Если кто-то кое-где...

1

Был вечер пятницы, конец рабочего дня.

Дело происходило в «Третьяковке», которая совсем не то, о чём вы могли подумать, а и вовсе отдел милиции № 2 города Череповца.

Вольнонаёмные сотрудники потихоньку тянулись на выход, снисходительно и даже с некоторой жалостью поглядывая на своих «погонных» коллег, для которых рабочий день только вступал в свою кульминацию. Это потом, на пенсии, гражданский персонал будет остро завидовать «юному» возрасту выходящих в отставку аттестованных коллег и их «непомерной» пенсии. А пока было именно так.

В актовом зале, называвшемся до недавней реинкарнации «Ленинской комнатой», начинался инструктаж по операции «Вихрь – Антитеррор». Введённая как экстраординарная мера, она незаметно и коварно превратилась в постылую обыденность и пребывала в таком состоянии уже давно, потихоньку обрастая вредной ржавчиной пофигизма. Сегодня «парадом» командовал зам-по-службе майор милиции Яскунов. Всё шло своим чередом: дежурный бубнил свежие ориентировки, сотрудники делали вид, что записывают.

Наконец толстенная папка-скоросшиватель была отодвинута в сторону, и по залу прошелестел лёгкий ветерок облегчения. А зря.

- Теперь пишем иногородние. - дежурный взялся за другую папку.

Он продолжал монотонно гундеть, когда майор Яскунов заметил непорядок в зале – старший опер по малолеткам Митрофанов, более известный среди своих, как Джексон, грубо нарушал служебную дисциплину. Сыщик сидел на своём привычном месте в заднем ряду под бесконечным списком очередников на жильё – наивным олицетворением гласности и перестройки - и спал самым нахальным образом. Майор жестом остановил дежурного, и в зале повисла заинтересованная тишина, многие головы повернулись по вектору испепеляющего взгляда начальника.

- Митрофанов, а ну-ка повтори мне последнюю ориентировку - возвысил голос Яскунов и приготовился торжествовать. Однако торжества не получилось. Митрофанов не удивился, а с привычной флегматичностью поднялся со своего места, будто и не спал, и монотонно, как только что до него дежурный, забубнил:

- В ночь на двадцать шестое ноября из магазина в деревне Нянькино Шекснинского района путём срыва навесного замка совершена кража зимних шапок из меха нутрии в количестве семи штук, лосин итальянских фирмы «Джулия» – двадцать штук, одеколона «Цветочный» - двух упаковок по шестнадцать флаконов…

Митрофанов бубнил и бубнил, пока почти дословно не повторил всю ориентировку, после чего невозмутимо занял своё место, и уязвить его майор не нашел чем.

- Ишь ты, - только и произнёс он с огорчением, - Кашпировский.

Когда все формальности были закончены, майор напоследок напутствовал сотрудников:

- И не забывайте: сегодня ответственный по областному УВД полковник Авдеев, так что выходя на маршруты свет в кабинетах не выключать. Пусть товарищ полковник порадуется, если приедет: все сотрудники на местах и вовсю горят на работе. А то я ему в прошлый раз никак не мог доказать, что волка, то бишь милиционера, ноги кормят, а не жопа.

На этом мудром изречении инструктаж завершился. При выходе из зала сотрудники со смешками примеряли на Джексона новое прозвище, не догадываясь покуда, что этот пустяковый инцидент окажется весьма полезен в недалёком будущем.

2

Ещё древние пифагорейцы, да-да, ученики и последователи того самого Пифагора Самосского с его знаменитыми штанами, утверждали, что миром правят парные противоположности: предел и беспредельное, чёт и нечет, дурное и хорошее, и далее, как говорится, по списку. И не иначе как в подтверждение сей мудрой мысли одновременно с милицейским инструктажем происходило другое, на первый взгляд не такое уж значительное событие.

