Экстралайф

1. Вживление

Яркий свет хирургической лампы сжал зрачок в одну точку сингулярности, вокруг которой дребезжало голубое кольцо сверхновой.

— Доктор, у меня есть жена и дети.

— Не беспокойтесь, эту процедуру прошли миллионы людей.

— И вы тоже носите такой имплант?

— Конечно, как и все сотрудники. Сейчас вы почувствуете легкий холодок.

Тонкая игла скользнула в роговицу.

— Еще пару секунд, и чип будет на месте. Вот так.

Пациент хотел зажмуриться, закричать и убежать, но нечто внутри удерживало его неподвижно на белоснежном кресле.

Руки доктора в поскрипывающих перчатках медленно, но ловко вытащили иглу из глазницы. Доктор снял маску, под которой уже была заготовленная улыбка.

— Вот и все. К вечеру чип можно активировать через приложение. Ждите уведомления.

— Вы уж извините, что я начал на семью уповать...

— О, не стоит, мне вещи и похуже говорили: одни угрожали судебной расправой, другие клялись бросить наркотики в случае удачи. Разумеется, ни первого, ни второго пока не произошло. Эта процедура давно поставлена на поток.

Улыбка хирурга слегка дрогнула, медсестра сделала шаг вперед и улыбнулась.

— Мистер, позвольте я провожу вас до кассы.

Пациент проморгался и неторопливо встал, обернулся на доктора, чтобы кивком поблагодарить его, но тот смотрел в пол перед собой.

— С вас 4999.

— Погодите... А как же скидка?

— Сезонная акция предусмотрена только для новых клиентов. Может быть, у вас есть специальный купон?

— Купона у меня нет, — цокнул языком Диптих. Он бросил ладонь на платежный терминал и тут же отдернул руку, из-за чего платеж прошел не сразу. Пришлось снова прикладывать руку, на этот раз медленнее, отчего все его недовольство сковала неловкость.

— Могу я еще сделать для вас что-нибудь?

— Аэротакси до дома, не хочу промокнуть.

Диптих терпеть не мог дорожные заторы, а сейчас у него как раз нашелся повод отпраздновать день, когда он не умер. После внушительной суммы, отданной за вживление импланта прямо в кору мозга, ему было уже все равно: заплатить пару кредитов за метро или в сто раз больше за аэромашину.

Когда такси, вихляя среди электромагнитных коридоров, приступило к снижению, ветер качнул кабину, и грудь Диптиха пронзило тревожное жжение с левой стороны: несмотря на свой животный страх, он уловил краем сознания странные, но почему-то приятные мысли. Как же все-таки будет ужасно и замечательно, если он разобьется у порога собственного дома! Что скажет жена?

«Мой милый! Чертов таксопарк убил моего единственного и любимого мужа, как они посмели!» — в этом так много сострадания, несправедливости, вот он жестокий мир, посмотрите. Посмотрите, что он сделал с бедным Диптихом. Дети остались одни, а жена будет корить себя до конца жизни из-за того, что их последняя встреча закончилась ссорой. Разве не так устроен мир: люди живут, как натянутые струны, чтобы потом лопнуть – с немыслимым, громовым звоном, который больше никогда не повторится?

Она горевала бы о том, что, когда он стучался в ее разум, уставший и беззащитный, она — привычно погруженная в мелкие заботы, не уловила момент, когда все могла бы исправить одна ее простая и теплая улыбка. И горечь сжимала бы ей горло от мысли, что какой-нибудь пустяк вроде невыключенного света мог стать поводом для перепалки. Она бы поняла, как мало ценила Диптиха: как он подсовывал ей подушку под голову, когда она засыпала на диване перед телевизором, или как однажды незаметно поставил вазу с полевыми цветами, которую она даже не заметила. Или сделала вид, что не заметила? А может, ей вообще все равно? Может она вообще его ненави...

Но такси, к сожалению, мягко коснулось земли магнитными опорами.

— Ненавижу ветер, — пробурчал Диптих и и вышел на холодный влажный воздух собирающейся ночи.

2. Возвращение

Диптих тихо скользнул в дверной проем, с безупречной мягкостью захлопнув за собой деревянную резную дверь из красного тика, и грубо стащил друг об друга ботинки, запятнав их задники еще сильнее в уличной грязи. За много лет жизни в этом старом доме он уже знал наизусть, какие доски на полу скрипят, а какие еще пытаются сопротивляться времени. Заученным маневром он перепрыгивал с одного места на другое, чтобы не выдать своего «я». Но после очередного прыжка капли с его плаща градом посыпались на лакированный пол, и эхо от них уничтожило последние остатки тишины.

— Ди? Ди, это ты?

Ди молчал, и на поверхности его сознания не существовало четкого ответа, почему он не может разомкнуть губ. Капли дождя издавали характерный глуховатый звук, падая на натертый воском пол в хаотичной последовательности.

— Я знаю, что это ты.

— Поли... Прости.

— Я тут ждала тебя, чтобы спросить: помнишь ли ты, как много раз я тебя просила предупреждать, если ты задерживаешься?

— Я правда был очень занят, как только освободился с работы, я сразу...

— Твой эйчар сказала, что ты ушел ровно в 6. Ты время видел?

Диптих машинально глянул на электронное табло, которое многократно отражалось в зеркалах и лакированных поверхностях по всей гостиной.

— Почти девять. Диптих, если у тебя появилась другая женщина, просто скажи. Скажи и все, ладно? Я не вижу смысла в этом театре теней. Просто разведемся через пару лет, когда Тетра и Диптих подрастут.

— Поли, не говори так...

— Да брось, я же наоборот хочу как лучше для тебя. Знаешь, можешь даже больше не предупреждать меня. Теперь мне все равно. Делай что хочешь, с кем хочешь и когда хочешь. Я слишком устала постоянно напоминать тебе, что у нас на руках есть обручальные кольца.

— У меня была важная встреча с партнером.

— По сексу?

— По работе, Поли! Да что с тобой такое?!

— Ужин сам себе закажешь. Я на тебя ничего не брала, потому что сомневалась, что ты вообще когда-нибудь придешь.

Он подбежал к столу, где она сидела: Поли держала презрительную насмешку на лице и бокал красного в руке. Диптих так швырнул на стол свой телефон, что он с грохотом ударился в нескольких сантиметрах от ее локтя.

— Не разбуди Тетру.

— На. Проверяй!

— Не надо мне твой телефон, ты уже сто раз мог все удалить!

На этих словах экран загорелся и высветил уведомление от клиники, в которой сегодня был Диптих. «Ваш Экстралайф готов для синхронизации с VR-шлемом». Диптих испуганно выхватил телефон обратно, но Поли не шелохнулась и лишь с язвительной улыбкой произнесла:

— О, одна, видимо, уже тебе там написывает, дождаться не может.

— Будто только если я сдохну, тебе станет легче!

— Я сказала, не разбуди нашу дочь.

Диптих с громким топотом зашагал к своему кабинету, так дернув ручку двери, что та огрызнулась резким металлическим лязгом. На секунду задержавшись у порога, он обернулся к жене: она изучала свою саркастичную улыбку в искаженном отражении вина.

