Ершистый вереск

Ершистый вереск.

Из вереска напиток

Забыт давным-давно.

А был он слаще меда,

Пьянее, чем вино.

В котлах его варили

И пили всей семьей

Малютки-медовары

В пещерах под землей…

— Девочки, хватит Стивенсона на сегодня, дайте и ему отдохнуть, — мамин голос теплее света жёлтых ламп и выцветших старых страниц. Мамин голос, кажется, теплее даже солнца.

По стенам ползут тени, огибая светильники и лампы. Приятные пастельные тона. Стен не видно за детскими рисунками, изображающими умилительный примитивизм жизни. И две кровати, хотя девочки любят спать в одной. Совсем непохожие друг на друга и объединяемые лишь тем, что ещё слишком дети, чтобы задумываться о чём-либо…

— Ну мам, мы только начали, — жалобно протягивает темноволосая курносая девчушка, сминая одеяла и чуть подаваясь вперёд. — Пожалуйста…

Глаза такие большие, по-детски невинные и ослепительно голубые. В них плещется та кристальная игривая наивность, что часто удивляет взрослых своей доверчивой простотой.

Женщина замирает в нерешительности, а потом со вздохом кивает: «Но только недолго». И лишь дверь закрывается, как голубые глаза вновь с восхищением и нетерпением оборачиваются к сестре. Такой взрослой и серьёзной в своих очках, что скрывают за собой серые, кажется, совсем и не детские глаза. Старшая сестра. Изольда…

Сидя с книгой в руках и надвинутыми на нос очками, она так похожа на воспитательницу, что малышка слушается её во всём. Только её. Потому что девочке интересно, умеет ли Изольда смеяться. И она сделает для сестры всё, чтобы когда-нибудь увидеть её искренний смех.

— Давай дальше, пожалуйста, давай! — нетерпеливо ёрзает девочка, пододвигаясь ближе и заглядывая в книгу, чтобы следить, как сестра будет расшифровывать такие непонятные для неё символы в такую простую и приятную речь.

Ведь читать-то Матильда не умела. Как и не умела быть серьёзной. Она слишком любила танцевать и кушать сладкое, отчего её щёки были слегка пухлые. Матильда старалась есть меньше, ровняясь на сестру, потому что думала, что взрослые не любят сладкого. Она, как и все дети, мечтала вырасти.

Пришел король шотландский,

Безжалостный к врагам,

Погнал он бедных пиктов

К скалистым берегам.

На вересковом поле

На поле боевом

Лежал живой на мертвом

И мертвый — на живом.

На этом моменте Матильде всегда становилось очень грустно и страшно — она сильнее прижималась к сестре, обхватив свои коленки, и терпеливо ждала, когда история «станет добрее». Голос у Изольды был ровный, спокойный и мелодичный — под него хорошо спалось, она умела читать так, чтобы её хотелось слушать.

И к началу третей строфы, Матильда уже спала, приложив к губам палец. И почему-то сестре казалось, что ей снятся вересковые поля…

Дверь легонько приоткрылась, в ней вновь появилась мама.

— Изольда, пойдём, тебе нужно принимать лекарства… — проговорила она тихо, чтобы не разбудить младшую.

Через тёмный пугающий коридор они прошли в кухню. Изольде было страшно, но она всеми силами показывала, что не боится темноты, запирая страх глубоко в себе, чтобы мама не называла её трусихой. В кухне пахло пряностями, заваренным чаем и вареньем. В хлебнице лежали одинокие сухие корочки…

И пока она разглядывала их, что-то «укусило» руку. Девочка ойкнула. Мама всегда делала это быстро, так, что она даже и не замечала, поэтому Изольда не боялась уколов. Отпрянув, девочка, как всегда, потёрла руку в месте «укуса». Ничего, только маленькая точечка.

— Можно мне изюминку? — спросила она, уже зная ответ.

— Тебе будет плохо…

— От одной? — не сдавалась Изольда.

— Нельзя, — строго ответила мама.