В одной из квартир обычной девятиэтажки на улице Краснодонцев собралась компания из трёх достойных джентльменов лет шестнадцати, соседей по дому и не разлей вода по жизни. Не смотря на юный возраст, они уже были опытными мастерами по производству гадостей. Украсть что плохо лежит, сделать годное негодным, начистить клюв кому послабей – это к ним. И это про них существовала популярная фраза: «пить, курить и говорить я начал одновременно». У каждого за спиной были или спецшкола, или училище для «трудных», а один из них ещё всего неделю как вернулся из такого заведения и смотрел на вольную жизнь слегка ошалело. Друзья сидели за столом, и звали их Джиба, Чика и Клюй. У них и человеческие имена тоже были: Андрей, Саня и Витька, но ими они почти не пользовались за ненадобностью.

Непритязательный интерьер жилища несколько оживляли разнокалиберные пустые бутылки, привольно разместившиеся в самых неожиданных местах, некоторые звонко катались под ногами. Штору на окне заменяло старое байковое одеяло, из-под которого изрядно дуло. Может быть именно по этой причине друзья сидели за столом в одинаковых зимних шапках с бирками. Ещё несколько таких же шапок валялось на диване.

- А что, мужики, кто-нибудь видел живую внутрию? – спросил самый хлипкий, похожий на обезьянку, парнишка с шапкой, висевшей на ушах.

- Ты чё, Чика, - отреагировал на вопрос Джиба, несомненный предводитель стаи, - какая внутрия?

- Так зверь называется, из которого шапка. Я же вам рассказывал, что слышал, как тётка с соседкой шепталась. Говорила, что в сельпо дефицит завезли, шапки из этой самой внутрии, но на продажу не выставят, всё по своим разойдётся. Я же откуда вам наколку про магазин-то подогнал? Тётка у меня там работает, в Нянькине. Уборщицей в этом магазине.

- Это вроде бы крыса какая-то, внутрия твоя. – встрял в разговор Клюй. Он снял шапку и погладил ладонью жёсткий мех:

- Давай лучше намахнём.

Они чокнулись разномастной посудой и «намахнули».

- За фарт! – им очень хотелось казаться крутыми.

Это был уже не первый «намах», и благородное креплёное вино под универсальным названием «бормотуха» всё уверенней заплетало мозги и развязывало языки. Чика в который раз начал хвастаться про то, как, находясь в Нянькино у своей тётки в гостях, нечаянно подслушал про магазин.

- Да она даже не знает, что я что-то слышал! – горячился он. – Так что всё чики-чики! И я сразу в город, к вам!

Потом побахвалились друг перед другом, как ловко они совершили бросок в район, нигде не засветившись, и намахнули ещё. Часть добычи герои уже благополучно сдали одному барыге в рыночную палатку с нахальным названием «Куплю всё» и были при деньгах, почему и пили благородную бормотуху, а не цветочный одеколон.

Вы вправе совершенно резонно спросить: а куда же смотрят взрослые? И я отвечу: взрослые – да, смотрят, только не куда, а что. Мамка Чики, на чьей квартире и происходило всё это действо, ещё с утра удачно спёрла у ребят пару фанфуриков одеколона и теперь, валяясь на продавленном и воняющем мочой диване в соседней комнате, смотрела в полузабытьи генерируемые этим чудо-напитком глюки. И никакие заботы не мешали этому её занятию.

После очередного «намаха» Джиба вдруг резко сменил тему и настроение. Он посмотрел на дружка справа помутневшим взглядом и зло прошипел:

- А ты, Клюй, ссыкло-о-о…

Дружок опешил:

- Я?

- Ты, ты! Кто в магазине постоянно верещал, что идут, или что едут, или что менты? Или что кто-то кашляет тут за стенкой? Чуть всё дело не завалил!

Клюй не сразу нашёлся что ответить. Потом выдавил:

- Так вы же сами меня на стрёму поставили! А если там и вправду кто-то кашлял?

Он собирался привести ещё какие-то аргументы в свою пользу, но тут ситуацию добил Чика. Он вытянул в сторону приятеля тощую лапку и залился обидным смехом:

- Ссыкло, ссыкло!

Чтобы ещё и этот малохольный смеялся над ним? Клюй уже собирался накатить обидчику, но на пути, пошатываясь, встал Джиба.