— Иди, иди. Тебя наверняка заждались твои виртуальные подружки, — не отрываясь от бокала процедила Поли.

Диптих хлопнул дверью так сильно, что звук еще несколько секунд гулял по всему дому глухим эхом. Он не злился. Или все же злился, но давно привык к своему коктейлю из фрустрации, обиды и непонимания. Это стало неощутимым, фоновым чувством, к которому тяжело привыкнуть, но Диптих в этом все же преуспел. Ему помогала лишь теплившаяся где-то в сердце, тлеющая искры надежды. Надежды на то, что сегодня все получится исправить.

3. Синхронизация

Диптих поспешно листал пользовательское соглашение, вздергивая большой палец уже в тридцатый или сороковой раз. Ему не хотелось вчитываться в эту бюрократическую ересь: от витиеватых постулатов всегда веяло чем-то тревожным. Диптих ведь в своем стремлении к счастью ничем не отличался от других, и бессилие перед юридическими жерновами потенциальных санкций подавляло его. Наконец в самом низу загорелась кнопка «Принять», и Диптих без задней мысли несколько раз постучал по ней подушечкой большого пальца.

На смартфоне мелькнула голубая полоса загрузки, и Диптих увидел долгожданное «Экстралайф готов к использованию». Он снова почувствовал легкий холодок где-то внутри черепа, похожий на холод во время вживления чипа, а нижнее веко левого глаза перестало его слушаться, подергиваясь и сокращаясь в нервном тике. Но все быстро прекратилось, и последующие мысли о нервном параличе, скорой помощи и растерянной Поли, которая точно не будет знать, что делать, если ее муж внезапно начнет агонизировать в конвульсиях, резко потеряли свою значимость.

И все же Диптих решил сегодня не запираться, к тому же Поли наверняка слышала, что ключ в кабинетной двери не проворачивался. «Она это оценит. Это будет наш первый шаг к сближению». Словно герой старых фильмов или детективных романов, Диптих снял реплику райского сада Босха, обнажив настенный сейф, и ввел комбинацию из трех цифр, которая была известна только ему. Сейф послушно приоткрылся, и Диптих аккуратно нырнул холодными ладонями в черноту.

«Поли, моя Поли. Как же мне достучаться до тебя? Неужели только если я умру, ты поймешь, что всегда ошибалась?»

Спустя мгновение, Диптих уже тонул в своем рабочем кресле, удерживая расслабленными кистями рук шлем виртуальной реальности. Какая-то часть внутри него уговаривала развести ладони в стороны, чтобы VR-шлем упал на пол и разбился, но он никогда не мог расслышать или даже рассмотреть мутный силуэт той фигуры, что которая уговаривала это сделать.

«Ладно», — сказал Диптих и буднично надел шлем на голову, как надевают шарф или головной убор. Взглядом он пролистал все доступные игры, фильмы по акции, эротические чаты, закрытые комнаты с игрой в мафию, правдой или действием, вплоть до вкладки +Pro.

«Обнаружен чип Экстралайф.

Начать модуляцию долговременной памяти?»

Диптих машинально моргнул напротив большого, белого и яркого «ДА».

«Модуляция запущена. Не выключайте ваш VR во избежание будущих ошибок».

«У меня и в настоящем их хватает», подумал Диптих и снова утонул в красной тисненой коже своего кресла.

«Время устанавливает свои порядки. Либо ты борешься с ветряными мельницами, оставляя куски души и печени на терниях в попытках контролировать неконтролируемое, либо просто расслабляешься и наблюдаешь за процессом». Диптих не любил ждать, и не хотел тратить впустую еще неизвестно сколько времени, но в этот раз все же выбрал второе. Он заметил, что где-то в глубине левой глазницы холод возвращался с новой силой, и мысли типа «так надо», «все будет хорошо», уже переставали справляться с нарастающей тревогой, а когда нижнее веко начало дергаться в неконтролируемых спазмах, Диптих понял, что уже не он борется со страхом, а страх борется с ним.

«Не снимайте и не выключайте VR-шлем во избежание будущих проблем».

Но проблем избежать не удавалось: следом за нижним веком начало подергиваться еще и верхнее, затем нервные тики перекинулись на всю левую сторону лица, и Диптих уже чувствовал, как мышцы его шеи натягиваются под пульсирующей артерией. Человек с надетым VR-шлемом пытался усесться поудобнее, но прилипшая от пота одежда лишь усиливала нарастающую панику.

«Что-то не так».

Тики переросли в интенсивные конвульсии, Диптих попытался смахнуть шлем с головы, но руки уже не слушались, они были как натянутые струны — казалось бы, еще одно малейшее движение, и трицепсы лопнут как раздавленная ягода брусники. Шум в ушах гудел все громче, белый интерфейс начал постепенно заплывать голубыми фотоэффектами. Диптих пытался прочесть какое-то уведомление об ошибке, но пелена синевы накрывала собой слова и буквы, и через мгновение весь мир внезапно канул в бездну.

«Я умираю»

Диптих лежал на спине в абсолютной тьме. Теперь он чувствовал лишь безмятежность, но не потому что смог взять под контроль животный страх смерти: в этом мире смерти не было, равно как и страданий, тревоги и, наверное, даже самого Диптиха. Сплошная пустота. Казалось, Диптих мог еще несколько часов изучать это странное чувство безмятежной пустоты, пока не увидел группу калейдоскопичных ярких треугольников, которые неслись прямо на него.

Равносторонние неоновые арки сходились центром к Диптиху, и после каждой фигуры пространство наполнял доплеровский искаженный рев. Цветных фигур становилось все больше, и когда эти стремительные рывки слились в единый оглушительный гул, Диптих очнулся у себя в комнате. На нем не было шлема; за окном сияло солнце, а дверном проеме стояла Тетра и стучала обеими ладошками о косяк, не решаясь зайти внутрь.

— Папа, ты сделаешь мне сэндвич с арахисовым маслом? Только без малинового джема...

Заполняющая синева еще застилала центр зрения Диптиха, и он растерянно пытался проморгаться, чтобы рассмотреть плывущие лица собственной дочери, которые постепенно собирались в единый лик.

— Почему... Почему без джема?, — растерянный отец пытался прийти в себя.

— Я же много раз тебе уже рассказывала: там косточки! Я ненавижу, когда что-то хрустит на зубах...

И тут «папа» вспомнил, что Тетра действительно много раз жаловалась на косточки малинового джема, просто Диптих почему-то постоянно забывал об этом.

— Пап, так сделаешь или нет? У меня скоро школа!

Диптих выплыл из своего кресла, пытаясь скрыть от дочери шатающуюся походку. Несмотря на раннее утро, дом уже пронизывали теплые лезвия света, в котором беспорядочно резвились частички пыли. Это ощущение раннего, теплого, яркого утра слегка повысило настроение Диптиха, он ловко схватил свою дочь под мышки, и они с радостным гоготом спустились вниз по лестнице.

— Ай, щекотно!

— А где твоя мама, кстати?

