Эскорбиус: Тихий Штиль.

Он отступил на шаг, впервые за весь бой нарушив свой безупречный оборонительный ритм. Тёплая струйка крови расцвела алым на потёртой стали его доспеха.

Хархона не стала преследовать. Отскочив, она вновь приняла изящную позу, и её улыбка расползлась, стала шире и голоднее. В сиреневых глазах читалась абсолютная уверенность в победе. Игрушка сопротивлялась — и это забавляло.

И тогда прозвучал его голос. Тихий, без единой ноты боли, он прорезал воздух, словно лезвие обсидиана.

— Ты… видимо, недооцениваешь людей Фэйндоры.

Слово «Фэйндор» повисло в воздухе, тяжёлое и зловещее, как погребальный звон. Это было не просто название. Это было имя проклятия.

Некогда великий город-жемчужина Карднийской Империи был стёрт с лица земли Завоеваниями Немероза. Прошли десятки, потом сотня лет. Другие города отстроили заново. Но не Фэйндор. Он так и остался зияющей раной на теле мира — местом, куда цивилизация не пожелала возвращаться. Зоной отчуждения. Местом, которое нельзя покинуть и в которое нельзя войти. О нём не писали. О нём не говорили. Но все знали — он есть. Адская капля в океане рая.

Именно в этом аду родился Мендер Лойленн. Он убивал не для выживания. Выживание было для слабых. Он убивал, чтобы ощутить. В мире, где солнца заменял вечный смрад горящих развалин, где реальность теряла твёрдые очертания, лишь хруст чужих костей и агония в чужих глазах доказывали ему, что он существует. Убийство было его актом творения, единственным способом доказать самому себе свою собственную реальность. Он был дитём хаоса, научившимся дышать им. И каким-то чудом он выбрался оттуда. Из тьмы — в свет. Из Фэйндора — сюда.

Хархона замерла. Её улыбка дрогнула, сменившись на миг лёгким, почти неуловимым недоумением.

— Фэйндоры? — фыркнула она, но в смехе прозвучала фальшивая нота. — Что, пытаешься отвлечь меня сказками о призраках? Твои слова — всего лишь шум. Не нужно меня отвлекать.

Она сделала лёгкий пируэт, и клинок снова засверкал в её руке.

— Но знаешь что? Ты меня развлёк. Я великодушна. — Она оскалила идеально острые зубы. — Дам тебе ещё один шанс. Вставай. Покажи, на что способен щенок с руин.

Мендер не ответил. Он медленно выпрямился, игнорируя боль в плече. Его пустой, холодный взгляд встретился с её взглядом. В нём не было ничего, кроме выкованной в аду решимости. Он был живым воплощением Фэйндора. А Фэйндор не сдавался.

Пространство между ними сжалось до толщины клинка. И Мендер исчез.

Не было рывка — лишь смазанный силуэт. Его удар был не фехтовальным приёмом, а актом абсолютного уничтожения.

Хархона защитилась. Не благодаря скорости — сработал демонический инстинкт, вшитый в плоть. Её меч дернулся навстречу в последнее возможное мгновение.

Кланг!

Глухой, рвущий уши грохот. Её отбросило на пять шагов. В глазах мелькнула досада — яркая, жгучая досада от допущенной оплошности. Она пожалела, что дала ему передышку.

Мендер забыл о ране. Боль превратилась в фоновый шум, в топливо. Его движения стали быстрее, точнее, жёстче. Это была не ярость, а холодная эффективность машины для убийства, снявшей все ограничители.

И тогда на его лице появилась улыбка. Широкая, неестественная. Но глаза оставались прежними — абсолютно пустыми. Это сочетание мёртвого взгляда и живой улыбки было страшнее любого оскала.

— Тебя убить… будет недостаточно, — произнёс он, и каждый слог звучал как удар молота.

Хархона перестала улыбаться. Вся её игривость испарилась. Лицо стало маской холодного расчёта. Они поменялись ролями.

И в этот миг, когда следующий удар должен был решить всё, открыл глаза Казуко.

В них не было осознания. Только тьма. Густая, пульсирующая тьма, выплеснувшаяся из самой глубины его отравленного разума. Он не видел друзей или врагов. Он видел угрозы.

Он захотел, чтобы угрозы исчезли.

Из его тени вывернулось пространство и материализовалось нечто. Не осколок. Не страж. Антитеза.

Нихилит.

