик. Редкий, сложно добываемый, но такой желанный и единственно приносящий истинную радость.

— Буду рад приветствовать вас ещё век, — сухо произнёс Мастер, отводя шприц и складывая инструменты. Его слова звучали почти ритуально, словно формула, известная лишь посвящённым. Ответа он не ждал. Взяв саквояж, он покинул кабинет так же бесшумно, как и вошёл, прикрыв за собой дверь. Внизу его ждал вертолёт — и Мастер, не задерживаясь ни на минуту, скрылся в ночи.

Лишь после его ухода дверь снова открылась. Вошла Эмера Фальрэн, дочь хозяина. Она ступала мягко, но глаза её светились нетерпением.

— Отец, как вы себя чувствуете? — спросила она, только убедившись, что Савиэль пришёл в себя.

— Душа моя, всё превосходно, — он улыбнулся, хотя в голосе ещё дрожали остатки недавнего напряжения. — Наш план сработал.

Идея пробития информационного портала в мир Главных Особей принадлежала именно Эмере. Она не только предложила её, но и помогла воплотить задуманное, за что Савиэль был ей искренне благодарен. Ведь не каждый день человек получает к отмеренной ему жизни дополнительные сто лет.

— Я счастлива, — глаза Эмеры блеснули. — Значит, мы можем переходить к следующему этапу? К проекту «Илира»?

В её голосе звучала нетерпеливость, даже жадность. Но кто мог бы её осудить? Награда за второй этап, если он увенчается успехом, принадлежала уже ей...

***

358-й год после конца времён

Ни один луч светила не мог найти для себя прореху в небесном полотне. Чёрные грозовые тучи не оставляли свету ни единого шанса. Да и могло ли быть иначе, когда Боги злились?

— Ты и впрямь считаешь, что у тебя есть шанс? Шанс на победу? Над нами?

После этих слов с небес обрушились двенадцать огромных молний. Небожители решили спуститься на грешную землю.

Выйдя из потоков энергии, они встали полукругом. От их совокупной ауры поднялся порыв ветра. Даже стихия пыталась избежать встречи с такими существами.

В стремительном бегстве она встретилась с ещё одним существом. Но орк — а это, вне сомнений, был именно орк — не пугал Ветер. Он бесстрашно ринулся на него, откинув полы его плаща и заставив их трепетать.

— Вы все видите! Я всё ещё жив! А это значит, что мои шансы... бесконечны!

Орк наконец справился с застёжкой, удерживающей его плащ. Краем глаза он увидел, как его старого спутника подхватили порывы ветра. Плащ улетел достаточно далеко, несмотря на огромный вес.

Как только шея орка освободилась от душившего его ремня, вырвавшаяся на волю сила подняла встречный поток воздуха. Его собственная аура с радостью принялась соперничать с совокупной мощью всех Богов…

Глава 1

316-й год после конца времён

— Ну что, обрубок, говорят, тебя сегодня выпускают в большой мир? — Доран Тариэль, присевший перед инвалидным креслом так, чтобы сидящий в нём парень мог отчётливо видеть его, глумливо улыбнулся.

— Смотри, червь, там никто не будет с тобой сюсюкаться, как мы! — Заржав над своей глупой шуткой, Дорану пришлось ухватиться за ручку кресла. Иначе он рисковал оказаться на земле, так ему стало смешно.

Смех поддержали не только его прихлебатели. Возможно, во дворе смеялись все. Дети — ведь восемнадцатилетних оболтусов следует идентифицировать именно этим словом? — никогда не отличались чувством такта.

— Знаешь, чем полезны такие черви, как ты? — Доран взял паузу, будто собирался выдать вечную истину, на вроде древнегреческих философов.

— Их можно насадить на крючок, — взрыв смеха повторился.

Единственным исключением оставался владелец кресла. Стоило ли ожидать другой его реакции? Вместо смеха он закатил глаза от тупости этой шутки. За восемнадцать лет, проведённые в виртуальности, ему доводилось слышать шутки гораздо смешнее. Над некоторыми из них он по прошествии времени и сам мог посмеяться.