— Она, кстати, еще и твоя жена.

— Э-э-э, тебе сколько лет вообще?, — опешил от дерзости Диптих, и погрузил столовый нож в банку с джемом.

— Мама куда-то ушла. Она часто куда-то уходит в последнее время. От тебя подальше. Ведь ты настолько жалок, что даже не можешь запомнить не делать мне сэндвич с джемом.

Диптих замер.

— Тетра, прости, я снова перепутал банки... — он помотал головой, пытаясь сфокусироваться. — Синичка, тебе не кажется это... немного странным, так говорить со своим папой?

— Что странного в том, что у меня отец — пустое место? — хмыкнула девочка, и уже в этот миг ее голос стал несколько грубее. — Ты никогда не уделяешь нам время, всегда в своем кабинете. Даже сейчас ты не с нами, правда же?

У Диптиха непроизвольно вырвался стон: пол вдруг провалился сантиметров на десять, свет заискрился вспышками, а стены кухни стали сдвигаться, делаясь то уже, то шире. Все здание как будто начало дышать, а Тетра — или то, что казалось ею, — глядела на отца со взрослой издевкой.

— Мы просто все поняли, каким бездушным, эгоистичным, жалким ты стал, — голос Тетры становился все более металлическим. — Не можешь накормить даже собственную дочь без ошибок в своей VR-игре. Что уж говорить про реальность, если там ты как муж и отец — никчемное ничтожество? Лучше бы ты сдох, и мама нашла нам нового папу, а не такого урода, как ты.

В этот миг пространство под ногами Диптиха дернулось, будто кто-то ударил в гигантскую пружину под полом. Стены кухни стали напоминать рябь на поверхности грязного пруда. Знакомая мебель заходила ходуном, превращаясь в полупрозрачные призраки предметов, на которых бежали полигональные сетки и мерцающие пиксели.

Сверху раздался какой-то треск, и солнечные блики разлетелись на тысячи ярких осколков, осыпая напуганные глаза Диптиха разбитым стеклом. Вместо дочери в воздухе остался подергивающийся силуэт, и на лице сломанной голограммы мутным пятном проступала расплывчатая надпись:

«Ошибка....Сбой сеанса… Переподключение…»

— Я... Я во сне?..

Мир осел, как декорации из дешевого театра, рассыпался в неравномерно мигающие воксели. Голова Диптиха закружилась, и он понял, что падает в эту исчезающую пустоту, сквозь которую пробивались обрывки непонятных звуков и искаженных голосов. Через секунду он уже видел главное меню VR-шлема и слышал чей-то голос снаружи. Диптих снял шлем и снова увидел собственную дочь.

— Пап, у тебя опять синяки под глазами...

— Потому что я опять всю ночь работал.

— Угу. Сделаешь мне сэндвич с арахисовым маслом? Только без...

— ...малинового джема?..

— Папа, неужели ты наконец запомнил?!

4. Границы дозволенного

Здание «Эховерса» ничем не выделялось на фоне окружающего кластера башен: самый обычный небоскреб на восемьдесят один этаж. Трудно было поверить, что монополист VR‑рынка не выбрал себе бруталистскую крепость или хотя бы футуристический хайтек‑павильон. Вместо этого — привычный офис с белыми стенами, где люди в строгих костюмах отсиживают смену до шести. Но сейчас стоял полдень, и коридоры постепенно заполнялись «белыми воротничками»: они с одинаковой скоростью выстраивались к лифтам, чтобы спуститься на минус первый этаж — в столовую. Среди них смиренно ждал своего лифта и Диптих.

В столовой теперь было шумно, с тех пор как несколько отделов перевели с удаленной работы обратно в офис. Диптих в такие моменты любил сесть отдельно от всех, быстро поглотить свой обед и уйти обратно на рабочее место. Он осторожно взял креветочный салат, картофельное пюре и шницель, уже четырежды подумав, что снова сделал не тот выбор, ведь пройди он на пару шагов дальше, то ему бы достались свиные ребра-барбекю с жареным рисом, но очередь позади как будто постоянно давила на него и не давала времени определиться.

Он подошел к своему излюбленному месту, небольшому столику на две персоны, скинул деловую сумку на стул, который был напротив, но как только поднес вилкой еду ко рту, кто-то очень грузный взял сумку Диптиха и поставил на пол рядом с ним, после чего небрежно бросил свой поднос на свободную часть стола. Диптих поднял глаза с яркого принта на груди человека, и увидел квадратное лицо, над которым топорщились черные кудри.

— Вы только посмотрите, какие люди. Ди, ну что ты там, рассказывай, как жена, как дети?

— Сколько мы не виделись?

— Месяцев десять? За это время руководству стало понятно, что архитектуру такой штуки не сваять.

— Ты про Эхо-чип?

— Ну да. Я слышал, что он уже поступил в продажу. Ставил себе?

Диптих отрицательно помахал головой с полным ртом воды.

— Да не лги мне, я же тебя как облупленного знаю.

— Восемь лет свиданий в столовой не прошли даром. Да, я его себе поставил, и знаешь что? Даже скидку не дали как сотруднику корпорации, жадные...

— Тс-с-с, ты с ума сошел, что ли? — черные кудри аж затряслись от неожиданности, взгляд рефлекторно рванулся к камерам наблюдения.

Диптих взял паузу, чтобы договорить в уме все ругательства, которые он хотел сказать, и наконец продолжил.

— Лептон, а ты? Ставил себе чип?

— Я не хотел, но мне как разработчику пришлось.

— «Пришлось»?

Лептон ткнул пальцем в принт на своей футболке «Ctrl + Alt + Del от реальности не работает».

– Моя жизнь, да и твоя, Ди, это просто песочница с кучей неписаных, но обязательных микроконтрактов. Если я люблю свою работу, я должен чем-то жертвовать… Кстати, я случайно не рассказывал тебе о новых правилах в отделе разработки?

Лептон жадно глотнул лимонад, достал оттуда вилкой кусочек льда и разгрыз его.

— Теперь все, кто там работает, должны тестировать свои гениальные изобретения на себе. Это идея начальства, чтобы как можно скорее выводить новые устройства на рынок: «Вероятность брака и ошибок сильно снизится, если разработчики будут нести ответственность перед потребителем своим здоровьем». Ну, они не сказали об этом напрямую, но явно имели что-то такое в виду. Как тебе сам чип, кстати?

— Не знаю даже, — Диптих отложил вилку с наколотой креветкой. — Я, кажется, чуть не сдох.

— Передам в контроль качества, — хмыкнул Лептон.

— Нет, я серьезно. Первое время я даже не понимал, что нахожусь в симуляции.

— Знаешь, твой отзыв звучит скорее как реклама. У меня все было иначе.

— Иначе?

— Ну, я позвонил своей подружке, задал ей много неудобных вопросов, получил много неудобных ответов. Знаешь, чем отличаются псевдо-люди из VR и настоящие? Реальные люди молчат, когда нужно говорить, а вот симулированные боты делают все наоборот. Виртуальная реальность как бы становится даже честнее... реальней, что ли.

