Этот чисто американский шоу-бизнес

Меня зову Франко Романи, 37 лет, итальянец. В Америке считают, что все итальянцы связаны с мафией. Я мог бы доказать, что это не так. Но боюсь, вы не стали бы слушать меня, потому что, я-то как раз гангстер. Люди также убеждены, что мафия всесильна и контролирует весь шоу-бизнес. Я хотел бы оспорить эту истину. Но вряд ли смогу. Потому, что я умер.

Вчера.

—Роскошно живёшь, Глен, — сказал я. — Морёный дуб, камин из мрамора. Каррарский? Бронзовые торшеры. Старинные, да? А, кажется, совсем недавно был нищим, как церковная крыса. Сделку с дьяволом заключил?

Мой собеседник лишь снисходительно улыбнулся, разглядывая меня, словно я — дохлый таракан. Не сказать, что я был поражён. Я видел обстановку и побогаче, но по сравнению с нищей халупой, в которой Глен жил раньше, это выглядело, как королевский дворец.

—Франко, давай ближе к делу. Зачем пришёл?

—По-моему, ты прекрасно знаешь. Мне нужны мои деньги. Твой долг.

—Я тебе ничего не должен, — ответил он, совершенно без раздражения, скорее весело. — Ничего не должен.

Кажется, эту фразу он долго репетировал, чтобы сказать именно с таким самодовольным выражением лица, и в таком вызывающе надменном тоне. И повторил дважды. Ему это доставляло наслаждение. Унижать меня.

Он взял бутылку с прозрачной янтарной жидкостью, налил в бокал, и уселся на банкетку рядом с массивным концертным роялем. В чёрной лакированной крышке отражался блеск огромной люстры на бронзовом основании с хрустальными висюльками.

— Мне не очень понравилось, как ты это сказал. Будет лучше, если ты произнесёшь эту фразу иначе. Давай попробуем, — предложил я.

Он аккуратно поставил бокал на ломберный столик с гнутыми ножками, открыл крышку рояля, пробежался по клавишам. Тонкие нервные пальцы соткали элегантное кружево восхитительно нежных звуков. Для кого он играл сейчас? Для меня?

—Напомни, о каком деле идёт речь? — он с хрустом размял руки.

—О том самом. На которое я одолжил тебе бабло.

—Ты так и не научился говорить, как цивилизованный человек,— поморщился Глен. — Бабло. Ты же в приличном месте находишься, а не среди своих дружков-гангстеров. Ты зря пришёл. У меня нет никаких обязательств перед тобой.

Я вытащил сигареты, затянулся, стараясь скрыть от него дрожь в пальцах. Представил в ярких красках, как он расхохотался бы мне в лицо, если бы узнал истинную причину.

—Глен, мне нужны эти деньги. Очень нужны, — попытался объяснить я, ощущая совершенную безнадёжность.

—Ты умоляешь меня? — он с наигранным удивлением поднял брови. — Почему бы тебе не сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться? Вытащить свою "пушку", приставить к моему виску. Ах, да, извини, я совсем забыл. Мои глубокие соболезнования. Ты потерял лучшего друга и покровителя. Великого дона Марчианно. Кажется, ты был его крестником. Его не стало и тебе больше некому помочь в твоих мафиозных делишках, подставить плечо, так сказать. Но ты можешь, к примеру, забрать назад своё казино. Мне не жалко.

—Это замечательно. Ты забыл, что две недели назад оно сгорело дотла? Ты предлагаешь мне пепелище?

—Какая жалость, — он встал от рояля и, раскинув руки, развалился на низком диванчике, обшитым полосатым бело-синим шёлком. — Но это же все-таки лучше, чем ничего.

Я бросил на него взгляд. Красуется передо мной. Холёное, чисто выбритое лицо излучает самодовольство. Уже разменял четвёртый десяток, а высокий лоб почти без морщин. Элегантно уложенные волны густых светлых волос. Не то, что у меня. Кажется, он подкрашивает ресницы. У блондинов они обычно светлые. У Глена ресницы пушистые, чёрные, завитые, словно у кинозвезды. Собственно говоря, он и есть кинозвезда, самовлюблённый придурок.

