Экзорцист. Дело непрощённых.

Аромат свежесваренного кофе наполнял небольшую уютную кухню в доме святого отца Ирвина. Сам священник сидел за столом и разбирал счета и письма. На тарелке перед ним лежала разрезанная пополам булочка, но до масла дело так и не дошло. Огромный, белоснежный и пушистый как облако пёс вошёл в кухню и положил на колени хозяина свежие газеты.

– Спасибо, Михаил, – Ирвин погладил пса по голове и положил газеты на стол рядом с чашкой кофе.

Комнату заливал яркий чистый утренний свет, на улице уже вовсю гудели машины. Ирвин отложил счета, отчёт Маргарет по делам прихода и распечатал письмо. Личные послания часто содержали просьбы и почти всегда доставляли беспокойство. Вот и сейчас священник из соседнего городка, отец Чарльз просил его приехать, сославшись на череду необъяснимых и странных событий. Именно так он и выразился, без всякой конкретики.

– Видишь, Михаил? – Ирвин показал письмо своему псу. Тот внимательно уставился на лист бумаги. – Нам не просто подкидывают дело, но ещё и пытаются заинтересовать. Придётся ехать. Маргарет позаботится о тебе. Ты ведь не против? Не думаю, что в этот раз потребуется твоё участие.

Пёс понятливо гавкнул – глухо и негромко, как будто ударил молотом по мешку с опилками. Ирвин улыбнулся и вернулся к завтраку. Закончив с кофе и булочкой, он позвонил Маргарет и попросил зайти. Дожидаясь помощницы, он собрал рюкзак, достал из ящика футляр со скрипкой и написал короткое письмо.

– Опять уезжаете, отец Ирвин? – это были первые слова Маргарет, когда она вошла в крошечную, светлую прихожую.

Эта женщина уже много лет помогала приходу, занималась его делами и присматривала за Михаилом, когда требовалось. Она знала о побочной работе отца Ирвина куда больше, чем полагалось бы простой мирянке. Ирвину даже пришлось испрашивать разрешение у Ватикана и отца Вильгельма лично, чтобы иметь возможность посвятить её в некоторые детали.

– Да, думаю, ненадолго. В соседний городок, – Ирвин улыбнулся и почесал Михаила между ушей. – Оставляю его на вас, Маргарет. И счета, к сожалению, тоже.

– Я позабочусь обо всём, – вздохнула Маргарет и перекрестила отца Ирвина. – Да поможет вам Бог в вашей работе.

– Он всегда со мной, – Ирвин приложил руку к сердцу, улыбнулся и благочестиво склонил голову.

Закинув рюкзак за спину и взяв в левую руку футляр со скрипкой, он вышел из дома. До автостанции было всего три квартала, поэтому Ирвин отправился пешком. Билет на нужный автобус ему тоже продали без вопросов. Хотя молоденькая билетёрша несколько секунд удивлённо разглядывала его колоратку прежде, чем спросить, куда ему нужно.

Не прошло и двадцати минут, как автобус отправился. Ирвин занял своё место у окна, поставил рюкзак на колени, пристроил футляр сбоку и прикрыл глаза. Отец Чарльз не стал бы дёргать его по пустякам. Значит, справиться сам не мог. Ирвин сжал в левой руке крест на длинной цепочке, висевший у него на груди, и мысленно обратился с молитвой к Тому, Кто всегда направлял его в работе.

Автобус остановился, открыл двери, выпуская пассажиров, потом поехал дальше. Отец Ирвин осмотрелся, соображая, как быстрее попасть к дому отца Чарльза. В этом городке он уже бывал, но не так часто, чтобы легко ориентироваться. И в прошлый раз дорогу искал от железнодорожной станции.

– Святой отец, вас подбросить? – рядом остановился автомобиль, из окна выглянул несколько неопрятного вида мужчина. Он явно занимался частным извозом и поджидал здесь пассажиров. Ирвин прикинул, как далеко ему идти, и кивнул.

– Пожалуй, было бы неплохо, – Ирвин сел на заднее сиденье, положив рюкзак и футляр рядом.

– Первый раз в городе?

На вопросы таксиста Ирвин отвечал, почти не задумываясь. Он смотрел в окно на улицы города, пытаясь уловить хоть что-то, что могло бы насторожить его или дать подсказку. Но, в целом, ничего странного или необычного увидеть ему не удалось. Городок был тихим и спокойным, магазины работали, люди шли мимо без спешки, останавливались поболтать.

Дом отца Чарльза стоял в глубине небольшого садика за высокой оградой, примыкавшей к стене церкви святого Августина. Ирвин поднялся по ступеням и вдавил кнопку дверного звонка. Где-то в глубине дома раздалось дребезжание. Несколько мгновений ничего не происходило, потом послышались торопливые шаги. Отец Чарльз открыл дверь и улыбнулся гостю виноватой улыбкой. Это был немолодой, но ещё достаточно крепкий мужчина с короткими седыми волосами и толстыми очками в роговой оправе. Лицо, слегка оплывшее, излучало добродушие и участие, узловатые пальцы постоянно перебирали чётки.

– Я так рад, что вы приехали, отец Ирвин, – Чарльз отступил внутрь, пропуская гостя. – Мне не хотелось дёргать вас, но…

– Если дело срочное, вы могли бы позвонить, а письмо отправить уже позже, – мягко произнёс Ирвин. Письмо было нужно для отчётности перед Ватиканом, привычной формальностью. За помощью к нему следовало обращаться именно так. Однако звонок допускался, если дело не терпело промедления.