Существо с шестью руками-лезвиями, телом, покрытым голубыми геометрическими узорами, и массивным хвостом. Без лица — только два огромных глаза цвета тёмного янтаря, из которых расходились светящиеся оранжевые линии. Вместо ушей — прямые, прямоугольные выступы от черепа. Оно не издало звука. Оно просто начало двигаться.

Смутный мысленный приказ Казуко достиг его: «Убить. Их. Обоих».

Нихилит сдвинулся, и воздух взвыл. Одна пара лезвий метнулась к Хархоне. Та отпрыгнула, и её клинок сломался, едва коснувшись существа. Вторая пара обрушилась на Мендера.

Мендер парировал первое лезвие, отпрыгнул от второго, но третье, от хвоста, застало его врасплох. Тупая сила вдавила доспех, он услышал приглушённый хруст в своих рёбрах. Не смертельно. Но сокрушительно. Его отбросило, он рухнул на землю, пытаясь подняться на колено. В его глазах вспыхнула искра — не боли, а холодного изумления перед чужеродной мощью.

Хархоне повезло больше. Сломанное оружие и шок парализовали её на секунду. Когда лезвие Нихилита вонзилось в землю на её месте, подняв фонтан щебня, она использовала взрыв тёмной маны не для атаки, а для бегства. Её тело обратилось в сиреневый туман и стремительно растворилось вдали. Она сбежала. Не от Мендера. От этого.

Нихилит, не обнаружив одной цели, плавно развернулся к другой — к поверженному солдату. Шесть лезвий поднялись для финального удара.

И тут в Казуко дрогнул инстинкт. Чудовищная трата сил и первобытный ужас перед собственным творением прочистили сознание. Он увидел искалеченного Мендера. Увидел чудовище. Ужаснулся.

«Стой…» — слабая мысль.

Нихилит замер. Его янтарные глаза медленно повернулись к создателю.

И Казуко побежал. Не на север. Отсюда. От места бойни. От своего кошмара. От себя. Вслепую, спотыкаясь, вглубь леса.

Позади остались тишина, нарушаемая лишь ровным гулом Нихилита, да тяжёлое дыхание раненого человека, оставшегося один на один с порождением тьмы, которое медленно начало таять, оставив после себя лишь ледяную пустоту и запах озона.

Мендер потерял сознание. Остался там лежать. Один.

…

Ночь, которую Казуко провёл в лесу, изменила его. Когда он открыл глаза сквозь полог листьев к утреннему свету, мир казался вымытым, проявленным заново. Трава дышала изумрудной свежестью, небо сияло чистотой, а в голове — непривычная, почти звенящая ясность. Словно тяжёлый туман, копившийся месяцами, наконец рассеялся. Он чувствовал себя другим — чужим в собственном теле, но на удивление цельным.

И тогда в этой хрустальной тишине прозвучал голос. Знакомый до мурашек, до дрожи в коленях.

— Казуко…

Отзвук был настолько чёток, что юноша вздрогнул, резко обернувшись. За спиной — лишь столетние стволы, узорчатая тень листвы, глубокая зелень леса. Ни души.

«Показалось», — попытался убедить себя Казуко, но спокойствие уже было разрушено.

— Казуко…

На этот раз сомнений не осталось. Голос звучал не снаружи, а изнутри, отдаваясь в самой глубине сознания. Казуко медленно поднялся.

— Кто это? — прошептал он.

— Я — воля Войдеса. Можешь звать меня так. Войдес.

— Откуда… Ты в моей голове?

— Да. Именно. Я — то существо, что вырвалось из тебя.

— Что?.. — Казуко схватился за виски, будто пытаясь физически изгнать незваного гостя. — Но как? Как ты до сих пор здесь?

— Я изначально был тут… Моя плоть вырвалась… но оставила в тебе осколки воли, отпечаток. Теперь же… эти демоны поглотили моё тело, наивно веря, что смогут сделать из него сосуд для Бездны!

— Я не понимаю… — голос Казуко сорвался, в нём зазвучала давно забытая, детская растерянность. — Как ты вообще оказался во мне? Значит ли это… Что ты знаешь как я сюда попал?

Тишина в его сознании длилась дольше, чем следовало. Когда Войдес заговорил снова, его мысленный голос приобрёл оттенок древней, бездонной усталости.