—Ты получил хорошую страховку. Не поделишься?

—Это не твоё дело, Романи, — совсем другим тоном, жёстко отозвался Глен. У него явно испортилось настроение. — Если ты собрался меня шантажировать, зря теряешь время.

Франко Романи, вы арестованы по подозрению в убийстве Глена Келли. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажите, может и будет использовано против вас в суде…

Ослепительно яркий, неестественно белый свет, бьющий из полукруглых ламп, вделанных в потолок, потускнел, стал грязно-оранжевым и вновь ярко вспыхнул. Сеть не выдержала страшной перегрузки. Я присел на продавленной, скрипнувшей подо мной койке, пытаясь унять колотящееся сердце и выбросить из головы мысль, каким способом один из моих товарищей по несчастью только что отправился в мир иной.

Маленькая тесная коробка со стенами из необработанного камня, с потёками грязной воды. Ледяной, бетонный пол. Раковина с кое-где отбитой эмалью, с латунным, почерневшим от времени краном, из которого капала вода. Она капала всегда. Кап-кап-кап. Днём и ночью.

—Что, Романи, готовишься?

Рядом с железными прутьями, выкрашенными в весёленький голубой цвет, возник охранник, широкоплечий, с сильно вытянутым лицом. Круглые навыкате глаза, костлявый подбородок. Длинный, крупный нос, преобладающий над всей физиономией. Мерзейший тип.

—Знаешь, на прошлой неделе нам пришлось повозиться. Через бедолагу пропускали ток аж четыре раза, — проговорил он с нескрываемо садистским наслаждением. — За это время он обделался, у него обуглилась кожа, все лицо залито кровью, но он оставался жив! Представляешь? Но то был здоровый битюг, а ты такой маленький и тощий. Тебе может повезти. И ты сдохнешь с первого раза. У, как у тебя зло сверкают глаза. Готов меня задушить, да, Романи?— Он зашёлся в гнусном смешке.— А когда я вытащу тебя из этой норы, ты будешь визжать, падать на колени, цепляться за ножки твоей койки, умолять. Тот амбал тоже визжал. Можешь представить? Визжал, как маленькая собачонка, которой прищемили яйца. Пришлось вызвать подкрепление. Иначе затащить его было невозможно.

—Не пойти ли тебе в жопу, Таккер? — пожелал я, как можно более дружелюбно.

Я сглотнул комок в горле. Этот гнусный тип доводил меня до белого каления каждый день. Он прекрасно видел, как мне хреново. Я не мог это скрыть. У меня все написано на лице. От его слов у меня леденели конечности, непроизвольно откуда-то снизу поднимался животный, неконтролируемый страх, заставляя покрываться холодным потом. У меня слишком богатое воображение.

— Романи, у тебя ручки дрожат? — Таккер ухмыльнулся во весь рот.— Не бойся так. Это будет мгновенно. Раз, и ты уже в аду. Ну, может не совсем мгновенно, — задумчиво проговорил он. — Я не знаю...

—Таккер, я от всей души желаю тебе это узнать, — перебил я.

—Ну, это вряд ли! — он загоготал, запрокинув голову, показав огромный, костлявый кадык. — Романи, я буду по тебе скучать, — добавил он с притворным сожалением, перестав, наконец, трястись от смеха. — Ты не так сильно похож на весь остальной "белый мусор". Если тебя побрить, постричь, можешь даже сойти за человека.

Я вскочил с койки и приблизился к прутьям, который огораживали меня от Таккера. Он машинально отшатнулся, с лица сползла глупая ухмылка. Даже, если нас не отделяли пять дюймов железа, я все равно не представлял для него опасности. Он был на голову выше и в два раза шире. У него в кобуре торчала здоровенная пушка, а у меня — ничего, голые руки. Но думаю, он все равно боялся меня.

—Ладно, Романи, — буркнул Таккер, явно сожалея, что я заставил его испугаться, хотя бы на миг.— Отдыхай, — он постучал дубинкой по прутьям, и к моему вящему удовольствию исчез из поля зрения.

—Старшина присяжных, вы вынесли вердикт?

—Да, ваша честь.

—По первому и единственному пункту обвинения — убийству первой степени. Ваше решение?

