Если бы все было наоборот

В окне ночь, глубокая и тихая. Тени листвы дерева за ним шуршат, толкаются в белую раму и стекло; заскрипело. Черная тень метнулась снизу вверх, рывком неожиданного толчка открывая замок изнутри. В комнату влез мальчишка. Такой же мальчик, как и сам Скэриел. За исключением того, что жизнь у них разная.

Как они познакомились? Почему Готье такой.., такой другой?

Скэриел вырос в семье,, вокруг чистокровок, тогда как Готье сирота, выросший на улицах города чистокровок, метавшийся по работе и в Запретные земли. Совсем рядом с ним Скэриел чувствовал себя спокойным. Не одолевало бесконечное чувство неполноценности и страха за великолепный образ.

Его потемневшие от многочисленной покраски волосы в свете луны казались невозможно жёсткими, и сухими оказались они на ощупь. Готье прижался головой к ладони Скэриела, позволяя себя гладить; незаметно он перекочевал на его кровать — согнувшись пополам, стоять было неудобно.

На его выходку Скэриел немного сжал волосы, и потянув на себя, сказал :

— ты грязный.

Произнес это так наигранно обидчивым голосом, что Готье пристроился уже на его ногах под тонким синим одеялом, обнимая, закидывув руки на шею Скэриела. Он прижался к теплу, как можно его упустить? Он такой! Такой.. невозможный! Прилипчивый, приятный глазу и прикосновениям, любим им. Разумеется, он не подразумевает ничего пошлого. Скэриелу по-особенному дорог Готье. Он как дом в который хочется вернуться. Как самый вкусный и нежный десерт. И теплый как шерстяное одеяло.

— Скэр.

— что? — он уже засыпал, и не объяснимым оказалось быть рядом с Готи. Как пытаться объяснить взрослому, будучи пятилетним карапузом, почему вместо ожидания зарплаты, можно распечатать деньги. Глупо. Безнадёжный случай, скажет доктор. Это тупая влюблённость в собственного друга, хорошего друга, как она бесит. И также как и не имеет места быть, она нравится ему. И он — нравится ему.

— ты самый лучший, — Готье кладет голову на его волосы, поглаживает черные, взлахмоченные сном волосы. Касается оголенного плеча: футболка домашняя, спала углом до предплечья. Лунный свет, пролившийся пятном, очертил его подбородок, и Готье невесомо коснулся его губ пальцами сухих рук. Скэриел мазком продвигается от пальцев до костяшки. Хочет больше, ведь этот необычный сон так понравился ему, льнет к руке, проводит носом вдоль руки со светлыми волосками, но губы зачем-то оказались перехвачены.

И чем? Чем-то мягким, шершавым и сухим; Скэриел поздно осознает, что Готье, это Готье, так мягок и нежен с ним, как его губы, и все вовсе не сон.

Меж двух половинок губ протискивается язык, умело двигаясь, будто по линиям на карте сокровищ, до заветного красного крестика, и Скэриел немного сжимает его бока, грубо пройдясь, и повторяет действия оппонента. Внизу, в животе скручиваются в шторме моря бабочки. Колени Готье сгибаются и ноги оплетают его как лоза; они целуются пока не заканчивается воздух, и едва ли это секунда, они вдыхают и снова сливаются. Упиваясь собственными вкусами, нежностью, щемящей в груди и тяжести снизу, они падают на кровать оба, и теплой ладонью оглаживая скулы, Готье покидает его. Уходит во тьме ночи.