Эхо памяти

«Колыбельная для несуществующей»

Лаборатория умирала.

Огромный зал седьмого подуровня «Мнемоса» мигал предупреждающими огнями — красным, янтарным, снова красным. Капсулы памяти, выстроенные рядами до самого потолка, гудели на разных частотах, создавая тревожную какофонию. Система безопасности выла, словно раненый зверь. Где-то в глубине сети кто-то методично вскрывал защитные протоколы один за другим, пробираясь к самому сердцу корпорации.

В центре зала, за стеклянной перегородкой центрального ядра, Даниэль Кершоу — создатель «Мнемоса», человек, превративший память в валюту, — прижимал к груди младенца.

Его белая рубашка пропиталась кровью. Пулевое ранение в живот — медленная, мучительная смерть. Но у него ещё было время. Совсем немного, но достаточно.

Девочка плакала. Тонкий, пронзительный крик, который прорезал гул оборудования и звуки взлома. Кершоу покачивал её неловко, судорожно — он никогда не умел обращаться с детьми. Его руки были созданы для кода и нейронных интерфейсов, а не для утешения.

— Тише, тише, — бормотал он, и голос его дрожал. — Всё будет хорошо. Обещаю.

Обещание, которое он не мог сдержать.

Дрожащими пальцами Кершоу потянулся к старой аудиопанели — архаичное устройство, которое он хранил здесь вопреки всем правилам корпоративной безопасности. Нажал кнопку. Из динамика полился звук — настолько тихий и хрупкий, что его почти заглушал рёв сирен.

Колыбельная.

Простая мелодия без слов. Женский голос, тёплый и немного надтреснутый, как старая виниловая пластинка. Песня из другого мира — из времени до «Мнемоса», до экономики памяти, до того, как люди начали продавать собственное прошлое по частям.

Плач стих. Младенец замер, прислушиваясь.

— Прости меня, Мара, — прошептал Кершоу, и слёзы потекли по его лицу, смешиваясь с кровью на губах. — Я украл у тебя выбор. Я сделал тебя оружием. Но пусть хотя бы эта часть будет настоящей…

Он повернулся к консоли нейроинтерфейса. Его пальцы забегали по голографической клавиатуре — движения точные, выверенные годами работы. Даже умирая, он оставался лучшим.

Кершоу запускал запрещённый протокол. Прямой перенос памяти — не записанной, не обработанной алгоритмами, а сырой, живой, пульсирующей эмоцией. Он переносил в сознание младенца фрагмент самого себя: эту мелодию, тепло рук, чувство защищённости. Ощущение, что кто-то рядом, что ты не одна. Первую в мире искусственную память, созданную не машиной, а человеком — вручную, от сердца к сердцу.

Энергия вспыхнула. Младенец вздрогнул и снова заплакал, но уже тише, словно во сне.

Взрыв сотряс лабораторию.

Одна из капсул в дальнем ряду разлетелась на куски. Осколки закалённого стекла посыпались дождём, звеня о металлический пол. Сквозь дымовую завесу ворвался спецотряд корпорации «Империум» — шестеро бойцов в чёрных бронекостюмах, лица скрыты за зеркальными визорами.

— Прекрати работу с консолью! Руки вверх! — проревел командир, его оружие было направлено на Кершоу.

Даниэль усмехнулся. Кровь окрасила его зубы.

— Вы опоздали.

Его пальцы уже летали над экстренной панелью. Красный код. Протокол «Забвение» — полное удаление цифровых следов. Все записи камер наблюдения, все логи доступа, все идентификаторы девочки в базах данных «Мнемоса» начали испаряться. Система пожирала собственную историю, стирая улики из цифрового пространства. Живые свидетели останутся — но их немного, и корпорация позаботится о них позже.

— Он запускает «Забвение»! — завопил один из бойцов, глядя на данные с консоли. — Приказ — нейтрализовать!

Выстрелы. Пули прошили стеклянную перегородку, но Кершоу уже двигался. Несмотря на рану, несмотря на кровопотерю, он рванулся к эвакуационному отсеку в дальнем углу центрального ядра. Прижимая Миру одной рукой к груди, другой он вырвал аварийную панель и открыл контейнер спасательной капсулы.

— Вы не заберёте её! — закричал он, голос сорвался на хрип. — Она — ключ! Вы не понимаете, что вы делаете!

Он уложил младенца в капсулу. Мира смотрела на него широко раскрытыми глазами — такими тёмными, что в них отражались мигающие огни лаборатории.

— Живи, — прошептал Кершоу. — И когда придёт время… вспомни.

Он ввёл координаты эвакуации — нижний технический тоннель, выход в старые коммуникации города, места, куда корпорация не дотянется. Его пальцы дрожали так сильно, что он едва попадал по кнопкам.

Последним, что он сделал — записал ещё один фрагмент памяти. Короткий, мгновенный, но настолько ёмкий, что он содержал в себе всю его надежду и отчаяние.

«Когда услышишь эту песню — вспомни меня».

Нажал «отправить».

Капсула закрылась с шипением герметизации. Система активировалась. Контейнер рванулся вниз по аварийной шахте — в темноту, в неизвестность, в будущее.

Даниэль Кершоу повернулся к спецотряду. Улыбнулся — последний акт вызова.

— Поздравляю. Вы потеряли всё.

Пули прошили его насквозь.

Камера наблюдения зафиксировала момент смерти.

Тело упало. Кровь растеклась по полу. Спецотряд бросился к консолям, пытаясь остановить зачистку данных, но было поздно. Система «Мнемоса» пожрала сама себя, оставив лишь пустые оболочки.

Запись оборвалась.

А затем — появился лишний кадр.

Не видеофайл. Не запись камеры. Это был глитч в коллективной нейросети — эхо памяти самого Кершоу, которое «Мнемос» не смог стереть. Фрагмент, записанный напрямую в ядро системы в момент смерти, как последний нейронный импульс. Система сохранила его автоматически, пометив как нулевой файл — антитело против собственного уничтожения.

На экране Даниэль Кершоу стоял живой. В темноте. Спустя семь часов после официальной смерти. Он разговаривал с кем-то — лицо собеседника скрывала тень — и передавал небольшую коробочку. Металлическую, размером с ладонь. Его губы шевелились, но звук пропал.

И он напевал. Ту самую песню.

Камера мигнула — и запись исчезла, словно её никогда не было.

Тишина.

В разрушенной лаборатории, среди дыма и обломков, к эвакуационной шахте подошла фигура. Женщина. Лицо скрыто капюшоном, черты размыты тенью и помехами камер наблюдения — словно сама реальность отказывалась её фиксировать.

Она остановилась у открытого люка, откуда ушла капсула. В её руке — маленькое устройство. Она коснулась экрана, и на нём появилась надпись:

ФРАГМЕНТ ПАМЯТИ №0. УТЕРЯННЫЙ.

Женщина склонилась над тоннелем, словно слушая эхо исчезнувшего контейнера. И негромко, почти неслышно, начала напевать.

Тот же мотив.

Простую мелодию без слов. Тёплую. Настоящую.

Систему «Мнемоса» зафиксировала звук. Каталогизировала. Заархивировала как утерянный фрагмент. Память, которая не должна существовать.

Но она существовала.

И двадцать лет спустя девушка по имени Мира будет слушать её каждую ночь, не зная почему. Не понимая, откуда эта песня. Не помня, что эта мелодия — единственный подарок человека, который умер, чтобы она жила.

Память, которую она ни за что не продаст.

И первая ниточка к паутине лжи, в которой она оказалась.