Это не рай.

Для закончившего свой земной путь человека, религии предлагают кучу похожих друг на друга вариантов. Как и любые, придуманные живыми, сказки — эти варианты не имеют ничего общего с реальностью.

Я бы сказал спасибо науке — лишь она одна внесла для меня некоторую ясность в вопрос: что вообще сейчас со мной происходит и почему?

Похоже, существующий во вселенной, закон сохранения информации дал мне Это: посмертие, последний приют, чистилище? Нет — чистилище, пожалуй, слишком брутально звучит и пафосно, мне здесь вполне неплохо, даже уютно. Ну да: «здесь» - понятие крайне относительное. Но ведь везде всё относительно, не так ли?

«Здесь» то, что происходит с нами «потом».

«Здесь» - нет расстояний, нет последовательности локаций, мы существуем в некоем странном месте, которое может стать любым — может принять любую форму по нашему желанию, за одним исключением, но обо всём по порядку…

*

Я попал сюда как и все. Просто осознал себя на погосте.

Странный полумрак царил вокруг, будто эффект сепии на мир наложили - приглушили все тона, кроме коричневого. Светло-бежевое небо над головой — Солнца не видно в пронзительно яркой выси, но смотреть вверх не комфортно — глаза не слепит, просто эта мутная высь вызывает странные ощущения. Да, очень странные — на окружающем, освещение никак не сказывается. Полумрак у земли густой и тягучий, и ничто не в силах его разогнать. Редкие деревья стоят без листвы - похоже на позднюю осень. Мрачно, одиноко и никаких ангелов, демонов, бога… только камни. Унылые памятники пришедшим сюда людям, или душам...

Я окинул взглядом ряды камней, неисчислимыми легионами, стоящие вокруг. Этот погост, наверное, не имеет границ: даже намёка на горизонт не наблюдалось, ряды могил, насколько глаз видит — здесь все, кто когда-то жил на Земле.

Я обернулся и увидел свой камень. Метровой высоты серый прямоугольник. На нём моё имя и даты: от альфы до омеги, от начала до конца. Мне стало грустно, неуютно и… и тогда меня позвали.

Мои родители: они здесь уже давно, пришли сюда, на погост, чтобы встретить меня, не дать потеряться в собственной памяти, страхах и сожалениях. Здесь все так делают — присматривают за своими. Мои родные — не исключение.

Мы обнялись, я вспомнил их запах — родной до слёз, а, когда-то казалось, что я его забыл навсегда. Отец взъерошил мне волосы, как тогда — в моём далёком детстве, и мы побрели среди могил, и тихо разговаривали, и робко улыбались друг другу, и не могли наговориться. Мама предложила организовать застолье, погост исчез и мы оказались дома. Это был папин день рождения: знакомые, родственники, все кто ушел сюда, собрались отпраздновать моё прибытие. Так началась моя вечность.

*

Здесь нет ничего постоянного: меняется всё, кроме погоста — он один неизменен и бесконечен. Если нужно проверить родных на той стороне — просто вспоминаешь о нём и оказываешься у своей могилы. Все кого знал, расположены рядом — вот такой парадокс. Не нужно ходить, не нужно искать, а те, кто придёт сюда позже — появятся поблизости. Их камни проклюнутся из земли, как грибы после дождя и будут расти потихоньку. Такое происходит, когда конец предрешён. Это живые думают, что судьбы нет, на самом деле её нет лишь до определённой степени. В какой-то момент очень трудно изменить предрешённое, здесь не любят о таком говорить, но ещё ни разу проклюнувшийся камень не ушёл назад — в почву.

*

Сейчас: мы с отцом сидим на берегу мелкой тихой речки, в тени густо разросшихся ив, и рыбачим. Рядом, на солнечной полянке, вблизи небольшого костерка, возится мать — она хочет непременно накормить нас своими потрясающими пирогами с рыбой. Не спрашивайте меня, как ей удастся подобный трюк без посуды и продуктов, здесь и не такое возможно. Не спрашивайте также, как в трёх шагах от нашего тенистого места существует солнечная полянка. Маме нравится солнце, а нам нравится тень — вот и всё.

- Ты смотрел как дела у Алёнки и Сашки? - спрашивает меня отец.

- Да. Посмотрел. Им еще не скоро сюда. - я улыбаюсь.

Им действительно ещё не скоро — их камни ещё не проклюнулись из земли.

Отец улыбается в ответ, мать сжимает руки у подбородка. Ей тоже нравится услышанное.

