Еще один прекрасный день

Катя проснулась счастливой.

Как это прекрасно, когда тебя будит ласковое солнце, заглядывая в спальню, и ты, отдохнувшая, полная сил для нового радостного дня, сладко потягиваешься, зная, что человек создан для счастья, и оно ждет повсюду, а главное счастье — в гармонии с собой. И ты — в самом начале долгого и полного чудес пути. Впереди множество удивительных открытий в познании себя, и еще много-много таких волшебных дней.

Катя повернула голову и посмотрела на свою руку. Как она красива, загляденье просто, и какое вообще совершенное создание человек. Сразу захотелось увидеть это чудо природы целиком. Упруго вскочив с постели, Катя подбежала к зеркалу. Да. Никаких сомнений, она восхитительно хороша. Ура.

— Ура-а! — воскликнула Катя и громко рассмеялась.

Она распахнула окно спальни, выглянула в свой крошечный, но очаровательный садик, игравший всеми цветами радуги в капельках утренней росы, и едва не задохнулась от красоты.

— Привет! — крикнула она роботу-садовнику.

— Доброе утро и счастливого дня, хозяйка, — прогудел тот, и Катя рассмеялась снова.

— Счастливого дня, — повторила она.

Голубое-голубое небо, желтое-желтое солнце, а какие пушистые облака, так и хочется потрогать руками. Мечта. «Мечта-8», если совсем точно, рукотворный рай на границе Пояса Астероидов, такой всамделишный рай, что жители зовут его Бочка Восемь: надо снижать пафос, а то, неровен час, впадешь тут в полную нирвану.

Ой, да ладно, какая нирвана, когда тебя переполняет желание жить.

Стоя в душевой под струями воды, нежно ласкавшими тело, Катя вспомнила, как все было ночью, и порадовалась, что Маркус оказался таким деликатным, сразу попрощался и ушел, оставив ее одну в постели, ведь это ее постель, это вообще святое, и Маркусу даже не пришлось намекать. В остальном Маркус — увы, не то. Но о чем тут сожалеть, все нормально и тоже по-своему радость, ведь Катя в поиске, и это прекрасно, впереди столько новых встреч, новых опытов, новых открытий себя и других. Познание и еще раз познание. Волшебная перспектива на много лет. Маркус наверное тоже счастлив, что его такое ждет. А если не вполне счастлив — надо просто сказать ему об этом, и он конечно поймет.

За завтраком, наслаждаясь каждым кусочком вкуснейшей и натуральнейшей синтетики, Катя подумала, что из Маркуса получится замечательный друг. Как повезло. Да она вообще везучая. И Маркус тоже, и все ее земляки. Миллиарды прозябают на перегруженной Земле, где посчитан каждый ватт, и надо идти к счастью, толкаясь локтями, а то и по головам живых людей — бр-р... а Катя появилась на свет в Бочке и потребляет ее колоссальные ресурсы по праву рождения. Ну так она и работает здесь! Трудится! И какая же радость эта ее работа, какая огромная польза для всего человечества. Кате есть чем гордиться.

Она накинула легкое платьице, обманчиво скромное, из тех коварных нарядов, которые чуть-чуть, едва-едва маскируют природное совершенство фигуры, а на самом деле заставляют вглядываться и восхищаться, — и вприпрыжку побежала из дома. Хотелось обнять весь мир и прокричать ему: ты прекрасен! И я прекрасна! И все прекрасно!

Улица, застроенная маленькими опрятными домиками, радующими глаз, была свежа и чиста. Далеко впереди загибался вверх зеленый горизонт. Другая сторона Бочки Восемь была не видна из-за искусственного солнца, но Катя все равно задрала голову и мысленно послала антиподам луч добра и счастья. У нее на той стороне полно знакомых, и все прекрасные ребята. Надо будет смотаться туда на выходных.

Или поддаться на уговоры соседки Мэри, взять пару недель отпуска и закатиться на Бочку Девять, где непрерывный карнавал, фонтан веселья и любви. «Мечта-9» это секторальный центр психологической разгрузки, и похож не на космическую станцию, а на эротическую фантазию безнадежного романтика: все только и думают, что про любовь, говорят о ней, признаются в ней и предаются ей без передышки. Секс на Бочке Девять легкий, радостный, но такой неуёмный и всепроникающий, что становится навязчив. Катя там была уже, и потом неделю вспоминать о сексе не хотела: он ей повсюду мерещился. Даже в глазах Мэри, когда та глядела на нее.

В одном Мэри права: на Бочке Девять всегда новые лица, да какие — потрясающие люди, сильные и непосредственные, грубоватые, но в том особый шарм, ведь они первопроходцы, старатели космоса. У нас таких не встретишь, им тут нечем заняться. Нашей станции уже сто лет, она выросла из рабочего поселка при горнообогатительном комбинате, здесь не бывает авралов и приключений, — и в этом свой глубокий смысл. Мы отвечаем за стабильность гигантского автоматического производства, рядом с которым висит в пространстве наша Бочка. Нам есть чем гордиться и чему радоваться. Не каждому по плечу день за днем и год за годом делать так, чтобы ничего не случалось — и оставаться счастливым.

А девятая — молодая станция на границе сектора, который сейчас в процессе освоения, и там, как в старину, люди рискуют собой. Они уходят в опасные рейсы совсем близко к Поясу, управляя стаями дронов-разведчиков. Это такая крутая и творческая работа, что дух захватывает. И задача Бочки Девять, помимо жизнеобеспечения, снабжения и так далее, — психологическая разгрузка усталых астронавтов, переживших стресс. Круглые сутки внутри Бочки Девять бьет ключом радость — увлекательно, зажигательно, шумно и временами даже буйно. Все друг в друга влюблены и развлекаются, словно в последний раз. Эта всеобщая экзальтация чуть-чуть настораживает; а с другой стороны — что плохого, если люди счастливы, если у них горят глаза, и они готовы к приключению в любой момент. Катя не хотела бы жить в Бочке Девять. Но иногда слетать туда и слегка поприключаться с интересными людьми — намного веселее, чем ехать на скучную и кичливую музейную Землю, где кожей ощущаешь, что ресурсов планеты не хватает на всех. Когда не хватает на всех, это грустно. А человек не должен грустить.

В Бочках всего хватает потому что энергии в избытке. Каждая Бочка снаружи покрыта солнечными панелями, добывая минимум киловатт с квадратного метра. А в Поясе уйма минералов, при переработке которых побочные продукты — кислород и вода. Говорят, у нас еда только синтетическая, а вы ее пробовали? На Земле такой нет. У нас тут все синтетическое и все лучшее в обитаемой Вселенной. Мы растим пищу на основе натуральных клеток, и она выходит живее, чем самая живая. Полезнее, вкуснее, приятнее. Наша водопроводная вода покажется землянам эликсиром бодрости, а уличный воздух — эликсиром блаженства. Потому что у нас есть электричество. Можно сказать, мы едим чистое электричество, дышим электричеством, купаемся в нем — и какой же это восторг. Главное слово — «чистое». На станциях все чистое. И жизнь — чистая радость...

Катя летела по улице молодым быстрым шагом — свободным, размашистым, полезным для тонуса, — улыбаясь встречным лицам и предвкушая, как она сегодня хорошо поработает. Чирлидер пассажирского шлюза — должность в основном контрольная, как и большинство на станции: наблюдай и не мешай. Если честно, она не столько на случай, когда автоматика засбоит — у нас все приводные маяки, причальные мишени и механизмы стыковки дублированы, — сколько для радости. Девяносто процентов рабочего времени чирлидер сидит и наслаждается осмысленной трудовой деятельностью на пользу общества. Но еще десять, и они главные, самые ответственные, — он несет радость людям. Когда к Бочке Восемь причаливает не робот, а настоящий планетолет с экипажем, астронавтов должен принять на борту станции такой же, как они, живой человек. Добрый, теплый, светлый, гостеприимный. Лицо «Мечты-8», лицо мечты о счастье и лучшем будущем для всего человечества. Сегодня именно такой прекрасный день: ожидается маленький русский кораблик; истомившиеся в тесноте астронавты сойдут на станцию, и Катя их встретит... Пока не знает, как. Возможно, просто улыбнется, и они все поймут.