—Мы нашли обвиняемого, Франко Романи, виновным.

Я вышел на крыльцо, обняв себя за туловище, потёр руками, пытаясь согреться. Поднял воротник пиджака, но это мало помогло. Пальто я давно продал. И сильно пожалел об этом сейчас. Такой холодной, промозглой осени, давно не припомню. Свинцовые, тяжёлые тучи нависали так низко, что, казалось, я могу достать до них рукой.

Я бездумно брёл по тротуару, где в мокрой, словно отполированной поверхности разливался тусклый свет фонарей. Мимо раздражающе длинных витрин с выставленным роскошным барахлом. Стеклянная стена оборвалась, я увидел на стене потрёпанную, но ещё поражающую воображение красочную афишу: "The Glenn Kelly's Story" и ниже — Cinemascope. Technicolor. И Глена в полный рост на фоне стилизованного красного рояля.

Я взглянул на клубящиеся тучи, из которых хлестало ледяным дождём. Я промок насквозь, как ни старался жаться ближе к стенам, спрятаться под козырьками домов.

Дошёл до перекрёстка, но только сделал шаг на мостовую. Резко свернув, в опасной близости от меня пронёсся чёрный массивный Кадиллак, обдав веером грязных брызг. Я матерно выругался, погрозив кулаком. Бессмысленный, бессильный жест. Когда-то у меня имелась такая крутая тачка. И не одна. Но это осталось там, в другой жизни.

Я остановился около арочного входа, выложенного крупным булыжником с кичливой надписью "Одеон". Пошарил в карманах. Если не выпью сейчас, точно окочурюсь от холода. Вниз вели каменные, разбитые ступеньки.

— Франко, как я рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим! — рядом без приглашения шлёпнулся лысоватый толстяк в плохо сидевшем на нём темно-сером костюме. Он явно шёл за мной. Бросил на столик шляпу "борсалино" с блестящей шёлковой лентой, прямо рядом с моей чашкой, о которую я грел руки. — Чего пьёшь? Фу, какая-то бурда, — сунув нос в моё пойло, фыркнул он. — Давай я тебя угощу.

Он щёлкнул пальцами, показав, что хочет. Бармен быстро нарисовался рядом и выставил перед ним два стаканчика.

Я не пошевельнулся.

— Слушай, Франко, у нас есть кое-что для тебя, — почти не понижая голос, с серьёзностью "шестёрки", посланной на очень важное задание, произнёс он, подвигая ко мне стаканчик. — Маленькое дельце. Я знаю, тебе нужны деньги.

Он вытащил увесистый золотой портсигар с огромным безвкусным рубином на крышке. Эффектным движением фокусника раскрыл, демонстрируя содержимое.

—Не хочешь? Ладно.

—Риззо, исчезни, ты мешаешь мне наслаждаться кофе, — спокойно сказал я.

—Кофе? — он хихикнул. — И чего ты пьёшь, Франко, капучино или эспрессо? Почему ты вдруг стал такой гордый? Отделился от нас всех? Ты же знаешь, дон Доматто очень расположен к тебе. Франко Романи, Франко "Пианист", крестник великого дона Марчианно. О, Дева Мария, да упокоится его душа, — добавил он, подняв глаза к небу, коротко перекрестившись.

—Если через три секунды ты не испаришься отсюда, я разобью о твою лысую башку эту чашку, — пообещал я без тени раздражения.

Толстяк словно сдулся под моим взглядом, хотя я не пытался его напугать.

—Ты идиот, Франко, — процедил он, сквозь зубы, вставая, сильно разочарованный во мне и провалом задания. — Сдохнешь на помойке.

—Давай, давай, — я показал жестом, куда он должен идти.— И передай привет дону Доматто. Я очень признателен ему за заботу.

К музыкальному автомату подошёл очередной посетитель. Полилась нежная, лиричная мелодия. Я усмехнулся, обвёл глазами зал в поисках предполагаемого объекта. Ну конечно, это предназначалось той смазливой куколке. За то время, что я сидел здесь, эту мелодию заводили уже третий раз. Юноша, пританцовывая, вернулся за столик к своей пассии, девице лет семнадцати с сильно подведёнными глазами, ярко-алыми губами, из тонкой блузки выпирала упругая девичья грудь.

