Эльдрин

Глава 1: Перемещение в исекай на континет Эльдрин

Рэн Танака, 17 лет, стоит на арене турнира по кэндзюцу. Его клинок лежит на земле — он только что проиграл поединок Юки Хаяси, девушке‑гению на год младше его. Зал аплодирует ей, а Рэн чувствует, как внутри разрастается ледяная пустота.

Он молча кланяется сопернице. Юки отвечает поклоном — чуть ниже, чем другим победителям. Её голос звучит ровно, без тени насмешки, но от этого слова бьют ещё больнее:

— Ты почти дотянулся до моего предела. В следующий раз — дотянешься.

«В следующий раз…» — эхом отдаётся в голове Рэна. Какого следующего раза? Он отдал этому поединку всё: бессонные ночи, кровь на ладонях от тренировок, последние крохи уверенности. А получил лишь снисходительное «почти».

Рэн стягивает доспехи. Металл кажется чужим, тяжёлым, словно отлитым из той самой ледяной пустоты, что заполняет его изнутри. Каждый щелчок застёжки отдаётся в висках. Он не смотрит по сторонам — знает, что десятки глаз следят за ним, оценивают его слабость.

За кулисами тишина. Здесь, вдали от восторженных возгласов зала, звук его шагов по деревянному настилу звучит оглушительно. Рэн останавливается у зеркала.

Перед ним — отражение высокого юноши с худощавым, но жилистым телосложением, выдающим годы тренировок. Тёмно‑каштановые волосы, обычно аккуратно зачёсанные назад, сейчас сбились в беспорядочную прядь, прилипшую к вспотевшему лбу. Карие глаза, прежде горящие азартом боя, теперь пусты и тусклы. На левой щеке — тонкий белый шрам, след детской неосторожности с бамбуковым мечом. Кожа бледная, почти серая в приглушённом свете закулисья. На ладонях — свежие мозоли и едва затянувшиеся порезы; пальцы, ещё помнящие хват рукояти, мелко подрагивают.

«Отец бы не одобрил», — думает он, сжимая кулаки до хруста. Перед глазами встаёт образ отца — строгого, непреклонного мастера, который всегда говорил: «Меч — это не оружие. Это твоё сердце. Если сердце дрогнет, меч станет камнем».

Сейчас его меч — не просто камень. Он — лёд.

Рэн выходит на улицу. Вечерний Токио встречает его шумом машин и разноцветными неоновыми вывесками. Всё это кажется абсурдным контрастом к тому, что творится у него внутри. Он бредёт, не замечая прохожих, не видя огней — только отголоски голоса Юки в голове: «В следующий раз…»

Юки Хаяси тем временем остаётся на арене. Ей аплодируют, но она не улыбается — лишь склоняет голову в сдержанном благодарственном жесте. Она невысока ростом, но в её осанке — стальная уверенность: прямая спина, поднятый подбородок, руки спокойно сложены перед собой. Платиново‑русые волосы подстрижены коротко, по‑мальчишески, и лишь тонкая прядь у виска выбивается, напоминая о её возрасте. Светло‑серые глаза, холодные и ясные, скользят по залу без триумфа — будто она уже мысленно далеко отсюда.

На ней чёрно‑белая форма для кэндзюцу: чёрная доги с безупречно белым поясом, подчёркивающим её статус. На груди — вышитая серебряной нитью эмблема школы: дракон, обвивающий меч. На левом предплечье, едва видимая из‑под защитной накладки, проступает татуировка в виде капли воды — семейный символ, передаваемый из поколения в поколение.

На арене появляется съёмочная группа: ведущий с микрофоном и оператор с камерой на плече.

Аня Смирнова шла по вечернему Токио, погружённая в размышления. Стройная девушка среднего роста с живыми карими глазами, в которых всегда мерцал озорной огонёк. Её русые волосы, отливающие золотом в свете неоновых огней, были заплетены в свободную косу; несколько непослушных прядей выбивались и падали на лицо.

На Ане — простая белая блузка с кружевным воротничком и тёмно‑синяя юбка‑клеш; на ногах — удобные лоферы. На запястье поблёскивал серебряный браслет с выгравированными цитатами из русской классики, а в ушах — скромные серьги‑гвоздики с крошечными изумрудами.

Заметив одноклассника Рэна, Аня на мгновение замерла, а затем решительно направилась к нему. Её шаги звучали чётко и уверенно на фоне городского гула.

— Танака, — окликнула она, приблизившись. — Ты выглядишь так, будто только что прочитал «Преступление и наказание» и решил воплотить сюжет в жизнь. Ну‑ка, соберись! Хотя, если честно, Наполеон в момент отречения выглядел повеселее.