Да, именно так. Простенько и со вкусом.

Строгое и функциональное здание космопорта стояло в центре восхитительного лесопарка, тщательно и продуманно запущенного, натурального до дрожи. По веткам прыгали белки. Когда-то Катя нарочно пыталась здесь заблудиться, уйдя по грибы, но всегда, радостно хохоча, выскакивала с полной корзинкой в жилые кварталы. Она обожала свою работу еще из-за места: второго такого не найти во всей Бочке, даже на другой стороне, где действительно большой сосновый лес с реками и водопадами. И сам космопорт был чудесен. Невозможно поверить, что под этим стеклянным кубиком в стиле баухаус посреди лесной лужайки — двадцать этажей сложной машинерии, а еще ниже обшивка станции и открытый космос.

Порт словно вымер, но это понятно, здесь мало персонала, и все заняты, держат руку на пульсе грузовых перевозок. Никого не встретив по дороге, Катя прошла в кабинет, остановилась перед ростовым зеркалом, придирчиво оценила свой внешний вид и нашла его превосходным. Села в удобнейшее кресло, нарочно поерзала, чтобы лишний раз насладиться его уютом, пробежалась взглядом по трехмерной схеме шлюза — все отлично, все готово, — и почувствовала себя человеком на своем месте. Вау! Красота. Жизнь в общем только начинается, а уже удалась. Везучая ты, Катя.

Какой восторг: на работе, как дома. Так, что у нас... Корвет МЧС России «АПК-10», стыковка, перегрузка контейнера... и что они забирают... а не все ли равно... какие-то числовые коды, лень смотреть, да и не мое это дело... и двое сходят с борта, чтобы подписать документы у Генерального диспетчера. Через два с половиной часа они будут здесь: капитан Андрей Баженов и бортинженер Герман Германн. Прекрасно. Работаем.

— Маркус? Ой, Маркус! Привет!

Маркус был одет в ослепительно белый рабочий комбинезон садовника и смотрелся очень неплохо, только как-то скованно. И глядел странно. В руках он держал пучок фиалок. Скромная привилегия контролеров-наблюдателей паркового оборудования: техника срезает лишние цветы, а садовники подбирают и раздают на улицах. Идет такой весь в белом и дарит букеты, а люди тают от счастья. Замечательная профессия. Катя в общем к цветам привыкла; сколько он ей носил, не сосчитаешь; и радуга в ее садике это заслуга Маркуса; так умело нарисовать схему для робота-садовника может только человек-садовник... Но все равно очень приятно.

— Как мило с твоей стороны, — Катя взяла фиалки, пахли они волшебно. — Слушай, Маркус, я хотела тебе сказать потрясающую вещь!

— Весь внимание, — буркнул Маркус, краснея.

— Мне кажется... — начала Катя с воодушевлением. — То, что было у нас прошлой ночью, это начало долгой и восхитительной дружбы. Прекрасной дружбы на всю жизнь. Ты замечательный. Будем друзьями!

Она протянула ему руку с букетом, звонко рассмеялась своей милой неловкости — ну очаровательно же, просто очаровательно, лучше не придумаешь, — и положила фиалки на стол. Протянула руку снова, уже серьезно. Руку дружбы.

Маркус стоял, забавно моргая.

— Я всегда к твоим услугам! — сказала Катя.

— М-да... — протянул Маркус, глядя под ноги. — Конечно.

— Мы же друзья! — сказала Катя и на всякий случай тряхнула рукой, чтобы этот остолоп ее заметил.

— Конечно, — повторил Маркус. — Друзья. А давай ты мне сейчас отсосешь по-быстрому.

— Прости?.. — Катя подумала, что ослышалась.

Маркус взялся за застежку комбинезона и потянул ее снизу вверх.

— Чисто по-дружески, а?

Катя поперхнулась и зажала рот ладонью.

— Ну, я так и думал, — скучным голосом произнес Маркус.

Катя сидела, не дыша. Она не понимала, что с ней происходит, и почему, но внутри все будто встало дыбом. На глаза навернулись слезы.

— Какая же ты дрянь. Лживая, подлая, лицемерная дрянь.

Маркус сгреб фиалки со стола и принялся их рвать перед лицом у Кати. В клочья, на куски, роняя ошметки на пол. Цветами завоняло оглушительно и невыносимо, и Катю вырвало прямо Маркусу под ноги.

От ужаса Катя подпрыгнула в кресле и принялась визжать, нелепо размахивая руками.

— Дать бы тебе в рожу, да противно, — буркнул Маркус, уходя, но Катя не расслышала.

Ей казалось, она умирает. Надо было доползти хотя бы на четвереньках до медблока, а лучше вызвать помощь сюда, но Катя, почти слепая от слез, набрала маму.

Мамин чип не отозвался, что было очень странно, зато ответил папа.

— А-а, еще одна шлюха нарисовалась, — сказал он. — Чего надо, сукина дочь?

— Ма-ама... — почти теряя сознание от ужаса, прохрипела Катя.

— Я твою сукину мать заблочил, — торжествующе сообщил папа. — Даром, что ли, я единственный электронщик на этой летающей помойке, который хоть чего-то умеет... Вот потеха будет, когда повешусь, вы же загнетесь без меня. Вам же только в Бочку Девять, но там своих проституток девать некуда... Ладно, отстань, я гостей жду. Сейчас ее хахаль сюда явится узнать, почто молчит ненаглядная. Сделаю красавцу электрический стул, хе-хе!

Катя выпала из кресла.

***

Шмыгая носом и стараясь не шататься, она брела к открытой двери шлюза. Несла радость людям, ага.

Навстречу ей вышли двое в форменных пилотских куртках и брюках со множеством накладных карманов. Совсем молодые, едва под тридцать, один повыше, другой пониже, оба смотрелись абсолютно естественно в этой своеобразной одежде — с характерным шиком небрежной элегантности, что отличает людей, которые действительно умеют в ней работать и жить.

Катя знала: чтобы нести радость, желательно приветствовать гостей станции на их родном языке. Она сможет, ведь это и ее язык, недаром ей досталось русское имя.

— Дратути пажалста, — пробормотала она.

И всхлипнула.

Гости озадаченно переглянулись.

Капитан Андрей Баженов оказался высок, широкоплеч, несколько простоват лицом, зато неотразимо обаятелен и убедительно надежен. На его груди хотелось с облегчением разрыдаться.

Что Катя и сделала немедленно.

— Прилетели, — сказал Баженов.

— Ничего себе подарочки, — сказал Германн.

«АПК-10» забирал отсюда анекдотический груз, контейнер с новогодними подарками для спасательного отряда Крайней Станции, застрявший на Бочке Восемь с прошлого декабря. Подарки дело частное, но у контейнера есть инвентарный номер, и чем дольше этот ящик лежит не там, где надо, тем сильнее зреет необходимость хотя бы расписаться за него.

— Что случилось, милая барышня? — Германн попытался заглянуть Кате в глаза. Ему не пришлось нагибаться, он был Баженову по плечо, а с девушкой вровень. — Ну-ка, возьмите.

Катя утерлась чем-то пушистым и мягким, это оказалось полотенце с эмблемой МЧС России. Она с трудом оторвалась от груди капитана. Рядом стоял, улыбаясь ласково, хотя и слегка настороженно, приятный мужчина с ухоженной русой бородкой и вьющимися светлыми волосами до плеч. Немножко склонный к полноте и совсем не похожий на инженера аварийно-поискового корвета.

— Ну так что у вас стряслось?