Дослушав песню, влюблённая парочка, тесно обнявшись, выплыла из кафе.

В дальнем углу зала привалился к стене рассохшийся от старости рояль. Я пододвинул облезлый табурет, присел. И поморщился. Правую ногу, которой надо жать на педаль, болезненно сводило судорогой в сырую погоду. Память о той перестрелке, когда я так и не смог сбежать от копов. Я вытащил из пиджака сильно помятую, вымокшую брошюру, на обложке красовался портрет Глена с такой широкой белозубой улыбкой, будто он рекламировал "Колгейт". На первой странице, испещрённой нотными значками, жирным выделялась надпись "You, my love", автор стихов и музыки — Глен Келли. Да, именно эта песня только, что прозвучала в исполнении хрипящего "джук-бокса". Открыл крышку, провёл по клавишам, напевая себе под нос первые два куплета.

Ты пришла, моя любовь,

И сбылись мои мечты

Все встало на свои места,

Когда ты поселилась в моем сердце.

Именно так, как она должна звучать. И, усмехнувшись, взглянул на свои руки. Пальцы, как пальцы. Я могу написать письмо, дать кому-нибудь в морду или нажать на спусковой крючок. Что я не могу сделать — сыграть на рояле также хорошо, как Глен. Больше не смогу.

Я достал ручку и, жирно зачеркнув имя Глена, написал сверху: "Франко Романи". Усмехнулся своей ребяческой выходке и выбросил песенник в урну.

Обвиняемый, встаньте!

За преступление — убийство первой степени

В котором решением присяжных вы были признаны виновным

—Хорошо, Маккой, что вы нам предлагаете? — сказала Джудит, немолодая, маленького роста женщина, с крупными чертами лица и по-мужски широкими плечами.

—Вначале мы ждём чистосердечное признание, Джудит. Это сэкономит деньги налогоплательщиков.

Я бросил взгляд на собеседника. Билл Маккой, помощник окружного прокурора. Удлинённое лицо, которое можно гармонично разделить на три равные части, волосы, отливающие медью, выдавали в нем ирландца. Ирландцы почти такие же изгои, как итальянцы. Может быть, им чуть полегче. Ирландская и итальянская мафия поспособствовала победе ирландского католика Джона Фицджеральда Кеннеди. Потом Бобби Кеннеди, назначенный генеральным прокурором страны, начал борьбу против мафии. Итальянской мафии. Итальянцам всегда везло меньше всех.

—И что я буду за это иметь? — с иронией осведомился я. — Мне включат электрический ток не на две тысячи семьсот вольт, а на две? Или меня помилуют, если я не сдохну после первого раза?

—Мы предлагаем — от двадцати пяти до пожизненного, — сказал Маккой спокойно, не обращая внимания на мою идиотскую браваду. — Без права на досрочное освобождение.

—Мистер Маккой, я вернулся из этой проклятой тюрьмы совсем недавно. И не хочу туда возвращаться. Мне 37. Даже если получу 25, выйду глубоким стариком. Как не банально звучит, я не убивал Келли. Вы взяли не того. Я хочу полного оправдания. У меня будет шанс, если я предстану перед присяжными, — ответил я.

—Почему вы так решили, мистер Романи? Я — хороший обвинитель, — возразил помощник прокурора.

—Хорошо помню об этом, Маккой. В прошлый раз вы засадили меня на десять лет. Но сейчас у вас ничего нет, ни улик, ни мотива...

—Ну почему же? У нас есть орудие убийства, замечательный мотив, — перебил Маккой.

Он перевернул перед моим носом папку и достал фотографии. Стильная "мужская игрушка" с длинным, полированным стволом и элегантной деревянной рукояткой. Я сглотнул комок в горле. Чёрт возьми, я совершенно об этом забыл!

—Но там нет моих отпечатков, — нашёлся я.

—Разумеется, рукоятка из бука с насечками. Отпечатки снять невозможно. Но это именное оружие, — парировал Маккой.— Которым вы очень дорожите.

—Билл, у мистера Романи есть алиби, — подала голос Джудит.

