Эмбриниум 1 - загрузка

— Как вы смеете меня увольнять?!

Истеричный крик, вырвавшийся из кабинета директора, был полон такого невероятного надрыва, что, казалось, стеклянные стены вот-вот задрожат. Олег стоял, вцепившись пальцами одной руки в край полированного стола, а его пухлые губы предательски тряслись, разбрызгивая в пространство мелкие брызги слюны. Шея, красная и напряженная, вздулась от натуги.

— Я — мидл-программист! У вас нет права! — он почти захлебнулся собственной яростью. — Я вложил в ваши проклятые игры годы жизни, а вы… вы вышвыриваете меня, как бездомного щенка на помойку!

Его лиловое от гнева круглое лицо, почти полностью скрытое за крупными оправами очков, выглядело нелепо и жалко одновременно. Он тяжело и прерывисто пыхтел, пытаясь отдышаться после собственного словесного шквала. Маленькие, бегающие глазки за толстыми линзами с ненавистью впились в белую керамическую кружку на столе директора, в ту самую, с черной, как грех, эмблемой «Дай-Крист».

В этот момент раздался тихий, но оттого не менее зловещий хруст. Не плоти и костей, а металла и пластика. Его правая рука — та самая, что была шедевром инженерной мысли и его главным рабочим инструментом, — непроизвольно сжалась в кулак. Сервоприводы напряглись, а нейроинтерфейс передал в мозг вспышку статичного раздражения. Синтетические пальцы сдавили друг друга с такой силой, что могло показаться — еще чуть-чуть, и они превратят сами себя в металлолом.

Директор медленно, с наслаждением поднес кружку к губам и громко отхлебнул, демонстративно игнорируя бурлящую перед ним ярость. Его взгляд был холодным и отстраненным, будто он наблюдал за сбоем в неинтересной ему программе.

— Олег… — начал он, и в уголках его рта заплясала ядовитая усмешка. Его глаза, больше похожие на оптические сенсоры, с отвращением скользнули по потрепанной синтетической конечности программиста. — Документы были подписаны вчерашним числом. К сожалению.

Олег почувствовал, как по нервным каналам, связывающим мозг с «Цербером», пробежала знакомая статичная боль. Директор театрально сделал паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе, словно приговор.

— В наш век, когда интерфейсы становятся продолжением плоти, ваш «Цербер» — это анахронизм. Собирательный памятник человеческой несостоятельности. — Он с нескрываемым удовольствием наблюдал, как багровеет лицо Олега. — Он не просто устарел. Он собран из бракованных запчастей, снятых с… э-э-э… отработавших свой срок рабочих. У него нет серийного номера, Олег. Я долго закрывал на это глаза, но теперь… теперь он не соответствует критериям нового мира.

С этими словами директор плавно поднялся из кресла и подошел к панорамному витражному окну. За стеклом, сквозь которое едва пробивалась сдерживаемая мощь фильтров, бушевала песчаная буря, и кроваво-красное солнце медленно тонуло в мареве раскаленного горизонта. Это был идеальный фон для его следующей фразы, произнесенной уже спиной к Олегу:

— Мир требует эффективности. А вы и ваш «Цербер» — воплощение бага.

Олег сглотнул ком обиды, подступивший к горлу. Он пытался держаться молодцом, но тщетно. Чувство несправедливости пожирало его изнутри, заставляя с такой силой сжимать челюсти, что звенело в висках. Он отдал этой проклятой корпорации «Дай-Крист» годы жизни, выискивая и латая дыры в их же кривом коде, позволяя им расти и богатеть. А что они дали ему взамен? Жалкую, никчемную синтетическую руку, списанную с умерших, — кибернетический хлам без серийного номера, компьютер, который больше мешал, чем помогал, и от багов которого теперь зависела его собственная судьба.

— ИИ и роботы заполонили мир, Олег. — Голос директора был монотонным и ровным, словно синтезатор речи, но в нем слышалось леденящее душу удовольствие от бессилия другого. — Люди стали лишним звеном. Тесто для умных гаджетов, которые выполняют их функции быстрее, дешевле и без глупых эмоций.

Он наблюдал, как багровеет лицо бывшего программиста, и это зрелище доставляло ему извращенное наслаждение. Правда, на долю секунды в его глазах, этих отполированных биодатчиков, мелькнула искра чего-то похожего на сожаление. Олег был умен. Предан. Он вытаскивал проекты, которые висели на волоске. Сокращать его было идиотизмом. Но здесь, в «Дай-Крист», решения принимали не люди, а алгоритмы рентабельности. И где-то там, наверху, сидели существа, по сравнению с которыми он, директор, был всего лишь менеджером-пешкой.

— Со временем и меня уберут с этой должности. И я буду искать новую работу.

Эти слова прозвучали как приговор не только Олегу, но и всему человечеству в этих стенах.

— Да пошли вы нахер! — крик вырвался из груди Олега внезапно даже для него самого. Громкий, надрывный, полный осознания всей глубины собственной ничтожности и предательства. Он больше не значил здесь ничего. Его преданность, его код, его жизнь — все это было просто мусором.

