Эхо 13 Род, Которого нет. Том 4

Я пришёл в себя. Никаких снов, никаких образов — просто тьма, а потом свет. Похоже, я спал без сновидений, полная отключка. После взрыва я закрыл глаза — и вот теперь открыл их. День — непонятно, сколько прошло времени. Телефон рядом не вижу, на мне только бельё. Проверяю себя: тело не ломит, дыхание ровное, суставы целы. Источник не повреждён, сила стабильна, ранги те же. Никаких потерь и прироста — всё прошло чисто.

На мгновение задерживаю взгляд на потолке. Кто меня сюда принёс? Максим с Марком выжили? Или дружина успела подойти и забрала меня из деревни вместе с их телами? Мысли крутятся вяло, будто сознание ещё не решило, стоит ли верить, что всё это закончилось. Главное — я жив.

Я выдыхаю, сажусь, ставлю ступни на пол. Холод камня помогает окончательно проснуться. Комната тихая, воздух чуть душным — пахнет свежим постельным бельём.

Открыв окно, впускаю свежий поток воздуха — становится легче. Прохлада разгоняет остатки сна.

Встаю, прохожу в душ. Горячая вода возвращает ощущение жизни, потом сменяю её на холодную — тело отзывается покалыванием. Поток воды стекает по плечам, и где-то внутри становится спокойно: организм работает, ничего не сбито. Вытираюсь, возвращаюсь в комнату, на автомате застёгиваю рубашку, натягиваю тёмные брюки.

Перед зеркалом останавливаюсь на миг: лицо бледное, но глаза ясные. Всё в порядке. Меч на поясе — привычный вес.

На кухню второго этажа идти не хочу — после таких провалов тишина раздражает. В столовой на первом этаже чаще бывают люди — может, кто-то объяснит, что произошло, пока я был без сознания. Решено.

Я вышел из комнаты и направился к лестнице. В коридоре тихо — только лёгкий шорох подошвы. Уже почти дойдя до пролёта, ловлю себя на мысли: называю себя гением, а сам в который раз забываю включить зрение. Ведь мог сразу увидеть Эхо и понять, жив ли Максим, а не сидеть и гадать. Каждый раз одно и то же — прихожу в себя после какой-нибудь заварушки и первое, что забываю, это самое простое.

Я напрягаю зрение. Мир чуть тускнеет, очертания предметов становятся мягче. В потоках Эхо проступает пульсация. Найти Максима несложно — двенадцатый ранг, он светится как фонарь в ночи. Даже при средней детализации видно чётко.

Где-то четыреста метров отсюда, район плаца — значит, жив. Тренировки идут — от этого становится легче.

Если жив Максим, то, вероятнее всего, и Марк цел. Эти двое, хоть и грызутся как кошка с собакой, но держатся вместе. В этом я уверен.

Спускаюсь вниз. Воздух на первом этаже теплее, пахнет чем-то домашним. На полпути к обеденному залу уже различаю запах свежей выпечки и кофе. Вероятнее всего, утро — только по утрам здесь так пахнет.

Телефон я так и не нашёл. Видимо, его сожгло взрывной волной вместе с прочей техникой. Сила первого взрыва могла задеть всю округу. Интересно, насколько далеко она разошлась от эпицентра? Мысль уходит и растворяется.

У двери в столовую запах становится гуще. Я толкаю створку и захожу. В обеденном зале стоит тётя Марина — как всегда собранная, с фартуком, завязанным узлом на поясе.

Рядом с ней женщина — рыжие волосы, простая одежда, что-то деревенское в складках юбки и в манере стоять. Лет сорока с небольшим, лицо обычное, одно из тех, что теряются в толпе. Раньше я её здесь не видел.

— Господин, — тётя Марина качает головой, вытирая руки о фартук. — Ну что же вы опять с собой делаете? Мы все тут чуть с ума не сошли. Почему вам не сидится дома? У вас же дружина есть, сильные, обученные люди. Пусть они и рискуют, а вы бы хоть раз остались живы и целы.

— Доброе утро, тётя Марина, — отвечаю, стараясь, чтобы улыбка звучала примиряюще. — Всё не так страшно, как кажется. Просто немного не рассчитал.

— Не рассчитал, — фыркает она. — Так и до сердечного приступа нас доведёте. Садитесь, господин, сейчас я вас накормлю.

— Спасибо, тётя Марина, но я, пожалуй, только кофе.