- Не-е-е, - протянул он. – Ты докажи, что ты не ссыкло,

- И докажу! Вот пойдём на дело, и докажу!

- Не-е, ты сейчас докажи! А то в следующий раз не возьмём. Правда, Чика?

Оказывается, тут двое на одного, удивился Клюй. Когда же это они успели скорешиться против него? А Джиба продолжал:

- Вот прыгни с балкона, тогда поверю.

Прыгать с балкона было стрёмно, третий этаж всё-таки. Но спорить с пьяным Джибой хотелось ещё меньше. И в голове претендента на прыжок стремительно созрела светлая, как ему показалось, мысль.

- Ха, с балкона прыгнуть! Да как два пальца об асфальт! - Клюй запнулся в горячке, - я чё получше могу! Я прямо завтра в ментовку вот в этой шапке пойду! И пойду, и выйду, хоп-ху! И никто меня не задержит!

- Да? – сильно задумались его оппоненты и на минутку стихли, переваривая заявку.

Первым очнулся Чика:

- А завтра суббота! И там никого, кроме дежурного не будет. А дежурному всё до фени! Ты в понедельник иди! Да к своей инспекторше, а не к дежурному.

- И пойду! – закусился Клюй. Но тут встрял Джиба:

- Ты чё, офонарел? Совсем крышу снесло, да? Спалить нас хочешь? Да тебя там с этой шапкой, как миленького сцапают, и мяукнуть не успеешь!

- А вот и нет! – горячился Клюй. – У них у всех своих дел по горло, чтобы про магазин в Нянькине помнить.

- Тогда в чём прикол? – недоумился Джиба и точным щелчком отправил подвернувшегося под руку таракана прямо Чике в кружку. Всем стало весело и в первую очередь самому Чике, а разговор повернул в другое русло: сколько вина может выпить таракан, пока не потонет. Все увлеклись естественнонаучным опытом, и Клюй понял, что больше его заставлять прыгать с балкона сегодня не будут.

3

В понедельник, в отличие от выходных, Витька-Клюй проснулся почти человеком. Мать уже ушла на работу. Всю субботу и воскресенье она приводила его в чувство и никуда не отпускала, а заглянувшего было в гости к приятелю Чику спустила с лестницы. Мать всё время плакала и вообще всячески его донимала. Витька уже сто раз выслушал, что вот если бы был отец, он бы сделал из него человека, и что не успел прийти из спецучилища, а опять пьёшь вместо того, чтобы матери помочь, и что ей лучше сдохнуть, чем так жить. От всех этих стенаний с души воротило не хуже, чем с бодуна. Но сегодня были вольная воля и приятное настроение.

Витька немного подумал про события последних дней, потом озаботился тем, что корешки, наверно, спустили за выходные всю добычу, и он остался с носом. Ну, это мы ещё посмотрим, невнятно пообещал он кому-то внутри себя. Потом Витька вспомнил, что его обвинили в трусости, и на радужное настроение набежала тучка. Но ненадолго. Освобождённый от бормотушного дурмана мозг сегодня представил пятничную ситуацию совсем иначе. Это ведь Джиба сдрейфил, когда Витька предложил покуражиться над ментами. Ему видите ли интересней, чтобы он с балкона сиганул. Это ещё зимой в сугроб куда ни шло. А на мёрзлую землю – нет, уж, ищи дураков. А задумка про милицию фартовая получилась бы, и хохма неслабая.

Клюй повспоминал маленько истории, которыми хвастались его знакомые пацаны или товарищи по спецухе. Всегда получалось, что его приятели выходили сухими из воды, а милицейские оставались в дураках. Да он и сам мог бы привести парочку примеров в свою пользу. И Витьке прямо до зуда в пятках захотелось немедленно провернуть свою задумку. Потом посмотрим, кто ссыкло, мстительно подумал он и начал собираться «на дело».

Попутно он вспомнил, что и повод для прихода в милицию есть, а значит его появление не будет выглядеть странным. Ещё в спецухе ему велели в течение трёх дней по возвращении домой явиться в инспекцию по делам несовершеннолетних и даже бумагу дали какую-то. А прошла уже целая неделя. Так что всё «чики-чики», как говорит его приятель, которому после приключения Витька всё-таки начистит физию.

