Эпоха безымянных войн

Внемли, смертный, и внимай. Ни одна хроника, ни один свиток не могут передать всей боли, что охватила мир в эпоху богов, но я поведаю сию историю, ибо то, что свершилось тогда, навсегда изменило Таморию.

Мир ещё хранил дыхание молодости, когда Галлеан, повелитель света и порядка, вершил дела творения. Его сияние рождало звёзды, выстраивало линии рек и ветров, вдохновляло людей, гномов и эльфов. Рядом с ним была Мортис, богиня жизни и плодородия, его супруга, сердце которой было полно тепла и сострадания к смертным. Но в тени света росло другое присутствие: Бесрезен, брат Галлеана, чья суть была хаосом и разрушением. Он не был злым по природе, но его желание свободы от законов порядка и гармонии рождало ненависть, и эта ненависть стала искрой, что зажгла войну богов.

Бесрезен нашёл Сердце Заката — клинок, выкованный Вотаном, богом-гномом, что жил под горами, чьи кузни били ритмом вечности. Демон Утер, первый предатель, украл оружие из священной кузни и принес его Бесрезену. Теперь он мог бросить вызов Галлеану. И в этот момент даже самые сильные среди пантеона, Аэллина, богиня людей, Грог-Тар, бог орков, и Мал’Керон, бог войны и ненависти, дрогнули, боясь вмешиваться в конфликт двух титанов.

Небо над Таморией покрылось кровавыми облаками. Легион Бесрезена поднялся из теней, ползущих по земле и скалам, в безмолвной клятве уничтожить всё живое. Их шаги звучали как раскаты грома, а каждый удар меча оставлял за собой пробел в реальности. В ответ эльфы, собравшиеся у крепости Истмар-Кан, приготовились к обороне. Магические стены сверкали в багровом свете, а колдуньи и маги пели заклинания, что обвивали легионы проклятых, пытаясь замедлить натиск тьмы. Но смертные, даже самые великие, знали, что это лишь отсрочка. Тьма была над ними, и её источник был божественным.

Крепость Истмар-Кан стояла на высоком утёсе, словно старый страж, наблюдавший за долинами. Её стены сияли магией древних эльфийских заклинаний, а из башен доносились звонкие голоса магов и жрецов, что готовили защиту. Но воздух уже был пропитан тьмой: тени легионов Бесрезена скапливались в низинах, шурша металлом и шёпотом проклятых душ. Эльфийские воины, закованные в лёгкие серебряные доспехи, встали плечом к плечу, натянули луки и наточили клинки, готовые отразить натиск хаоса.

Среди защитников стоял юный полководец Лирайн, сын старой линии эльфийских героев. В его сердце бурлила смесь гордости и страха. Он знал, что боги, что наблюдают сверху, могут не вмешаться, но также понимал: если они падут, никто не спасёт мир. Его взгляд скользнул к небесам, где ещё светился последний отблеск Галлеана, и Лирайн шепнул:

— Внемли, мой свет! Дай нам силы!

Первые ряды легионов проклятых рванулись вперёд, и земля содрогнулась от их шагов. Демоны, созданные самой тьмой, скользили между скал, крича, их глаза горели красным огнём. Ветер принес запах гнили и серы, и сердца смертных сжались от страха. Но эльфы не отступили. Маги подняли руки, и над крепостью вспыхнули сферы света, отражающие удары тьмы, словно миниатюрные солнца.

Мортис наблюдала за всем из своего дворца на небесных равнинах, и её сердце сжималось. Она видела, как Бесрезен прорывает границы царств других богов, как тьма растёт, и как смертные падают под её волной. Её супруга, Галлеан, был светом, который мог противостоять хаосу, но даже его сила не казалась безграничной. Мортис чувствовала, как отчаяние въедается в её душу, как страх за мир и за любовь к Галлеану постепенно превращается в жгучую боль.

Лирайн сражался в первых рядах, и вокруг него падали враги, словно песок сквозь пальцы. Он видел, как маги погибают, как щиты трещат, как легионы проклятых проникают через каждую щель. Но он сражался не ради победы — он сражался ради памяти о тех, кого уже не вернуть, и ради света, что ещё мерцал на небесах. Его клинок вспыхивал в рассветном свете, отражая багровый отблеск надвигающейся бури.

Тем временем Волна разрушения от столкновения Галлеана и Бесрезена добралась до Истмар-Кан. Земля содрогнулась, стены крепости дрожали, а небо трещало расколами света и тьмы. В этот момент Лирайн увидел, как несколько его товарищей, героев и магов, исчезают в вихре энергии. Их крики перекликались с ревом падших легионов. И тогда он понял, что это не битва, это конец — начало конца всего живого.