Сейчас же он легко различал оттенки смеха одноклассников. Он понимал, что кто-то делал это вынужденно, боясь, что иначе внимание Дорана переключится на него. Кто-то наоборот старался, чтобы его смех звучал громче, чем у остальных, в надежде, что это понравится негласному лидеру их школы. Кому-то и впрямь было смешно. И таких он искренне жалел.

— Спасибо за заботу. Я постараюсь оправдать твоё доверие. Хотя, признаюсь, не уверен, что смогу шутить так же остро, как ты…

С этими словами сидящий парень изобразил самые невинные глаза, глядя прямо в ухмыляющуюся физиономию Дорана. Последний слегка прищурился, в его взгляде мелькнуло раздражение. Оно было смешано с подозрением, что его жертва позволила себе слишком много.

— Дерзишь, обрубок? — Звук с трудом выходил сквозь плотно сжатые зубы. Слов обидчику показалось мало, и он резко схватил парня за плечо. Его хватка была сильной, болезненной. Лицо инвалида скривилось, как от поедания лимона.

Доран наклонился так близко, что его дыхание ощутимо коснулось щеки собеседника. Он словно собирался его поцеловать.

— Запомни, Аян. Ты — никто! Ни в этой жизни, ни в виртуале! Рождённому червём взлететь не суждено... Заруби это себе на носу! Так тебе будет легче справляться с предстоящими разочарованиями.

Его слова резанули по сознанию парня. Но он заставил себя не отвести взгляд. Внутри него всё кипело, но снаружи он оставался спокойным. Аян понимал, что именно этого и ждал Доран. Увидеть, как он сломался, поддался его подначке, отреагировал на неё.

— Тишина! — Резкий окрик учителя разрезал цифровой воздух.

Это заставило Дорана нехотя отвести взгляд и выпрямиться. Он развернулся к креслу спиной, будто ничего не произошло, и с подчёркнутой медлительностью вернулся на отведённое ему место на зелёном лугу. Присев, он изобразил сосредоточенность, делая вид, что внимательно слушает урок.

Аян поймал себя на мысли, что ему следует поблагодарить учителя за вмешательство. Он так и сделал бы, если бы преподаватель сделал замечание в тот самый момент, когда Доран только поднимался. Но этого не случилось. И, если быть честным, этого никогда не случалось. Так что не случится и учителю услышать его благодарность.

С годами Аян начал подозревать, что учителя намеренно позволяют таким, как Доран, приблизиться к нему и бросить свою обидную реплику. Или сделать что-то похуже, и лишь потом вмешивались. Ровно в тот момент, когда ситуация достигала края. Никакого наказания для них не следовало, ни разу.

Иногда его посещала мучительная мысль. А что, если во всём этом есть логика, пусть и извращённая? Зачем им защищать его? Недочеловека, способного существовать лишь в виртуальной реальности. А для настоящих людей всё это всего лишь безобидная шутка, развлечение, лёгкий способ скоротать скучный школьный день.

Для всех них это всего лишь игра. Для него же каждая такая шалость оставалась ещё одной царапиной внутри. Незаживающим шрамом на сердце, который никто не видел.

И всё же за каждой такой зарубкой оставалось нечто большее. Столь же недоступное посторонним взглядам. Каждое унижение рождало внутри парня не слабость, а обратное. Тихое, тягучее упрямство. Словно где-то глубоко в его груди копилась энергия. Он и сам не догадывался о ней, о собственной силе.

Аян говорил себе: пусть они считают меня червём, но я верю, что именно такие, как я, однажды научатся ползти так долго и так упорно, что достигнут тех высот, о которых никто из них даже не мечтал.

«Стоп, Аян». Он оборвал поток мыслей. Ведь ему даже не следует мечтать о таких вещах. Мало ли разочарований и обид в жизни он испытал? Парень попытался придушить разыгравшееся воображение.