— Я был заточён в место, известное как «Мантикорий»… Планета-тюрьма, полая внутри. Там, в вечной темноте, томились миллиарды существ, собранных со всех уголков вселенной. В том числе и я. Мой мир был повержен создателями этих клеток — Астраттой. Они не просто уничтожили его… они выжали из него всё, до последней капли маны, а нас, сильнейших, тех, в ком эта сила ещё клокотала, заточили в эти каменные утробы. Веками, тысячелетиями они выкачивали из нас жизнь, сущность, оставляя лишь пустую оболочку…

Пауза, казалось, наполнилась звоном далёких, разбитых миров.

— И вот… в один из дней в стене нашей тюрьмы открылся портал. Никто не знал, откуда он взялся и зачем. Большинство моих сокамерников уже давно потеряли рассудок, превратились в безвольные тени. Они даже не взглянули на этот луч света. Но я… я устремился к нему. Я рванулся к свободе. Но портал оттолкнул меня, будто живую грязь. А затем… из его глубины выпал ты. Ты был чудом — душа, оторванная от плоти, клубок чужой тоски и потерянности. А я был призраком на всю оставшуюся часть. У меня не было выбора. Я вселился в тебя, в твоё незанятое, звонкое пустотою естество. Так мы и сбежали. Так я покинул вечную темноту… чтобы обрести её вновь в твоих глазах.

— Полу-призрак… — Казуко повторил чужими губами, ощущая, как реальность под ногами теряет твердь, превращаясь в зыбкий, обманчивый туман.

…

Тем временем, группа бродячих авантюрилов, промышлявших в этих глухих лесах, ощутила нечто, от чего похолодела кровь в жилах. Речь шла не просто о всплеске маны — такие они чувствовали и раньше. Нет, это была сама аномалия, нарушение естественного порядка вещей, зловещая и абсолютная пустота, которая, словно рана на теле мира, притягивала и отталкивала одновременно. Даже самый слабый ученик мага, даже лесной зверёк почувствовал бы это за многие мили — аура Нихилита была подобна ледяному визгу в тишине мироздания.

Ведомые смесью любопытства и долга, они двинулись к источнику. Чем ближе подходили, тем тяжелее становился воздух, пропитанный смрадом распадающейся магии и чем-то ещё — горьким и металлическим, как вкус страха.

Картина, открывшаяся им на поляне, заставила даже видавших виды мужчин замереть. Это была не просто битва — это было изуверское действо, оставленное в виде памятника жестокости. Земля, испещрённая глубокими трещинами и чёрными ожогами, была щедро полита кровью, ещё не успевшей впитаться в почву. В центре этого хаоса, почти неотличимый от комьев грязи, лежало изувеченное тело. Воздух над полянкой всё ещё дрожал, искрился остаточной, чужеродной энергией, в которой сплетались и бились друг с другом два отпечатка: леденящая пустота Нихилита и коварный, обволакивающий яд демонической ауры.

— Боги… Да он что, ещё дышит? — хрипло выдохнул один из авантюристов, широкоскулый мужчина с седеющей щетиной.

Другой, помоложе и проворнее, уже подбежал к телу, превозмогая отвращение. Он осторожно прикоснулся к шее, подождал, затаив дыхание.

— Есть пульс! Слабый, нитевидный, но есть! — его голос прозвучал с неподдельным изумлением. — Он жив. После всего этого…

— Не может быть, — прошептал третий, не решаясь сойти с опушки. — Посмотри на него! На нём живого места нет!

Проворный авантюрист присмотрелся к чертам лица, искажённым болью и грязью, и его собственное лицо побелело.

— Чёрт возьми… Да я его знаю. Вернее, видел.

— Знакомый? — насторожился старший.

— Хуже! Это Мендер Лойленн! Из личной гвардии самого Аргуса Мартинберга!

В лесу воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием раненого. Имя генерала, произнесённое вслух в таком месте, прозвучало как набат.

— Значит… слухи правда? Демоны уже здесь? Началось? — голос скептика дрогнул.

— Нет, — резко парировал старший, окидывая взглядом поле боя. Его глаза, привыкшие читать следы, видели больше. — Смотри. Разрушения слишком… локальные. Тут бились не армии. Их было немного. Двое, трое от силы. И следы… — он ткнул пальцем в странные, оплавленные следы на земле, — это не демонская поступь. Это что-то другое.

— Так что нам делать?

— Слушай, среди нас нет лекаря, — старший наклонился, чтобы лучше рассмотреть раны Мендера, и сдержанно свистнул. — Он держится на честном слове и, должно быть, на дикой силе воли. Тащить его с собой — убьём по дороге. Один останется здесь, присмотрит. Остальные — бегом в Приквонт, в гильдию. Нужны целители и надёжный транспорт. И скажем… что нашли важного свидетеля стычки с неизвестной силой. За такое открытие гильдия отвалит круглую сумму. И, возможно, мы все останемся в живых, если вовремя предупредим.