— А отдел этики в курсе?

— Они первыми и выскочили из штанов, чтобы все одобрить. Эхо-чип дает человеку безопасную территорию, где можно играться с различными сценариями поведения.

— Или прогонять по кругу все разговоры, из-за которых ты от стыда вздрагиваешь перед сном, потому что какому-то козлу надо было ответить по-другому.

— Либо помог кому-нибудь, и потом смотришь, сколько его друзей просят, уже даже без пожалуйста, забрать их в воскресенье утром из аэропорта.

— Да уж, я запомнил, что мне нужно держаться подальше от малинового джема.

— В смысле?

— В смысле, и человека даже убить можно.

— Не человека, а VR-бота. А так, да, хоть в мясорубке все жилы крути на здоровье.

— Э-э-э.

— Ты лучше представь, как снизится насилие, если позволять ему происходить с копиями живых людей, а не реальными. Мы же играем в жестокие игры с убийствами, расчленениями и прочим, просто вместо очередного врага тут будет человек, которого ты знаешь.

Лептон доел последние ломтики картофеля фри и, довольный, подмигнул Диптиху. У того же тарелка оставалась почти полной, а до конца обеденного перерыва оставалось лишь четыре минуты. На ходу Диптих попытался спрятать в бумажные полотенца пару бананов из фруктовой корзины, но оказалось, что, как назло, сегодня были включены биотурникеты. К лифту уже выстроилась небольшая очередь — люди с плохо скрываемым любопытством наблюдали, как Диптих, будто провинившийся школьник, выворачивает карманы перед охранником. Лептон одним из первых зашел в кабину лифта, перехватил взгляд своего коллеги, и задержал глаза, чтобы улыбнуться и сочувственно пожать плечами.

5. Слабое взаимодействие

Лифтовая клетка в первые годы службы корпорации стягивала грудь Лептона, вызывая приступы панической слабости. Все изменилось, когда он разработал микрочип, стирающий из памяти даже тень клаустрофобии, — за это изобретение его сразу повысили до старшего разработчика. Теперь, поднимаясь в стеклянном омнилифте, Лептон держал на лице то самое фирменное выражение — еще не улыбка, но уже «обещание улыбки вместо животного ужаса», как любили писать копирайтеры в рекламных проспектах.

Это была кабина в лучших традициях футуристичного дизайна: белые стены, теплый свет от кнопок лифта и редкие черные панели без каких-либо зеркал, чтобы не множить толпу надвое. Лептон ехал на предпоследний этаж, наблюдая за тем, как людей в лифте становится все меньше и меньше. Каждый раз, когда он выходил один на своем этаже, он испытывал гордость, лишний раз вспоминая, что возглавлял целый отдел. Правда,с одним маленьким условием: никто не должен был знать, что именно он — глава отдела.

– Ну что?

– Я поел.

– Хватит, я не про это. Как там А38?

Лептон глубоко вдохнул носом озонированный воздух, неспеша сел за рабочий модуль и вставил нагрудную ключ-карту в отверстие в столе, чтобы семь мониторов на массивных кронштейнах оросили белым светом голубоватый полу-сумрак рабочего помещения. От яркого света лицо Лептона постарело, и на это обратил внимание коллега, который все еще сверлил его вопрошающим взглядом.

– Ты издеваешься? И поставь наконец темную тему.

– Он сказал, что он чуть не сдох.

– Ты серьезно сейчас? То есть, он серьезно это сказал?

– Прямая цитата. Но, полагаю, он шутил. Наверное.

– Я сейчас уволюсь.

– Послушай-ка, я не стал у А38 ничего уточнять, этим должны заниматься социальные инженеры, а не программные.

– Ты сам подписывал соглашение о неразглашении, даже мозголазы не должны ничего знать.

– А38 не понял, когда запустилась эхо-симуляция.

– Это довольно серьезно.

– Ты сможешь понять, как отслеживать момент перехода?

– Да, но проблема в том, что если ты засыпающему скажешь, что он заснул, он тут же проснется.

Лептон постучал по столу краем своей ключкарты и задумался. Его напарник не выдержал новой паузы и продолжил.

– Я отсматривал на выходных футажи F22. Знаешь, что она там вытворяет?

– Мне плевать, наша с тобой задача отслеживать технические проблемы, а не моральные.

– Она убивает...

– Людей? — не выдержал Лептон и повысил голос. — Как же так! Только не это! Наш проект обречен! — Лептон хлопнул в ладоши и закатил глаза.

– Ты думаешь, что это смешно? Она в течении девятнадцати дней, каждый вечер убивала своего соседа самыми изощренными способами.

– Не знал, что ты записался в полицию нравов. Если ты создаешь площадку, где люди могут делать что угодно, то... ты, конечно, не поверишь, они будут делать что угодно.

– Но она психиатр!

– Для нас она не психиатр, для нас она F22, Кварк!

Кварк испуганно оглянулся.

– Сегодня кроме нас здесь никого нет, — тихо процедил Лептон.

– Почему?

– Потому что мне надо обсудить с тобой кое-что очень важное.

Кварк не понимал, что происходит, и стал инстинктивно выцеплять взглядом путь к выходу.

– Хочешь убежать, Кварк?

– А что, ринешься догонять?

– Нет, за 24 года работы в Эховерсе я отъел себе брюхо.

Они обменялись формальным смешком, Лептон поправил жирные кудри и продолжил, сменив свой тон на вкрадчиво-серьезный.

– Никто не должен знать о существовании А38. Ты спишешь его, и все будут думать, что его шлем утилизирован, но мы с тобой продолжим за ним наблюдение.

– Футажи отсматривать?

– Конечно, причем каждый. Сейчас А38 является наивысшим приоритетом.

– Но к чему такая секретность?

– Если начальство обнаружит критический баг, наш с тобой проект будет свернут. А так мы попросту поправим его слегка по серой схеме.

Кварк опустил глаза, поняв, куда его втягивают.

– Лучше бы я убежал.

– Возможно, тебе потом некуда было бы возвращаться. Если то, что А38 сказал, окажется правдой, у нас могут быть большие проблемы, и инженерный штат снова сократят.

– Лептон, ты намекаешь на меня?

– Я не намекаю, я говорю тебе об этом напрямую.

– Стой, а что я с этого получу? Думаешь мне делают мало предложений по работе?

– Если мы успешно сдадим проект, ты получишь мою должность.

– А ты, получается, метишь...

– Все верно — в совет.

На этих словах Кварка отвлекло уведомление в верхнем правом углу центрального монитора: «Субъект А38. Новая запись расшифрована и готова к чтению».

6. Сильное взаимодействие

— Я просто хочу понять...

Диптих выдержал долгую паузу, будто он и сам не знал, где расположено белое пятно в его голове. Он отшатнулся от кухонного стола и взглянул на свой бокал вина: с поверхности на него смотрело тусклое отражение перевернутого вверх ногами Диптиха. Отражение выглядело слегка измученным, глаза выдавливали жалобный прищур, и без того тонкие губы поджались еще сильнее. Диптих расслабил мышцы лица, как наказывал ему психотерапевт, и вновь попытался продолжить свою речь, но все было тщетно. То, что он пытался сказать, вертелось на языке.. Нечто знакомое, столь желанное и столь же почему-то недоступное.