— Не зна-а-ю, — проныла Катя. — Все пло-о-хо...

— Везде? — быстро спросил Германн и неопределенно помахал рукой в воздухе.

— Ка-ажется...

— Давно?

Катя задумалась. Ну конечно она знала, когда стало плохо.

Плохо было всегда. Человек создан для счастья, а где его взять-то. Счастья нет. Его не может быть. Такова драма, на которую ты обречен с рождения: мы запрограммированы на счастье, а впереди только страдания.

Но подтекст вопроса девушка тоже уловила, и это заставило ее крепко вцепиться в полотенце, а то вдруг слезы опять хлынут рекой. Какой ужас! Двадцать лет жила, как слепая, дура дурой! Насколько все плохо, дошло до Кати совсем недавно. Когда разверзлась эта бездна? Она ведь знает. Есть же какая-то зацепка. Точная привязка по времени.

— Я-а на рабо-оту при-и-шла-а... И на-ча-ло-ось...

— Третий час, если у них график, как у всех, — бросил Германн капитану. — Барышня, а вы, собственно, кто?

— Чир-ли-и-дер пас-са-жи-ир-ский... Встреча-а-ю госте-ей...

— Песнями и плясками. А чего без цветов? — ляпнул Германн.

Услышав про цветы, Катя всхлипнула, подавилась и спрятала лицо в полотенце. Ее всю затрясло, и Баженов сам сгреб девушку в объятья, а на инженера посмотрел неодобрительно.

— Я не нарочно, — объяснил Германн. — Просто со злости. Подумал, не надеть ли нам скафандры, и понял, что если воздух отравлен, мы уже в шлюзе нанюхались. И отступать — некуда.

— Я это сразу понял, — буркнул Баженов.

— Ты капитан, тебе положено сразу... Ну что за фигня, согласись. Первый раз попали на Бочку, а тут фигня. И еще чирлидер!

— Ты несправедлив. Эта девочка обучена вручную завести на стыковку любой тоннаж при отказе автоматики. А гостей встречать — так придумали, чтобы не скучала.

— Ну, простите, — сказал Германн. — Алло, барышня, как вас там, примите мои искренние глубокие соболезнования. То есть, простите еще раз, извинения. Видите, как волнуюсь? Кстати, я Гера, а мой капитан — Андрей.

— Ка-атя... — донеслось у Баженова из подмышки.

— Дратути пажалста, — буркнул Германн.

— Накажу, — пообещал Баженов.

— Это нервное у меня, — сказал Германн.

— Так, — Баженов мягко отодвинул Катю и попытался ее разглядеть. Девушка инстинктивно закрывалась полотенцем. — Нам в любом случае идти к Генеральному. Дорогу найдем. Но... Это мне показалось, или там кричат?

Из глубины космопорта доносились приглушенные вопли, потом что-то упало и зазвенело разбитое стекло.

— Ну, хотя бы не похоже на крик о помощи, — заметил Германн. — Обнадеживает. — Он чуть наклонил голову, прислушиваясь. — Кэп, по-моему, там морду бьют.

— Сударыня, вы пойдете с нами, — твердо сказал Баженов. — Дверь шлюза мы запираем и ставим свой замок. Гера, сделай.

Инженер кивнул, достал из-за пазухи черную коробочку и приложил ее к управляющей панели шлюза. Коробочка пискнула. Германн отстучал ногтем на ее лицевой стороне какую-то комбинацию, подождал секунду, стукнул еще пару раз, и дверь с шипением захлопнулась.

— Я на свой палец закрою, ладно? — не дожидаясь ответа, он прижал средний палец левой руки к коробочке. Та снова пискнула, Германн спрятал ее обратно под куртку.

Катя завороженно следила за его манипуляциями. Они казались ей совершенной магией: прилетели добрые волшебники и управляют Бочкой, словно знают ее насквозь.

Добрые ли? Хочется надеяться, иначе совсем беда.

— Как настроение, чирлидер? — спросил Баженов. — Получше? Идти сможете?

Наконец-то капитану удалось ее рассмотреть. Если бы спросили, на кого похожа Катя, он бы ответил: на блондинку в стиле «пин-ап», увы, слишком рано узнавшую, что жизнь — дерьмо. Катю будто морально заездили, как можно заездить машину. Баженов и не думал, что девушки в принципе бывают такими убитыми.

— Я... Покажу короткую дорогу, — тихонько проговорила она, потупившись. — Срежем угол через лес.

— Тысяча извинений, Катя, — сказал Германн, — но можно у вас полотенце?.. Оно казенное, и это мой рабочий инструмент, я в него декодер заворачиваю... Ага, спасибо. И вот что, кэп, поспешили мы, надо было взять хотя бы лом.

— Мы в чужой юрисдикции. Какой лом без разрешения Генерального?

— Так уже набедокурили, — Германн кивнул на дверь шлюза. — И не большой лом, маленький.

— Тут найдешь, если понадобится. Ведите нас, Катя. Только я вперед.

— Откуда здесь лом? — тоскливо протянул Германн, становясь в арьергард. — Даже маленький...

***

Прозрачная дверь космопорта была разбита в пыль, на дорожке валялась увесистая скамейка, которой это сделали. Метнули наверное с разбегу. Зачем? Откуда такая страсть к разрушению? Катя испуганно сжалась.

— Массовый психоз, — буркнул Германн. — А красота-то... И чего вам тут нормально не живется? С жиру взбесились?

— Нам туда, — сухо сказала Катя.

Она придумала себе задачу, быть проводником, и стало чуть полегче. Страшно, но хотя бы не тошно.

Баженов огляделся. И правда ведь красота. Деревья, голубое небо, чистый воздух, солнышко, и главное — огромный, невообразимый простор. А к тому, что вдалеке уходит вверх зеленая стена, прочерченная дорогами, и вся в точечках домов, можно привыкнуть. Ой, чего это синеет? Ах, это у них речка там.

— Почему офис Генерального не в космопорте? — спросил он, ныряя вслед за Катей в кусты.

— Ну так он же Генеральный, чего ему тут делать.

— М-да... Действительно.

Прогулка по лесу стала бы чистой радостью для астронавта, бывшего месяц безвылазно в рейсах, если бы не крики вдалеке и эпизодический грохот, от которого Баженов напрягался, а Германн вспоминал про лом. Потом все как-то стихло. А дальше лес внезапно оборвался, и они прямо из-под сени деревьев шагнули на кукольно аккуратную улочку с очаровательными домиками. Перед каждым — маленький палисадник, весь в цветах.

Здесь могло быть просто волшебно, если бы в ближайшем домике не плакала навзрыд женщина.

И пейзаж слегка подпорчен: из жилища чуть подальше недавно швыряли мебель через окно. И там, судя по звукам, ссорились.

Как нарочно, идти надо было в ту сторону, и едва они поравнялись с домом, из двери выбежал красномордый и взъерошенный тип с ножкой от стула в руке. Уставился на Баженова и явно не обрадовался эмблеме МЧС РФ.

— А вот сразу нахер, офицер! — заорал он.— Нахер отсюда, понял?!

— Вы нас с кем-то путаете, сударь, — учтиво сказал Баженов.

— Как хочу, так живу, понял?! Будут еще меня учить всякие! Задолбали читать мораль! Все такие хорошие, один я плохой, да?!

— Все нормально, мы уходим, — пробормотал Баженов, не очень понимая, как себя вести. — Видите, уходим.

— Нахер! За-дол-ба-ли!

Местный житель бросился на него, занося свою импровизированную дубинку. Капитан легко перехватил вооруженную руку и догадался, что его надули, только когда справа прилетело в глаз кулаком. Взвизгнула Катя.

