Екатеринодарский излом

Верим мы: близка развязка

С чарами врага,

Упадёт с очей повязка

У России — да!

Зазвенит колоколами

Матушка Москва.

И войдут в неё рядами

Русские войска.

Александр Кривошеев

«Марш корниловцев»

1.

Весной и летом привольные степи меж Доном и Кубанью радуют людской глаз. То вспыхнут алые маки в седом колышущемся море ковыля, то отразят синь неба, подобно озерам с живой водой, заросшие льном низинки. Осенью разнотравье желтеет, вянет и вскоре топорщится старой платяной щеткой. Зимой череда сменяющих друг друга снеговых буранов да слякотных оттепелей и вовсе превращает цветущую благодать в облезлую, грязную овчину. Даже глянуть противно.

Возвращавшиеся в ранних февральских сумерках из разъезда казаки не понукали коней. Не было нужды. Умные животные и сами ощущали близость теплого овина и горячей болтушки, ускоряя рысь.

Пожилой седоусый урядник и откровенно зевающий рядом с ним атаманец-рядовой ничуть не переживали, что не повстречали ни красных, ни белых. На кой ляд надо, спрашивается?

А вот двое казачков помоложе перешептывались недовольными голосами. Горячая кровь требовала скачки, рукопашной сшибки, лихого азарта погони. Потому, заметив в бурых стеблях на склоне отлогого холма крадущуюся серую тень, один из парней приосанился и подхватил свисающую с запястья нагайку.

— Ух, знатный бирючина! Айда, Яшка, погоняем!

На строгий окрик старшего отмахнулся:

— Не боись, Кузьмич! Мы скоренько...

Урядник покачал головой, а атаманец только крякнул:

— Вот взгальной! До околицы не нагонишь — шкуру с задницы спущу.

Да кто его слушал?

Незаморенные дончаки стремительным намётом догоняли волка. От Яшкиного свиста крупный, серый с рыжиной, зверь мотнулся вправо, влево, потом пошел ровным махом. Оглянулся разок через плечо, а верховые уже зажали его в клещи, замахиваясь плётками.

Волчара не стал ждать обжигающего удара поперек спины. Он крутанулся на задних лапах, клацнул зубами у самого храпа наседающего справа коня. Жеребец шарахнулся вбок натуральным козлом, запрокидывая голову с прижатыми ушами. Парень бросил плеть и, чтобы не свалиться, ухватился за переднюю луку. Он успел заметить, как волк с кошачьей грацией взлетел на грудь второго казака.

— Тимоха! — трясущаяся рука не в раз нащупала рукоять шашки.

Но Тимофей уже ничего не слышал. Его застрявшее сапогом в стремени безжизненное тело волок в степь ополоумевший от ужаса конь.

Яшка остался один на один с хищником. Дончак храпел, плясал, приседая на задние ноги, и никак не хотел идти навстречу отсвечивающим зеленью глазам.

Тогда бирюк сделал первый шаг.

Вжикнула впустую острая сталь. Перепуганный казак посунулся за шашкой, а в этот миг блестящие клыки, казалось, лишь на миг прикоснулись к яремной жиле коня. Горячая кровь брызнула в лицо летящему кувырком человеку.

Выплевывая мокрый снег, Яков поднялся на карачки, пошарил по сторонам в поисках оружия. Не нашел. Бросил затравленный взгляд на хищника и обмер. Не было волка. Прямо перед ним расправлял плечи худощавый заморенный мужичонка годков, эдак, тридцати. Крупные хлопья снега таяли на голых руках и спине, глаза отсвечивали тусклой прозеленью, а тонкие губы на заросшем светлой щетиной лице кривились в противной усмешке.

От этой самой усмешки занялся дух казачий, сердце сжалось в ледышку, да и стало совсем.

Голый, зябко поводя плечами, подошел к ничком лежащему телу, потеребил Якова за плечо. Сказал тихонько:

— Эх, казачки, казачки, не на того вы нарвались...

И принялся сноровисто раздевать не успевший остыть труп.