– Стоит признать, я не был уверен. Думал позвонить, но письмо уже было отправлено, и я… Я всё ещё сомневался, – Чарльз пожал плечами. Ирвин вздохнул, порой коллега бывал слишком уж неуверен в себе и своих выводах, это мешало.

– Расскажите мне всё, а там уж решим, стоило ли звонить, – мягко улыбнулся Ирвин.

За чашкой чая отец Чарльз рассказал, что обеспокоили его две вещи, казалось бы, друг с другом никак не связанные и каждая по отдельности не выглядящие, как повод писать письмо. На местном кладбище было неспокойно. Как именно, отец Чарльз не уточнил. И второе – в местной младшей школе, расположенной, кстати говоря, не так далеко от кладбища, начали происходить несчастные случаи с детьми.

– Я разберусь, – произнёс Ирвин, вставая из-за стола.

Интуиция не подвела отца Чарльза, случаи, если они связаны, могли быть сигналом о грядущей беде. И это определённо было поводом не только для письма. Поднявшись в отведённую ему комнату, Ирвин положил рюкзак и футляр на кровать и встал на колени перед большим деревянным распятием. В этом деле ему определённо была нужна любая помощь и полное очищение от посторонних мыслей.

Закончив молиться, он быстро разобрал вещи и принял душ. Разум постепенно перестраивался на рабочий ритм, движения стали чётче, резче и быстрее, даже дыхание изменилось. Ирвин чётко следил за всем, что делает, и очистил голову от всех лишних мыслей. Вытираясь большим мягким полотенцем, оставленным отцом Чарльзом или кем-то, кто помогает ему по хозяйству, Ирвин начал составлять план действий.

В первую очередь стоило посетить кладбище. Для его «неспокойствия» могли быть самые разные причины, следовало выяснить, с чем он столкнулся здесь. Ирвин вернулся в спальню, снова встал на колени перед распятием, так и не одевшись. До самого вечера он не поднимался с колен и не прекращал молиться. Как только солнце начало садиться, Ирвин оделся, рассовал по карманам короткого плаща крест, флягу со святой водой и флейту, намотал на запястье чётки и прихватил футляр со скрипкой.

Спросив у Чарльза дорогу до кладбища, он вышел из дома и зашагал по улице. Городок и не думал спать, хотя на его улицах и не было так шумно, как бывает в мегаполисах. Витрины магазинов и кафе горели яркой подсветкой, у баров собирались группки молодых людей. Однако ощущением опасности от них не веяло.

Вскоре Ирвин ушёл с центральных оживлённых улиц и попал в тихие и тёмные кварталы, полные жилых многоквартирных домов. Здесь было почти безлюдно, зато куда больше было собак. Один раз мимо даже пробежала небольшая крыса. Её Ирвин проводил внимательным взглядом.

К воротам кладбища он подошёл, когда уже совсем стемнело. То, что здесь было неспокойно, было заметно даже слишком хорошо. Шёпот, треск и скрипы доносились от могил, между крестами и плитами мелькали хорошо различимые прозрачные силуэты. Стоило Ирвину закрыть за собой калитку, как он услышал костяной стук. Даже неупокоенные мощи соизволили откопаться из могил. Обычно всё ограничивалось душами, не способными найти покой, но здесь поднялись даже костяки. С одной стороны, это говорило о запущенности ситуации или же о сильном влиянии, с другой – упрощало дело. Ирвин дошёл до группы старых надгробий, заметил с дюжину поднявшихся костяков, но ни один не попытался на него напасть. Души тоже не тянулись к нему, стремясь выпить жизненное тепло. Их разбудили, но не подняли чёрным колдовством.

Ирвин положил футляр на ближайший могильный камень и достал скрипку. Зажигательная танцевальная мелодия, больше подходящая какому-нибудь сельскому празднику, нарушила полную шорохов кладбищенскую тишину. Не прошло и нескольких мгновений, как из развороченной могилы рядом вылез костяк. Вскоре уже больше десятка целых или почти целых скелетов кружились вокруг священника в танце. Неупокоенные души по мере сил вплетали своё мерцание в общий ритм.

Закончив одну мелодию, Ирвин тут же начал следующую. Играл он долго, пока от скелетов не начали отваливаться кости, а духи не вышли из круга, утомлённые своими усилиями. Танец принёс им давно забытую радость, но испытывать смертные эмоции долго им было уже тяжело. Постепенно костяки начали расползаться по своим могилам, а души – просачиваться сквозь камень и почву. Вскоре лишь взбудораженная земля напоминала о том, что творилось здесь этой ночью. Только один скелет с проломленным черепом и без двух фаланг пальцев на левой руке остался, примостившись на старой могильной плите.

– Уважил, святоша, – проскрипел скелет. За неимением языка и глотки, он отбивал слова зубами и наполнял своей памятью о том, как они должны были звучать. Расслышать их мог далеко не каждый, для простых людей они звучали как стук и скрежет. – Уважил. Мало кто может увидеть и услышать. Да и боятся. А тебе – благодарен.

– Скажи, почему вы поднялись раньше Страшного Суда? – Ирвин присел на соседнюю могильную плиту.