«Сострадание»? Нет, слишком холодно. Хочется сказать «ненависть», но как будто сюда подходит лишь оболочка этого слова... «Нехватка внимания»? Может быть, но все же не то. А может...»

— Ты хочешь узнать, люблю ли я тебя, Диптих?

«Да, точно. Это «любовь!», но как она узнала? Как она это поняла? Как?»

— Да, я хочу это знать…

— Но, почему ты задаешь этот вопрос, когда сам больше не любишь меня? — Поли доброжелательно улыбнулась и вытерла салфеткой помаду, которая осталась на стекле после элегантного глотка кремана.

— Что? — волна тревоги захлестнула Диптиха. Несмотря на все наставления психотерапевта поочередно расслаблять мышцы, страх обвивал цепями сознание и тело своего хозяина. Диптих сглотнул комок в горле и медленно поставил бокал на барную стойку.

—Ты не любишь меня, просто скажи это.

— Почему? Почему ты так решила?

— Давай уже наконец признаемся друг другу...

— Нет, я не хочу это слышать. Нам не нужно ни в чем признаваться друг другу.

— Но ты же сам только что просил меня признаться в любви к тебе.

— Поли, давай... Давай просто придумаем что-нибудь, я прошу тебя.

— Просто скажи правду. Произнеси это вслух. Признайся уже себе в этом наконец, ведь мне уже давно все понятно.

— Поли, прошу тебя!

Диптих отстранился и сделал шаг назад, сойдя с белого ковра на лакированный пол. Комнату пронзил острый скрип, будто доска была готова проломиться.

— Диптих, дорогой мой муж. Скажи мне. Ты любишь меня?

Но Диптих и в самом деле не знал, что сказать. Он впервые ощутил себя совершенно беспомощным, пойманным врасплох чужой жестокой правдой. Никогда прежде он не задавался этим вопросом — никогда не пытался понять, что именно чувствовал сам. Все годы их брака он жил отражением ее эмоций, тревожно и напряженно следил за тем, что испытывала Поли и как менялась мимика ее лица, когда Диптих находился рядом, но его собственные чувства оставались для него туманными, скрытыми за непроницаемой завесой. Теперь эта завеса рухнула, и Диптих с ужасом осознал, что не знает самого себя — словно всю жизнь он провел в тени чужих эмоций и только теперь впервые оказался на свету, растерянный и совершенно одинокий.

— Диптих, почему ты молчишь?

— Потому что я первый задал тебе вопрос.

— Боже, ну это же просто детский сад! Ди, милый, ну согласись, что это очень сложно — любить человека, который не любит тебя.

— Откуда ты знаешь, что я тебя не люблю? Ты же не можешь залезть в мою голову.

— Мне ничего уметь не нужно, оно и так все на виду: если бы у тебя были ко мне чувства, ты бы уже давно в них признался.

Волны тревоги сменились паническим штормом. Он чувствовал, будто сидит на препаратном стекле под микроскопом, будто Поли откуда-то узнала о нем больше, чем он сам о себе когда-либо знал. Комок страха с каждым разом глотать было сложнее, на лбу выступил липкий пот, который нельзя было чем-то промокнуть, потому что «Поли сразу все поймет», хотя складывалось ощущение, что она знает не просто все, что известно ему, но и гораздо больше.

— А знаешь, я и не сомневалась, что ты не сможешь сказать правду. Диптих, ты редкостное ничтожество, не способное ответить на вопрос, который сам же мне и решил задать.

Все наконец обрело свою истинную форму: вот она — Поли, настоящая, без остатка. Раньше она могла насмехаться, злиться, кричать обидные слова, но сейчас, впервые, Диптих ощутил ледяное присутствие ненависти, вырезанной на её лице, как роковой приговор. И именно в этот миг все стало необратимо.

— Я вышла замуж за половую тряпку, но знаешь, половая тряпка в теории будет полезней тебя, ведь тобой даже не сделаешь уборку.

— Прекрати, не говори так про меня!

— А то что? Топнешь ножкой как всегда и закроешься в своем кабинете мастурбировать? У нас секса не было уже больше года, я устала выбрасывать за тобой слипшиеся салфетки из мусорного ведра.

Взор Диптиха резко стал мутнеть, губы начали подрагивать — он не хотел плакать перед Поли, но чем сильнее он сопротивлялся, тем невыносимее становилось давление, тем яростнее дрожал его подбородок.

— Раз ты молчишь, Ди, я продолжу. Ты должен кое-что знать.

Поли медленно выпрямилась, вскинув подбородок чуть выше обычного. На ее лице заиграла кривая, злая усмешка — губы дрогнули в уголках, брови чуть приподнялись, взгляд стал тяжелым и пронзительным, как у человека, которому больше нечего терять. В этих глазах теперь светилось не только презрение, но и жгучая, откровенная ненависть, давно копившаяся где-то глубоко внутри всех их разговоров, ссор и примирений.

Словно на сцене, Поли смаковала эту новую роль: она медленно перевела взгляд на Диптиха, позволяя ему прочесть все, что накопилось за годы, — скуку, злобу, горькую насмешку. Ее голос был ровным, почти холодным, но в каждой интонации сквозила издевка. И тогда, не отводя взгляда, Поли произнесла:

— Я ухожу от тебя. Я встретила другого мужчину.

Последние слова прозвучали так четко и безжалостно, что казалось, сама реальность треснула и разлетелась на острые осколки, навсегда отделив прошлое от будущего.

У Диптиха не было сил на еще одну, внутреннюю битву, и слезы заструились по его щекам, будто вся накопленная за годы беспомощность и отчаяние вдруг хлынули наружу.

— Я же говорю, тряпка. Это ведь я должна тут плакать, как самая настоящая жертва обстоятельств, но у меня всегда хватало сил держаться. До этого момента. Диптих, ты должен кое-что знать.

Диптих слышал голос Поли, но больше не воспринимал слов — они превращались в обжигающий поток, который пронзал его насквозь, разрушая последние стены, столько лет оборонявшие его от собственной ярости и отчаяния. В этот миг внутри него словно лопнула какая-то невидимая нить — последнее, что удерживало его от признания себе, насколько поломан, потерян, беспомощен он был.

С глухим, животным криком Диптих бросился на жену, его разум уже не успевал за телом, он больше не думал — он действовал. Они сцепились в бессмысленной, отчаянной борьбе, тело против тела, ярость против отчаяния. В какой-то момент его пальцы нащупали стакан на столе — тяжелый, холодный. Он схватил его и изо всех сил ударил о лицо Поли. Стекло раскололось с тошнотворным звоном, прорезав щеку и бровь, кровь мгновенно залила ей лицо.

