Эхо героев: право на печаль

Вечернее солнце золотило пыль на подоконнике, но в комнате было серо и тихо. Галя сидела, свернувшись калачиком, глядя в окно на пустые осенние ветви. Она чувствовала, как тяжелый, липкий комок печали осел у нее в груди, но упрямо сжимала губы.

"Не надо плакать, – шептал внутренний голос, – будь сильной. Возьми себя в руки. Никто не любит нытиков. Эмоции – это слабость".

Вдруг ее взгляд упал на старую потрепанную книгу, лежавшую на столе. Это был сборник мифов Древней Греции. Галя машинально открыла его на середине. На странице был рисунок – мощный, широкоплечий воин, облаченный в броню, склонил голову и из глаз его катились крупные слезы. Подпись гласила: "Ахилл оплакивает Патрокла".

Галя усмехнулась с грустной иронией. Величайшие герои, полубоги – они плакали. Они не прятали своей скорби в гордом молчании. Гнев, отчаяние, горечь утраты – все это выходило наружу громовым рыданием, о котором потом пели песни. Герой, который мог поднять на плечах судьбу целого народа, не стеснялся показать свою сломленность. Они знали, что боль – это часть человечности, и попытка "заглушить" ее – это лишь отсрочка взрыва.

"А мы? – подумала Галя. – Наш современный идеал – это отполированная, непроницаемая поверхность. Лицо без эмоций, как у мраморной статуи. Все должно быть 'прекрасно' и 'под контролем'".

Ей стало обидно за себя. Она сидела и душила свою печаль, стараясь выглядеть "бесстрастной", когда на самом деле ей хотелось просто сбросить эту тяжесть. Она вспомнила слова старого преподавателя литературы: "Если тебе больно, не строй стену. Выпусти это. Боль должна пройти сквозь тебя, а не остаться внутри".

Галя глубоко вздохнула. Это не слабость. Это право. Право, которым обладали Ахилл и Одиссей, право, которое делает человека живым.

Она больше не пыталась сдержаться. Тихие, горячие слезы покатились по щекам, и вместе с ними из груди, словно по капле, начала вытекать застоявшаяся боль. Это было похоже на то, как застоявшаяся река, наконец, находит выход. Не сразу стало легко, но впервые за долгое время она почувствовала облегчение, а не напряжение.

"Грусти, – прошептала она себе, закрывая книгу. – Пусть это пройдет. Чем быстрее я дам этому место, тем скорее это уйдет".

В темноте комнаты, освещенной лишь тусклым светом фонарей, Галя плакала, как настоящий, древний герой. И она знала: когда эти слезы высохнут, она поднимется не сломленной, а очищенной.