– Тревожно. В городе, где живые, бродит неупокоенная душа. Сильная, полная гнева и страха. Настолько полна ими, что не может обрести покой, – скелет протяжно скрипнул рёбрами, подражая глубокому вздоху. – Знаешь, святоша, такие могут стать чем-то страшным. Даже нам тревожно. Беспокойно. Вот и встали. Не можем лежать. Бурлит, клокочет гнев. Ядовитым паром стелется страх. А за ними вдогонку – мрак. Угомони его, святоша. Ради всего святого!

– Сделаю. Затем и здесь, – улыбнулся Ирвин. Чарльзу стоило позвонить, а не ждать, пока доставят письмо. – Благодарю тебя за то, что остался. Иди, спи в покое. Я угомоню душу. Больше не тревожьтесь и отдыхайте. Все вы.

Скелет проскрежетал что-то невнятное и с трудом поднялся с плиты. Ему уже тяжело было передвигаться, не теряя кости. Ирвин бездвижно наблюдал, как он ковыляет к своей могиле. Какое-то время на кладбище будет тихо. Такие ночные гуляния часто оказывались сигналом, что среди живых что-то неладно. Мёртвые чувствовали, что их родным и потомкам что-то угрожает. Или даже – им самим. И тревожились. Если дело было не в чёрном колдовстве, не в гулях и прочей кровожадной нежити, то успокоить разгулявшееся кладбище обычно было не так сложно. В этот раз достаточно оказалось одной скрипки, даже флейта не пригодилась. Посидев ещё немного, Ирвин встал и отправился бродить по ночному городу.

К этому времени почти все витрины уже погасли, а последние гуляки разошлись по домам. Ирвин шёл по пустым улицам, вслушиваясь в ночную тишину. Над головой пролетела летучая мышь – крохотная охотница и верный страж чужих гробниц и пещер. В баках у закрытого ресторана возились уличные коты. Воздух – прохладный и почти лишённый дневных запахов – казался удивительно свежим. Ноги принесли Ирвина к небольшой речушке, протекавшей через город. В её чёрной глади отражалась луна. Ирвин остановился на середине моста, опёрся о перила и улыбнулся. Вдали за домами уже появилась зелёная полоска у самого горизонта, отсюда невидимая, но ощутимая. Воздух стал прозрачнее и светлее. Начинался рассвет.

Первые лучи солнца коснулись чёрной водной глади. Они играли, рождая блики. В толще речной воды Ирвин видел лица – множество человеческих лиц. На них можно было прочесть самые разные эмоции, но горя и отчаянья было больше. Эта река редко разливалась и редко собирала дань жизнями, но за века лиц накопилось немало. Ирвин выпрямился, миг ещё понаблюдал за искрящейся водой и отвернулся от кричащих, смеющихся и плачущих лиц.

К начальной школе он подошёл, когда солнце уже полностью поднялось и залило своим светом улицы городка. Ворота стояли открытыми, Ирвин остановился рядом с ними, но внутрь заходить не стал. Постепенно людей на улицах становилось всё больше. На него с подозрением покосился старый дворник, подметавший дорожку, ведущую от ворот, но, разглядев колоратку, покачал головой и отвернулся. Вскоре к воротам потянулись родители, ведущие за руки учеников. Некоторые дети шли сами, сгибаясь под тяжестью портфелей.

– Вы здесь из-за призрака! – уверенно заявил маленький, худенький мальчик, остановившийся рядом с Ирвином. – Вы же здесь из-за призрака.

– С чем вы это взяли, юноша? – Ирвин повернулся к ребёнку и улыбнулся со всем возможным дружелюбием.

– Я знаю наших священников. Тётушка вечно таскает на службы, – насупился мальчик, потом смущённо покраснел, сообразив, что сказал грубость. – Простите. Вас я раньше не видел. Значит, вы новенький. А никто не умирал из священников.

– Всё верно, я приехал только вчера в гости к отцу Чарльзу, он читает проповеди в церкви святого Августина, – кивнул Ирвин. Мальчик поджал губы и кивнул в ответ.

– Я знаю, где это, – казалось, ребёнок уже пожалел, что заговорил с незнакомцем.

– Почему же вы решили, что я здесь из-за призрака? – подтолкнул своего собеседника Ирвин.

– Томми упал не сам. Все это знают. Он упал с лестницы не сам. Его толкнул призрак. Все это знают и все молчат. Потому что никто не поверит! – мальчик сжал кулаки, с вызовом глядя на Ирвина, точно был уверен, что тот сейчас начнёт смеяться или упрекать его в чрезмерном фантазёрстве. – И с остальными так же. Не сами они! Это всё призрак!

– Призрак, значит, – задумчиво протянул Ирвин. Это многое объясняло. Более того, этот призрак вполне мог быть тем, о ком толковали неупокоенные. И если это был призрак ребёнка, дело оборачивалось весьма дурно. – Охотно верю, что это может быть призрак. Юноша, возможно, вы сможете мне поведать, чей это призрак?

– Не знаю, – с вызовом бросил мальчик. Он врал, причём так явно и откровенно, что сам понял, как это заметно. Смутившись, мальчик отступил на шаг назад, потом повернулся к воротам. – Мне пора идти! Некогда тут болтать! Не знаю я ничего!

После того, как ребёнок убежал, Ирвин остался стоять у ворот школы. Он наблюдал за другими учениками, многие из них шли нехотя, то и дело дёргая руки своих родителей или цепляясь за них и не желая подолгу отпускать. Конечно, даже младшеклассники редко с радостью бежали на уроки, однако в этих детях Ирвин чувствовал страх. Они сами не до конца его осознавали, но школа пугала их. Или тот, кто толкал учеников в спины и вытворял, кто знает, что ещё.