—Миссис Романи? Насколько мы знаем, она последний год даже не встаёт с постели, — возразила мягким, мелодичным голосом Дайана, помощница Маккоя. — Она скажет, что угодно, чтобы защитить сына. Представляете, мистер Романи, что с ней будет, когда вас казнят? Если вы окажитесь в тюрьме, вы сможете ей помогать.

Эта девочка оказалась циничней обвинителя с холодным взглядом. Сумела ударить в самое больное место.

—А мотив? Какой у меня мотив? — поинтересовался я.— Келли должен был мне денег. Какой смысл мне его убивать? Чтобы остаться с носом?

—Все очень просто, — объяснил со спокойной улыбкой Маккой. — Он отнял у вас все, ваше дело, вашу жену. И он все равно не отдал бы вам долг. Вы надеялись, что у миссис Келли остались чувства к вам. Вы смогли бы утешить вдову, подставить плечо, так сказать. Потом женились бы и получили бы все. Наследство, которое оставил всемирно известный композитор и пианист. Одни авторские права на его произведения стоят около десяти миллионов. Неплохой куш, а, мистер Романи?

—Я бы не стал убивать этого выродка из-за денег! — вырвалось у меня.

Маккой снисходительно улыбнулся, глаза потеплели, будто он услышал что-то очень приятное.

—Гангстер, который не убивает ради денег? Это оксюморон, мистер Романи. Не знаю ни одного человека, который бы в это поверил. Почему вы надеетесь, что присяжные вас пощадят на этот раз?

—Мистер Маккой, за десять лет кое-что изменилось. Люди стали лучше относиться...

—К кому? К мафии? — кажется, он готов был рассмеяться.

—К итальянцам, мистер Маккой.

Суд определяет вам высшую меру наказания, предусмотренную законом

Шериф штата передаст вас в руки палача в тюрьме штата

Я вошёл в гостиную казино, ещё пустую, без публики. Круглые столики, застеленные льняными скатертями, стулья с изогнутыми спинками в виде арфы. Арочные входы, отделанные мрамором, наборный паркет. Я не смог воплотить в жизнь всё, что хотел. "У вас слишком богатое воображение", — сказал мне подрядчик смущённо.

Сел за столик у самой эстрады, расположенной полукругом в центре. На фоне рояля выделялся стройный женский силуэт. Осиная талия, бесконечно длинные стройные ножки, литая грудь, соблазнительно выглядевшая в разрезе золотистого платья. Мы женаты с Ритой пять лет, а я хочу её, как в тот день, когда впервые увидел. Если бы мог, сделал бы её голливудской звездой. Но на "фабрике грёз" свои законы. Я слишком мелкая сошка по сравнению с каким-нибудь Говардом Хьюзом. Впрочем, он ни хрена не разбирается в кинематографе.

—Франко! Ты уже вернулся.

Я вскочил на эстраду и обнял Риту сзади, поцеловал в шею.

—И что вы тут делали без меня? — спросил я, делая вид, что ревную.

—Мы репетировали с Гленом,— объяснила она совершенно очевидную вещь.

Глен оторвался от клавиатуры рояля и бросил на меня на удивление печальный взгляд.

—Классно играешь, Глен, — сказал я, чтобы ободрить его. — Я в тебе не ошибся. Из тебя выйдет толк.

—А Франко тоже играл раньше, — вдруг подала голос Рита. — Правда, дорогой? И ничуть не хуже тебя, Глен.

К моему глубокому неудовольствию она выскользнула из моих объятий, отошла в сторону, присев на стул рядом с Гленом.

—Да ладно, — театрально смутился я. — Скажешь тоже. Играл. Баловался.

—А почему перестал? — удивился Глен. — Кодекс чести не позволяет?

—Дева Мария, какой кодекс! Результат стычки с копами. Сломал пару пальцев и привет, — я помахал перед его носом пятернёй — Да плевать, мне это не важно. Смотри, какая у меня есть вещь, — гордо объявил я, доставая из наплечной кобуры тяжёлый револьвер с длинным блестящим стволом. — Новинка. Только, что выбросили на рынок. Точность, мощность потрясающая. Полированный ствол, рукоятка из какой-то ценной породы дерева. Кольт "Питон". Красавец. Настоящий роллс-ройс среди "пушек".