Последний раз Баженова пытались ударить классе в седьмом-восьмом, да и то не всерьез; ошарашенный, капитан сделал шаг назад, и тут, к счастью, инициативу взял Германн. Пользуясь тем, что противник сосредоточился на капитане, инженер пнул местного под колено. Тот, охнув от боли, выронил дубинку, присел, и Германн добавил ему с той же ноги в ухо. Катя взвизгнула снова.

Местный упал на четвереньки, проломил головой штакетник и пополз нюхать цветы.

— Так же убить можно, — укоризненно произнес Баженов, трогая кончиками пальцев лицо.

— А так — нельзя? — агрессивно осведомился Германн, показывая на ножку от стула. — Я это забираю. И не спорь. Мой трофей.

— Что тут у вас творится? — спросил Баженов у Кати, тоном скорее тоскливым, чем рассерженным. — Ах, да, вы тоже не знаете... Гера, спасибо на самом деле. Как-то я оказался не готов.

— Не за что. Разреши профессиональное мнение? Здесь форс-мажор, это очевидно. Значит, мы на работе, у нас спасательная операция. Предлагаю спасти девицу, — Германн ткнул в Катю ножкой от стула, — и отвалить, пока не стало хуже.

— Гера, очнись, мы в этом рейсе только перегонщики, — буркнул Баженов, задумчиво уставившись куда-то мимо инженера.

— Спасатель всегда спасатель! — заявил Германн. — Корабль тоже спасем! На случай, если сойдем с ума — быстро ляжем в анабиоз, а «десятка» уйдет на автопилоте. — Он проследил взгляд капитана и оглянулся.

По улице брел, руки в карманы, здоровенный хмурый дядька, просто громила, такого ножкой от стула не свалишь. И курс держал прямо на них.

— К черту лом. Твой капитанский пистолет надо, — сказал Германн. — Как я жалею, что забыл о нем. А ты почему забыл?! Для драки ты у нас слишком благородный, но подстрелить-то можешь.

— Потому и забыл, что могу...

— Папа! — воскликнула Катя. — Папа, милый!

И бросилась к громиле.

— Только идиоты вроде меня дерутся с сумасшедшими, — бурчал Германн, провожая глазами Катю. — Стрелять надо. Сейчас он ей голову отвинтит, что будем делать? Оплакивать?

Они с тревогой наблюдали, как девушка виснет у гиганта на шее и что-то тараторит ему на ухо, а тот вроде не торопится ее убить. Через минуту громила поднял глаза и сумрачно уставился в их сторону. Решив, что самое страшное позади, космонавты рискнули осторожно приблизиться.

— Это папа мой! — крикнула Баженову девушка. — Ваня Карков его зовут! Он электронщик гениальный! Он все тут знает!

— Ах, еще и Ваня, — Германн хмыкнул. — Дратути пажалста.

— Заткнись, — шепнул Баженов.

— Бесполезно же, — прогудел Карков. У него оказался тяжелый гулкий бас. — Понимаешь, это не имеет никакого смысла.

Катя по-прежнему висела у него на шее, вцепившись намертво, а он легко поддерживал девушку одной рукой.

— Папа, ты просто нас спаси, я не знаю, как, но ты же спасешь... —твердила она. — Папочка, милый, мне плохо...

— Лучшее, что может сделать честный человек — покончить с собой, — произнес Карков глубокомысленно. — Но сначала я полюбуюсь, как тут все пойдет прахом, и эти лоботрясы начнут вешаться. Попили моей кровушки, твари. Сначала пусть они.

— Какая у вас авария? — спросил Баженов. — Разгерметизация? Двигатели вращения? Это все лечится.

— Да ничего. В том-то и дело, что ничего. Если не считать того, что я бездарно растратил свою жизнь на баб, которые вытирали об меня ноги. Думаете, эта соска меня любит? Ей просто страшно. Знаете, я даже рад, что ничем не могу ей помочь. Это справедливо.

Карков стряхнул девушку с себя, опять сунул руки в карманы и пошел дальше.

— Он электронщик! — Катя семенила рядом, цепляясь за отца. — Он может починить все, что угодно! Остановите его!

— Жизнь не починишь, — буркнул Карков. — И смысл жизни, которого нет. Понимаешь, дурочка, тебе кажется, что смысл жизни — продавать свою дырку направо и налево, быть успешной шлюхой, более успешной, чем остальные...

— Да нет же! Ты не понимаешь! Это все ради счастья, это же радость, папа! Человек создан для счастья! А ты всегда был хмурый, и как же нас изводила твоя вечная русская тоска... Как она меня мучает! И маму измучила! Это ты виноват!

— Вот! — Карков сокрушенно кивнул. — Что и следовало доказать! И я еще виноват! В чем? В том, что жизнь абсолютно лишена смысла? Но ведь это истина, единственная истина на свете. И все это знают, даже ты, глупая девчонка, просто все прячутся от этого знания. Трусы — в религию, слабаки — в алкоголь...

Он остановился у палисадника, где, лежа в цветах, постанывал, сжимая руками голову, контуженный дебошир. Сейчас было слышно, что и в этом доме тоже плачет женщина.

— А молодежь прячется в молодость. Нормальный взрослый человек наверное должен залезть в петлю... Но не сегодня. Я сначала погляжу, как тут все развалится.

Он расстегнул штаны и обильно полил контуженного. Тот не возражал.

— Извините, — бросил Карков через плечо. — Захотелось. А кто его так?..

— Я, — сказал Германн. — Надеюсь, вы не против... Ах, да, вам же все равно.

— Отнюдь. Это последний любовник моей жены. Хронологически последний. Я как раз шел на него посмотреть. Думал, он хотя бы красавец. Но даже тут меня ждало горькое разочарование. Эх, тоска-а... Ну ничего. Скоро все кончится. И останутся здесь одни роботы. В отличие от людей, у них в прошивке есть кое-какие смыслы. Для них — придумали. Себе — не смогли.

Катя снова заплакала.

— Господин Карков, — сказал Баженов. — Разрешите представиться. Я капитан аварийно-поискового корабля МЧС России «АПК-10» Андрей Баженов. В силу форс-мажорных обстоятельств я сейчас обладаю некоторыми правами, наверняка известными вам... Но можно просто по-человечески вас попросить дойти с нами до офиса Генерального диспетчера? Это ненадолго. Смысла жизни не обещаю, но будет хотя бы не так тоскливо.

Карков застегнулся, посмотрел на Баженова, потом на Германна, потом на Катю.

— Ты. К матери — пошла. Рыдайте там вместе, ничтожества, оплакивайте свою блядскую судьбу. А я — с этими клоунами.

Катя, всхлипывая, шагнула было к Баженову, но тот развел руками.

Девушка отвернулась и, повесив голову, пошла на заплетающихся ногах в ту сторону, откуда появился ее отец.

— За мной, охламоны. Нам второй переулок направо, — прогудел Карков. — И давайте ходу, а то я держусь на чистой злости. Бочка Восемь проживет без людей на полном автомате много лет. И комбинат будет работать, как часы. Система налажена отлично. Мы тут совершенно не нужны. И когда я думаю об этом, прямо не терпится повеситься раньше всех, пока самоубийство еще не стало модным трендом! Возглавить сошествие в преисподнюю...

— Ты зачем позвал этого монстра? — шепнул Германн на ухо Баженову.

— Да жалко мне его, — буркнул тот.

***

В офис Генерального диспетчера капитан Баженов вошел уже с большущим синяком на скуле.

Диспетчер, пожилой, но не старый еще мужчина, худощавый и седовласый, с пепельно-серым лицом смертельно уставшего человека, сидел в кресле, вяло поворачивая туда-сюда одним пальцем трехмерную карту Бочки Восемь. В углу кабинета шумно дрожал неизвестный в белом халате, свернувшись калачиком на полу.

— Викто́р, — сказал Баженов.

— Андрэ́, — сказал диспетчер, даже не подняв на капитана глаз.

— Первая наша встреча после училища, мой мастер — я так надеялся, что будет весело...