— Не до шуток, Смирнова, — пробормотал он, пытаясь собраться с мыслями.

Грузовик, мчавшийся по переулку, внезапно потерял управление — колёса заклинило, и многотонная машина, скользя по асфальту, опрокинулась на бок, едва не задев их.

Люди закричали, бросились врассыпную. Рэн инстинктивно шагнул к Ане, закрывая её собой. Воздух наполнился пылью и запахом горящего масла.

Когда пыль немного рассеялась, Рэн огляделся. Что‑то было не так. Шум города стих. Толпа исчезла. Даже опрокинутый грузовик словно застыл во времени — ни движения, ни звука.

Аня схватила его за руку.

— Рэн… что это?

Её голос дрогнул — впервые за всё время знакомства Рэн видел её настолько сбитой с толку. Она машинально поправила косу, словно привычный жест мог вернуть ощущение реальности.

Мир вокруг дрогнул… Пространство треснуло, словно стекло, и сквозь разломы проступил иной пейзаж: густой лес с вековыми деревьями, чьи кроны смыкались над головой, образуя естественный свод. Воздух наполнился запахом хвои и влажной земли. Где‑то вдалеке журчал ручей, а птицы выводили незнакомые, причудливые трели.

Аня медленно развернулась, оглядывая невиданные деревья и непривычное небо. Потом хмыкнула и, глядя на Рэна, произнесла с наигранной бодростью:

— Ну вот, а я как раз думала, чего не хватает в этом вечере… Ах да — экшена! Спасибо, Вселенная, ты услышала.

Она потрогала ветку ближайшего куста, будто проверяя, не иллюзия ли всё это, и добавила чуть тише:

— Только вот не припомню, чтобы в списке моих желаний значилось «попасть в неизвестность без карты и зарядки для телефона».

Юки Хаяси стоит на арене, её клинок блестит в свете прожекторов. Она не торжествует шумно — в её победной позе нет ни капли высокомерия. Взгляд спокойный, почти отстранённый, будто она уже мысленно далеко отсюда.

Когда ведущий протягивает ей микрофон, она принимает его без колебаний, но не спешит с ответом. Несколько секунд молчит, словно взвешивает каждое слово. Затем говорит — ровно, без пафоса:

— Победа — это не конец пути, а лишь отметка на нём. Сегодня я оказалась сильнее. Завтра всё может измениться.

Ведущий, привыкший к эмоциональным репликам, слегка хмурится и уточняет:

— Но вы же гений кэндзюцу! В вашем возрасте никто не демонстрирует такого мастерства. Что дальше?

Юки чуть наклоняет голову, её пальцы легко касаются рукояти меча.

— Дальше — тренировка. Совершенство не достигается однажды. Оно требует ежедневной работы. Даже сейчас я вижу ошибки в своих движениях. Их нужно исправить.

Кто‑то из зрителей выкрикивает:

— Вы не радуетесь победе! Разве это не важно для вас?

Она переводит взгляд в сторону голоса, но в её глазах нет раздражения — только спокойное понимание.

— Радость — это мимолётно. Важно то, что остаётся после: опыт, уроки, понимание своих пределов. Сегодня я их сдвинула. Завтра нужно сдвинуть снова.

Ведущий пытается добавить драматизма:

— А если кто‑то превзойдёт вас? Вы готовы к поражению?

Юки улыбается — едва заметно, но так, что в этой улыбке читается не вызов, а твёрдая уверенность.

— Поражение — это тоже урок. Если кто‑то окажется сильнее, значит, я не доработала. Значит, мне есть куда расти. Я не боюсь проиграть. Я боюсь перестать стремиться.

Она возвращает микрофон, кланяется публике, но её взгляд уже направлен к выходу с арены.

Оглушительный грохот за пределами комплекса. Не раздумывая, она бросается на звук.

В переулке — опрокинутый грузовик. Из‑под капота валит дым, пробиваются языки пламени. В кабине — водитель, тщетно пытающийся выбраться: дверь заклинила, стекло не поддаётся.

Юки подбегает, взмахивает боккэном. В её движениях — холодная расчётливость, выработанная годами тренировок: каждый удар точен, экономичен, лишён суеты. Она не поддаётся панике — лишь оценивает ситуацию, выбирая кратчайший путь к цели.

Первый удар — стекло рассыпается осколками.

Второй — рама поддаётся.

Он, едва переведя дух, хрипло выкрикивает:

— Беги! Отойди от машины!

Она протягивает руку, хватает водителя за плечо, рывком вытаскивает наружу. В тот же миг позади раздаётся взрыв. Волна жара и ударной силы швыряет их вперёд.

Водитель остаётся жив, укрывшись за телом Юки. Сама Юки погибает от ударной волны и осколков.