— Только кофе, — хмыкает она. — Вы мне это каждый раз говорите. Всё равно принесла выпечку, хоть попробуйте. Силы-то вернуть надо.

Я сажусь за стол. Воздух в зале густой от запаха свежей сдобы и кофе.

— Сколько я был без сознания? — спрашиваю.

— Да всего ночь, — отвечает тётя Марина, доставая из кармана старенький кнопочный телефон. — Сейчас начало одиннадцатого утра. — Она подносит экран ближе к глазам. — Вот видите? Ещё и полдня не прошло.

Я киваю. Миры меняются, а она всё с этой техникой. И, пожалуй, права — ей не нужно лишнего. Простая, надёжная вещь, как и она сама.

— А вот, кстати, господин, — говорит тетя Марина, оборачиваясь к женщине у двери, — девушка пришла, Маргарита. Из той деревни. Хотела вас поблагодарить.

Я перевожу взгляд. Женщина делает шаг вперёд, слегка кланяется. Рыжие волосы, простая одежда, усталые глаза. Руки сцеплены перед собой, пальцы едва заметно дрожат.

— Господин, здравствуйте, — говорит она тихо. — Меня зовут Маргарита. Я жительница той деревни, где всё случилось. Спасибо вам. Ни один ребёнок не пострадал, женщины тоже живы. Погибли только мужчины… Но мы очень благодарны.

Я наблюдаю за ней, изучая: не лжёт ли, не играет ли. Мимика чистая, движения естественные. Голос дрожит не от лжи, а от того, что она не знает, как себя держать перед аристократом. Радость в глазах смешана с тревогой: благодарность настоящая, но внутри — страх за завтра.

— Всё хорошо, — говорю спокойно. — Главное, что вы живы. Это уже достаточно.

Тётя Марина ставит передо мной чашку кофе и тарелку с пирожками.

— Хотите вы или нет, а кушать всё равно будете, — говорит она с привычной строгостью. — И не спорьте, Аристарх Николаевич.

Я усмехаюсь и беру чашку. Мир снова кажется нормальным — хотя бы на несколько минут.

Я не успел сделать даже первый глоток, как в дверях появляется Максим Романович — как всегда, вовремя.

— Ну конечно, — вздыхаю, усмехаясь. — С твоим рангом-то. Наверняка услышал ещё на лестнице, как тётя Марина орёт, что я опять самоубиваюсь.

— Доброе утро, молодой господин, — отвечает он, не скрывая ухмылки.

— Доброе, Максим Романович. Давай, рассказывай. Что у нас по итогам?

Он проходит ближе, привычно выпрямляется — как будто и не спал вовсе.

— Все выжившие жители деревни перевезены на территорию поместья. Семьдесят процентов трущобной банды уничтожено. Остальные, по большей части, разбежались.

Я отставляю чашку, чуть прищуриваюсь — любопытно.

— Нашими силами или всё-таки вспышкой?

— Нет, — качает головой он. — Вспышка никого не убила, просто всех вырубило на несколько минут. Мы с Марком очнулись первыми, контроль спал.

Он делает короткую паузу. — Но есть два человека, с которыми, думаю, вам стоит разобраться лично.

— Два? — я поднимаю бровь. — Ну, хорошо. Только дай хоть кофе допью, и всё решим.

— Конечно, — кивает он, но угол рта выдаёт, что ему забавно. — Просто одна девушка ходит по двору и, кроме «мур» и «мяу», ничего сказать не может.

— Вот это уже интересно, — говорю я и отставляю чашку. — Даже аппетит пропал.

Тётя Марина тут же оборачивается, сверлит меня взглядом — мол, только попробуй сейчас сорваться куда-нибудь.

— А второй кто? — уточняю.

— Второй — тот, кто был рядом с ней. Остальных передали полиции, а его, как ближайшего подельника, оставили под стражей.

— Ладно, — киваю. — С ним потом разберёмся. А девушку… Она из деревни или из трущобных?

— Деревенская. Катя, — отвечает Максим.

— Вот и отлично. Тогда зови её сюда.

Я беру чашку, наконец собираясь сделать первый нормальный глоток кофе. Горячий аромат поднимается, и… конечно. Дверь обеденного зала распахивается с таким грохотом, будто сюда врывается отряд зачистки.

— Арий! — первой, как обычно, влетает Злата, вспыхивая вся, будто пламя в человеческом теле. — Почему ты опять полез туда сам?! Мы всё знаем! Максим всё рассказал! Ты хоть раз думаешь, что с нами происходит, когда тебя приносят без сознания?!