Ирвин простоял у ворот до первого звонка, после чего направился к церкви святого Августина. На пороге пасторского домика его встретил взволнованный отец Чарльз.

– Куда же вы ушли в такую рань?

– Я ушёл ещё вечером и спать этой ночью не ложился, – улыбнулся Ирвин, проходя мимо Чарльза в дом. – Если позволите, я бы переоделся, а потом мы сможем позавтракать и поговорить. Мне удалось кое-что выяснить о происходящем в городе. Однако остались некоторые вопросы.

– Да, конечно, – пробормотал Чарльз, с тревогой глядя на гостя.

Когда Ирвин, принявший душ и переодевшийся в свежую рубашку, спустился на кухню, на столе уже стояли тарелки с яичницей и кружки с кофе. Чарльз сидел за столом, сцепив пальцы в замок.

– О чём вы хотели поговорить, отец Ирвин? – голос священника подрагивал от напряжения.

– Для начала, скажите мне вот что. В младшей школе, о которой вы говорили, недавно не было смертей? До начала череды взволновавших вас происшествий. Не важно, от болезни или несчастного случая. Скорее всего, среди учеников, – Ирвин уселся напротив Чарльза, пододвинул к себе тарелку и кружку. Он провёл ночь на ногах, хотелось есть и спать. Но разговор был куда важнее.

– Да, был совсем недавно один печальный случай, – вздохнул Чарльз и отхлебнул кофе, чтобы дать себе пару секунд собраться с мыслями. – Один из учеников, Патрик Лорн умер во сне от остановки сердца. Врачи ничего не нашли, по заключению просто остановка сердца.

– Мальчик болел? – Ирвин перебирал в голове все варианты, ему нужно было понять, к чему готовиться.

– Нет, ничего такого. Родители говорили, что ему снились кошмары, но с детьми такое случается. Слишком впечатлительные, слишком богатая фантазия, – Чарльз пожал плечами. – Я пытался поговорить с мальчиком, но мне он ничего не захотел рассказывать.

– Понятно, – Ирвин прикрыл глаза на миг, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. Потом медленно выдохнул и уставился на яичницу у себя в тарелке.

Дело выходило не таким простым, как казалось. Если бы причиной смерти был несчастный случай, происходящее объяснить было бы куда проще. Но смерть от остановки сердца во сне, ночные кошмары и нежелание – или невозможность – поделиться своими страхами со священником – всё это говорило о куда более серьёзной проблеме.

Закончив завтракать, Ирвин вернулся в спальню и перебрал всё, что взял с собой из дома. Он не до конца понимал, что ему может потребоваться, и потому брал всё, что можно было уместить в карманы и небольшую сумку, не привлекая внимания. И всё, что могло пригодиться при любом варианте. В какой-то миг Ирвин пожалел, что не взял с собой Михаила. Пёс мог бы помочь, удержать противника на расстоянии. Закончив со сборами, Ирвин покинул дом Чарльза и направился к родителям умершего мальчика.

Небольшой, но уютный домик с крошечным палисадником, в котором всё ещё лежал на газоне детский мячик, занавешенные, несмотря на солнечный день, окна и полная тишина – всё это заставило Ирвина насторожиться. На его звонок дверь открылась сразу. На пороге стояли двое – мужчина и женщина. Оба казались смертельно испуганными. Ирвин на миг опешил, он ожидал увидеть скорбь, боль, гнев – что угодно, но не страх.

– Сам Господь послал вас, святой отец! – миссис Лорн прижала руки к груди. Её бледное, осунувшееся лицо дёрнулось, точно она попыталась улыбнуться. – Только на вас уповаем!

– Что у вас происходит? – Ирвин поднялся на первую ступеньку порожка и постарался разглядеть что-нибудь за спинами супругов.

– У нас, – миссис Лорн оглянулась на супруга.

– У нас завёлся полтергейст, – сухо сообщил тот, отводя глаза.

– Понятно. Позволите войти? – Ирвин не удивился такому ответу, теперь ему необходимо было выяснить причины. И как можно скорее.

Супруги Лорн посторонились, потом проводили Ирвина в гостиную. Та казалась вполне целой, хотя хозяева дома заметно нервничали и оглядывались по сторонам. Ирвин несколько минут сидел неподвижно и молча, прислушиваясь и наблюдая. Если в доме и обретался беспокойный дух, сейчас он был не активен или же выжидал.

– Расскажите мне о вашем сыне Патрике, – Ирвин понимал, что говорить о том, что причиняет боль, без подготовки и слов сочувствия было неправильно, но времени на обстоятельную беседу у него не было. Потом отец Чарльз сможет их утешить, он же здесь не для этого.

– Он был тихим мальчиком, вежливым и спокойным, – начала миссис Лорн. На её щеках не было слёз, голос не дрожал. Либо она уже справилась с горем, либо то, что началось после смерти её сына, сейчас перекрывало в её сознании мысли о потере. – Проблем с сердцем у него никогда не было. Ничего не предвещало. Мы пришли разбудить его в школу, а он уже холодный.

Миссис Лорн всхлипнула и взяла мужа за руку. Ирвин чувствовал – по дрожанию воздуха, по тихому, пока никому, кроме него, неслышному гулу – что время утекает слишком быстро. Он хотел дать родителям несколько минут на скорбь, но не мог себе этого позволить.