Да, здесь совсем неплохо, но это не рай — совсем не рай, здесь только «потом», и оно состоит из того, что уже «было». Нет ничего нового, есть лишь бесчисленные варианты прошлого, того, что с нами случалось Там. Поэтому сюда не стоит торопиться, поэтому лучше сделать свою жизнь разнообразной и насыщенной, пока это возможно, пока ты ещё не «здесь». Что бы было, чем занять себя «после». Довольно не справедливо для тех, кто ушел сюда слишком рано.

Когда-то была эта рыбалка, и полянка с пирогами, и теперь мы можем вновь почувствовать Это: единение, покой, счастье. Следить за поплавками и вдыхать запах костра и печёного теста. Да — это разные воспоминания, разные события, но «здесь» не имеют значения подобные нюансы, разные события могут происходить одновременно, смешиваться в нечто единое, парадоксальное и, вместе с тем, знакомое.

- Ты разговаривал с прабабушкой? - спрашивает мать. - Она хотела с тобой поговорить.

- Да, уже несколько раз. - я поворачиваю свою улыбку к маме. - Я плохо её помню, прабабушкин образ размытый, но голос слышу хорошо, он приятный… и тёплый. Мне нравится у них гостить.

- Она любила тебя, часто пела у твоей колыбельки, а ушла, когда тебе стукнуло четыре.

Здесь никогда не говорят о смерти — ведь мы живы, никто не ощущает себя мертвым, хотя и присущих телу неудобств не испытывает.

- Знаю, мы прекрасно пообщались — её и прадеда очень интересовала моя жизнь. Они всё у меня выпытали. Прадед, кстати, молодцом — форма ему очень идёт.

- Ты очень любил смотреть на его фотографию. - заметил отец. - Дедушка её перед отправкой на фронт сделал.

Я молча кивнул. Своего прадеда живым я не застал — он сгинул в Карелии, потому его голоса не слышу, только прабабкин, а прадед всегда рядом стоит — у неё за спиной, и за стул держится. Как на той фотографии: лицо сосредоточенное, серьёзное. Я не знаю, как выглядят эмоции на его лице. Мы никогда не сможем поговорить напрямую. Да, здесь точно не рай.

- Ты почаще с ними говори, не ленись. - говорит отец. - Они же всё другим пересказывают, всем нашим предкам — по цепочке. Это для них единственные новости здесь — узнать как жили потомки.

- Я понимаю. - киваю я, прекратив улыбаться. - Когда нибудь сам буду внуков о правнуках расспрашивать.

Отец тоже кивает, а мать восклицает:

- Да у вас же клюёт!

Мы совсем забыли о рыбалке, а между тем, поплавки скрылись под тёмной водой. Мы подсекаем, пытаемся вытащить упирающуюся добычу. Здесь всегда хороший улов — самый лучший из всех, что когда либо случался в жизни. На этот раз сазаны — крупные, жирные, это было… впрочем, какая разница? Это было однажды, а здесь это может случится каждый раз, когда нам угодно.

Под ногами крутится Шкет, виляет хвостом — я подобрал его на улице, мокрого и дрожащего щенка двортерьера. Он прожил с нами долгих семнадцать лет. Здесь он снова со мной. Помогает ловить рыбу, и вообще, на природе мы всегда вместе — я так хочу, а пёс не против.

Мать укоризненно качает головой, когда Шкет выхватывает из моих губ кусок пирога. Даже не подозревал, что судьба меня снова сведёт с ушедшим питомцем. Это ли не счастье?

На краю зрения немым укором мелькает взъерошенный котёнок — совесть не дремлет, ей плевать, что я собачник и покормил бедолагу. Я то знаю, что все отговорки — лишь отговорки. Не хотел я тогда его подбирать, очень торопился на важную встречу, и мелкий создал бы кучу неудобств.

Эх. Сколько ни успокаиваю себя фантазией, что нашёлся и для него спаситель, нет-нет, да мелькнёт на краю зрения полосатый силуэт.

Выковыриваю из пирога рыбу, несу своей совести. Совесть урчит и жадно глотает подношение. Внутри больно. Да, здесь точно не рай!

- Опять он? - отец не видит котёнка, но я ему однажды рассказал.

Угрюмо киваю.

