Эхо пустоты

Утро обрушилось на Майю ударом под дых: резкая, неумолимая тошнота скрючила ее на тонком матрасе. Обхватив живот руками, девушка пыталась подавить рвотный спазм. Но это была не просто болезнь. Знакомый ледяной ужас, холодный стальной клинок, пополз от живота к горлу, сжимая его. Рука сама метнулась к животу; Майя тщетно пыталась защитить от того, что уже пустило корни внутри. Этот признак резанул по памяти, слишком знакомый, слишком страшный.

Дешёвый пластиковый тест лежал на полу. Его Майя купила тайком у сонного ларечника. Две полоски. Синие; их синева напоминала ядовитые клыки нага¹. Приговор. Неоспоримая, удушающая реальность обрушилась на нее обвалом в тонну кирпичей. Майя отшвырнула пластиковую полоску, но образ уже въелся в мозг: эти две линии, что два года назад украли у нее всё. Теперь они вернулись. И невидимая кобра в ее животе уже подняла голову, готовая ужалить снова.

Два года назад. В памяти разверзлась пропасть: стыд, боль, липкий, удушающий страх. Тогда она была почти девчонкой, с распахнутыми наивными глазами, и так же смотрела на две роковые полоски. Диди, хозяйка этого ада, лишь скривила тонкие губы; лицо ее окаменело, застыло древней мурти² в заброшенном храме. Диди взяла за руку и повела – обречённого ягнёнка на заклание Кали³. В мрачную комнатушку за вонючим рыбным рынком. Врач, от которого несло потом, карболкой и дешёвым табаком, буркнул:

— Не дёргайся. Мигом.

Рвущая боль выжгла тогда не только крошечную жизнь – часть её души. Осталась пустота. Ледяная, зияющая. С тех пор она стала её тенью.

Но сейчас… сейчас все иначе. Впервые за долгие годы рабства что-то внутри нее взбунтовалось, яростно сопротивлялось. Майя чувствовала его. Не просто тяжесть внизу живота, не приступы дурноты – она ощущала трепет. Едва уловимое, но настойчивое биение. Чужое и одновременно свое до боли. Жизнь. Жизнь, которая могла бы стать настоящей. Не той суррогатной, которой она жила здесь; не жизнью, отданной за грязные деньги и мимолетные утехи. А жизни, которую можно было защитить. Нет, нужно было защитить. Той, за которую стоило вцепиться зубами, даже если весь мир ополчится против.

Страх никуда не исчез. Он все так же обвивал ее ледяными щупальцами. Но это был уже не страх физической боли: к ней Майя давно притерпелась. Научилась отключать сознание, превращалась в бесчувственную куклу. Нет, этот страх проникал глубже, в самую суть. Если она снова позволит этому случиться, если снова выскребут из нее эту искорку, она потеряет не просто ребенка. Потеряет последний осколок себя. Ту часть, что еще отчаянно кричала о праве называться человеком. Окончательно. Бесповоротно.

За тонкими, картонными стенами комнаты уже ревел Мумбаи. Крики торговцев финиками и чаем масала смешивались с дребезжанием старых автобусов. Яростная ругань рикш, визгливый смех уличных мальчишек, гоняющих тощую собаку. Иной мир. Мир, где дети рождались в домах, под защитой любящих рук. Где беременность была радостью, благословением. Желанная, подобно первому муссонному дождю после засухи. А не постыдной болезнью, не смертным приговором. Здесь, в этих стенах, это означало только одно – проблему. Проблему, которую Диди решала быстро, безжалостно, без тени сомнения.

Рядом на соседней койке глухо застонала во сне Лакшми. Одна из новеньких, еще не успевшая обрасти броней цинизма. Майя взглянула на ее юное, опухшее от слез лицо. И вдруг внутри что-то щелкнуло; натянутая струна лопнула с резким звуком. Это было не просто желание спасти себя и своего ребенка. Это была ярость. Звериная, слепая, готовая разорвать этот безжалостный конвейер боли. Решение выкристаллизовалось. Твердое, сродни алмазу. Неостановимое, как та жизнь, что пульсировала под ее сердцем. Она больше не будет молчаливой жертвой. Хватит.

___

¹ Наг – в индуистской мифологии божественное змееподобное существо, часто кобра.

² Мурти – в индуизме скульптурное или иное изображение божества, служащее объектом поклонения.

³ Кали – в индуизме грозная богиня-разрушительница невежества, защитница и освободительница.