– Мне нужно осмотреть комнату мальчика, – он произнёс это строго и требовательно. По тому страху, который отразился в глазах супругов, Ирвин понял, что не ошибся.

– Вам лучше туда не ходить, – неуверенно произнесла миссис Лорн.

– Действительно, лучше не стоит, – мистер Лорн старался сохранять спокойствие и крепко держал супругу за руку, но даже его голос дрогнул.

– Просто скажите, где она находится, – Ирвин встал, достал из кармана чётки и намотал их на запястье. – Вам же лучше остаться здесь. Если что-то начнёт происходить, бегите на улицу.

Так и не дождавшись разъяснений, Ирвин вышел из гостиной и пошёл к лестнице на второй этаж. Он позволил чутью вести его туда, где гул нарастал, и напряжение становилось почти невыносимым. Короткий коридор, четыре двери, тусклый свет лампочек на потолке. Ирвин выбрал дальнюю слева. Как только он открыл её, гул взорвался тонким звоном. Десятки ножей, вилок, ножниц, иголок и прочих острых бытовых предметов, до того лежавших на полу, взвились в воздух и понеслись к нему. Ирвин едва успел захлопнуть дверь, когда почувствовал сильный удар и услышал дробный стук. Замедлись он хоть на мгновение, уже лежал бы, истекая кровью.

Во второй раз он открывал дверь медленно, чтобы не напугать. И остановился чётко на пороге – так Ирвин мог видеть духов, застрявших на грани смерти и не желающих или неспособных показать себя. Лучше их было видно на границе дня и ночи, но ждать до заката он не мог. Мальчик был там, сидел, спрятавшись за стулом, Ирвин мог видеть только его плечо и коленку. Дух подрагивал и то и дело расплывался, но виделся весьма чётко.

– Патрик, я пришёл поговорить. Только поговорить, – начал Ирвин. Он говорил чётко и медленно, понимая, что у недавно умерших духов восприятие может быть искажено. – Расскажи мне, что так тебя пугает. Могу ли я тебе хоть чем-то помочь? Я готов выслушать тебя. Обещаю, что выслушаю и поверю всему, что ты скажешь. А потом мы вместе подумаем, как можно с этим справиться.

– Ничем тут уже не поможешь! Если попытаетесь… – Мальчик всхлипнул. – Если попытаетесь, станет только хуже!

– Просто расскажи мне, что тебя мучает. Я выслушаю. И никому не расскажу. Я же священник. Мы умеем хранить секреты, – Ирвин говорил ласково и убедительно. Он чувствовал, что духу хочется рассказать всё, но он боится. Так часто случалось, когда человек умирал насильственной смертью – те мысли и чувства, что владели им в самом конце, самые яркие воспоминания занимали все его мысли, о другом он мог даже не помнить. – Обещаю, что никому не скажу.

– Обещаете? Ладно, если так. – Патрик ещё раз всхлипнул, замолчал, потом немного подвинулся так, что его стало лучше видно. Теперь Ирвин мог различить половину лица мальчика. Тот был худощавым, большеглазым и очень несчастным. – Надо мной всё время издевались в школе. Обзывали, толкали, щипали. Даже учителя не помогали. Они тоже говорили, что я странный, что мне мерещится, что я всё выдумываю. Говорили обидные вещи.

– Учителям не стоило так делать. И другим детям – тоже, – мягко сказал Ирвин. Сейчас для него важно было поддержать ребёнка, вытащить из него как можно больше информации. – Ты рассказывал об этом родителям?

– Им всегда было некогда. Они всегда были заняты. Папа говорил, что я – мальчик, я должен сам разобраться с обидчиками, – Патрик снова всхлипнул. Теперь он говорил охотно, в его голосе сквозила обида, страх, казалось, отошёл на задний план. – А мама посылала к папе и велела не мешать.

– Понимаю, обидно, когда тебя не слышат. А потом ещё спрашивают, почему ты не сказал раньше, – Ирвин вздохнул – половина его работы, особенно та её часть, что была связана с детьми, имела своей основой именно пренебрежение и нежелание слушать и слышать. Откровенная жестокость встречалась куда реже.

– Да, именно так. Им было некогда. Им всегда было некогда. Даже когда им позвонили, – мальчик снова пошевелился. Его поза стала более напряжённой, но он подвинулся, даже повернул голову, чтобы и самому видеть Ирвина. Впервые, возможно, взрослый человек слушал его и сочувствовал. Ребёнок тянулся, доверяя самое сокровенное. – Наша школа стоит на старых развалинах. Там раньше стояло что-то. Тимми говорил, что церковь. А Полли – что особняк. Развалины. А ещё раньше, когда и города-то не было, тут была роща. И на этом самом месте – капище.

– Капище? – Ирвин подумал, что мальчик вряд ли знает значение этого слова, просто повторяет. И капище – это очень плохо. Восставшие неупокоенные, дух, лелеющий боль и обиду – с этим справиться было несложно. Даже несмотря на то, что мальчик явно умел тонко чувствовать мир или вообще имел предрасположенность или даже дар. Возможно, в его далёких предках были ведьмы.

– Да, слышал, как говорили про капище. Вроде как, там приносили жертвы, – мальчик делал всё более длинные паузы между словами.