Злость и ощущение чудовищной несправедливости поднимались комом в горле, заставляя сжимать кулаки. Металлические пальцы «Цербера» впились в синтетическую ладонь, издав тихий скрежет.

Директор, не меняя выражения лица, развернулся к нему. Его пиджак сидел безупречно, как броня.

— Что ж. Вам следует покинуть здание. — Его спокойствие было оскорбительнее любой насмешки. — А «Цербер»… оставьте его себе. Разбирать эту рухлядь с вашей руки будет дороже, чем она стоит.

Олег резко, почти дико, схватил со стола злополучные документы об увольнении. Громкий, надтреснутый хмык сорвался с его губ, пока он смотрел в спокойное, умиротворенное лицо начальника — лицо человека, который делал это ежедневно и привык к эмоциям уволенных.

— Ничего… Ничего! — выдохнул он, и в его голосе змеилась затаенная обида. — И на моей улице будет праздник!

Он неуклюже ткнул пальцем в переносицу, поправляя съезжающие очки. Движения его были угловатыми, скомканными, отчего он и впрямь выглядел уморительно жалко. Директор, не сдержавшись, фыркнул и прикрыл рот ладонью, делая вид, что поправляет галстук.

Олег развернулся и зашагал к двери, изо всех сил стараясь выпрямить спину и придать походке уверенности, которой не было внутри. Каждый шаг давался ему с трудом, будто сама гравитация в этом проклятом кабинете увеличилась втрое. В эпоху, когда ИИ распределял вакансии, а человеческий рейтинг решал все, его профессиональная смерть была лишь вопросом времени. Его рейтинг и так висел на волоске, а после этого увольнения рухнет ниже плинтуса, навсегда отрезав путь к приличной работе.

Он пытался гнать от себя эти мысли, но они накатывали, подгоняемые жгучей, пожирающей печалью. И сквозь этот шквал отчаяния пробивался другой, более древний и опасный зов — навязчивое, властное желание зайти в виртуальное казино. Ощутить сладкий укол азарта, который на секунду затмит боль реальности. Эта мысль росла с прогрессирующей скоростью, заставляя его ускорить шаг. Ему нужно было поскорее остаться наедине со своим «Цербером» и своим позором. Поскорее убежать.

ВЕК ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА. Эпоха, когда человечество, словно Икар, подлетело слишком близко к солнцу своего гения. Но вознеслось оно не к звездам, а к собственной гибели.

Планета, столетиями травимая ядами прогресса, наконец вздохнула в последний раз. И этим вздохом она стряхнула с себя насекомых. Озера, реки и моря обратились в мираж, обнажив на теле Земли гигантские, кровоточащие раны — котлованы, что тут же затянулись сыпучими равнинами песка. Атмосфера, отравленная до предела, стала убийцей для всего живого: птиц, зверей, и в первую очередь — для своих же создателей, людей.

Началась Великая Борьба за Глоток. Война за ресурсы, где прежние страны и нации обратились в прах, а континенты один за другим скрывались под желтым саваном пыли. От былого величия цивилизации остались лишь призраки — скелеты мегаполисов, утопающие в дюнах, немые напоминания о мире, который когда-то был зеленым и полным жизни.

Но и этого человечеству показалось мало. По истерзанной земле вновь пронеслись смертоносные войны, добивая и так никчемные клочки, еще пригодные для жизни. Отчаявшиеся военные стратеги выпустили в небо «Генерационный газ» — оружие, что не убивало, а было куда страшнее. Оно кастрировало будущее, обращая мужское население в импотентов. Люди не вымерли в одночасье. Они просто… перестали рожать.

Популяция рухнула до критического минимума. И в этот час последние умы человечества, ученые и программисты, совершили свой финальный и отчаянный акт творения. Они дали жизнь Искусственному Интеллекту, вложив в его код единственную и священную цель: «Обеспечить выживание людей любыми средствами».

И Интеллект нашел решение. Холодное, логичное, бесчеловечное. Он разработал программу под кодовым названием «ДВЕ ЯЧЕЙКИ».

Первая колония, «Райский городок», укрылась под величайшим куполом, когда-либо созданным руками людей и машин. Здесь искусственно поддерживалась жизнь, какой она была до Падения: цветущие поля, отягощенные фруктами, леса, шумящие листвой, и воздух — кристально чистый, навсегда очищенный от ядовитой пыли внешнего мира. Это был заповедник, живой памятник утраченной планете.

Попасть в Рай было уделом избранных. Каждый его житель имел свой регистрационный номер, закрепленный за ним и его потомством. Они получили всё по праву рождения или статуса. Для остальных, тех, кто родился в тени турбин «Ячейки Два», единственным шансом хотя бы приблизиться к этому сокровищу был каторжный труд. Они работали, чтобы их дети, возможно, однажды смогли бы просто взглянуть на ту жизнь, которую другие получили из-за возможности спонсировать город.

Вторая колония, «Ячейка Два», представляла собой суровый контраст. Это был гигантский парящий город-крепость, зависший в мертвых небесах на мощных турбинах. Его существование было подчинено одной цели — обслуживанию «Райского городка». Отсюда, с высоты, обитатели «Ячейки Два» могли лишь издали наблюдать за зеленым сиянием купола, как за недостижимой мечтой.