Изольда не обижалась, потому что знала, что маме не жалко для неё изюминки. Её жаль её здоровья — так мама говорила. И, наверное, мама понимала, как девочке трудно бороться с желаниями, глядя на Матильду, позволяющую себе кушать всё, что угодно. Ведь только у Изольды был сахарный диабет…

***

«Когда я вырасту, то стану кондитером», — повторяла Матильда по нескольку раз на день. Она думала, что Изольда не ест печенье, потому что его просто плохо приготовили. А вот если бы его испекла она — сестре, конечно же, понравилось бы.

А Изольда росла с желанием узнать вкус сладости. Она ела скучную еду, даже по цвету отличавшуюся от розового крема и мороженого, сладких леденцов и тягучей нуги. Ей казалось, она ела саму серость, от которой её глаза становились строже, а фигура худее.

Они росли, и их мечты росли вместе с ними.

Изольда была тонкой, худощавой и сдерживающей всё в себе. Матильда же была её противоположностью. Но они любили балладу о Вересковом мёде, связанные одной мечтой.

— Я когда-нибудь его сделаю, — мечтательно произносила Матильда, глядя, как на скалы набегает вода.

Крутой обрыв, бескрайний океан и небесный простор. Вокруг ни души, не считая Изольды.

— Кого? — спрашивает она тоном, похожим на этот камень.

— Вересковый мёд…

Даже мысли о нём пахли чем-то приятным, как далёкая мечта. Изольда хмыкнула, рассеяв дымку в мыслях у девушки.

— Рецепт был утерян, так сказано в балладе.

— Ты никогда не ешь сладкого, — перевела тему Матильда, колышка пальцами сочный стебель. — Пообещай мне, что, когда я сделаю его — ты обязательно отведаешь.

Немного удивившись, Изольда совсем тихо проговорила: «Обещаю».

В небе разливался закат, в котором был слышен шепот уходящего лета.

***

Матильда закрывалась в кухне, портя целые горы продуктов. Сладко и невообразимо пахла ваниль, дыша сахарной пудрой, а из духовки плыл аромат шоколадной выпечки. Всё усыпано белой мукой, даже её лицо, сосредоточенно читающее рецепт. Весь дом дышал карамелью и корицей.

Весь, кроме чердака, где воздух оставался свеж и пах старой пылью. Здесь Изольда пряталась от вкусных запахов, желаний и самой себя. Здесь лежали шприцы и инсулин, который она принимала тайком от сестры. Потому что Матильде незачем знать. Она такая впечатлительная… А родители сильно переживали, чтобы и у второй дочери не было диабета. Лучше бы ей совсем о нём не знать.

— Изольда, спускайся, я испекла пирог! — звал сестру весёлый, звенящий смехом и радостью голос. Ведь у неё получилось, ей есть чему радоваться.

Девушка вставала, спешно бежала к двери и… закрыв её на ключ, понуро опускалась на землю, закрывая лицо руками. Хоть раз в жизни, но она так хотела попробовать, так хотела порадовать Матильду, и понять, в конце концов, как же это вкусно. Но она знала, что сладость будет убивать её, как яд, и поэтому сухо отвечала ей: «Спасибо, я не хочу». А Матильда расстраивалась и выбрасывала всё в мусор, истошно плача над книгой с рецептами. И готовя, готовя вновь.

Она не собиралась сдаваться.

***

В итоге Матильда стала поваром, а Изольда той, кем ей всегда полагалось быть — учительницей. После этого их дороги разошлись, и некогда близкие сёстры не разговаривали друг с другом месяцами. Младшая — из-за обиды, а старшая, чувствуя вину. Но в один из вечеров, Изольде пришло приглашение на свадьбу Матильды.

Читая торжественные строчки, девушка думала, почему всё ещё живёт одна в унылой почти пустой комнатушке. Безбожно серой, как и вся её жизнь, без оттенка красочности.

«Я не видела её столько лет, но она не забыла меня…»

И купив себе самое цветастое и кричащее платье, Изольда поехала к сестре на свадьбу, оставив безликую квартиру в одиночестве.