Поли начала упрашивать его остановиться — её голос, полный ужаса, звучал всё слабее и беспомощнее, но Диптих не мог, даже если бы сам захотел этого. Он словно провалился в пучину ярости, где существовало лишь желание уничтожить то, что причинило ему столько боли. Разбитым основанием стакана он продолжал наносить удары, снова и снова, с болезненной методичностью, чувствуя, как сопротивление тела Поли становится все слабее, как исчезает голос, превращаясь сначала в стон, а потом в жуткие хрипящие звуки.

Ее лицо уже нельзя было узнать: вместо него оставалось кровавое месиво, кожа щек и губы были разорваны и иссечены, глаза провалились в черные щели, наполненные венозной кровью и стеклянными осколками. Но Диптих продолжал наносить удары, словно в отчаянной попытке заглушить собственный страх от поворота не на ту тропу. Он не знал, жива ли еще Поли или то, чем она когда-то была, но удары не прекратились, пока зазубренное основание стакана не треснуло об оголенные кости челюстей.

Диптих тихо зашел в свой кабинет, медленно снял реплику райского сада, чтобы снова погрузить руки во тьму сейфа. Израненной рукой он достал револьвер и сел в кресло. Он просидел в тишине пару минут, его неморгающие дрожащие веки нависали над стеклянным взглядом, устремленным в одну точку. Вдовец приставил револьвер к виску, не особо колебаясь, нажал на курок и растворился во тьме. Тьме, прорезанной холодным, равнодушным свечением системного сообщения:

**ОШИБКА СИМУЛЯЦИИ.

Сеанс прерван. Требуется перезапуск.

Диптих резко расправил спазмированные легкие, будто вынырнул со дна Марианской впадины: его тело покрывала липкая испарина, перед глазами пульсировали голубые символы виртуального пространства. Он беззвучно открыл рот, пытаясь закричать, но из горла вырвался лишь сиплый, сдавленный стон. Его разум еще не мог до конца прижиться в этой реальности.

«Неужели я способен пойти на такую жестокость? Неужели я такой монстр? Или это все было продуктом цифровых импульсов? Это ведь просто симуляция. Просто игра. И как я снова упустил момент, когда провалился в нее? Надо вырвать имплант из своей головы».

Когда Диптих вышел из кабинета, Поли смотрела какой-то семейный мультфильм в обнимку с дочерью на большом уютном диване из коричневого вельвета, расположенного в центре просторной гостиной. Супруги не разговаривали друг с другом уже несколько дней, но за последние годы подобные вещи стали семейной традицией. Поли нарочно сделала вид, что не слышит, как Диптих пытается подкрасться сзади по скрипучему полу. Скрип медленно приближался к Поли, и она очень хотела обернуться, но не делала этого, боясь провалить свой экзамен по принятию одиночества. Она вдруг почувствовала знакомый парфюм, а затем и теплое дыхание своего мужа. Внутри нее нарастала тревога, которую оборвала одна короткая фраза.

— Поли, я люблю тебя.

Она растерянно обернулась и по привычке слегка отстранилась, но Диптих будто стоял на своем, и спокойно положил свою руку на ее плечо. Поли с большим трудом вышла из замешательства, но накрыла своей ладонью его целую, не израненную об осколки и стекла руку. Она смущенно улыбнулась, на секунду заглянув в глаза Диптиха, и повернулась обратно к телевизору.

7. Работа над ошибками

— Н-н... н... нет. Я не могу ждать так долго.

— Мистер, мы делаем для вас все, что в наших силах. Если появится окно, мы обязательно с вами свяжемся.

— Я готов заплатить в два, нет, в т-т-три раза больше.

— Мистер, мы делаем для вас все возможное...

— Хватит! Я уже пятнадцать минут выслушиваю это дерьмо!

По белому фойе прокатилось приглушенное эхо, собирая внимание окружающих зевак. Раздраженный мужчина поймал осуждающие взгляды и, чтобы больше не привлекать к себе такого внимания, наклонился через стойку ресепшена так, что администратор немного отшатнулся. Безумный клиент прошипел:

— Вы это дерьмо засунули в мою голову, вы его оттуда и доставайте.

— Не могли бы вы, пожалуйста, успоко...

— Мне плохо, как вы не можете понять?

— Вам нужна помощь? Мы можем вызвать для вас скорую.

— Д-Д-ДА ПОШЛИ В-ВЫ!

Стоявший у входа охранник уже направился к дебоширу, но тот быстро отступил, понизив голос:

— И ты тоже пошёл к чёрту! Не трогай меня, я сам уйду.

Диптих стоял в очереди следующим и уже заранее знал ответ:

— Я так понимаю, сегодня мне тоже не удастся попасть к врачу?
— Нет, но мы можем записать вас на ближайшую дату. Прием будет... через двадцать восемь дней.
— Я всё-таки сотрудник Эховерса. Вы ведь понимаете, что это очень долго? — осторожно спросил Диптих, оглянувшись на охранника, который уже внимательно следил за ним.

— Мистер, мы делаем всё возможное. Если появится окно…
— Да, я это уже слышал, спасибо. Запишите меня.

Диптих направился к служебному лифту, мысленно спрашивая себя, стоило ли благодарить за такое вопиющее пренебрежение нуждами сотрудника корпорации. Он помнил, что его статус не давал дополнительных привилегий, и пытался отогнать навязчивые мысли, которые, словно могильные черви, упорно лезли в его сознание. Проблема заключалась в том, что, как бы покойник ни сопротивлялся, черви рано или поздно все равно достигнут его черепной коробки.

«Неужели я способен на такую жестокость? Неужели я монстр? Или всё это лишь цифровая иллюзия?. И как я мог упустить тогда момент погружения? Нужно дождаться экстракции чипа — и всё наладится. У меня и у Поли. У нас».

Двери лифта раскрылись. Внутри стоял Лептон. Он вежливо поприветствовал Диптиха, и они молча поднялись вверх, каждый на свой этаж. Казалось, оба хотели заговорить, но какая-то невидимая стена мешала начать разговор. Когда А38 вышел, Лептон отправился в свой офис, как всегда, в гордом одиночестве. И как всегда его уже ждал Кварк.

— Лептон, ты должен это знать!

— Я уже всё знаю.

— Нет, ты должен это увидеть!

— Я уже всё видел.

— Каждый пятый даже не замечает, как проваливается в симуляцию. Будто засыпает и погружается в кошмары. Ты же видел, как А38…

— Я уже сказал: видел. Люди и без наших имплантов видят кошмары.

— Нет, Лептон, это конец.

— Разве что твоей карьере.

Кварк замер: никогда прежде он не получал таких холодных сигналов от коллеги.

— Чип здесь ни при чём. Вся проблема в софте. А знаешь, кто его писал?

— Мы.

— Ты, Кварк. Именно ты отвечал за проблемную часть. Но можешь осыпать меня благодарностями — начальство ничего не узнает. Я все исправил. Я всегда все исправляю, ты же знаешь.

— И цепочное кодирование прото-альфа волн префронтальной коры?

— Это я сделал в первую очередь. Ну так что?

— Что?

— Волшебное слово?

— Спасибо, Лептон, — неуверенно пробормотал Кварк.

— Пожалуй, это самая неблагодарная благодарность в моей жизни. Если не веришь — проверь логи, прямо сейчас.