– Вот как, – Ирвин про себя подумал, что говорить такое ребёнку с богатой фантазией – не самое доброе дело. Патрик вряд ли понимал, что означали эти жертвы. А вот Ирвин был почти уверен, что – если капище действительно существовало – жертвы эти были не животными.

– Они заперли меня в подвале. Ребята из школы. Сказали, что это смешно, шутка такая. Сказали, что, раз мне всякое мерещится, то там самое место. А все знают, что там водятся призраки! Все! – Патрик начал тараторить, в его голосе всё больше слышался гнев. Ножи и ножницы в двери задрожали, мягкие игрушки, до этого мирно стоявшие на полке над кроватью, начали подниматься и зависать в воздухе. – Там было страшно! Темно и очень страшно! Я кричал! Я просил их прекратить, а они только смеялись! Смеялись, понимаете! А эти шептали! Они говорили, шептали! Всё время! И трогали!

– Понимаю, Патрик, я понимаю, о чём ты говоришь, и верю тебе, – Ирвин немного понизил голос, он успокаивал и утешал одновременно. Дух выплёскивал боль, и она проявлялась очень ярко.

– Верите, – немного неуверенно произнёс мальчик. – А не врёте?

– Я священник, я не вру, – мягко улыбнулся Ирвин. Конечно, священники лгали. Порой во спасение, порой – нет. Но сейчас он не врал. И спешно искал в карманах хоть что-то, что могло спасти их обоих.

– Ну, тогда расскажу вам. Но только вам! – Патрик подтянул колени к груди. – Меня не искали долго. Ребята никому не сказали и ушли домой. Когда родителям позвонили, они были заняты. И ругались, что приходится отрываться от дел и идти забирать меня. А ночью мне приснился кошмар. Они ругались, что я их разбудил, а им утром на работу.

– Тебе потом снились кошмары? – Ирвин понимал, что с этого момента вопросы стоит подбирать очень осторожно.

– Да, постоянно. И ещё мерещилось всякое. Очень страшное, – Патрик понизил голос почти до шёпота, но этот шёпот раздавался сразу во всей комнате. – Надо мной смеялись. Ребята говорили, что я трус. Что верю в призраков. Что я глупый. Но я знаю, что видел!

– Родители пытались помочь? – Ирвин нащупал в кармане фляжку со святой водой, но вынимать не стал. В этом случае освящённые предметы и субстанции помочь не могли – враг был куда древнее.

– Они водили меня к психологу, – устало ответил мальчик. – Но тот говорил о дефиците внимания, попытках привлечь к себе это самое внимание и прочем. Сказал проводить больше времени вместе. Меня отвели к священнику.

– Отцу Чарльзу? – Ирвин удивился, если бы Чарльзу рассказали о таких видениях и снах, он написал бы куда раньше.

– Нет, отцу Марку. Он молодой совсем, прогрессивный, – последнее слова мальчик выплюнул. Отца Марка он явно не любил. – Я ему говорил, а он смотрел по сторонам. Потом сказал, что на одержимость не похоже. Они к нему потому и повели, говорят, он одержимых отличать умеет.

– Не умеет, – вздохнул Ирвин. Если бы в соседнем от него городке жил такой специалист, он бы точно знал.

– Вот и я считаю, что не умеет! – согласился дух. – Потом водили и к отцу Чарльзу, но ему я ничего рассказывать не стал. Они, когда я говорил о них кому-то, они наказывали!

– Наказывали? – Ирвин торопливо смазал дверь маслом, настоянным на семи травах, отгоняющих зло. Он видел, как сгущаются тени по углам, как тянутся чернильные нити от платяного шкафа.

– Да, приходили, пугали, причиняли боль, заставляли видеть всякое, – голос Патрика стал бесцветным и глухим, сам дух словно утратил свет, стал более мутным. – А потом Мэри, учительница по рисованию… я рассказал ей! Она всегда была доброй! Всегда слушала! Даже пыталась поговорить с ребятами, чтобы меня не трогали! А больше никому дела не было.

Патрик явно тянул время, не желая рассказывать дальше. Ирвин кивал, доставая баночку с тушью. Если он не ошибся с эпохой и предположениями, знаки, которые он рисовал на дверном косяке, тоже могли помочь.

– Я рассказал ей. Знал, что накажут, но больше просто не мог! – Патрик всхлипнул, сжал пальцами колени. – Она попросила их нарисовать. Я не смог! Мне стало так страшно! Очень страшно! Я отдал ей пустой лист. А она не засмеялась. Вот вообще, только улыбнулась и сказала, что в следующий раз!

– Прекрасная женщина, – кивнул Ирвин, думая, не познакомиться ли с ней. Если дети приходили к ней с тем, что больше никому не могли рассказать, она могла стать неплохим источником информации. Особенно, с учётом капища. Конечно, о таком придётся сообщить. Возможно, потом.

– А ночью они пришли, чтобы наказать, – Патрик уткнулся лицом в колени и потому не замечал, как тени протянулись к нему из углов и шкафа. Не замечал странных фигур, будто нарисованных на стенах. – И убили. Я знаю, что умер. Было страшно, очень холодно, очень!

– Патрик! – Ирвин резким движением рассыпал на пороге соль. – Беги ко мне! Сейчас!

Мальчик ничего не стал спрашивать, распрямился, как пружина, и со всех ног побежал к двери. Может, он чувствовал, знал, что снова накажут, но не смог больше держать всё в себе. Может, послушал приказ, отданный уверенным, командным тоном. Ирвин поднял чётки и крест – бесполезный, как символ религии, куда более поздней, но обладающий силой, как знак его веры, его права, его решимости.