«Ячейка Два» была гигантским сердцем, бившимся в аритмичном ритме коллайдеров и термоядерных станций. Вся добываемая энергия по толстенным, в руку, медным шинам передавалась вниз, к куполу «Райского городка», питая его искусственное солнце, системы жизнеобеспечения и роскошь.

Вся поверхность планеты за пределами этих двух убежищ была отдана во владение Песчаным скорпионам, или «Пискам» — смертоносным тварям, идеально приспособившимся к новому миру. Даже несколько минут на равнине без гермоскафандра с терморегуляцией означали мучительную смерть. Раскаленный песок, гонимый ураганным ветром, прожигал легкие за пару вдохов, превращая их в кровавую пыль. Кожа под палящим ультрафиолетом покрывалась пузырящимися ожогами второй степени быстрее, чем человек успевал понять, что умирает.

Жизнь в парящем городе была каторжным циклом. Большинство его обитателей день за днем выжимали последние силы на заводах и в энергетических блоках, пытаясь обеспечить семьями скудный минимум. Но существовала и иная каста — разработчики виртуальных миров и инженеры, создававшие капсулы погружения. Они были новой аристократией, чей труд ценился почти так же высоко, как труд энергетиков.

Ибо виртуальная реальность стала не роскошью, а единственным убежищем. Возвращаясь после смены, люди, выжатые как лимоны, закладывались в свои капсулы, чтобы снова ощутить то, что у них отняла реальность: настоящую боль, неограниченную радость, щемящую печаль, опьяняющий адреналин. Все это дарила иллюзия, и все это тщательно дозировал и контролировал ИИ, чья первостепенная цель — «поддержание и развитие человечества» — превратила виртуальность в самый эффективный наркотик и инструмент усмирения.

Но даже это не остановило демографический коллапс. Рождаемость продолжала падать. Жизнь в «Ячейке Два» была настолько тяжелой, безнадежной и лишенной будущего, что люди начали подсознательно отказываться от продолжения рода. Зачем обрекать детей на такое существование?

И тогда ИИ нашел «решение». Логичное, эффективное и абсолютно бесчеловечное. Капсулы виртуальности были модифицированы. К ним добавили трубки для принудительного сбора мужского генетического материала. А виртуальные миры наводнили «игры для взрослых» — симуляции, чьей истинной целью была не эйфория, а стимуляция рефлексов для максимального «сбора урожая». Спасение человечества окончательно превратилось в конвейер по его воспроизводству.

Прошло несколько дней с момента увольнения. Олег пребывал в состоянии полного, гнетущего отчаяния. Он рассылал резюме во все компании, связанные с разработкой игр, но в ответ — лишь оглушительная тишина. Его регистрационный номер, T-1496-4, словно стал проклятием, отметая его анкеты на самых ранних этапах автоматического скрининга.

— «Письмо отправлено», — безжизненно мигнула надпись на потускневшем экране его старого моноблока.

Словно робот, Олег поднялся с поскрипывающего кожаного кресла. Его взгляд упал на старенькую капсулу «Пи 2-94». В моменты тотального краха у него не находилось идей лучше, чем сбежать. Сбежать от себя, от долгов, от бесперспективного будущего.

Он грубо ткнул пальцем в кнопку на корпусе, запуская древний компьютер капсулы. На маленьком экране тут же всплыло тревожное красное предупреждение: «ТРЕБУЕТСЯ ПОПОЛНЕНИЕ РЕЗЕРВУАРА ПИТАТЕЛЬНОЙ СУБСТАНЦИЕЙ».

Стиснув зубы, Олег достал последнюю запечатанную канистру — свой стратегический запас. Вязкая, пахнущая озоном жидкость с бульканьем утекла в приемный отсек. Насос заурчал, скрипя и вибрируя, будто умоляя о пощаде и ремонте. Без этой субстанции капсула была просто металлическим гробом. Мудрый ИИ позаботился о безопасности: жидкость поддерживала тело во время погружения, а по истечении двадцати четырех часов система принудительно разрывала соединение, дабы пользователь не сгнил заживо в своем коконе.

Дверца капсулы открылась с тихим шипением. Втиснуть свое массивное тело внутрь было настоящей пыткой. Старая травма спины отозвалась острой болью, стреляющей в ногу. Он, кряхтя, занес сначала одну ногу, потом, стиснув зубы до хруста, втянул другую, чувствуя, как холодный синтетический гель уже обволакивает его конечности.

Олег изможденно выдохнул и изнутри захлопнул люк. Массивное тело мгновенно обмякло, парализованное полем стазиса.

Внутри его сознания, преодолевая барьер реальности, прозвучал мелодичный, бездушный голос:

— Добро пожаловать, пользователь T-1496-4. Вам как обычно — запустить виртуальное казино «Золотой Феникс»?

— Да, — мысленно, коротко бросил Олег, уже ощущая, как его разум начинает отделяться от немощного тела, готовясь к опасному преображению.