Огонь.
Воздух будто горел вместе с ним.
Каждый вдох — ожог, каждая тень — живая.
Нокс пробирался сквозь обломки старой мельницы. Руки — в крови, глаза — не видят из-за копоти.
Он не чувствовал боли. Не чувствовал страха.
Нокса волновало только одна. Только оно имя.
— Ирма!
Голос утонул в рёве пламени. Ответа не было. Только треск досок. Старые балки рушились, сыпался пепе с потолка.
Сзади — крик:
— Нокс, стой! — это Ульф.
Он схватил друга за плечо, но Нокс вырвался.
— Она там!
— Там никого уже нет! Уходим!
— Она там! — зарычал Нокс.
Нокс прыгнул вниз, в пролом, где ещё недавно стояла мельница. Под ним — обломки крыла, зубья колеса, вода вперемешку с чужой кровью.
Нокс упал на колени. Дерево жгло руки, но он не останавливался — отодвигал доски, одна за другой, пока пальцы не начали кровоточить.
И он увидел её.
Ирма лежала лицом к небу. Ряса Исповедницы — почерневшая, но целая. Она была засыпана камнями и обломками крыши.
Ульф больше не пытался его удержать. Молча стал рядом, помогая — камни, доски, прутья. Всё вокруг дышало жаром.
— Ирма…
Он осторожно поднял тело девушки и прижал к груди. Оно было лёгким. Голова запрокинута. Нокс гладил её по волосам.
Он не молился. Не мог. Только шептал её имя.
Ирма. Ирма. Моя Ирма.
— Ирма… Ирма, молю, очнись…
Но она не очнулась. Ульф присел рядом с товарищем на одно колено, и закрыл ладонью глаза девушке.
Ирма была мертва.