— Обхохочешься, — диспетчер по-прежнему глядел мимо.

Германн украдкой рассматривал карту.

Карков прошел в угол и легонько пнул ногой человека в белом халате. Тот взвизгнул, будто его собрались резать.

— Отставить! — у диспетчера прорезался командный голос, и стало ясно, почему он Генеральный.

— А чего он тут? — буркнул Карков.

— Лучше тут, — непонятно ответил диспетчер. — Так я хотя бы его вижу.

— Анализ воздуха сделали? — спросил Баженов.

— Зачем? — тускло, через силу, удивился диспетчер.

— Это же депрессант в атмосфере, разве нет? Не обязательно диверсия, такое случается. Просочилась какая-нибудь дрянь с комбината, ну, чего вы там обрабатываете... Занесли ее случайно на челнок, она вступила в реакцию с воздухом, и на челноке приехала сюда уже готовенькая. И отравились ваши люди. Я даже не глядя в базу МЧС, по памяти назову минимум два похожих случая. Правда, там массовый психоз только как побочный эффект...

— А ты совсем не изменился, Андрэ, — пробормотал диспетчер. — Все тот же хороший мальчик. Добрый.

— Та-ак... — протянул Баженов.

— Ну ты же привел с собой Каркова, значит, о чем-то догадывался... Хм, когда я звал это чудовище, оно не шло. Ссылалось на отсутствие смысла жизни.

Чудовище присело в углу рядом с человеком в белом халате и теперь бесцеремонно трясло его.

— Оставь в покое главврача, Карков! — рявкнул диспетчер, слегка оживая. — Черт с ним! Все равно бы на всех не хватило! — он повернулся и впервые поглядел на Баженова. — Вот ответь мне, студент, если бы тебе сказали, что главврач станции может подвести под списание весь наличный запас стимуляторов и продать их — какой ответ на зачет? Доктор с ума сошел, его лечить надо, верно? Незачет! Диспетчера лечить надо! Куда глядел?! Как допустил?!

— Да что у вас творится, мастер?! — шепотом взмолился Баженов.

— Все продал на Бочку Девять... А я только на прошлой неделе узнал, и то случайно, остолоп! Спрашиваю: как ты мог, скотина, а этот мне: а зачем нам стимуляторы? У нас же и без них все отлично! И долю предложил... Сдохни теперь, падла, сдохни! — заорал диспетчер, и, словно вложив в этот крик все силы, поник.

— Стимуляторы у меня есть, — сказал Баженов. — Немного, конечно, но хватит проколоть человек десять. Только я не очень...

— Мы в этой заднице — три часа. Каких-то жалких три часа. А продержаться надо трое суток. Всей Бочкой. Иначе... не имеет смысла, — произнес диспетчер, повторяя в точности интонацию Каркова.

Он теперь говорил так тихо и слабо, что Германн был вынужден подкрасться к его креслу сзади вплотную и все равно навострить уши.

— Я по-прежнему ничего не понимаю, — сказал Баженов.

— Хочешь, чтобы я признался вслух? Офицеру МЧС? Да пожалуйста, мне все равно уже. Позитив у нас накрылся, Андрэ. По-зи-тив-чик.

— Твою мать! — Германн даже слегка подпрыгнул.

Генеральный диспетчер тоже подпрыгнул, совсем как нормальный живой человек, у которого громко крикнули над ухом.

— Это Герман Германн, — представил товарища Баженов. — Вы его не помните, он с инженерного факультета, и на два курса младше. Вы уже уволились тогда.

— Дюран, — диспетчер не глядя поднял вялую руку; инженер поймал ее.

— Капитан Дюран, — поправил Баженов. — Мой капитан.

— Кончился твой капитан, — буркнул диспетчер.

— Это мой мастер, как ты уже понял, — сказал Баженов Германну. — Отличный учитель, но заскучал по реальному делу, не прошел медкомиссию, и вместо корабля попал на Бочку...

— Был неплохим учителем и оказался плохим диспетчером... Даже позитив, и тот у меня развалился. Такие дела, молодые люди. Можете презирать. Разрешаю. Ну, и вы обязаны о преступлении доложить. Понимаю.

— Вообще, это бред какой-то... — протянул Баженов. — И давно у вас позитив?

— У меня?! Он тут с самого начала. Корпорация ставила его на всех Бочках. Собрали Бочку — воткнули позитив. Здесь, на Восьмой, он сто лет работал без перерыва. Вот и сдох. Выдал утром пиковый импульс, такой, что я лично чуть не кончил на рабочем месте — и накрылся.

— Но... Зачем?!

— Здесь же... Великолепно, — пробормотал Германн. — Потрясающе.

— Ага, — диспетчер кивнул. — Потрясающе. Изобилие, чистота, красота, а счастья как не было, так и нет. Видите Каркова? Без позитива все были бы такие. Ну, наш Ваня уникум, его и позитивом не проймешь...

Баженов покосился на Каркова с опаской, Германн — с уважением. Значит, не шутила девушка Катя про русскую тоску отца.

— Если счастья нет, вариантов развития событий на обитаемой станции ровно три — наркомания, алкгоголизм, религиозное сектантство, — продолжал диспетчер. — На Земле то же самое, просто оно там размыто и не так пугает. А представляешь секту в космосе? Десять тысяч идиотов в железной бочке? А если это твоя станция, ты в нее вложил средства, здоровье, креатив, душу практически?.. И вдруг на станции ересь, и твои сотрудники говорят — отвали, проклятый капиталистический эксплуататор, мы теперь сами по себе, поклоняемся Микки-Маусу, а ты свободен. Корпорация очень хорошо это представила, я так думаю. Я ее не оправдываю, если что.

— Извините, я в шоке, — пробормотал Баженов.

— Ты просто не имел дела с большими коллективами. В экипажах кораблей проблема утраты мотиваций решается подгонкой кадров. Просто набирают славных ребят, с которыми не пропадешь. Вроде тебя. И то иногда бывает трудно. Славных ребят на всех не хватает. Теперь представь экипажи по пять, шесть, семь, десять тысяч человек... Сейчас это специфическая проблема Бочек, но дальше будет только хуже. Бочки пока еще маленькие. Без контроля над эмоциональной сферой персонала любая крупная станция может превратиться в черт знает что. И заранее не угадаешь.

— Погодите, но Корпорация... Даже если не трогать моральную сторону вопроса — как они так рискнули? Это ведь запрещенная медицинская технология... Психиатрическая...

— Да хоть ветеринарная. Андрэ, ну что за наивность? Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Редкоземельные элементы это такая золотая жила, что сюда воткнули бы любую технологию, лишь бы все работало. Корпорация рискнула — и выиграла: люди на позитиве сто лет просидели! Вон Бочка Девять, соседка наша, самая новая станция в окрестностях Пояса, но даже ей уже тридцать! И там у Марлен... Нет, ты не знаешь Марлен. Короче, у нее такой же позитив, как у нас, не отличить вообще.

— Извините, вы сами видели? — встрял Германн.

— Да, я смотрел! — сказал диспетчер с вызовом. — У меня тоже был сначала шок, когда узнал! Мне Марлен проболталась, то есть, ей намекнули, что уже можно... И куда деваться, я к тому моменту пять лет здесь пробыл, Бочка Восемь мне стала — дом родной. И я, Генеральный диспетчер, обязан знать, как работает система жизнеобеспечения! А позитив — элемент системы жизнеобеспечения, и ничто иное! Хотя, вон, Карков всегда говорил, что к черту такую жизнь... Кстати, Андрэ, где ты его поймал, этого тиранозавра?

— Случайно, не поверите. Так это он у вас отвечал за позитив?

— Нет. Ему даже знать о нем не положено было. Есть два штатных техника, которых выбрала Корпорация, и я третий, больше никому. Карков — главный инженер этой богадельни и мой персональный резерв на случай чрезвычайных ситуаций. У него сила воли потрясающая, он вообще человек-кремень.