Чем дольше Кварк копался в апдейтах программного обеспечения, тем сильнее убеждался в правоте Лептона: код пестрил грубыми ошибками. Из-за них каждый пятый носитель экспериментальных чипов не замечал погружения в симуляцию и начинал путать собственные воспоминания. В результате близкие и знакомые порой казались пользователю чужими, пугающими и агрессивными. Кварк понял: его судьба оказалась в полной зависимости от человека, который сейчас спокойно разглядывал трёхмерные проекции на экране и задумчиво накручивал сальные кудри на указательный палец.

«Кстати, — услышал он голос Лептона и вздрогнул, — Не забудь протестировать новую прошивку. Мне хватило и текущих заявок на экстракцию. Пришлось договариваться в обход начальства, чтобы отложить извлечение прототипов. Мне проблемы ни к чему».

8. Экстралайф

— У меня ощущение, что я снова на нашем первом свидании…

— Разве это плохо?

— Ну, — Поли сделала паузу, слегка улыбаясь уголком губ, — в этом есть немного романтики.

— Немного?

— Ди, ты уже начинаешь устраивать мне допрос.

— Прости.

— Нет, это ты меня прости. Я думала, что между нами расстояние в миллионы миль, и его уже ничто не сократит. Но…

— Но?

— Ты опять торопишь события, Ди, — мягко упрекнула она. — Я хочу сказать, что стоило мне только попробовать твое жаркое, то самое, которое мы не ели уже…

— Два года.

— Два года… — эхом подтвердила Поли, чуть теплее, чуть тише. — И я поняла, сколько тепла все еще осталось между нами. Просто ни ты, ни я не хотели подкладывать в огонь новых дров. Это и моя вина тоже. Спасибо тебе, Диптих.

— За жаркое? — улыбка Ди была полна той легкой иронии, за которой пряталась искренняя нежность.

— И за него тоже, — смущенно промычала Поли, опустив взгляд в тарелку.

Повисла хрупкая тишина, едва ощутимая, как тончайшее стекло бокалов, из которого они пили кроваво-красное вино.

— Ди, прежде чем я окончательно потеряю голову и начну признаваться тебе в любви, я должна ответить на один вопрос. Он важен настолько, что мне страшно от того, что ты можешь сказать неправду.

Диптих осторожно поставил бокал на стол. Если бы не мягкая ткань скатерти, звон стекла наверняка выдал бы его напряжение. Он боялся одного единственного вопроса — того, за которым пряталась тайна, не облекаемая в слова, тайна, способная разрушить все. Но настоящую панику в нем пробуждала сама мысль о том, что Поли могла хоть отдаленно догадаться о его роковом секрете.

— Ты случайно не знаешь, когда Тетра вернется домой?

— Вот вечно ты надо мной издеваешься, Поли.

— Просто признай, что в этот раз тебе понравилось!

— Ну ты даешь, — облегченно улыбнулся Диптих. — Она завтра утром к десяти будет дома.

— Когда я была маленькой, родители меня никуда не пускали, тем более в походы на природу.

Поли допила бокал и, резко и весело, будто никогда не было никаких ссор, по-детски выпалила:

— Мне нужно в туалет. Подождешь?

— Конечно нет. Убегу, как только ты скроешься за углом.

Поли легко поднялась из-за стола и вприпрыжку, словно девчонка, побежала в уборную. Ди смотрел ей вслед и думал, что уже много лет не видел её такой — светлой, беззаботной, по-настоящему счастливой. Будто встретил ее впервые, как незнакомку, с которой ему выпало счастье встретиться заново. Он поднес бокал к губам, но так и не сделал глоток — на противоположной стороне стола завибрировал телефон. В груди Диптиха всколыхнулось что-то чёрное и вязкое, и он даже понимал, что не должен смотреть в чужой экран, что правильнее было бы отвернуться, забыть и забыться, не заметить, но его темная, ненасытная пустота уже знала, что он не удержится, что рука сама потянется к телефону.

Сообщение от абонента, записанного в телефоне как «Триптих», гласило:

«Поли, я хочу встречи. Я снова хочу любить тебя так, как никто другой в этой жизни».

Ди отбросил телефон на стол и сделал несколько шагов назад, будто отстраняясь от пожара, который вспыхнул у его руки диким пламенем. Где-то вдалеке раздался шум смываемой воды, когда он осознал, что этот вечер, брак и жизнь больше не смогут продолжаться по-прежнему. Как будто что-то внутри навсегда переломилось. Спрятаться? А есть ли смысл, если воспоминания не перестанут поедать его?

«Симуляция не лгала, — подумал он, чувствуя, как мысли обжигают сознание. — Она изменяла. Изменяла всё это время».

Но что он теперь скажет ей? Какие слова вообще можно найти для такого разговора? Он рванул в кабинет, к сейфу, за картиной с райским садом, достал оттуда VR-гарнитуру. Шлем требовал обновления, и пока линия прогресса медленно заполняла экран, Поли уже начала стучать в запертую дверь кабинета.

Стук становился все настойчивее, громче, тревожнее. Когда установка завершилась, на дисплее появилось короткое сообщение: «Ошибка симуляции. Обратитесь в сервисный центр».

— Диптих, ты там? Все в порядке?

Он боялся отвечать. В отчаянии он попытался перезапустить гарнитуру, чтобы поговорить хотя бы с цифровой, но искренней копией Поли, выяснить, как ему быть ему дальше. После очередной попытки симуляция уже начала формироваться вокруг него, обволакивая пространство аккуратными, ровными линиями. Когда он вышел из кабинета, Поли стояла всего в шаге от двери. Ее лицо застыло в тревоге и непонимании.

— Я знаю, что ты мне изменяла. Все это время, — голос Диптиха звучал сухо и отстранённо.

— Подожди. Я… — Она мельком взглянула на телефон. — Я не стану говорить это дурацкое «я все объясню». Но Ди, мы были на грани развода. Ты правда думаешь, что я бы просто ждала, пока всё само наладится?

— Поли, как ты могла так поступить со мной?

— Вижу, за все клише сегодня отвечаешь ты. Но… в моей тумбочке уже давно лежали бумаги на развод. Я не могла просто бесконечно ждать чуда. Да, спасибо тебе за жаркое — мне стало приятно, и я даже поверила, что всё могло бы наладиться.

— Ты сама сказала, что в случившемся есть и твоя вина.

— Да, сказала. Но разве эта вина хоть чем-то помогла мне жить с тобой, Ди? Нет.

— Шлюха.

— Что ты сейчас сказал?

— Проститутка.

— Знаешь, Ди, я схватилась за эту последнюю надежду, когда ты впервые за долгое время сказал, что любишь меня. Я поверила в сказку: в то, что больше не пойду к другому мужчине, чтобы просто почувствовать себя любимой! Я была готова сделать для тебя все!

— А ты разве сама не думала, что это я трахаюсь направо и налево?

— Ди, я просто надеялась, что ты признаешься первым. Так было бы проще признаться мне. Думаешь, легко хоронить одиннадцать лет брака?