В момент столкновения двух титанов воздух содрогнулся. Металл Сердца Заката вспыхнул, отражая свет и тьму одновременно, и мир вздрогнул под их силой. Галлеан, с глазами полными решимости, встретил взгляд брата.

— Ты не понимаешь, Бесрезен, — произнёс он, голосом, что сотрясал небеса.

— Я не дам разрушить мир, который мы создали.

— А ты не понимаешь, — ответил Бесрезен, тьма струилась от него как плотный дым.

— Мир создан для подчинения. А я желаю свободы. И если свет мешает, он падёт.

Сердце Заката вспыхнуло, и их столкновение было не просто физическим — оно рвало ткань реальности. Волны силы пронзили все царства богов. Вотан почувствовал, как его кузни сотрясаются; Грог-Тар ощутил дрожь земли под своими ногами; Аэллина, пытаясь вмешаться, была отброшена силой, что не могла быть остановлена никем, кроме двух титанов. Мал’Керон, сражавшийся на границе своих владений, ощутил, как гнев и ненависть, что он так часто взращивал, бледнеют перед истинной мощью.

Эльфы у Истмар-Кан сражались до последнего дыхания. Легионы проклятых прорвались через магические стены, и на поле боя падали тысячи существ, но магия света и жертвы эльфов создавали барьер, что задерживал распространение хаоса. Но даже это было лишь отсрочкой. Сила столкновения двух великих богов доходила сюда, и все живое содрогалось.

Мортис спустилась с небесных равнин. Она видела Галлеана, его сияние ослепляло, и Бесрезена, чья тьма поглощала всё вокруг. Она стояла в тени, её глаза полны слёз, руки дрожали, сердце рвалось. Она кричала:

— Галлеан! Я здесь! Держись!

Но никто не слышал. Ни смертные, ни боги. Только шум столкновения, раскаты тьмы и света, и волна разрушения, что неслась по миру.

В мгновение ока всё изменилось. Галлеан, собрав последние силы, проткнул Сердце Заката своим светом. Бесрезен закричал, его голос разрывал небо, но клинок сиял ярче, и его тьма растворилась в свете. Волна силы, что рванула от столкновения, смела всё: царства Вотана обрушились, гномы падали в пламя своих кузниц; Грог-Тар погиб в вихре разрушения, его орки разбежались; Мал’Керон пал, поглощённый собственным гневом. Даже Аэллина была отброшена к краю небес, едва удержавшись за обрыв реальности.

Мортис стояла среди руин, видя, как её супруг Галлеан умирает, его сияние медленно угасает. Сердце её разрывалось, голос застревал в горле, слёзы горели, а страх и отчаяние превращались в огонь, что пожирал её разум. Она хотела кричать, хотела остановить всё, но её сила не могла ничего изменить.

Когда тьма и свет рассеялись, на земле осталась лишь Мортис и несколько мелких богов, что сумели спастись от волны разрушения. Остальные — исчезли, навсегда стертые с лица мира. И в тишине, где ещё недавно бушевала битва, Мортис ощутила пустоту. Она опустилась на колени, держа руки на сердце, которое больше не принадлежало ни жизни, ни свету.

— Я… не могу… — шептала она, — Он ушёл… они все ушли… и я одна…

Скорбь, гнев, отчаяние и страх переплелись в ней, слились в нечто новое. Мортис чувствовала, как жизнь вокруг умирает, как сама сущность мира ускользает, и вместе с этим ускользает часть её души. Она впервые позволила себе шагнуть за грань того, что считалось добром и светом. Тьма коснулась её сердца, и она почувствовала, что больше никогда не вернётся прежней.

С каждым вздохом её тело становилось холоднее, а взгляд — пустым. Она осознала, что жизнь не вернёт её Галлеана, и что все попытки воскресить свет лишь приведут к новой боли. Тогда Мортис поднялась, и впервые в своём существовании её голос не был голосом жизни, но голосом смерти.

— Я стану тем, что спасёт его… даже если мир обратится в пепел, — прошептала она, и в словах этих уже слышалась не надежда, а проклятие.

— Я — Мортис.

— Я — смерть.

И так завершилась Эпоха Безымянных Войн. Пантеон был уничтожен, мир горел и рушился под волной столкновения двух титанов, эльфы продолжали сражение у Истмар-Кан, и только Мортис осталась, превращённая в богиню смерти, чья душа навсегда была искалечена скорбью и безумием, готовая к новым шагам в мире, где больше не осталось богов.

И с тех пор никто не говорил о Тамории как о мире светлых богов. Легенды шептали о Мортис, её боли, её гневе, и о том, что жизнь и смерть теперь были связаны с ней навеки. И те, кто пережил тот час, знали: даже любовь, что казалась вечной, может обернуться вечной тьмой.