Он накинул куртку и бросил быстрый взгляд в окно – вот она, «Третьяковка», совсем близко, через дорогу. Витька потянулся к вешалке за шапкой, но под рукой обнаружилась только пустота – шапки не было. Он осмотрел сначала прихожую, здесь среди утлой мебели что-то спрятать было совсем невозможно, потом всю их однушку – тоже без пользы. Видно, мамка о чём-то догадалась и убрала сомнительную вещицу от греха подальше. Акция глумления над тупыми ментами оказывалась под угрозой.

- Только бы не унесла, только бы не унесла, - бубнил Витька себе под нос, совершая очередной виток обыска.

Шапка нашлась под ванной в старом пакете, и Клюй расценил это как добрый знак. Весьма опрометчиво.

4

На первом этаже «Третьяковки» перед дежуркой было пусто. Только одиноко митинговала в узком коридоре полоумная Гомода, Витькина соседка по дому. Обличать милицию было её любимым занятием. Милиция привычно не реагировала. Позволить Гомоде идентифицировать его Витьке было нельзя, это могло поставить под угрозу всю операцию, и он постарался как можно незаметнее проскользнуть на лестницу, чтобы подняться на четвертый этаж. Ничего тут не изменилось за год его отсутствия. Только оказалось, что его инспекторша стала теперь начальницей ИДН и занимала другой кабинет, о чём свидетельствовала табличка на дверях.

Витька потянул за ручку и оказался в узком и тёмном тамбуре, а поскольку произвел при этом достаточно шума, стучаться во внутреннюю дверь не посчитал нужным.

- Здрасьте, Татьяна Николаевна! Можно?

Склонившаяся над какими-то бумагами милиционерка повернулась к дверям, и на лице её расцвела улыбка.

- Здрасьте, Витя Клюев! Заходи. Только я – Алексеевна. Подзабыл за год-то?

- Вырос-то, вырос-то как! – восхитилась она, будто родственница после долгой разлуки. Или прикалывается, заподозрил Витька. Но вроде нет, тётка выглядела совершенно искренней.

- Ты проходи, проходи. - меж тем продолжала она. - Курточку свою можешь снять, да и шапочку тоже. Какая она у тебя красивая. Вот сюда и положи её, на курточку-то.

И она указала на стул рядом с Витькой.

- Ну, рассказывай.

Они маленько поговорили, причём Витька безбожно врал. Он заявил, что будет жить теперь в Вологде, где у него нашёлся отец, и здесь его на учёт ставить не надо. Тётка должно быть знала, что никакого отца у Витьки нет и в помине, но согласно и заинтересованно кивала головой, что-то переспрашивала и предлагала продолжать.

- Я знаете, сколько денег зашиб в спецухе? – Витьку несло. – Во!

Он рубанул себя ребром ладони по горлу, отмеряя масштаб богатства.

- Я даже могу вам эти, как их… да, лосины подарить. – Витька подумал секунду и зачем-то добавил:

- Итальянские.

Но похоже эти его слова инспекторшу никак не заинтересовали.

- Ты, Витя, лучше бы маме своей подарок сделал. Да только что уж теперь… Давай лучше чай пить. Я вот только звоночек один сделаю, пока чайник греется.

Что-то царапнуло Витьку в сказанном инспекторшей, какие-то ненужные в этом месте слова, но потом он услышал такое, что обо всём другом и думать забыл.

Тётка накрутила на телефоне какой-то номер и, дождавшись ответа, произнесла:

- Женя, доброе утро! Ты помнишь, чем убил Яскунова в пятницу на разводе?

Витька «ушки держал топориком» - не про него ли будет разговор? Теперь же он тихо угорал: ну, дела! В пятницу убили какого-то Яскунова, и милиционерка спрашивает убийцу, чем он его убил? Так он ей и признается, по телефону-то! Да и как это разговаривать с мокрушником вместо того, чтобы его ловить? Совсем нюх потеряли! И он успокоился: по крайней мере, это точно не про него.