Они встали неровными тенями, лишь отдалённо напоминающими человеческие. Протянули тонкие чёрные руки с острыми цепкими пальцами. Алые рты раскрылись в расползавшейся чернильной тьме. Пронзительно синие, багряно-алые глаза распахнулись на стенах, полу и потолке. На миг тени замерли, извиваясь, множась, соскальзывая за грань восприятия и появляясь из-за неё. А потом ринулись вперёд – к двери. И ударились о двойной порог.

Ирвин не зря выбрал именно дверной проём, границу комнаты и коридора. Конечно, дверь на улицу была бы лучше, но эта комната были личным миром ребёнка, а коридор – миром взрослых. Такой порог подходил. Масло и знаки тоже сработали, очищенная соль обжигала древние тени. Неплохо было бы использовать огонь, но так можно было спалить дом.

Чётки размотались с запястья и повисли. Бусины засветились едва различимым тёмным светом. Крест Ирвин выставил как щит и начал молиться. Его молитва больше походила на заклинание. Патрик понятливо спрятался за священником, прижался к его ноге, обдавая спину мертвенным холодом. Ирвин не останавливался и не сбивался, даже когда перетекающая сама в себя чёрная масса ударила в барьер снова, остановившись в сантиметрах перед его лицом. Комната бурлила, трещала, клокотала. Тени не издавали ни звука, лишь смотрели сотнями глаз в душу, в саму суть, выискивая там страх. Ирвин стискивал пальцы на кресте, ища в нём уверенность. Чёрные руки протянулись, отпрянули, потом потянулись снова, обжигаясь, начали царапать пол рядом с соляной преградой.

Патрик молчал, но Ирвин чувствовал его дикий, подкорковый страх. Из глубин, за пределами этого мира, времени и пространства к ним приближалось нечто иное. Нечто, чему молились на древнем капище. Нечто, чему чёрные руки и клубящиеся тени были лишь предвестником. Нечто, с чем Ирвин не смог бы справиться. Однако он не позволял себе бояться или отвлекаться. Тени взбугрились, распахнули алые пасти, словно готовясь издать вопль, и безмолвно обрушились на барьеры. Что-то хрустнуло, тонко зазвенело. А потом тени ушли, пропали, точно их никогда и не было. В тёмной комнате, освещённой лишь лампочками в коридоре, было тихо и спокойно. Все вещи – кроме ножей, иголок и вилок – были на своих местах.

– Они ушли! – Патрик произнёс это с таким облегчением, что Ирвин невольно оглянулся. Ног и спины он почти не чувствовал – их сковало мертвенным холодом. – Они ушли! Я знаю! Ушли совсем!

– Мы справились, – с облегчением произнёс Ирвин. Успели в последний момент. Ещё немного, всего пара минут или чуть более тонкий слой соли – и всё было бы потеряно.

– Да, они ушли! – по полупрозрачному лицу Патрика текли слёзы.

– Скажи, почему ты мучаешь детей в школе, – строго спросил Ирвин. Его трясло от холода и пережитого напряжения. Редко, когда борьба отнимала столько сил. Сейчас больше всего ему хотелось рухнуть на кровать и проспать как минимум сутки. Но сначала – горячая ванна и горячий шоколад.

– Они сами виноваты! Это всё из-за них случилось! – в голосе Патрика снова прозвучала обида. Он покачал головой, точно не понимая, как взрослый, который только что спас его от жути, мог быть таким недогадливым.

– Ты злишься на них. Это держит тебя и не даёт уйти дальше, туда, где тени не достали бы тебя, – мягко произнёс Ирвин. Он с трудом владел своим голосом и подавлял дрожь. После молитвы-заклинания говорить вообще удавалось с трудом. – Зло прощать нельзя, но и обращать его на себя – тоже.

– И что теперь? – хмуро спросил Патрик. Хоть он и выглядел недовольным, облегчение читалось в его позе, в светящейся прозрачности, лишённой мути страха. Даже избавившись от теней, он всё ещё мог стать весьма проблемным полтергейстом. А если бы продолжил, начал убивать не только виновных, мог бы призвать своих мучителей снова, и тогда удержать их вряд ли бы получилось.

– Я помолюсь за тебя, а ты постарайся отпустить зло. Можешь не прощать, но не желай им зла. Никому. Ни учителям, ни детям, ни родителям, – Ирвин улыбнулся и опустился на колени перед полупрозрачным мальчиком. Он сложил руки перед грудью, взяв в них крест и повесив чётки на оба запястья. Они всё ещё едва заметно светились.

Молился он долго и искренне. Отпускал грехи, заступался и просил о прощении. Мальчик перед ним стоял неподвижно, слушал молитву и иногда кивал. Постепенно лицо его разгладилось, губы растянулись в улыбке. Тонкая фигура ребёнка словно наполнялась светом изнутри и при этом бледнела. Когда Ирвин закончил, он был один в коридоре, холод ушёл, все лампочки горели ярко и ровно. Вздохнув, Ирвин поднялся на ноги, собрал склянки из-под масла, вернул в карманы тушь и крест, снова намотал чётки на левое запястье.

Когда он спустился, чета Лорн всё ещё сидела на диване в гостиной. На священника они смотрел испуганно, но с затаённой надеждой.