Глен уважительно взвесил на руке мою "игрушку", перевернул к себе выгравированной надписью, чуть заметно усмехнувшись.

—От дона Марчианно? Он тебя слишком балует. И тебе это важнее?

—Ладно, Глен, скажи лучше, — бросил я, пряча подарок в кобуру. — Чего такой грустный.

Глен нахмурился, вернулся к роялю и наиграл какой-то мотивчик. Я ощущал, что он стесняется. Хотя, это выглядело глупо.

—Глену предложили концертный тур по побережью, — Рита решилась сказать то, чего боялся Глен.— Понимаешь? Для него это важно.

—И что тебе мешает, Глен? — поинтересовался я. — Давай. Я тебя отпускаю. Можешь, если хочешь захватить Риту с собой, — я задорно подмигнул ей. — Представляешь, как будет круто, если ты станешь знаменитым.

—Не в этом дело, — мрачно отозвался Глен. — Это же не просто так. Чтобы провести на нужном уровне, нужна хоть какая-никакая раскрутка. Понимаешь? Эти уроды — жуткие скупердяи, пока не поймут, что смогут отбить своё бабло, ни хрена вкладывать в меня не будут. Ни цента.

—И сколько надо, Глен? — деловито осведомился я. — Ладно, давай, колись. Мы же друзья, твою мать. И я не жмот. На хорошее дело мне не жалко.

—Много, Франко. Очень много. Пятьдесят кусков

Я усмехнулся. Всего-навсего. Больше разговоров. Я быстро спрыгнул с эстрады и вернулся буквально через пару минут. Выложив перед носом Глена пачки банкнот.

—Хватит этого?

Он поднял на меня взгляд, в котором светилось восхищение, от чего я без меры загордился собой. Его щеки зарделись, как у подростка, которого застали с баночкой любимого варенья.

—Это так щедро, — запинаясь, проговорил он, осторожно дотрагиваясь до пачек.

—А это тебе ещё, маленький подарочек от меня, — добавил я, протягиваю папку.

Он открыл, пролистал и удивлено поднял на меня глаза.

—Ты что, музыку пишешь?

—Да не музыку, а так, глупости всякие. Может тебе что пригодится. Исполнишь на своих концертах. Но ни слова, что это — моё. Иначе меня на смех поднимут. Только там, конечно, аранжировка нужна хорошая. Ну, это я тебе помогу. У меня есть кое-кто на примете.

Приведёт смертный приговор в исполнении

Способом, предписанным законами штата

И да упокой Господь вашу душу

—В чем дело, Маккой? Прокурор Дэнильс знает о вашей выходке? По какому праву вы арестовали мою клиентку? Она — уважаемый член общества, филантроп, вдова великого композитора.

—Помолчите, Саммерс, — грубо оборвал его помощник прокурора.

Он пристально взглянул на сидевшую рядом с адвокатом удивительно красивую женщину с царственной осанкой.

—Миссис Келли, вам знакома эта женщина? — спросил Маккой, выложив несколько фотографий.
—Впервые вижу, — спокойно ответила она. — Кто это?

—Маргарет Стриклэнд — сиделка миссис Романи, матери Франко Романи, вашего бывшего мужа.

Миссис Келли усмехнулась одними губами, поправила причёску.

—Какое отношение это имеет ко мне, мистер Маккой? — произнесла она бархатным, чуть хрипловатым голосом. — Я давно выбросила из головы все воспоминания об этом мерзавце.
—Мерзавец? — подала голос Дайана, помощница Маккоя. — Франко Романи был талантливым композитором. Глен Келли стал всемирно известен, благодаря тем песням, которые отдал ему Романи. По вашему ложному обвинению мистер Романи попал в тюрьму на 10 лет. А когда вернулся, обратился к вам, чтобы вы вернули хотя бы часть денег, которые теперь принадлежали вам и вашему мужу. Эти деньги были нужны ему, чтобы спасти мать. Но ни ваш муж, ни вы не помогли ему.