После взрыва он, оглушённый и в ссадинах, с трудом приподнимается, смотрит на безжизненное тело Юки и шепчет, сжимая кулаки:

— Почему ты… почему не спасла себя?

В его глазах — смесь ужаса, вины и благодарности. Он осознаёт: его жизнь была спасена ценой чужой жертвы, и это осознание бьёт по нему сильнее, чем ударная волна.

Юки медленно разлепила веки. Реальность вокруг выглядела чуждой и нереальной. Она лежала в сумрачном подземелье — сыром каменном мешке, стены которого испещряли загадочные символы, словно выгравированные невидимым резцом.

Ощущения были странными: тело казалось непривычно хрупким, с тонкими запястьями и усталыми движениями. Юки инстинктивно сжала пальцы — в ладонях оказался посох. Он был прохладным на ощупь, но при этом словно пульсировал едва уловимой жизнью.

Перед ней стояли трое, их лица были полны усталости и отчаяния, словно последние искры угасающего костра.

Элиана Вейл, девушка‑маг, едва сдерживала дрожь. В её изумрудных глазах застыло отчаяние, а тонкие пальцы непроизвольно сжимались и разжимались, словно пытаясь ухватиться за ускользающую надежду. Она всё ещё шептала обрывки защитных заклинаний — скорее по привычке, чем в надежде на успех.

Кайден Фокс, юноша с кинжалами, едва стоял на ногах. Его обычно ловкие движения стали замедленными, плечи поникли под грузом изнеможения. В его взгляде читалась обречённость — он знал, что следующий удар может стать последним. Но руки его по‑прежнему сжимали кинжалы: даже на грани сил он не сдавался без боя.

Лоренцо Блейк, раненый лидер, лежал на холодном каменном полу. Его дыхание было прерывистым, на лбу блестели капли холодного пота, а пальцы слабо царапали камень, будто пытаясь найти опору в этом враждебном мире. Он не мог подняться, но глаза его, полные боли, не отрывались от врагов — он был готов встретить смерть лицом к лицу.

Все они смотрели на гоблинов, которые находились в нескольких метрах от них. В тусклом свете факелов фигуры врагов выглядели особенно угрожающе, отбрасывая на стены искажённые, танцующие тени.

Среди них выделялись три фигуры.

Грузный гоблин‑копейщик — массивная туша в потрёпанных кожаных доспехах. Его бугристые руки сжимали древко копья с такой силой, что вздулись жилы. Каждое движение дышало грубой силой и намерением проткнуть любого, кто осмелится приблизиться. В его маленьких глазах светилось злорадное удовольствие от предстоящей расправы.

Юркий гоблин‑лучник — невысокий, но невероятно ловкий. Он уже натянул тетиву, прицеливаясь в Элиану. Его прищуренные, холодные глаза следили за каждым её движением, а пальцы не дрожали — видно было, что он привык убивать. На губах его играла ухмылка, будто он заранее предвкушал попадание стрелы в цель.

Сгорбленный гоблин‑шаман — самый опасный из троих. Его пальцы, украшенные кольцами из костей, шевелились в странном ритме, а губы шептали заклинания на древнем наречии. Он черпал остатки маны, чтобы усилить своих сородичей: копьё копейщика мерцало тёмной энергией, а стрелы лучника будто стали острее. В его глазах, глубоко посаженных и мутных, читалась холодная уверенность в победе.

Юки Хаяси инстинктивно вскинула посох. В памяти Рины Кода читалась неумелость сражаться в ближнем бою — она только и делала, что лечила союзников и колдовала магическую защиту. Но для Юки посох мгновенно стал продолжением руки, инструментом дисциплины и точности.

В её сознании пронеслось: «Бой — это танец. Каждый шаг просчитан. Каждый удар — часть симфонии».

Она действовала автоматически, выполняя свой смертоносный танец — но в нём не было ни капли импровизации. Это была отточенная годами тренировок система:

холодная сосредоточенность — взгляд Юки скользил по противникам, отмечая слабые места: неровный шаг копейщика, секундную задержку лучника, едва заметное дрожание пальцев шамана;

Расчётливость — она не тратила силы впустую: каждый взмах посоха был экономным, но сокрушительным;

Контроль дыхания — ритм её движений совпадал с дыханием: вдох — блок, выдох — удар;

Предвидение — она угадывала траектории атак раньше, чем враги начинали движение — как на арене кэндзюцу, где победа зависит от доли секунды.

Резкий взмах посохом — и она с лёгкостью отразила выпад копейщика. Удар был настолько мощным, что гоблин пошатнулся, едва не выпустив копьё из рук. В его глазах мелькнуло недоумение: он явно не ожидал такого сопротивления от измученной группы.