- Ничего. - успокаивает он меня. - Не велик грех, у всех такой найдётся. Я вот с инвалидом однажды поругался. Оказался контуженный, с войны. Мне твой дед тогда таких горячих всыпал…

Эту историю я уже слышал, не хочу её слушать опять. Да и не поможет она. У каждого здесь своё.

Наевшийся котёнок пропал, я вернулся к родителям. Они болтали, вспоминали что-то, а я думал. Хорошо что я не охотник, не крестьянин и не убивал людей. Повезло. Здесь точно — не рай.

- Интересно, а каково здесь Гитлеру? - внезапно спросил я.

Отец пожал плечами:

- Кто его знает? Наверное одиноко. Его здесь никто не видел.

- Откуда ты знаешь? Ты ведь его не знал. А он тебя.

- Про правило шести рукопожатий слышал? Думаешь ты первый, кто задал этот вопрос? - отец усмехнулся. - Его после войны здесь искали — твой прадед рассказывал. Видел на погосте стены?

- Видел конечно, они участки разделяют.

- Нет там никаких участков, и это не стены, на самом деле. - нахмурился отец. - Это камни на братских могилах.

Я открыл рот, закрыл… слов не было. Двухметровой высоты стены, стоящие ровными квадратами, мне казалось, там внутри чьи-то семейные участки, какие-то анклавы, закрытые сообщества, тайны… мда…

Ну а правда, каково здесь тем, из-за кого появляются на погосте подобные вещи? С совестью невозможно договориться, только не здесь!

Это на Земле можно не обращать внимания, забыть, убедить себя, что ничего плохого не случилось, что ты прав и делаешь то, что должен. Здесь не так. Совсем не так! Здесь каждое сотворённое зло о себе напомнит, и не раз, даже если всё, что ты сделал — просто прошёл мимо…

- А ты к чему спрашивал? - полюбопытствовал отец.

- Да так… внезапно подумал, может ли это место быть адом?

Отец прищурился, ухмыльнулся:

- Запросто, даже больше, чем ты думаешь...

- Вы чего расселись? - надтреснутый голос деда прервал нашу беседу.

Он появился внезапно, в своей излюбленной манере. Настоящий живчик, если можно так сказать о местном. Дед здесь уже давно, а бабуля не торопится, даже меня пережила. Я с ним редко вижусь — у него куча друзей и знакомых, он говорил: «успеем ещё, вот бабку дождёмся, тогда и гостеваться будем, а пока…» Беспокойный старик — шило в одном месте.

- А что случилось? - спрашивает мать.

- А то вы не чуете? - задаёт встречный вопрос дед. - Все уже на погосте собрались, только вы тут лясы точите!

Мы замолкаем на минуту. И правда, есть что-то в воздухе. Какое-то предчувствие.

- Что-то неладно там. - с тревогой в голосе отмечает отец.

Мать и дед кивают. Надо спешить.

*

Дед оказался недалёк от истины. На погосте очень много людей, стоят, перешёптываются, слов не разобрать, лиц — тоже. Незнакомые люди, ни на ком сосредоточиться не выходит. Да и не важно это. Все взгляды устремлены в центр. Мы ближе всех. Наши камни недалеко от ЭТОГО:

Посреди мрачного тёмного кладбища воздвигся невероятных размеров монолит. Он вырос из-под земли, как и все камни здесь, раздвинул пространство и устремился ввысь.

Он и сейчас медленно поднимается из податливой почвы и тянется к мутному яркому небу. Его бока оплёл длинный, чёрный кладбищенский вьюн. Монолит уже вчетверо перерос мёртвые, голые деревья и даже не думал останавливаться: рос, рос, рос…

- Что это? - дрожащим голосом спросила мать.

Я обернулся; она стояла, зябко обхватив себя за плечи.

- Такого даже в сорок первом не было! - послышался глухой безэмоциональный голос.

Прадед? Я и не заметил, как он появился у меня за спиной…

- Может апокалипсис? - спросила возникшая рядом прабабка. - Так, архангел не трубил!

- Метеорит? - предположил я. - Да нет, есть же ракеты, ещё что-то — не может быть…

Мы растерянно озирались, словно ища ответ в окружающем, но его не было.

Люди вокруг стали падать на колени, кто-то крестился, кто-то бил поклоны, проводя ладонями по лицу, и все говорили: их рты беззвучно открывались. Видимо, вопрос звучал один, и невероятная масса задавших его, сломала правила этого мира. Слитный хор голосов внезапно разрезал кладбищенскую тишину, подобно трубному рёву:

- Потомки! Что вы творите?!