— Какая же ты тварь, — его голос прозвучал холодно и зловеще. — Тебя мало убить раз. Я убью тебя медленно. Чтобы ты ощутила всю ту боль, через которую мне пришлось пройти.

— Ди, ты пугаешь меня.

— Я убью тебя, как последнюю грязную цифровую тварь.

— Диптих, прошу тебя, остановись, мне страшно.

— Есть чего бояться.

Первым же ударом бутылки от шампанского он выбил Поли передние зубы и ощутил небывалую эйфорию безнаказанности. Теперь он не боялся самого себя, напротив, его накрыло странное и безумное озарение: ответы больше не нужны — ему просто необходимо выпустить пар. Только вместо пара наружу выходило нечто темное, густое и болезненное, покрывающее копотью стены лабиринта его сознания. Но разобраться с этим можно будет позже.

Сегодня он праздновал свою боль. Праздновал над телом Поли, пытавшейся закричать, но ее горло было сжато его железной хваткой так, что лимфоузлы вот-вот могли лопнуть. Когда он вернется к ней, он будет спокоен, как никогда ранее — лишенный боли, понимающий и принимающий. Он сможет простить ее. Но сначала для этого нужно убить Поли.

Он долго мучил ее, с изощренной жестокостью, раз за разом доводя удушением до клинической смерти, пока она вновь не начинала хрипло, прерывисто дышать. Он отрезал ей пальцы, запихивал в трахею куски готового жаркого, вскрывал вены и перерезал сухожилия.

Это продолжалось до самого рассвета, пока измученная Поли не издала последний вздох. Долго она умоляла его остановиться одним взглядом, в немом отчаянии цепляясь сознанием за жизнь, и еще не осознавая, что лишь смерть сумеет положить конец этому кошмару.

Диптих наконец остановился, тяжело дыша и глядя на изуродованное тело жены. Грудь его судорожно вздымалась, а в ушах звучал гулкий звон. Он едва различимо прошептал:

— Конец сеанса.

Но ничего не произошло. Симуляция не исчезла, окружение осталось таким же осязаемым и жестоким, как мгновение назад.

Он повторил эту фразу еще несколько раз, но ничего не произошло. Диптих испугался мысли, что застрял здесь, в искусственном мире, рядом с мёртвым телом Поли. Паника затопила его сознание, и он, спотыкаясь, побежал в свой кабинет, уверенный, что повторное подключение к шлему спасёт его.

Но VR-гарнитура демонстрировала лишь беспощадное сообщение об ошибке. Обезумев от безысходности, он швырнул шлем в стену, и тот разлетелся на куски с хрустом пластика и стекла. Диптих начал бить себя по лицу, снова и снова, но боль не приносила освобождения. Тогда он в отчаянии схватил ручку со стола и пронзил свою кисть, пытаясь очнуться от мучительной реальности. Кровь хлынула на стол, боль оказалась реальной, но даже она не позволяла ему выбраться из ловушки. Он с диким криком вцепился пальцами в волосы и начал сдирать с себя кожу головы, чувствуя, как кровь заливает глаза и лицо.

Но ничто не вытаскивало его наружу. Он бессильно опустился на пол, оказавшись в луже крови своей жены, и продолжал отчаянно сдирать с себя невидимый шлем, вместе с ним снимая лоскуты волос с кусками собственного скальпа. Реальность теряла очертания, сознание распадалось, и первобытный ужас медленно поглощал его целиком, наполняя разум картинами, которые рисует только безумие. И тогда Диптиха окутала спасительная темнота, поглотившая его вместе с болью и страхом, увлекая за собой в бездну вечного падения.

Эпилог

— Как прошел суд? — спросил Кварк после минуты молчаливого ожидания. Некто напротив него слегка улыбнулся, наслаждаясь победой в молчанку.

— Если бы что-то пошло не так, тебя бы не назначили руководителем инженерного отдела.

Кварк усвоил урок и замолчал, но это уже было ни к чему.

— Я знаю, что это ты виноват, Кварк. Но так уж вышло, что все это случилось именно из-за слишком самоуверенных действий твоего коллеги. Лептон за годы службы в Эховерсе слишком поверил в свои силы и скорее подвел себя, чем корпорацию. К тому же, именно из-за новой прошивки наши субъекты забывали момент, когда они снимали гарнитуру. Кстати, он просил тебя проверить это обновление? В менеджере задач ничего не было на этот счет.

— Нет, не просил. Что с А38?

— Вот за это я и хочу тебя повысить, потому что вместо скроллинга новостей, ты копаешься в логах. Мне остается надеяться, что ты станешь нашим новым Лептоном, но только, я очень тебя прошу, не повторяй его ошибку, ладно?

Кварк в первый раз видел этого человека, но загадочный тип вел себя так, будто это очередная встреча хорошо знакомых коллег.

— А38 направлен в стационар. Суд признал его невменяемым. Можно его, конечно, пожалеть, но представь, каково было малышке, которая пришла к себе домой и увидела обезображенное тело матери и отца без скальпа, — затяжка, дым, и человек с сигаретой продолжил. — Но ты исправишь свои ошибки — твоя работа с А38 еще не окончена.

Кварк молчал. Один-один, пока ничья.

— Мы сворачиваем программу Экстралайф, живые люди для тестирования не подходят имиджу компании. Теперь мы будем оттачивать технологии на том, что лучше поддается контролю. Тебе Лептон не рассказывал?

— Нет.

— И хорошо, потому что это конфиденциальная информация.

Кварк сидел смирно, не подавая тревоги. Он понимал, что таких ситуаций в будущем окажется много, и чем ровнее он научится держаться, тем будет лучше для него.

— У корпорации есть связи с правительством. Они уже одобрили исследования на А38.

— К чему вы ведете? — и незнакомец снова улыбнулся. Счет стал два-один в его пользу.

— А38 теперь — наша лакмусовая бумажка. Все разработки с этих пор начнут проходить через его сознание.

— Но вы же сказали, никаких больше экспериментов над людьми…

— Кварк, у тебя две задачи, если хочешь возглавить инженерный отдел. Первая — научись терпению. Вторая — прими новую стратегию «Эховерс»: мы отказываемся от розничных клиентов — они бедны, капризны и порой сходят с ума. Наш целевой рынок теперь — корпорации с миллиардными бюджетами. Чтобы туда попасть, тебе предстоит сделать то, что не смог Лептон: оцифровать сознание нескольких испытуемых, включая печально известного А38. Пока его тело пускает слюни на больничной кушетке, цифровой А38 станет для нас идеальным индикатором, показывающим, насколько эффективно работают наши передовые технологии. Представь, что скажет медицинский сектор, если мы сможем вывести его из безумия?

— Но ведь это…

— Это возможно. Да, Лептон не успел закончить начатое, но все-таки он был первым на планете, кто смог оцифровать мозг мыши. Жаль, в тюрьме ему уже никто не поверит, — заносчиво заключила загадочная фигура, выдыхая дым в потолок.

— А если я откажусь?

— Ты не откажешься. Ты ведь не хочешь порадовать Лептона новым соседом по камере, верно?