—Я не собиралась помогать гангстеру, — ответила миссис Келли брезгливо. — Я не имею никакого отношения ни к этому делу, ни к этим грязным деньгам.

—Благодаря этим «грязным» деньгам Глен Келли смог организовать рекламу своего первого концертного тура, где с огромным успехом исполнял песни Романи, — сказал Маккой, не отводя взгляда от женщины, сидевшей перед ним. Словно пытаясь выявить хотя бы намёк на раскаянье.

—Маккой, я не понимаю, какое отношение эти разговоры имеют к моей клиентке? —раздражённо буркнул Саммерс. — Авторство Романи, который якобы отдал свои произведения мистеру Келли, надо ещё доказать. Вы арестовали мою клиентку. Заключили под стражу без залога. Чтобы мы выслушивали эту чушь? Даже, если это правда, пусть разбираются наследники мистера Романи.

—У него нет наследников, — сухо оборвал его Маккой. — Он умер бездетным.
—Тогда зачем мы здесь собрались?

—Мы говорим здесь об убийствах. О четырёх убийствах, — объяснила Дайана.
—Миссис Келли, — чуть вздохнув, произнёс Маккой. — Я двадцать два года являюсь обвинителем на процессах. Повидал всякое. Но то, что сделали вы, не поддаётся никакому рациональному объяснению.

—Я? — миссис Келли удивлённо приподняла тонкую бровь, и улыбнулась обворожительной улыбкой. — Мистер Маккой, при чем тут я?

—Миссис Келли, мы имеем неопровержимые доказательства, — резко проговорил Маккой.— Что именно вы застрелили своего мужа Глена Келли из кольта Франко Романи, с выгравированной дарственной надписью. Затем подкупили Маргарет Стриклэнд, чтобы она подбросила в квартиру мистера Романи орудие убийства. Когда Маргарет Стриклэнд узнала об аресте Франко Романи, она стала шантажировать вас. И тогда вы убрали её. Ради чего, миссис Келли? Неужели, вы так ненавидели этих двух мужчин, которые вас любили?
—Я не собираюсь отвечать на эти вздорные обвинения, — возразила миссис Келли, тон её голоса не изменился ни на йоту.

—Вы хладнокровно убили двух человек. Поспособствовали смерти вашего бывшего мужа, который был казнён на электрическом стуле, и четвёртой жертвы—миссис Романи, которая умерла от сердечного приступа, узнав о гибели единственного сына.
—У вас нет никаких доказательств, — спокойно произнесла миссис Келли.
—Маргарет Стриклэнд боялась, что вы её ликвидируете, она оставила письмо, где все рассказала. О подкупе, шантаже.

—Нет! Этого не может быть! — воскликнула миссис Келли, потеряв на мгновенье самообладание. — Вы лжёте! Она ничего не оставляла! Она не могла…
Саммерс сжал ей руку, но было поздно. Маккой, тяжело вздохнув, предложив:
—Миссис Келли, расскажите, для чего вы это сделали? Облегчите душу.
Миссис Келли обрела спокойствие, лишь в уголках прекрасных глаз затаился чуть заметный страх.

—Кажется, я понимаю, Билл, в чем дело, — подала голос Дайана.— Глен Келли был неплохим пианистом, но посредственным композитором. Когда закончились песни Романи, которые он выдавал за свои, его карьера резко пошла на спад. Он привык к красивой жизни, залез в громадные долги. Когда вернулся из тюрьмы Франко Романи и пришёл просить денег, у миссис Келли созрел гениальный план. Она убирает мужа, подставляет бывшего гангстера. Ореол мученической смерти Келли вызывает взрыв интереса к нему. Люди боготворят знаменитостей, которые трагически умирают в столь раннем возрасте. Глен Келли стал коммерческой иконой. Это всего лишь шоу-бизнес.

—Миссис Келли, я выдвину вам обвинение в убийстве четырёх человек, — холодно отчеканил Маккой. — И поверьте, добьюсь приговора, чего бы мне это не стоило.
—Вы не сможете, Маккой,— зло усмехнувшись, бросила миссис Келли.— У вас не хватит сил бороться с теми людьми, которые стоят за моей спиной.

—Смогу, миссис Келли. Смогу. Я — хороший обвинитель.