На ней лёгкий топик, короткие шорты, босые ноги в домашних тапках. Волосы растрёпаны, грудь под тканью заметно колышется, когда она делает резкие движения руками. Майка сползла с плеча, и если она начнёт двигаться быстрее, боюсь, эта ткань не выдержит. Кажется, без лифчика. Щёки вспыхнули — то ли злость, то ли смущение. Она всегда такая: в ней всё живое, резкое, смешное и почему-то до боли родное.

Я выдыхаю, ставлю чашку обратно на блюдце.

— Доброе утро, — говорю спокойно, но бесполезно — волна уже пошла.

— Какое, к Эхо, доброе?! — вскипает Милена, следом проходя в зал. — У тебя дружина есть, целая дружина! И что ты сделал? Отправил их обратно в поместье! Туда отправились Максим и Марк! Тебе этого мало было? Зачем ты туда поперся?Одних из самых сильнейших войнов всей Империи тебе не достаточно, да? Ты ж своим седьмым рангом там всех победишь, да?

Милена движется по залу, как всегда уверенно и резко, будто каждый шаг — команда. На ней спортивные брюки и тонкая майка, облегающая к телу. Даже когда злится, она красива, в этом её сила. Я знаю, что под этим напором прячется робость — ту самую я видел ночью, когда она не играла роль бойца.

— Ну, если бы я не пошёл… — начинаю, но меня даже не слушает.

— Если бы ты не пошёл, — перебивает Милена, — мы хотя бы не готовили бы уже металлическую табличку «в память о бароне»!

— Милена! — вмешивается Ольга, и голос у неё сначала твёрдый, спокойный. — Он спас моих людей. Это была деревня моего рода. Мои люди, мои подданные. Если бы не он, там никого бы не осталось... — Она делает шаг ближе, и в её взгляде — благодарность. — Спасибо тебе, Арий.

Ольга выглядит иначе — будто сама тишина вошла в зал. На ней лёгкое платье с открытыми плечами, волосы собраны, несколько прядей выбились и блестят в свете. Она двигается плавно, женственно, и, когда говорит, в голосе звенит уверенность — но в глазах тепло. Даже когда она сердится, от неё исходит что-то нежное, будто мягкий свет.

На миг все замирают. Даже Злата открывает рот, не веря своим ушам.

— Подожди, что?.. — Милена хмурится. — Ты его благодаришь? После того как он опять полез туда, куда не должен?!

— Да, благодарю, — вспыхивает Ольга, и теперь в её голосе уже не благодарность, а злость. — Но это не отменяет того, что он идиот! У него есть дружина, есть Максим и Марк — их вообще мало кто может убить! Так зачем он туда полез сам?!

— Потому что… — пробую вставить слово.

— Потому что он у нас герой! — перекрывает Злата. — Герой, который лезет туда, где его могли подчинить! А если бы тебя взяли под контроль, как Марка? Что тогда?! Что бы мы делали?!

Я приподнимаю руки, словно сдаюсь. Они стоят полукругом, каждая по-своему красива и безумна. Даже если бы я был слабее, от этого вида всё равно бы отступил.

— А тебе-то чего волноваться, — Милена поворачивается к Злате, — ты ж дочка Императора. Тебе завтра десять женихов найдут — посильнее, побогаче.

— Милена! — Злата краснеет, шаг вперёд, глаза сверкают. — Это сейчас вообще при чём?!

Топик чуть натянулся, грудь под тонкой тканью заметно приподнялась от дыхания. Она не стоит на месте — каждое движение, взгляд, даже пальцы живут своей жизнью. Её эмоции можно читать с лица, с пальцев, с каждой мелочи. И всё же я чувствую: злится она не на меня, а потому что переживала.

— А при том, что ты сама орёшь громче всех! — парирует Милена. — Нравится тебе наш герой — так радуйся, что жив!

— Не начинайте, — вмешивается Ольга, устало. — Мы и так все на нервах.

Ольга подходит ближе к столу, ставит ладонь на спинку стула — движения размеренные, почти королевские. Милена делает шаг в сторону, но остаётся рядом со столом, скрестив руки на груди. А Злата, наоборот, уже лезет к столу, будто готова спорить, пока не выиграет.

— Да уж… — Злата хватает булочку со стола, откусывает половину и, не прожёвывая, говорит с набитым ртом:

— Я вофще-то не фросто волнуюсь! Он мне фобещал фитуал! Не смей сдохнуть, пока мы его не фроведём!