В углу гулко расхохотался Карков.

— Да пош-шел ты! — бросил ему диспетчер.

— Сам дурак, — сказал Карков.

— Да, дурак! Понадеялся на тебя! А ты в критический момент оказался такой же тряпкой, как все!

— Меня жена не любит, — объяснил Карков. — Я еще повешусь, когда вы все повеситесь.

— Знаешь, что!..

— Виктор, остыньте. И зачем вы подставили Ваню, если он такой замечательный? — перебил Баженов.

— Да не подставлял я его, он сам отыскал эту штуковину. За техниками проследил. Конечно, пришлось объяснить ему ситуацию. А что было делать?

— Кстати, где ваши техники?

— Тут в подвале сидят, плачут. Им все равно, где плакать. Слабаки.

— Так позитив... Здесь? Под нами?

— Черт побери, Андрэ, это пара ящиков с примитивной электроникой. Два контура, основной и запасной. Основной сгорел, второй не запустился, его вскрыли, пока еще могли как-то шевелиться, а там — макет. Судя по внешнему виду, ему те же самые сто лет. Тогда и украли комплектующие. Или забыли поставить, какая теперь разница... И те же самые сто лет никто во второй ящик не заглядывал! И я не заглянул! А знаешь, почему?!

Он чуть приподнялся и посмотрел в угол.

— А потому что я такое же фуфло, как наш доктор! — заорал диспетчер. — Потому что все хорошо у нас! И полная бочка счастья! На позитиве, с-сука! Карков! Головой его об стену постучи, эскулапа хренова, а? Хочу услышать этот звук!

— Да ну, лень, — отозвался Карков.

Диспетчер опять сник.

— Корпорация уже все знает. К нам летят техники с Бочки Девять, везут свой запасной контур. Но ходу оттуда — трое суток, и это еще ничего, с Бочки Семь — почти две недели. Понял, в чем проблема, спасатель? То-то.

— Как они сами доберутся сюда без позитива, если сидят на нем постоянно? — задумался Баженов. — У них такое же похмелье будет.

— Закинутся таблетками и долетят как миленькие. Бочка Девять — станция психологической разгрузки, если это тебе о чем-то говорит. Тамошней братии позитив не особо и нужен. Если у них тоже основной сгорит — обойдутся внутренними резервами, наркоманы херовы.

Баженов удивленно поднял брови.

— Я же тебе объяснял про алкоголизм и наркоманию. А Бочка Девять это три в одном, у них и момент сектантства присутствует, только не религиозного, а романтического. Позитив там — чисто для поддержки минимального тонуса.

— Хорошо устроились... — только и сказал Баженов.

— И не говори. Что такое Бочка Девять — бензоколонка, салун и бордель на фронтире. Фестиваль всеобщей любви, как они это называют. Прилетаешь — а тебя все любят. Искренне. Круглые сутки, нон-стоп, все тебе рады. Море радости, непрерывный бег за счастьем. Но есть чисто коммерческий подвох: бегут за счастьем эти девочки и мальчики на таблетках. Иначе они бы просто выдохлись. Там для нормальной работы нужно вдвое, а то и втрое больше персонала. А так — чудная экономия. А чтобы клиенты тоже бегали и прыгали, и легче было выжимать их досуха, таблетки — на каждом углу и за себестоимость. Бочка Девять столько дури производит, на весь Пояс хватит. В том числе и из наших стимуляторов, кто бы мог подумать...

Баженов подошел к окну. Не хотелось ему дальше слушать ужасы про Бочки.

Офис Генерального диспетчера стоял в парке, но, в отличие от приземистого космопорта, был пяти этажей в высоту — самое высокое строение на станции «Мечта-8», не считая нескольких спортивных арен, — и вид отсюда был волшебный.

Если не обращать внимания на зеленую стену, там, за окном, простирался во все стороны форменный рай. Мечта любого землянина, кто не помешан на жизни в мегаполисе. Утопающие в сочной зелени домики. Симпатичные и функциональные общественные здания. Удобные дороги с пешеходными зонами. И не надо бороться за жизнь, не надо бояться старости, тебя не выкинут со станции, здесь места еще с запасом на столько же людей, и Корпорация позаботится о тебе: до последнего вздоха будешь сыт, одет...Счастлив. И ты не заперт в Бочке, тебе открыты все дороги: улетай куда хочешь и когда хочешь. На учебу, в отпуск, к родным, просто развеяться, не проблема. Только реши с Корпорацией, ты вернешься — или насовсем, тогда она найдет другого. Хотя и будет сожалеть. Корпорация любит тебя. Она ведь тебя вырастила и выучила на свои деньги, ты ее человек. Но ты был свободен и остаешься свободен.

Баженов всю эту рекламную требуху помнил с юных лет; его вербовали в Корпорацию еще в училище. И он знал, что Корпорация не врет. При всем океане радости, в который фирма готова окунуть тебя с головой, работа в космосе пока что остается трудной и рискованной. И Корпорация слишком заинтересована в лояльных сотрудниках, чтобы обманывать их.

Значит, прямо в лоб она не лжет. Только потихоньку. Нашептывая тебе сны, навевая грезы. Проклятье, ну зачем? В душу плюнули, гады. Просто в самую душу.

— Такая красота... И чего вам тут не живется?

Он вспомнил тесноту Крайней Станции, где ребята ждут подарков, заранее хохоча, предвкушая, как устроят внеплановый Новый Год, — и подумал, что какие-то вещи недоступны его пониманию. И там, и тут люди. Почему здесь нет смысла жизни, а на Крайней — есть? Да спасатели лопнут от счастья, дай им такие условия.

От натурального счастья.

Не от позитива.

— Красота же! — Баженов в сердцах врезал кулаком по стеклу.

— Мы очень хорошо живем, кто бы спорил, — сказал диспетчер. — Богато. Вкусно. Между прочим, не забываем о творчестве, культурно развиваемся, даем человеку все возможности стать гармоничной личностью... Но смысла не было — и нет. То ли его исходно не существовало, забыл Господь привинтить на какой-то день Творения, то ли он потом отвалился. Все — обман. Сто лет на одном позитиве держались, как я сейчас понимаю. А теперь у меня десять тысяч человек и... — он бросил взгляд на карту. — Неплохо, всего лишь девяносто семь покончило с собой за три часа. И еще убийств... одиннадцать.

Он это так обыденно произнес, что у Баженова засосало под ложечкой.

— Могло быть хуже. Но статистика испортится скоро.

— А то... Попривыкнут? — с надеждой спросил Баженов.

— Черта с два. Сейчас у всех похмелье, резкое снижение тонуса. Им кажется, что жизнь — дерьмо. Завтра они поймут, что ничего не кажется, а так и есть на самом деле. И на станции разверзнется ад. Алло, Карков! Верно говорю?

— Ад уже разверзся. Он у каждого внутри. Эти уроды заглянули в себя, и...

— Вот же зануда... Такие у нас дела, спасатель. Тебе не по зубам. Лучше собирай вещички и улетай, пока не начался полный кошмар. Спасибо, что выслушал старого дурака, как-то легче стало... И не стесняйся доложить куда следует. Мне уже все равно, а с этой позитивной дрянью пора кончать. Нет от нее пользы людям. Правильно ее запретили... Только учти, Корпорация не простит тебе, что ты оказался в неподходящем месте в неподходящее время.

Баженов повернулся и увидел, как в кабинет входит Германн.

— Я вниз спускался, — объяснил тот. — Слушайте, как сильно вас стукнуло! Там два кретина плачут, вы тут с кислыми рожами...

— Мы сделали все, что могли, — с достоинством произнес диспетчер.

— Не хами, Гера. Им только через трое суток привезут запасной контур, — вступился за диспетчера Баженов.

— Не нужен им контур. Все у них есть.

В углу зашевелился Карков.