Его взгляд снова скользнул по искажённому пространству поляны, где витал призрак битвы между тем, что даже не должно было существовать. Это была не просто награда. Это был билет в самый центр надвигающейся бури, и цена за него могла оказаться куда выше звонкой монеты.

…

Прошло время. Аргус, получив донесение, нашёл истекающего кровью Мендера и приказал доставить его в свой столичный особняк. Авантюристов, проявивших излишнюю наблюдательность, он щедро вознаградил. Монетами. Тяжёлыми, глухо звенящими — и тишиной, которая легла на их могилы в глухом лесу. Некоторые услуги оплачиваются только один раз.

— А?.. Где я?
Мендер поднялся с кровати, и мир на мгновение поплыл перед глазами. Каждое движение отзывалось глухой, ноющей болью.

— Господин Мендер, пожалуйста, не двигайтесь! — встревоженно воскликнула горничная, мягко, но настойчиво пытаясь уложить его обратно. — Вам необходим покой. Ваши раны… они ещё не зажили. Врач говорил, что само то, что вы живёте — уже чудо.

— Я в доме Аргуса? — проигнорировал её просьбу Мендер, его голос был хриплым, но твёрдым.

— Да, сударь. Пожалуйста, вам нужно восстановить силы…

Её слова оборвал звук открывающейся двери. В проёме, затмевая собою свет из коридора, стоял Аргус Мартинберг.

— С добрым утром, Мендер. Или уже вечер? В подземельях время течёт иначе, — его голос прозвучал бодро, но глаза, холодные и оценивающие, сканировали с бесстрастной точностью хирурга.

— Генерал, — кивнул Мендер, пытаясь придать своему положению хоть тень официальности.

Аргус бросил короткий взгляд на горничную. Не сказав ни слова, он лишь слегка двинул подбородком в сторону двери. Девушка, покраснев, мгновенно покинула, бесшумно притворив за собой дверь.

Едва щелчок замка прозвучал в тишине, маска небрежного дружелюбия сползла с лица Аргуса.

— Что произошло? — вопрос прозвучал как удар хлыста, без предисловий, без лишних слов.

Мендер закрыл глаза на секунду, собирая в голове обрывочные, затуманенные болью воспоминания: вспышку алых глаз, свист клинка, всепоглощающий холод пустоты.

— Демонесса… Высокого ранга. Явно не простой лазутчик. Её цель был Казуко. Она пришла за его головой.

В кабинете повисла густая, тяжёлая тишина.

— И?.. Где Казуко?

Мендер медленно открыл глаза, встретившись взглядом с генералом.

— Он… что, пропал?

— Что? — Аргус сделал шаг вперёд, и комната словно уменьшилась в размерах. — Да. Он исчез. Его нет ни в лагере, ни в окрестностях пещеры. Продолжай.

Мендер сжал кулаки, чувствуя, как под бинтами ноют швы.

— Ах… Последнее, что я помню… Он призвал нечто. Существо. Не из этого мира и не из демонических. Оно было… пустотой. Силой, против которой мы оба оказались беспомощны. Ни я, ни эта демонесса — мы не смогли ему противостоять. Оно было… выше.

— И где теперь эта демоническая тварь? — голос Аргуса стал тише, что сделало его лишь опаснее. — Она забрала его?

— Нет… — Мендер покачал головой, и движение снова отозвалось болью. — Не думаю. Существо… оно не служило ей. Оно было самостоятельной силой. Казуко его призвал, но, кажется, не контролировал. После этого… тьма. Больше я ничего не помню.

Аргус замер, уставившись в пространство за спиной Мендера. В его глазах мелькали быстрые, безжалостные вычисления, оценка ущерба, пересмотр планов.

— Понял тебя, — наконец произнёс он, и напряжение в воздухе чуть спало, сменившись леденящим спокойствием. — Отдыхай. Выздоравливай. Твоя служба ещё не закончена.

Развернувшись, генерал направился к выходу. Его шаги были бесшумны, но каждый отдавался в тишине комнаты тяжёлым, неумолимым эхом. На пороге он обернулся, бросив последний взгляд на Мендера.

— Мы его найдём. В каком бы мире он теперь ни был.

..