А на другом конце провода Джексон, ибо это был именно он, проявил чудеса проницательности:

- Здрасьте, Татьяна Алексеевна! Магазин в Нянькине? Не можете говорить? Мне зайти?

Трижды услышав «да», сыщик подхватился и поспешил в кабинет начальницы ИДН.

- О! – расплылся он в улыбке. – Клюй! Когда откинулся? С возвращеньицем!

И чувствительно потрепал гостя по плечу, отчего тот слегка намочил свои штаны чаем. При этом у сыщика с хозяйкой кабинета произошел незаметный для парня диалог глазами. Джексон уже вознамерился о чём-то спросить Витьку, но Татьяна Алексеевна его опередила:

- Витя у нас теперь богатый! Он даже лосины мне обещал подарить. Итальянские.

- Ну что ж! И молоток в таком случае. – согласился без интереса сыщик. – Я что зашёл-то, Татьяна Алексеевна? У меня народ «Кошмар на улице Стачек» требует. Так что вы уж не задерживайте.

Получив заверения, что «Кошмар» завтра же будет, Джексон удалился, больше не взглянув на Витьку. Но вернувшись в свой кабинет, что был неподалёку, сыщик развил бурную деятельность. Первым делом он совершил телефонный звонок и задал два вопроса:

- Он один? Тогда Джиба и Чика?

Что он там услышал в ответ, неизвестно, но дальше вихрем пролетел по кабинетам в поисках свободных сотрудников, обнаружил только скучающего стажера с многообещающим прозвищем «Доктор Ватсон», сгрёб его в охапку, а через минуту ограбил дежурного на единственную разъездную машину под «честное пионерское» только на пять минут и исчез из поля зрения.

А Витька продолжал «угорать». Как тут у них всё прикольно! Завтра будет какой-то кошмар. Интересно было бы поглазеть. Только вот он не знает, где у них в городе улица Стачек. Но, по крайней мере, одно хорошо – тут никому до него точно дела нет. Вот и этот дядька Митрофанов, которого, если честно, побаивались все, кому приходилось попадать в его руки, Витькой никак не заинтересовался. Инспекторша опять неинформативно разговаривала по телефону, только «Да» - «Да». Значит можно считать, что он уже сдал экзамен на неуязвимость, и осталось для прикола ещё немного похохмить.

- А помните, как я «Икарус-гармошку» угнал? А менты, ой, то есть гаишники, полдня за мной гонялись? Я и ещё много раз угонял, только меня никто поймать не мог.

Здесь Клюй уже привирал. Тот случай с «Икарусом» был единственный. Но словно какой-то бесёнок руководил его языком, заставляя дразнить инспекторшу. Очень хотелось вывести её из себя, чтобы она пошла пятнами, или швырнула в него чем-нибудь, или даже пусть бы оттаскала за шиворот. Это была бы его полная победа. И пусть пацаны не поверят, но он - то сам будет знать, что именно так всё и было.

Милиционерша, впрочем, на провокации не поддавалась и смотрела на Витьку вполне доброжелательно, только вроде слегка удивлённо. И он решил усугубить.

- А как я вашу инспекторшу обокрал? Она дала мне денег, чтобы я в «Весне» себе поесть купил, а сдачу принёс. А я сбежал. Вот умора была! Она мне из окна машет, вернись, вернись, а я ей рожу скорчил и за угол! Мы тогда с пацанами купили вина, и все напились, а ей из-за нас попало, поди.

Милиционерша опять отреагировала как-то неправильно. Она не повелась, как надеялся Клюй, на обидную тему, а вместо этого спросила:

- Тебе, Витя, годиков-то сколько уже?

Клюй притормозил с ответом: к чему бы это? Сама ведь лучше него знает! А инспекторша, видимо, ответа и не ждала, потому что продолжила:

- Вот именно, шестнадцать. Так что теперь самому придётся отвечать за все выкрутасы.

- Ха! – забахвалился Витька. – Я теперь учёный! Это я пока маленький был, к вам попадался, а теперь меня ни в жизнь не поймать!

Тут он забеспокоился, что вроде лишку перехватил и слегка отработал назад:

- Да я и не сделал ничего такого! И потом не буду ничем плохим заниматься. И в спецухе у меня всё хорошо было!

