Это случилось в мае

Случилось как-то Еве оказаться субботним вечером в городском парке, в самой дальней его части, где почти не бывает людей, да и дорожки частично заросли. А Еве очень нравилось здесь бывать, побродить в одиночестве или посидеть прямо на траве под высоким раскидистым дубом с книгой. А то и просто послушать в наушниках музыку или интересный аудио-роман.

В эту субботу, двадцать второго мая, она припозднилась. Долго разбирала комнату, затеяв генеральную уборку, которой конца-края не видно. Столько вещей накопилось, частью ненужных, столько книг пришлось протирать от пыли. А книги, они такие, пока протираешь, какую-нибудь обязательно откроешь ненароком с улыбкой ностальгии, а потом обнаруживаешь себя на полу в неправильной позе лотоса с наполовину прочитанным томиком в руках.

Не открыть же сложно — книги у Евы стали самыми верными друзьями ещё в детстве, когда она всерьёз убедилась, что не такая как все. Что поделать, если людей пугает всё неправильное по их мнению. И трёхпалые руки пятилетнего ребёнка вызывают не только насмешки и жестокие шутки у сверстников, но ещё отвращение и ужас у взрослых.

— Спрячь ручки, — советовала маленькой Еве сердобольная соседка, подслеповато щурясь. — Не показывай их никому, деточка, не надо.

Смешно, словно об уродстве Евы могли забыть, если спрячет руки в длинные рукава свитера или в карманы.

— Инопланетянка! — встречали её криками Валька и Мирон на детской площадке. — Уродина! Не подходи к нам!

И толку от того, что Ева научилась своими уродливыми руками делать всё, что душа пожелает. А всё бабуля, у которой Ева росла с младенчества. Вот, кого не беспокоило уродство. Бабуля считала, что отсутствие двух пальцев на каждой руке — не повод отлынивать от домашних дел. Строгая она была и грубая порой. Не обнимет, не поцелует, слова ласкового не скажет, да и редко разговаривала, только по делу, коротко и конкретно, больше молчала угрюмо. Но учила внучку всему — готовить все блюда, какие сама умела, а умела баба Лиза много всего.

Ева ещё с пяти лет сама делала уборку по всей квартире, а не только в своей комнате. Мыла, скребла, чистила, драила. И с тряпкой управлялась, и с пылесосом, и со средствами для мытья — перчатки для её маленьких трехпалых рук баба Лиза мастерила как-то сама, но подходили идеально.

Научилась Ева чинить одежду, кроить и шить новую, даже на ручной машинке. Умела пристойно рисовать детали одежды, а позже всё подряд. Легко могла починить мебель, разобрать и собрать розетку, поменять лампочки в люстре — благо громоздкая конструкция легко спускалась почти до самого пола. Прибить гвоздь или повесить полочку — считала лёгким заданием.

Познакомилась Ева с пилой, молотком и рубанком в деревне, где летом снимали комнату в течение месяца в её неполные семь лет. Плотничать Еве понравилось, гордилась собственноручно сколоченной скамейкой.

Правда сын хозяйки, сдававшей дачу, шарахнулся от неё, разглядев руки. Но Ева к такому была привычна, лишь пожала плечами, и со скамейкой справилась без помощника. Сама хозяйка, тетя Клава, завидев уродство за первым их обедом, истово перекрестилась трижды, а после побежала в местную церковь, жаловаться священнику, как объяснила хмурая бабуля.

Вернулась тётя Клава какая-то рассеянная, сунула Еве в руки большое наливное яблоко и погладила по голове. Бабуля на это лишь усмехнулась. А яблоко Ева съела, сидя на собственной скамейке в саду.

Ещё Ева научилась чинить сети — это они на летний месяц через год остановились в рыбацком селе. Ева помогала тощему старику, прокопченному на солнце. Тот ловко перебирал кривыми пальцами сеть, а Ева смотрела на это огромными глазами — на одной руке у дядьки Степана отсутствовал указательный палец, а остальные были странно скрючены. У Евы не было средних и безымянных пальцев, и со старым рыбаком она ощутила настоящее родство.

Дядька Степан, похоже, не заметил её изъянов, учил на совесть, объяснял понятно. За огрехи не ругал, терпеливо поправлял, поясняя снова и снова. И к концу месяца у Евы начало получаться.

Самое любимое время у Евы прошло в другой деревне, на следующий год. Хозяева держали конюшню, и маленькую Еву пристроили чистить и убирать загоны, а за это разрешали учиться верховой езде. В конце месяца ей даже доверили почистить лошадь, на которой научилась ездить.

А ещё Ева спасла воронёнка с повреждённой лапкой. Выходила его и даже говорить научила. Правда только Ева понимала, что Мартин произносит именно её имя, а не просто каркает. К концу лета Мартин улетел, и Ева даже порадовалась — бабуля не разрешила бы забрать питомца в квартиру.