– Я закончил, больше вас ничто не потревожит. Освятите дом как следует, особенно спальню Патрика, – Ирвин чувствовал ужасную усталость, точно на его плечи легла бетонная плита. На этих его словах Лорны кивали, а вот следующие вызвали у них недоумение. – По всей комнате развесьте ловцов снов, только настоящих, от злых духов. Не сувенирных. И сожгите на пустыре ровно через лунный месяц.

– А это… – неуверенно начала миссис Лорн.

– Это обязательно и необходимо выполнить чётко. Для вашего же блага, – строго сказал Ирвин. Конечно, источником теней была не спальня, но они успели там прижиться. Не стоило оставлять им лазейку. – И молитесь за душу Патрика.

– Конечно, – глухо сказал мистер Лорн.

Оставив дом Лорнов позади, Ирвин направился в школу. Конечно, сейчас ему было лучше вернуться к Чарльзу и отоспаться, но он хотел закончить все дела перед тем, как лечь в постель. Тени могли попробовать прорваться снова, слишком сытые и возбуждённые после недавней битвы. Им нужна была живая душа – или мёртвая, но сильная – чтобы получить доступ в этот мир. И Ирвин не хотел жертвовать ещё одной.

Директор принял его без лишних вопросов. Даже не стал уточнять, что от него нужно священнику, да ещё и из другого города. На требование немедленно заложить подвал и никого туда не пускать возражать не стал. Ирвин подумал, что слухи про приведений курсировали среди детей давно, что Патрик мог быть не единственной жертвой, но школа традиционно предпочитала ничего не замечать. Но знали – все знали, что с подвалами что-то нечисто. Ругаться и злиться сил не было, да и нельзя было, пока Ирвин был так ослаблен.

– И полностью освятить школу, – добавил он устало.

– После этого несчастные случаи прекратятся? – с надеждой спросил директор. Ирвин поморщился. Всё опять спишут на чертовщину, ответственность спихнут на других. Как всегда.

– Да, прекратятся, – Ирвин не стал уточнять, что источник несчастных случаев уже обрёл покой. – А вот их причину вам придётся устранять самому. В школе процветает жестокость, дети издеваются над избранными изгоями, школьный психолог даже не пытается помочь, если вообще есть в штате. Учителя не только отмахиваются от проблем, но и сами участвуют в травле. Во всём, что произошло, даже в смерти Патрика Лорна, виновато ваше попустительство. И вам придётся всё это исправлять.

Директор ничего не ответил, он смотрел на святого отца ошарашено, словно тот его ударил. Он ничего не сказал и когда Ирвин вышел из его кабинета. Впрочем, дверь была приоткрыта, секретарша и зашедшая к ней поболтать учительница пения прекрасно его слышали – Ирвин специально повысил голос. Слухи разойдутся по школе. Учителям и администрации придётся принимать меры.

До дома Чарльза Ирвин дошёл на силе воли. Едва не упав на пороге, он закрыл за собой дверь, привалился к ней спиной и медленно сполз на пол.

– Господь Всемогущий! Отец Ирвин, что с вами?! – Чарльз прибежал из кухни, на его плече висело полотенце.

– Потом, всё потом. Мне нужен душ, сон… – Ирвин с трудом разлепил закрывшиеся глаза. – Школа. Она стоит на сильном и тёмном месте. Капище. Очень древнее. Надо сообщить. Ватикан.

– Да, конечно! Я всё сделаю! Боже, отец Ирвин! – Чарльз с трудом поднял его на ноги, потом помог взойти по лестнице. От помощи в душе Ирвин отказался.

Потом, после двенадцати часов сна и плотного завтрака с большой кружкой какао, он всё рассказал отцу Чарльзу. Утаивать что-то или сглаживать углы причин не было. Именно Чарльзу предстояло блюсти это место до тех пор, пока Ватикан не пришлёт кого-то. И приструнить отца Марка – тоже.

Уезжал Ирвин со спокойным сердцем. Он сделал всё, что мог, справился и спас невинную душу. Не самую невинную, но даже праведника можно довести. Автобус мерно покачивался, проезжая мимо полей и рощиц, засаженных молодыми деревьями. Солнце било в окна, заливало весь мир своим светом. В такой день легко было не думать про тени и тёмные подвалы. И пассажирам автобуса не было до них дела, а молодому священнику, сидевшему у окна с рюкзаком и скрипичным футляром на коленях, никак нельзя было про них забывать.

Вернувшись, он закинул вещи домой, переоделся и выпил чашку крепкого кофе, заботливо сваренного Маргарет. Как и всегда после сложных дел – а она чувствовала, что дело будет именно сложным, и никогда не ошибалась – Маргарет добавляла в кофе маршмеллоу.

Отпустив помощницу, Ирвин прицепил к ошейнику Михаила поводок и вышел вместе с псом на улицу. Лёгкий ветерок чуть касался свежей зелени, солнце играло в окнах и витринах. Путь до булочной был знакомым и много раз исхоженным. Потом можно было зайти в парк. Сегодня Ирвин решил позволить себе немного отдыха. Здороваясь с прихожанкой, он улыбался, думая о том, что приготовить на ужин и какие булочки купить. Завтра его ждали письма, счета и служба в церкви. Кажется, в этот раз проповедь намечалась о том, как опасно пускать злобу и жестокость в своё сердце и как важно слушать и слышать ближнего своего.

23 октября 2025 – 28 октября 2025, Воронеж.