— Сопли жуете вместо того, чтобы народ выручать?! — повысил голос Германн. — Смысл жизни потеряли! Вот вам смысл! На три часа работы! Ну, на пять! Сможешь на голых нервах пять часов продержаться, Карков Ваня, главный, мать твою, инженер?!

— Ты не кричи, мальчик, — буркнул Карков. — Давай, раздави меня своей гениальностью. Хреновину небось придумал, самому же потом будет стыдно.

— Извините, но стыдно будет вам! Если бы кое-кому мозги не отшибло на нервной почве — сами бы решили проблему... Что такое позитив, в отрыве от электроники? Чисто психиатрическая технология. Сигнатура, волновой рисунок. Но как заставить ее воздействовать на мозг? Напрямую это невозможно, в мозгу нет приемника. А где есть?

Он выдержал паузу.

— Чип, — скучным голосом сказал диспетчер. — Там и приемник, и система передачи сигнала на синапсы с обратной связью. Это я тебе сам могу рассказать, толку-то?

— Точно. С мозгом работают ваши индивидуальные чипы, которые щедро дарит Корпорация. Вам снимают обычные чипы и втыкают корпоративные, они якобы лучше. Они действительно намного лучше. И еще принимают в более широком диапазоне. Мы с Андреем эту волну не ловим. А вы — да.

Карков медленно, держась за стенку, встал.

— Как сигнатура приходит на чип? — продолжил Германн. — Элементарно, через ваш местный вайфай. Этот ящик в подвале — там блок, который генерит сигнатуру, и он действительно сгорел. Понятия не имею, как его восстановить. Но все остальное...

— Ну да, это аппаратура коннекта, — сказал Карков. — Ее можно собрать из подручных средств. Она ничего не значит без сигнала.

— У вас есть сигнал! Вы сами говорите, что на Бочке Девять такой же позитив! Одолжите у них сигнатуру.

Германн торжествующе огляделся: ну как, оценили?

— Будь я проклят, — пробормотал диспетчер.

— Сомневаюсь, что мы сможем ее быстро расшифровать и воспроизвести... — протянул Карков. — Но мысль интересная.

— Да не надо вам быстро!.. Если Бочка Девять готова непрерывно транслировать сигнатуру по дальней связи — не вижу проблемы. Воткните дальнюю напрямую в вайфай, сделайте всех несчастных опять счастливыми, расслабьтесь и ни в чем себе не отказывайте — занимайтесь расшифровкой хоть неделю. Виктор, давайте, просыпайтесь! Вызовите эту вашу Марлен и объясните ей положение.

— Лучше вызовите штаб-квартиру Корпорации, пусть она прикажет Марлен это сделать, — предложил Баженов. — Тогда не отвертится ваша соседка.

— Лишь бы у нее передатчик не сгорел от натуги, — тон Германна вдруг стал озабоченным. — Ох, проклятье. Дальняя связь не для таких фокусов. Извините, не подумал.

— Сгорит, — грустно пообещал Карков. — За полсуток сгорит. Мы немного выиграем, но... Все неправильно. Все не то. Не умеете вы думать головой.

— Что говорила одна девушка про русскую тоску? — вспомнил Баженов. — Перестаньте, Ваня. Надо искать решение.

— Увез бы ты эту девушку отсюда, а?

— Ну да, так она вас и бросила.

— Ради тебя — бросит. А ты ее тоже бросишь где-нибудь подальше. В идеале — на Крайней Станции, она девка-то неглупая, пригодится там не только для секса.

— Хватит вам, — Баженов отмахнулся. — На Крайней ребята сидят друг у друга на головах. И о чем мы вообще спорим?!

— О том, что можно переставить антенну. Если я это сделаю, ты заберешь отсюда мою непутевую дочурку. Я бы сам удрал, но... Не имею права.

Германн уронил челюсть.

Диспетчер развернулся к Каркову вместе с креслом.

— Здесь скоро окажется нескучно, — гудел Карков привычно нудным голосом. — Кое-кому придется держать ответ перед законом, и мне тоже, а побег испортит репутацию. Помучаюсь еще немного в этой консервной банке. На позитиве, будь он неладен.

— Антенна это мысль, — произнес диспетчер собранно и деловито. — Это ты молодец. Всегда был умен!

— Не отрицаю.

— Но как мы справимся? Все пилоты лежат и плачут от жалости к себе. Из дееспособных технарей остались ты да я. У меня давно кончился допуск на выход, и даже скафандра нет своего.

— Эй! Секундочку, мастер, у вас есть аварийно-поисковый корабль и мы двое, оба с допуском к работе в открытом космосе, — напомнил Баженов. — Ничего, что я встреваю? Если кто-нибудь объяснит...

— Ваня хочет переставить антенну, направленную на Землю. Ее нельзя просто развернуть к Бочке Девять, она на другом торце станции. Это громадная тарелка. Если получится, у нас прием будет — супер, Марлен сможет передавать на минимальной мощности, и ничего у нее не сгорит.

— Надо лететь и смотреть, — сказал Германн. — Знаю я эти антенны, там болты могли сто раз привариться. Но если наши манипуляторы их возьмут...

— Так, — сказал Баженов. — Гера, бегом на борт. Ваня, вызывайте Катю, скажите, чтобы тоже бежала к шлюзу, я передам ей стимуляторы для вас. Не хочу, чтобы вы с Виктором упали духом в неподходящий момент.

— Куда ты девку посылаешь, ее по дороге изнасилуют раз десять, все же тут с ума посходили... — начал было Карков.

— Да кто ее тронет?! Эти половые тряпки?! — вдруг загремел Генеральный диспетчер командным голосом. — Которые валяются мокрые, хоть выжимай?! А девица твоя сама кого хочешь трахнет, знаю я ее! — тут он осекся.

Против ожиданий, Карков не рассердился, а самодовольно хмыкнул.

— Обнаглели! — сказал диспетчер уже спокойнее. — Смысл жизни им подавай! А работать кто будет?! Сам тогда беги в космопорт!

— А мне и так идти туда, — безмятежно сообщил Карков. — А стимулятор я тебе с роботом пришлю. По-хорошему надо бы еще доктора уколоть. Просто из вредности. Пускай бегает по станции, кровавые сопли утирает пациентам.

— Катя все равно должна быть на рабочем месте, — сказал Баженов. — Она ведь не просто девочка с улыбкой до ушей, верно? Приводную систему Бочки и внешнюю архитектуру станции она обязана знать лучше всех. Нам предстоят маневры, для которых нет протокола, значит, нужен человек, способный наводить корабль в ручном режиме. Это Катя.

— Зацепила она тебя все-таки, — буркнул Карков. — Вот и помоги ей.

— Я вызываю штаб-квартиру и согласую план действий, — диспетчер вместе с креслом поехал к рабочему столу. — Андрэ! — он оглянулся. — Когда все кончится, Корпорация будет очень недовольна тобой, ты помнишь?

— А вы, мой мастер? — спросил Баженов.

— Иди уже... Хороший мальчик, — сказал диспетчер.

***

Они провозились с антенной шесть часов. За это время станция потеряла еще семьдесят человек. Баженов скрипел зубами; Германн, закончив работу, просто лег и молча отвернулся к стене. Когда «АПК-10» причалил, Карков буквально выпал в шлюз, и Катя едва поймала его.

У Баженова от усталости тряслись руки. И совсем не осталось сил говорить умные слова.

Вид у Кати был бледный и решительный. Девушка подогнала транспортную платформу и усадила, хотя, скорее уронила отца на нее.

— Спасибо, — сказала она Баженову. — И не входите. Улетайте. Скоро начнется. Не надо вам видеть нас... Радостными дураками. Мы не такие, поверьте. Запомните меня человеком, ладно?

— Сюда прибудут врачи, вас реабилитируют, — пообещал Баженов. —Месяц-два потерпите. Да вы и не заметите, пока сигнал не отключат.