***

Здесь было так много народу, что она не сразу нашла сестру. Хотя, когда знаешь, где искать… Матильда стояла рядом с тортом, постоянно что-то в нём подправляя. Она выглядела как пышный кекс с мастикой, украшенный кремом и зефиром. Осторожно Изольда подошла к сестре сзади, дотронувшись к плечу. Матильда обернулась. В её глазах смешалось изумление.

— Сестра? Сестрёнка! Господи, это ты! — она была так счастлива, что порывисто прижала к себе Изольду, уже отвыкшую к такому проявлению близости. — Пойдём выйдем, а то здесь слишком шумно.

Взяв тонкую руку сестры, Матильда повела её сквозь толпу людей, не обращая внимания на оклики.

Снаружи было свежо, дул лёгкий ветерок, а где-то рядом разливался мягкий запах вереска. Изольда, не веря, оглянулась вокруг.

— Ты поставила павильон на обрыве?..

— На нашем обрыве, ведь здесь мы с тобой в детстве мечтали, помнишь?

— Помню, — сердце забилось чаще от накативших воспоминаний.

— Кстати, о детских мечтах, — Матильда закопошилась, и подойдя к сестре, протянула ей крохотную баночку.

Взяв её тонкими пальцами, Изольда долго не могла понять содержимого в вечерних сумерках.

— Что это? — спросила она, наконец.

— Вересковый мёд, — с улыбкой ответила младшая сестра. — Я обещала тебе, что сделаю его, и я сделала!

На её губах плясала улыбка, в глазах горели огоньки. Прямо как в детстве. Та же игривая наивность и доверчивая простота.

«А я обещала, что попробую… Но эта баночка убьёт меня».

— Я попробую дома, — решила соврать Изольда.

— Нет, ты попробуешь при мне и сейчас, и скажешь, как сильно тебе понравилось, потому что я работала над ним последние месяцы, — Матильда настойчиво протянула девушке ложку.

Другого выбора не было. Да и что ей терять? Пустую непримечательную серую жизнь? Но почему эта девушка могла себе позволить быть похожей на живой кекс, смеяться и жить, а она должна была себя всегда останавливать?

Крышка мягко отвинтилась, и из банки пахнуло летом. Ложка погрузилась в вязкую янтарную нугу и медленно поползла ко рту.

В жизни Изольда не ела ничего вкуснее. Такой сладкий, нежный… Словно внутри взорвался фейерверк. На глазах выступили слёзы от столь ярких ощущений. Прикрыв их, Изольда пыталась прийти в себя.

— Мне нужно идти к гостям. Я сейчас вернусь, и будь готова рассказать, насколько это вкусно! — Матильда побежала обратно в палатку, подгоняемая чьими-то криками.

Застыв с банкой в руках, Изольда поняла, что сделала самую ужасную вещь в своей жизни — почувствовала её вкус. И теперь, когда до приступа жить оставалось мало, она не желала терять ни минуты.

Ложка за ложкой банка пустела. Тепло согревало внутри, словно мягкий закат, и что-то крохотным цветком распускалось в душе. Она подошла к обрыву, вглядываясь в набегающие на берег волны.

…Стоя у края скалы.

Вереск звенел над ними,

В море — катились валы…

Голова закружилась, дышать стало труднее, что-то сковало мышцы. Темнота застлала глаза. Всё вокруг смешалось. Земля выпрыгнула из-под ног…

— Изольда? — позвал голос сестры. — Изольда!

Но её нигде не было, как и баночки Верескового мёда. И лишь волны набегали на берег.

***

Утром нашли тело старшей сестры. Утром Матильда узнала её тайну. И прокляла себя за настойчивость и обиды. Ведь если бы она знала, что всё это время заставляла сестру идти на риск, предлагая ей выпечку и булочки. Если бы она знала…

Матильда забросила кулинарию. Вкус сахара стал ей невыносим, запах крема вызывал дурноту. И никогда больше она не готовила Вересковый мёд, вскоре забыв свой собственный рецепт.

…Пускай со мной умрёт

Моя святая тайна -

Мой вересковый мед!