Это я, Данечка

Меня зовут Даниил, для друзей — Данечка. Назвали в честь писателя Даниила Гранина. Татарин, беспартийный, в армии не служил, не был, не состоял, не участвовал, не привлекался. По образованию юрист, по призванию свободный художник, по вероисповеданию агностик, по выходным в состоянии, близком к алкогольной коме.

Предки по маминой линии — петербургские интеллигенты, прапрадед белый офицер, по папиной — простые рабочие люди из Кушвы. Два противоположных мира слились в одном человеке.

По окончании колледжа хотел уехать далеко, всех забыть, не видеть никого, поселиться там, в глуши лесной, и грибы ебашить дозой удалой. Так и сделал.

Прожил отшельником два года, за это время понял абсолютно всё, нашёл своих и успокоился. "Своими" оказались алкаши, тунеядцы, маргиналы и отбросы похлеще "Семьи" Мэнсона. Организовав из этих прекрасных людей общину, я проповедовал среди них Идейное Тунеядство — концепцию жизни настоящего сверхчеловека в условиях насквозь прогнившего, больного и умирающего мира. Чтобы не умереть с голоду, не имея работы, мы были вынуждены устраивать набеги на близлежащие деревни: толпа людей, некоторые обнажённые и находящиеся в раже берсерка из-за грибов, неспешно, вразвалку, сходят с холмов, распевая что-нибудь или просто крича невпопад, вереща и улюлюкая; жители, кто успевает, прячутся по домам, бабы охают-ахают, крестятся и причитают. Мы влетаем на огороды, рвем овощи, самые шустрые врываются в дома, пробегают к холодильникам и набирают сколько успеют продуктов, пока не получают лопатой или другой какой оглоблей от хозяев, и мы убегаем обратно в леса. Вскоре нашими делами заинтересовались компетентные органы, и мы были вынуждены уйти в глубокое подполье, разбежаться по конспиративным квартирам, поменять адреса, явки, пароли и отзывы.

Со временем, как это бывает с любым субкультурным течением, мы все понемногу выросли, остепенились, нашли работу и совсем ушли от прошлой жизни, а те, кто предпочел идти до конца, встретили этот самый конец под забором или в канаве. Мир их праху.

Вернувшись в родной город, с головой погрузился в пучину беспробудного Русского Алкоголизма, думы о судьбах мира и Отчизны, меланхолическое депрессивное одиночество осенью на даче. Все это щедро удобрялось книгами Ницше, Кастанеды, Макиавелли, стихами Евгения Евтушенко и Иосифа Бродского, прослушиванием классической музыки на старом дедовском виниловом проигрывателе, просмотром разной мути по телевизору далеко за полночь.

В конце концов, я оказался в сумасшедшем доме. Я шел путем великих: Лимонов, Летов, Есенин, Хармс, Гаршин, уже упомянутый Бродский — многие, оставившие след в культуре и искусстве, побывали в Жёлтом доме, поэтому пребывания там я нисколько не боялся. Это был интересный опыт, которого, с одной стороны, не пожелаешь никому, а с другой пожелаешь всем и каждому. Был отпущен спустя три дня с диагнозом "абсолютная вменяемость". Все пациенты и даже главврач махали платочками мне вслед.

Мне было двадцать с небольшим, а я до сих пор не знал, кем хочу стать, когда вырасту. Впереди была тысяча и одна дорога, но все покрытые "туманом войны". По какой же я в итоге пошел, дорогой читатель? Ни по какой, я отвернулся от каждой и пошел обратно, в надежде, что куда-нибудь да выйду. Так до сих пор и бреду без цели, ориентира и веры в себя.

Тем и жив.