Однажды бабуля усадила Еву рядом с собой, что было редкостью, раскрыла книгу и показала жуткие картинки.

— Смотри! — велела строго. — Видишь, как этим детям не повезло? Этот без рук, а этот без ног, а у этого вовсе нет пальцев, а у этого носа. Или этот, с двумя головами…

Еве хотелось зажмуриться и не видеть таких ужасов. И бабуля всё же захлопнула книжку, убрала куда-то позже, а может и выкинула. А тогда только сказала:

— Может у тебя и мало пальцев, зато они сильные и ловкие. Ноги-руки на месте, так что грех жаловаться.

Никогда она не делала скидку на Евино уродство. Ножик в руки и садись чистить картошку. Или рисуй. Неудобно держать отвёртку, карандаш или нож? А ты постарайся: не легко в учении, легко в бою.

И Ева старалась, угодить бабушке хотелось до слёз и до закушенных до боли губ. И у неё действительно получалось, но бабулю это не устраивало.

— Ты можешь лучше! — выговаривала она. — Это с пятью пальцами сложно, путаются между собой, а у тебя преимущество — так давай, не ленись.

Ева сжимала зубы и старалась снова и снова, пока бабуля не удовлетворялась качеством. Ей хотелось, чтобы бабуля её любила, но та была занятым человеком, работала с утра до ночи на заводе, оставляя Еву за старшую — словно в доме был кто-то ещё.

Уже будучи взрослой, Ева понимала, как ей повезло. Не забрали от бабули в детский дом, например — поводов было предостаточно, хоть то, что ребёнка дома одного оставляет на много часов. И не посмотрели бы, что эта мелочь вполне самостоятельна — и еду подогреть может, и палец обработать и заклеить, если поранится, и с газовой плитой управляется легко. Никому тогда, в лихие девяностые не было дела до девочки-инопланетянки и её суровой бабушки.

А Ева одна никогда не скучала, у неё были книги. Книги с ней разговаривали, никогда не злились, не обзывались, открывали перед ней новые миры и рассказывая множество интересных историй. Она рано узнала, кто такие инопланетяне и мечтала улететь на другую планету. Временами верила истово и безоглядно, что действительно не с Земли. Что её подбросили на Землю пришельцы, и когда-нибудь заберут обратно.

В одиннадцать лет бабуля отвела Еву в секцию по самообороне. Главным там был дядька Матвей, грубый бывший военный, как поняла Ева. В пустом зале он был один. Подошёл сразу и бесцеремонно схватил Еву за руки, поднял их, внимательно рассматривая уродство. И не вырваться, Ева только сопела недовольно.

— Сожми кулаки, — велел холодно. — Неплохо. Не повезло тебе, кроха, средний палец показать не сможешь. А драться и защищаться это не помешает. Я возьму её, но не в группу, сам потренирую по вторникам и четвергам вечером, в субботу утром. Месяц позанимаюсь, если не потянет, не обессудь, Петровна.

Ева занималась у дядьки Матвея полгода, пока бывший военный не пропал неизвестно куда. Вообще, говорили, что его за что-то арестовали и посадили в тюрьму. За что и почему, Ева так и не узнала — хороший был дядька, настоящий, не злой. Но, когда бабуля захотела отвести её к другому тренеру, Ева отказалась наотрез.

Дралась Ева не часто — пару раз показательно дала отпор двум отъявленным хулиганам, и её оставили в покое. Стали стороной обходить, даже обзывались после этого редко и без огонька.

— У меня нет друзей, — призналась она однажды бабуле, вернувшись из школы.

— Твой лучший друг — ты сама! — резко ответила бабуля, нарезая хлеб. — Порежь сыр, чего уселась, как в гостях?

«Мои друзья — книги, — закончила за бабулю Ева, подхватывая со стола нож. — А ещё бабуля и дядька Матвей».

В старших классах случилась у Евы одна подруга, тихая и неприметная Алиша Муратова. Подсела к ней за парту, переведясь из другой школы. Новая ученица тоже много читала, на чём девочки и сошлись. Алиша ничего не говорила про руки Евы, словно не видела уродства. И всё бы ничего, но однажды Ева оказалась свидетельницей разговора Алиши с первыми красавицами класса. Еву не заметили, она осталась после урока, чтобы найти в подсобке нужный плакат — учительница попросила.

— Зачем ты дружишь с уродиной? — отвлёк её от поисков резкий вопрос Насти Ивановой.

— Тебе не противно видеть её жуткие пальцы? — поддакнула Инга Ковалева.

— Противно, — тихо и серьёзно ответила Алиша. — В дрожь бросает, как вижу. Фу, жуть! Но Ева учится хорошо и всегда позволяет списать.