Клюй врал. Ничего хорошего у него в спецухе не было, но милиционерша ловить его на вранье не стала. Более того, она даже как бы удовлетворённо покивала головой.

- Ну, раз так, раз ты твёрдо встал на путь исправления (Клюй кивал), садись вот сюда за стол, - она указала на приставной столик, - пиши автобиографию.

- Авто… чего? – изумился Витька.

- Биографию свою. В училище-то приходилось писать? Вот и тут так же.

Вот это было задание! С Клюя сошло семь потов, он потратил кучу времени и бумаги, задал сотню вопросов о том, что писать и как писать. Наконец, труд был готов. Он состоял из четырёх кривых строчек, уходящих своими концами куда-то на северо-восток бумажного листа и пропадающих из поля зрения где-то там, у горизонта. Но инспекторша придираться не стала. Она сказала:

- Ну вот, и ладно. Сейчас проверю…

И тут зазвонил телефон. Тётка слушала, не перебивая, потом произнесла только одно слово:

- Хорошо.

И положила трубку.

Какие у них странные разговоры, подумал Клюй. Ничего не понять.

А это был разговор с вернувшимся Митрофановым. И был он такой:

- Алексеевна, спасибо! Всё в точку. Оба здесь. И вещдоки. Клюй-то ещё у вас? Надо бы их столкнуть. Я к вам сейчас помощника за ним отправлю.

Витька сидел и ждал, пока милиционерка проверит его писанину. Ему уже давно надоело здесь, хотелось на свежий воздух. Он выдержал проверку, не сгузал, прошёл по краешку. Ловко подразнил хищную рыбу и вырвался из самой пасти. Будет чем хвастануть перед Джибой, а этому шакалу Чике он всё-таки навесит дюлей.

- Я пойду? – Витька встал со стула, видя, что тётка отложила его писанину в сторону.

- Что? – спросила она, будто недослышала. Пойдёшь – пойдёшь… Это хорошо, что ты пришёл… сам.

Что-то кольнуло Витьку под ложечкой. Не понравилась ему последняя тёткина фраза, и уже больше ничего не спрашивая, забыв про куртку и шапку, Клюй ломанулся в дверь. Та открывалась внутрь, и это задержало его порыв. Он всё боялся, что тётка начнёт его ловить и смотрел на неё, повернув голову назад, а когда отвернулся, обнаружилось, что на пороге стоит огромный милиционер. Клюй хотел его протаранить с разгона, но не тут-то было. И тогда он неожиданно тоненьким голосом заверещал: - Пусти! Ну пусти, ну! – безнадёжно толкаясь в несокрушимый живот милиционера.

Чтобы прекратить истерику, милиционер легонько встряхнул Клюя за плечи, отчего у того чуть не оторвалась голова, обхлопал его карманы и слегка подтолкнул в спину – топай. Ещё ничего толком не соображая, Клюй шагнул в сторону лестницы и тут услышал гулкий голос опера Митрофанова:

- Это ты молодец, парень!

Кому он это говорил, было не видно из-за лестничных дверей. Но вот Клюй сделал ещё пару шагов и увидел…

В коридор с площадки вывернулась парочка: опер и… Чика! При этом сыщик дружески обнимал Чику за плечи и что-то нашёптывал ему в ухо, низко нависая над парнем. Заметив Витьку, Митрофанов изобразил на лице досаду, а милиционер резко толкнул Клюя к стене, прижав его к холодной поверхности со словами:

- Башкой не крути!

Но оба парня успели увидеть то, что им надлежало увидеть. И Клюй всё понял: Чика его опередил и уже всех застучал. Иначе за что же ещё опер будет хвалить этого гада?

Вчерашние приятели обменялись испепеляющими взглядами и успели почти синхронно прошипеть друг другу:

- У-у-у, падла.

А досада с лица сыщика словно бы улетучилась. Он кивнул милиционеру: молодец, всё правильно рассчитал. А потом и вовсе разулыбался – дело сделано! Что может быть лучше, чем поссорить подельников на этапе расколки. И о чём ещё может мечтать любой сыщик?