Действительно, чем больше Аян пытался выделиться, тем больше получал в ответ. Унижений, боли, насмешек. Все тринадцать лет, которые он помнил ясно, ему уже перепало от людей больше, чем должен был вынести кто-либо.

Он не без оснований считал, что к выпускному классу обрёл толстокожесть. Но как бы ни был он закалён колкостями, слова Дорана выбили его из колеи.

Парень не мог понять, что происходит с Дораном. Казалось бы, в последний год обучения многие одноклассники уже переросли эту игру. Насмешки перестали быть для них развлечением. Иногда в их глазах Аян замечал жалость к себе. Это раздражало его не меньше, чем прямые издевки. Жалость в их устах звучала в его голове ложью, скрывала их отвращение к нему.

Доран был другим. Он не просто издевался. Он будто наслаждался каждым мгновением унижения Аяна. Его глаза работали как прибор: они измеряли реакцию окружающих и жертвы. Питались ею.

Никто из тех, кто видел эти издевательства, не вставал на место унижаемого. Никому не хотелось ломать привычный порядок. Некоторые перестали участвовать во всём этом. Им стало неудобно, им стало стыдно. Но защищать парня? Этого никто не хотел. Быть на его стороне означало сделать шаг в сторону, который поставит их в один ряд с жертвой.

Аян понимал это трезво. Это понимание не согревало его. Оно просто добавляло тяжести. Каждый раз, когда Доран унижал его, он считывал в ответ цепочку мелких выборов одноклассников. Выбор смотреть в сторону, выбор не слышать, выбор посмеяться вместе. Всё это он научился чувствовать кожей.

Лимит унижений на сегодня был исчерпан, и до окончания последнего учебного дня парень смотрел на редкие облака, плывущие по бездонному синему небу. Как бы он желал вырваться из оков немощного тела и парить среди них! Они двигались медленно, будто дразня его полной свободой. Он пытался успокоить себя, но мысли всё равно упрямо возвращались к одному: моё будущее оставалось туманным и пугающе неизвестным.

Когда занятия на спортивной площадке закончились, а они были последними, за ним пришла директриса. Ничего нового для себя он не услышал, она просто повторила: «Когда тебя отключат от нейролинка, то сразу же перевезут в специально подготовленную НоваТек квартиру. Там тебе и проведут процедуру подключения к капсуле виртуального мира».

Ехать в медицинское учреждение для установки нутри-порта и экс-порта, как это сделают все его одноклассники, ему не придётся.

Все три порта стоят у Аяна чуть ли не с рождения, иначе как бы он существовал? Ещё в младенчестве у него и его родителей проявилось неизвестное до этого генетическое заболевание. Родители не спаслись, впрочем, как и почти тридцать тысяч других людей. У всех у них было диагностировано одно и то же генетическое нарушение.

Парень остался единственным выжившим из тех, у кого эта болезнь проявилась до того, как была создана вакцина. Воистину, не проходило и дня с тех пор, чтобы он не сетовал: лучше бы я умер тогда.

Но развитая медицина сохранила его. Правда, у него отсутствовало всё... Он ослеп, оглох, онемел, не чувствовал ничего. У него были ампутированы все конечности. И хотя сегодня не составляет труда вырастить человеку новые части тела или органы, его генетический сбой не позволит им прижиться. Так он понял все те речи, что твердили ему доктора.

Аян считал себя настолько далёким от тех, кого называют людьми, что не мог разглядеть в себе истинно человеческих ценностей.

В его оправдание следует отметить, что даже в виртуальной школе, где он и жил все эти годы, он проецировался калекой. Аян мог видеть, слышать и говорить, мог вертеть головой, но на этом всё. Ах да, он ещё мог чувствовать, чувствовать боль... Вот от чего он с радостью отказался бы, но за всё надо платить. И такова была его цена за возможность хоть частично почувствовать себя человеком. Так он считал.

Попрощавшись с учеником, директриса даже не стала утруждать себя перевозкой его в виртуальный выход из школы. Вместо этого она просто оборвала его подключение прямо там, на лужайке спортивной площадки.

Тьма окутала парня…