Девчонки дружно заржали — иначе их лошадиный смех не назовёшь. Намекнули Алише, что ею интересуется Пашка Брагин, обрати, мол, внимание. «А будешь водиться с уродкой, он к тебе и не подойдёт».

На следующий день Алиша пересела к сплетнице Зинке Михайловой, иногда они шептались и дружно хихикали, поглядывая в сторону Евы.

Было ли больно Еве от такого предательства? Возможно. Она не стала анализировать. Просто решила для себя — никого подпускать нельзя. Это в младших классах она пыталась отстаивать себя кулаками. А с Алишей ничего не стала выяснять, не драться же с малохольной, за то, что ей противно.

В колледже стало получше, учителям не было никакого дела до её особенностей, сокурсники косились, конечно, но делали вид, что всё в порядке. Хорошая ей попалась группа, ненавязчивая. Пытались с ней даже подружиться, но Ева не далась. Отстали и оставили в покое, травли, как в школе не случилось.

Бабуля сгорела за два месяца, когда Ева заканчивала колледж, последний экзамен оставался — инсульт, из больницы бабуля так и не вернулась домой. На кладбище Ева не плакала, бабуля презирала трусость, сопливость и подлость. Где живут родители и кто они, бабуля никогда не говорила, и Ева на всякий случай перерыла все бумаги, когда немного отошла от постигшего её горя — потерять единственного близкого человека оказалось безумно больно. Однако в бумагах не нашлось ничего, что раскрыло бы тайну. Словно Еву действительно подбросили инопланетяне сразу бабуле Лизе. И никаких земных родителей не было вовсе.

Ева долго не могла устроиться на работу после колледжа, прямо на уродство ей не указывали, даже вежливо улыбались, но отвечали неизменно: «мы вам позвоним». Ни одного звонка она так и не дождалась. Интернет она освоила давно, как и все её сверстники. Подержанный компьютер, усовершенствованный собственноручно, пахал исправно. И Ева, после долгих мытарств на просторах сети, нашла себе подработку. Фрилансер — гордо именовалась её профессия.

Работодатели не видели её рук и спокойно доверяли работу, удовлетворившись качеством исполнения. На еду и коммунальные платежи хватало, а позже и на некоторые приятные мелочи. Ева жила скромно, мечтая, что однажды всё переменится. Будь то инопланетяне или другие магические существа, что-нибудь обязательно попадётся.

В этот майский день, закончив с уборкой, Ева долго стояла под душем, наслаждаясь сознанием наведённой в квартире чистоты. Одевшись комфортно в штаны, свитер и верные кроссовки, надела через плечо сумку с книгой и другими мелочами, вышла за порог и отправилась на привычную прогулку — в парк в трёх кварталах от дома. Половинку батона тоже не забыла прихватить — ей нравилось прикармливать птичек, и наблюдать за их весёлой вознёй возле крошек, отрываясь изредка от чтения и мечтаний о лучшей доле.

Иногда ей казалось, что прилетают к ней давние знакомцы, и она даже понимает их чириканье, то возмущённое, то веселое, то деловитое. Они словно восклицали: «Моё, моё, моё!», собирая клювом крошки. Или ругались: «не трожь!», «чужак!», или просто напевали: «какой хороший день». Ева с грустью вспоминала ворона Мартина, надеясь, что и с ним где-то делятся нехитрой едой.

Только оказавшись в парке, Ева сообразила, что поздновато отправилась на прогулку — время к девяти и сумерки уже наступили. Тем не менее, народу в парке гуляло немало, даже с детьми, ну и парочки, само собой. Видела она и п большую компанию шумной молодёжи, которую обошла по дальним дорожкам. Лишь в дальней части парка, куда не достигал свет фонарей с основных аллей, не просматривалось никого из гуляющих.

Запоздало поняла Ева, что при таком скудном освещении читать не получится, разве что со смартфона. Только ей нравились живые книги с запахом типографской краски, с шелестом страниц, которые удобно располагались в её несовершенных пальцах.

Птиц тоже не видно, не слышно. Может, и притаились где, но разве разглядишь в уже темных кустах или в кронах высоких деревьев. Но грусти предаваться Ева себе не позволила. Теплый вечер, ветерок едва дует, налетая короткими порывами. Кажется, даже, что в этой безлюдной части парка дышится легче, свободней.

Дойдя до привычной полянки у раскидистого дуба, Ева, подсвечивая себе фонариком со смартфона, всё же достала батон и накрошила его возле пенька, где всегда кормились её крылатые гости. Будет им завтра приятный сюрприз, если, конечно, все крошки не съедят какие-нибудь полевые мыши.