5

Вечером все пили чай с тортиком, притащенным Джексоном Татьяне Алексеевне. Здесь была и добрая Вера Николаевна, так опрометчиво снабдившая в своё время деньгами вероломного Клюя, и ироничная Надежда Константиновна, разбиравшаяся с угоном автобуса им же, и другие инспектора по делам несовершеннолетних (или на Клюевском языке – инспекторши).

- А что, Женечка, тебе бы, наверное, сейчас чего покрепче? – лукаво спросила Вера Николаевна.

Джексон разулыбался:

- Да с этим проблем не будет. Шекснинские опера обещали проставиться. Я когда им позвонил, так они уже через час сюда прилетели вместе со следаком. Чуть не зацеловали наших обалдуев до смерти. Они же там всё мафию крутую искали. Ну как же, только дефицит по секрету завезли, а тут хоп - и сразу кража. Так-то они вообще нормальные ребята, опера эти. Спросили только, не буду ли я против, если они себе оперативное раскрытие поставят?

- А ты? – спросил кто-то.

- А мне что, жалко? Могли ведь и не спрашивать. Сказал только, чтобы про нас с Татьяной Алексеевной не забыли.

Джексон звучно прихлебнул горячего чайку и добавил:

- Им ведь всё на тарелочке с голубой каёмочкой, как говорится… Эти орлы, Чика с Клюем, топят друг друга, как из пулемёта. Каждый ведь считает себя преданным. Ну, и Джибе заодно достаётся. Сработала «случайная» встреча в коридоре - то, сработала.

Последняя фраза была адресована Татьяне Алексеевне, та понимающе кивнула головой. Джексон продолжал:

- А как это вы, Татьяна Алексеевна, про магазин-то догадались?

Та ответила вопросом на вопрос:

-А вы можете представить, чтобы Клюй, да сам, своими ногами в милицию пришёл? Вот то-то и оно. Тут, правда, у него отмазка была – бумага из училища. Но всё равно не его это повадки! Пришёл весь кручёный, так и лезет на рожон, очень ему хочется меня выбесить, чтобы я что-нибудь не так сделала. Сразу видно – кому-то что-то доказывает. Себе, наверное, в первую очередь. И одет: курточка – слёзы одни и никак с шапкой не коррелирует. А когда он про итальянские лосины заявил, тут всё на место и встало. Ориентировочка-то пятничная крепко в голове засела. Ты вот лучше скажи, - она обратилась к сыщику, - что за фокус тогда на инструктаже показал, а то у нас зам-по-службе до сих пор задумчивый ходит.

- Да тут всё просто! – отозвался Джексон. - Я про это дело и раньше знал. Тётка у меня в Шекснинском районе. Я, когда туда на рыбалку езжу, иной раз к ним заглядываю. Она и рассказала.А я после этого ещё с операми тамошними разговаривал, вот и отложилось в голове.

Татьяна Алексеевна задумчиво произнесла:

- Смотрите, как интересно получается: у тебя, Женя, тётка, и у Чики тётка. Только одна, выходит, невольно способствовала краже, а твоя, тоже невольно, помогла её раскрытию.

- Матерей жалко! – не в тему вдруг заявила инспектор с нездешней фамилией Лийв, в которой весь цинизм милицейской обыденности так и не смог искоренить наивной доверчивости и непобедимой веры в добро.

- Чьих? – возразила Надежда Константиновна. – Чики? Чикиной не жалко. А у Джибы и вовсе матери нет. Вот Клюевой действительно жаль. За что ей всё это?

Как часто бывает в таких случаях, на эйфорию от удачного раскрытия преступления набежала лёгкая тень. Сидящие в кабинете женщины думали примерно об одном, может только каждая по-своему. Вот они здесь исправляют чужие ошибки, а чем сейчас занимаются их собственные дети, одному богу ведомо. Может быть именно в этот момент какой-нибудь очередной Чика подбирает ключики к её сыну или дочери? Такие вот качели получаются, такие противоположности.

Они пили чай и ничего не знали про Пифагорову философию. Просто у них была такая работа.