Булочка крошится, а она продолжает махать рукой. От злости и смущения щеки у неё пылают. Грудь ходит в такт дыханию, и я почти уверен — да, без лифчика.

— Злата… — я вздыхаю.

— Нет, я серьёзно! — она указывает на меня пальцем, всё ещё жуя. Пытается сказать что-то ещё, но останавливается, судорожно глотает, выдыхает, и уже более внятно добавляет: — Пошли прямо сейчас! А то ты опять куда-нибудь попрёшься спасать кого-то, а я так и не узнаю, кто ты на самом деле и почему вокруг тебя всё крутится!

— Он только пришёл в себя! — Ольга резко оборачивается к ней. — Подожди хоть немного, дай человеку отдышаться!

— А пфвую чафть фитуала можно и ффчаз! — не сдаётся Злата, вновь откусывает булочку, глотает и, наконец, почти нормально, но всё ещё с крошками на губах, добавляет: — А вторую… потом.

Щёки у неё розовеют, она прячет взгляд, торопливо тянется к чашке, будто кофе поможет спрятать смущение.

Милена тяжело выдыхает:

— И это у нас дочка Императора… Булочками давится, зато ритуалы назначает.

Я наконец снова беру чашку. Кофе остыл, но сейчас это уже дело принципа.

Они шумят, дышат, спорят. Весь зал будто ожил, пропитанный их голосами.

И я смотрю на них — на своих безумных, прекрасных невест — и понимаю, насколько жив этот хаос. Все трое — разные стихии, три мира, три катастрофы. Но вместе — мой хаос.

— Всё-таки я вас люблю, — произношу тихо. — Каждую по-своему.

— Что?! — в унисон выдают все трое. Голоса сливаются в такой аккорд, что, кажется, дрогнули даже стёкла.

Все трое поворачиваются ко мне почти одновременно.

Тишина. Только дыхание и аромат кофе между нами.

Я поднимаю брови, делая максимально невинное лицо.

— Что — «что»?

— Не прикидывайся! — Злата, конечно, первая идёт в атаку. — Мы всё слышали!

— Да? — делаю вид, что не понимаю. — А что вы слышали?

— Ты сказал слово на «Л»! — Милена указывает на меня пальцем, будто выносит приговор. — И теперь пытаешься съехать!

— Какое слово на «Л»? — я моргаю с самым честным выражением лица. — Лестница? Ложка? Ливень?

— Л-ю-б… — Ольга осекается, вспыхивает и спешно отводит взгляд. — Ну… это самое…

— Я говорил: «любопытно, что вы все такие шумные», — с самым серьёзным видом отвечаю я и тянусь за чашкой, но рука дрожит от сдерживаемого смеха. — Может, вы ослышались.

— Ага, конечно! — Злата наклоняется ближе, прищурившись. Щёки горят, грудь вздымается от дыхания. — Ослышались мы! Да ты покраснел!

— Это кофе горячий, — парирую я, делая глоток.

— Ага, — протягивает Милена. — Скажи это ещё раз, громче, чтобы всем слышно было.

— Что, «кофе горячий»? — я улыбаюсь. — Могу и трижды повторить.

— Не то! — Злата уже почти смеётся, но упрямо стучит пальцем по столу. — Скажи слово на «Л»!

Ольга молчит, но я вижу, как уголки её губ дрожат, будто она с трудом сдерживает улыбку. Даже Милена уже не сердится, только взгляд у неё — как у кошки перед прыжком.

Я вздыхаю и опускаю взгляд в чашку.

— Вы странные. Честное слово. Я просто сказал, что рад, что вы живы. Всё.

— Не-не-не, — Злата откидывается на спинку стула, складывает руки на груди и поджимает губы. — Там было что-то другое.

Я делаю вид, что не слышу, медленно отпиваю кофе и думаю, что, может быть, именно за это я их и люблю.

И как раз в этот момент дверь зала распахивается.

На пороге стоит Максим, в пол-оборота, будто не ожидал увидеть такое собрание.

— Молодой господин, — говорит он, — я привёл Катю.

Все трое замолкают. Тишина падает мгновенно. Злата замирает с приоткрытым ртом, Милена выпрямляется, а Ольга быстро отводит взгляд, будто ничего не происходило.

Из-за плеча Максима выходит девушка — хрупкая, с волосами кофейного цвета, в простом платье. Она останавливается, склоняет голову чуть глубже, чем нужно, и тихо произносит:

— Мур-мур-мяу.