Покончив с завтраком для пернатых, Ева впервые задумалась, а не обойти ли ей густые кусты, ограждающие «её» полянку от совсем дальних зарослей. Тропинка, едва заметная днём, сейчас вовсе не проглядывалась в тёмной траве, но Еву это не остановило. Обойдёт кругом кусты, посмотрит, что там дальше, а после просто погуляет, послушает музыку — у входа в парк несколько молодых людей устроили настоящий концерт.

Опять пришлось включить фонарик на смартфоне. Видимость оставляла желать лучшего, но разве это повод отказываться от исследований. Вдруг найдёт ещё более интересную полянку, совсем скрытую от взглядов людей. Не то чтобы ей нужно было здесь тайное место…

Ева сделала всего несколько шагов по призрачной тропинке, когда замерла, услышав чириканье птицы. Поразила не то, что птица подала голосок в такой поздний час, а то, что её чириканье сложилось в понятные слова:

«Ева! Ева! Ева! Опасность! Опасность! Опасность!»

Ева расширила глаза, задирая голову вверх, но ничего не увидела в сгустившейся темноте.

«Опасность! Опасность! Опасность!» — повторила трель невидимая пичуга.

Ева мотнула головой, решив, что это глюки. Да, она фантазировала, что птички, которые прилетают на поляну, почти понятно чирикают. Но сегодня, видать, эти мысли наложились на позднюю птичью песню.

Усмехнувшись и покачав головой, Ева снова направила фонарик на тропку и сделала несколько осторожных шагов, протискиваясь между двух кустов. И тут над головой уже две пичуги дружно запричитали:

«Опасность! Опасность! Опасность! — а после уже совсем несусветное: — Остановись, Ева! Стой! Опасно!»

Поразившись до глубины души, Ева замерла, ощутила, как подгибаются ноги, и опустилась прямо на траву, выронив телефон.

«Сиди! Сиди! Сиди! — тут же пропела пичуга. И вторая ей вторила: «Тихо сиди! Тихо сиди! Тихо, сиди!»

Шаря рукой по траве в поисках смартфона и загнанно дыша, Ева решала, сошла она с ума или действительно слышит предупреждение птиц? В тёмном коконе из ветвей кустов, окруживших со всех сторон, ей было не по себе. Ни зги не видать! Хотя нет, впереди чуть светлее.

Замерев, досчитала до десяти, подышала, проясняя мысли. Да что там она испугалась? Хулиганы? Сможет дать отпор двум-трём, недаром дядька Матвей её гонял. Или сбежит, бегает Ева быстро. Или на крайний случай, если там совсем всё плохо, просто посмотрит и тихонечко уползет обратно.

Стараясь не дышать, Ева осторожно отвела одну из веток и увидела впереди небольшую поляну, которую как раз осветила выплывшая из туч луна. Зрелище, представшее перед глазами Евы, заставило её распахнуть глаза и прикрыть рот ладошкой от накатившего сочувствия.

«Большой, большой! — прочирикала взволновано птичка. — Злой, злой! Противный, противный!»

На поляне обнаружился облезлый старый кот с порванным ухом. Он злобно шипел, дёргая лапой, застрявшей в мотке проволоки. Удалось рассмотреть потемневшую от крови лапу.

Ева выбралась из кустов и решительно бросилась к страдальцу.

«Опасность, опасность, опасность!» — заголосила пичуга, но Ева её больше не слушала. Она уговаривала несчастного кота позволить ей помочь ему.

— Ну, маленький, не бойся, я помогу! — приговаривала она, осторожно протягивая руку к проволоке. — Смотри, Серый, я уберу проволоку, и ты освободишься.

Не сразу, но кот позволил помочь, закатил глаза и подёргивался всем телом, пока Ева осторожно высвобождала пострадавшую лапу. Оказалось, своим остриём, проволока пробила лапу насквозь. Обмотанная вокруг пенька, проволока не позволила бедному животному уйти с полянки.

Капкан? В парке? Еве хотелось бы надавать по рукам тем, кто это устроил.

Сжав зубы и подсвечивая себе фонариком, Ева умудрилась выдернуть проволоку из лапки, а заодно убедиться, что та не сломана. Кот отдёрнул лапу, как только оказался на свободе, да и рванул в кусты. Даже спасибо не сказал.

Вытерев рукавом слёзы, которых не замечала, Ева шмыгнула носом, поправила сумочку и широко улыбнулась.

— Спасибо! — задрала она голову. — Спасибо, что предупредили.

А в ответ услышала переливистый сердитый свист. Птичка ещё долго возмущалась, но Ева больше не могла расслышать слова. Домой она шла налегке, не в смысле вещей — на душе было легко и славно. Пусть не появилось у неё способности понимать язык птиц, пусть не отрасли чудесным образом недостающие пальцы. Но сегодня она помогла одному попавшему в беду существу, а значит — день прожит не зря.

А птицы… С птицами она ещё помирится.