— Эй, парень, ты обещал кое-что, — пробормотал Карков, лежа на платформе.

— Ох... Катя, слушайте, хотите с нами? Будет трудно, зато по-настоящему.

— Да не так это делается! — простонал Карков. — Хватай за шкирку и тащи на борт! Всему вас надо учить, молодежь...

И тут Баженов впервые услышал, как Катя смеется. И увидел, как улыбается.

— Спасибо! Большое спасибо, капитан! Но я папу не брошу.

— Ну... — Баженов развел руками.

— Знаете, это был по-своему прекрасный день, капитан, — вдруг сказала Катя, удивив Баженова до глубины души. — Самый необыкновенный в моей жизни. Вот вы сейчас пообещали — трудно, но по-настоящему. Именно так и было сегодня. До сих пор хочется плакать. Я папу отвезу домой — и тоже упаду. И наверное еще поплачу. Но что делать, если человек так нелепо устроен. Он потому и человек, правда? Когда настоящий человек? Он создан для счастья... Но ему бывает трудно?

— Да, — только и смог вымолвить Баженов.

— Начинай рыдать немедля, если хочешь вполне насладиться этим, — буркнул Карков. — Но лучше поговори еще вот так, как взрослая мудрая женщина, мне очень понравилось.

— Какой же ты несносный, пап!

— Да я из самых лучших побуждений. Сейчас Дюран все подключит, и здесь начнется феерия. Может получиться даже смешно. Но я, пожалуй, спрячусь под кровать. Поберегу задницу.

— Что-то не так? — озабоченно спросил Баженов.

— В принципе ничего страшного, — прогудел Карков. — Но есть нюансы. Счастливо, парень, а теперь двигай отсюда. Девочка права — незачем тебе видеть ее такой... Она совсем другая.

— Но...

— Мы все сделали правильно, сигнал завели куда надо. Но какой сигнал? Если ты понимаешь, о чем я. Мы людей спасли, мы молодцы, нам себя упрекнуть не в чем. Но сигнатура с Бочки Девять может удивить, хе-хе.

— Зануда вы, Ваня, — сказал Баженов. — В следующий раз вызывайте другого спасателя. Прощайте, Катя. Был рад познакомиться.

И ушел с улыбкой, потому что вслед донеслось ворчливое: «Да не звал тебя никто, сам приперся!»

И только усевшись в свое кресло и отдав кораблю приказ начать предстартовую процедуру, он догадался, что именно Карков пытался ему объяснить.

***

Катя проснулась от неведомого ранее чувства.

Она привыкла быть счастливой, но никогда еще счастье не накрывало ее до такой степени, чтобы хотелось немедленно выскочить на улицу голой и прокричать всему миру: люди, я люблю вас! И упасть на газончик перед домом, чтобы далеко не бегать. А там уже кто-то будет; все равно, кто, потому что она действительно любит всех.

Пораженная этим открытием, Катя смотрела в потолок, осваиваясь с новой концепцией бытия. Она и не подозревала, что все так просто, и бесконечный поиск счастья, на который потрачено столько времени и сил, был ошибкой, ведь счастье искать не надо, оно повсюду, только руку протяни.

Руку... Катя посмотрела на свою руку, увидела, как та прекрасна, но еще вдруг поняла, что любит ее. Это стоило обдумать, развить и углубить. Вскочив с кровати, Катя встала перед зеркалом — да! О, да! Восхитительная и обольстительная картина. Наконец-то Катя знала, чего ей не хватало раньше: она не любила себя. Она ласкала это тело для удовольствия, а не по любви. Теперь все будет иначе.

И совсем не надо выходить из дома. Зачем бегать так далеко.

Под окном что-то творилось; оттуда доносились звуки, нехарактерные для этого места, но однозначно радостные. Кате нравилось, когда люди радуются, и она лениво, несколько даже надменно, как существо, познавшее высшую истину, выглянула из-за шторы.

Посреди газончика, где она сама была готова упасть, пока не поняла своего счастья, теперь стояла на четвереньках голая Мэри, видимо, не добежав, куда хотела — а не надо далеко бегать, дурочка, у тебя свой газон ничуть не хуже! — с выражением полного удовлетворения на лице; к ней сзади пристроился такой же голый Маркус, который тоже наверное не добежал, хотя кто знает, может, как раз и добежал, — и трахал Мэри, закрыв глаза и пуская слюни от удовольствия.

Пять минут назад Катя могла бы выскочить к ним прямо в окно, потому что искренне любила обоих, но теперь все было по-другому. Ее до глубины души обрадовало, что эти двое нашли друг друга, и она не собиралась им мешать. Любовь священна, а превыше всего — любовь и уважение к самой любви.

— Счастья вам, ребята! — Катя улыбнулась и задернула штору.

В левом ухе зазвенело. Невероятно, но вызывал папа. Она уже забыла, каково это. Последний раз такое случилось, когда папа не смог прийти на выпускной: сломалась какая-то ерунда, и Бочке грозила опасность. Ну, мама так сказала.

— Радость моя. У тебя все в порядке?

Катя ответила не сразу. У нее вдруг перехватило дыхание.

Единственное, что реально — звонок отца.

Все остальное — морок, бред.

Отец настоящий. Он всегда был настоящий.

А она?!

— Спасибо, пап... Теперь все хорошо. Знаешь, почему? Ты позвонил.

— Просто сказать, что люблю тебя, — прогудел Карков. — И еще идея. Только сразу не отвергай ее, подумай.

— Конечно, слушаю.

Несколько секунд Карков сопел, будто собираясь с духом.

— Нет желания удрать из этого дурдома?

— Папа?! — ошарашенно переспросила Катя.

— Будет трудно, но по-настоящему, — через силу выдавил Карков.

И тут Катя поняла, что желание есть, да еще какое.

Будет не то, что трудно, а просто страшно.

Но по-настоящему, да.

— Этот парень не улетел. Сидит на обшивке и ждет. Он подберет нас. Хороший парень. Я не могу сбежать надолго, максимум на пару месяцев, а тебя-то ничто не ограничивает. Посмотришь на мир... Трезвым взглядом. А?

— Можешь прислать за мной транспорт? — слабым голосом спросила Катя. Ей было страшно уже, прямо сейчас, до одури, но если не переступить через страх немедленно, тогда она провалится куда-то и утонет навсегда.

А потом она вспомнила, что теперь любит себя, вот эту девушку, которую раньше совсем не любила, а девушка неплохая, и надо ее вытаскивать, пока не поздно. Откуда — непонятно, но вытаскивать.

И стало легче.

— Пять минут продержись, сам приеду, — сказал Карков. — Дыши ровно, контроль дыхания поможет.

— Пап! — позвала Катя. — Один вопрос. Ты про парня... Который не улетел... Это серьезно? Весь этот кошмар. И ты еще на меня страху нагнал. Ты был страшнее всякой электроники. С мамой у вас неладно, да. Но ка-ак ты меня ненавидел!.. Это, что, все случилось на самом деле?!

— Я всегда тебя любил. Просто мне было ужас как плохо. Я себя ненавидел за то, что ты по моей вине родилась и выросла здесь, в Бочке. Ненавидел с тех пор, как узнал... Правду про Бочки. Слишком поздно узнал и не понимал, как исправить. Убить себя был готов за это. А тебе досталось так... По касательной. Извини.

— В общем, поняла, это был не сон, — твердо произнесла Катя. — Все было по-настоящему. Вы с ребятами переставляли большую антенну, а я вас наводила вручную. Ни-че-го се-бе!

— Извини, — повторил Карков. — Так, я уже в пути.

— Не извиняйся. Просто забери меня отсюда, пап, — сказала Катя. — И пусть я даже потом сдохну... Но это же был прекрасный день. Очень трудный, да...

Подумала и добавила.

— Хочу еще.

2019