Очередной элемент техники.

Поворот корпуса — и посох, словно живой, пульсировал в её руках, источая слабую энергию маны, встретил летящую стрелу. Металл звякнул о дерево, и стрела, отброшенная в сторону, вонзилась в каменную стену с пронзительным звоном. Лучник на мгновение замер, а затем снова натянул тетиву — но Юки уже не было на прежнем месте.

Её движения напоминали поток воды — плавные, но неумолимые. Она не убегала — она направляла силу противника против него же.

Молниеносный рывок вперёд — и сокрушительный удар посохом обрушился на шамана. Тот едва успел вскинуть руки, пытаясь защититься своим посохом, но сила удара была такова, что его отбросило назад. Шаман врезался в стену, а его посох с треском переломился. Из сломанного наконечника вырвался последний всполох магии, тут же рассеявшийся в воздухе.

Гоблины, ошеломлённые внезапной сменой хода боя, переглядывались. В их глазах — не только боль, но и страх. Они отступали: сначала медленно, затем всё быстрее, исчезая в тёмных недрах подземелья. Лишь эхо торопливых шагов и едва уловимый запах палёной кожи остались после них.

Юки опустилась на одно колено — не от усталости, а чтобы проверить состояние союзников. Её взгляд оставался острым, оценивающим: «Бой окончен. Но опасность не миновала».

В тишине, наступившей после схватки, она медленно провела ладонью по посоху. В этом жесте читалась не благодарность, а признание: оружие стало её голосом в этом чужом мире.

— Мы живы, — произнесла она ровным, безэмоциональным тоном. — Но это лишь первый шаг.

— Это не оружие ближнего боя. Это инструмент. Он усиливает магию, защищает от потери сознания, когда мана на исходе. А если ты используешь последнее заклинание, посох поглотит часть отдачи — иначе без посоха можно умереть от магического истощения.

Юки внимательно слушала, впитывая каждое слово. Её разум анализировал: как настроить поток энергии, как синхронизировать дыхание с пульсацией посоха. В этом новом теле она чувствовала непривычную хрупкость, но внутри неё по‑прежнему жила неумолимая решимость — та самая, что вела её на арене.

— Покажи, как лечить, Рина, — попросила она, и в её тоне проскользнула привычная требовательность, словно она не просила, а ставила задачу.

Элиана мягко положила ладонь на посох, направляя энергию.

— Сосредоточься, Рина. Представь, как тепло течёт от твоего сердца к кончикам пальцев. Позволь посоху стать проводником.

Юки повторила движение. Сначала неуверенно, затем всё увереннее. Она не просто следовала инструкциям — она адаптировала их, встраивая в свою систему восприятия. Её дыхание стало ровным, как перед решающим ударом. Энергия потекла сквозь неё, но не хаотично — под контролем, как поток стали в закалке клинка.

Золотое сияние окутало Лоренцо. Его дыхание стало ровнее, бледные щёки слегка порозовели. Раны начали затягиваться, словно время повернуло вспять.

Но с каждым мгновением Юки чувствовала, как силы уходят. Мана истощалась, словно вода сквозь пальцы. Когда заклинание завершилось, она едва удержалась на ногах.

Посох в её руках на мгновение вспыхнул и погас.

— Ты справилась, Рина, — прошептала Элиана, поддерживая её за плечо. — Но смотри: посох больше не светится. Ты использовала всю ману. Теперь тебе нужно время на восстановление.

Юки кивнула, с трудом переводя дыхание. Она посмотрела на Лоренцо — он приоткрыл глаза и слабо улыбнулся. Затем перевела взгляд на Кайдена — в его глазах читалось недоверие, смешанное с благодарностью.

В этот момент она осознала: даже в чужом теле, с чужой магией, она оставалась собой. Её сила — не в имени, не в памяти, а в непоколебимой воле продолжать, несмотря ни на что.

— Спасибо, — прошептал Лоренцо. — Ты спасла нас.

Юки молчала. В её молчании читалась привычная собранность — не растерянность, а пауза перед новым шагом.

— Нам нужно найти убежище, Рина, — сказала Элиана, оглядываясь по сторонам. — Здесь небезопасно.

Кайден наконец опустил кинжалы и кивнул.

— Я знаю место неподалёку. Но идти придётся быстро.

Юки сделала шаг вперёд, затем другой. Тело всё ещё дрожало от усталости, но она упрямо шла вперёд. Её движения оставались чёткими, несмотря на изнеможение — привычка к самоконтролю не исчезала даже в этом странном мире.

Впереди — неизвестность. Но теперь у неё были союзники. А главное — её непоколебимый дух, который не сломить ни взрывом, ни заклинанием, ни потерей памяти.