Этот день настал

Говорят, если из берёзы течёт много сока — это к дождливому лету. Я видел берёзовый сок только в тетрапаках, а к деревьям любых видов в нашем городе прикасаться опасно, придется стереть слой дорожной пыли. В любом случае, это лето точно обещает быть дождливым, правда я воспользуюсь не народными приметами, а фактами. Да. Сейчас лето. И опять идёт дождь.

Вечерние свеженькие лужи показали своё стремление к общности, и в пять утра уже превратились в одно бескрайнее болото. Пять утра. Ужас, на что приходится идти.

Люди в это время сонно выходят из многоквартирных обиталищ, редко встречаются бегуны с мерзкой улыбкой типа «смотрите, какой я молодец», которым я посылаю в ответ улыбку типа «смотрите, как мне насрать». Люди тоже, как лужи — уже через час превратятся в одно нескончаемое болото. Один плюс идти на работу так рано. Но все равно. Пять утра. Ужас.

На дорогах редкие машины, как первые признаки какой-нибудь смертельной болезни, выезжают из заставленных дворов, и именно так и начинается день. Медленно проявляется тошнотворными приметами ведущими всегда к одному и тому же, предсказывающими, что мне предстоит девять часов любезно здороваться с не заслуживающими этого персонами, общаться с нежелательными личностями и, просто, быть рядом с отвратительными... Опять — быть.
Это странное слово, на которое смотришь с неким непониманием и недоверием, очень похоже на «жить». Но поверьте мне, это совершенно другое, и в нём больше от схожего по буквам матерного собрата.

Перекрёсток у дома лучше проходить диагонально, как офицер. Или слон, кто как привык. А французы вообще называют «сумасшедшим», может быть они ближе всего. Если действовать конём — придётся прождать лишние полторы минуты в области шеи шахматной фигуры. Меньше всего хотелось бы в пять утра — тупо стоять и ждать. Как будто для этого мы не высыпаемся. С другой стороны именно словами «тупо стоять и ждать» можно описать следующие девять часов, только с разницей в неудобном кресле.

Моя работа отвратительна с самого описания, даже если подумать об этой цифре — девять. Смена, положенная по закону, хотя никогда его не читал, даже не уверен в существовании подобной книги, равна восьми часам. Но все эти работорговцы, конечно же, добавляют один час для обеда. Перерыв, говорят они. Но отказаться от него нельзя, так что всё равно общее время работы — девять. На что ещё похоже это число? Ну да ладно вам, вы сравнение поняли. Кстати, при входе в комнату отдыха у нас действительно висит надпись «оставь одежду, всяк сюда входящий». Да уж, как остроумно…

«А знаете, что ещё было бы остроумно?»
Вопрос появился из ниоткуда, пусть и моим же голосом внутри головы, просто вкопал меня посреди перекрёстка, озадачил зевающих водителей, которые сразу же начали безудержно сигналить, и проявил на мне улыбку, достойную любого утреннего бегуна.

«Изменить всё прямо сейчас. Прямо со следующей мысли, со следующей строки, следующего поступка. Более никакого «быть». Сделать что-то такое, чего не ожидает от себя ни один мастер по риск-менеджменту. Шаг, которого не могло быть ни в одном предсказании самого конченного таролога».
Под требование убраться наконец с дороги и обвинения в лишней хромосоме, я засмеялся, откинув голову, и резко побежал за ошарашенным спортсменом, с лица которого слетела улыбка. А ведь увидеть улыбку на лице незнакомца с утра — хорошая примета, интересно, что если самолично эту улыбку содрать?

Безусловно. Этот день настал.

Мой новый приятель точно пошёл на личный рекорд, и если готовился к марафону, то точно превысил допустимый ритм и перевоплотился в спринтера. В любом случае, мне было его не догнать, да и не нужно было. Через ближайшие триста метров я задыхаясь смеялся опираясь о фонарный столб. На меня вопросительно смотрела толпа с остановки, набившаяся под козырьком, такая же скучная, как я.

«Как я вчерашний». Поправил мою мысль внутренний голос. Точно, спасибо.

— Что за бурда в вашем стаканчике? — Я подошёл к мужчине, ждущему свой автобус, чтобы ехать не на столь успешно расположенную относительно его дома работу. Что в целом было грустной нормой в миллионнике.

— Кофе, — брезгливо кинул он, пытаясь отвернуться от меня, не видеть более растрёпанные волосы, потную белую рубашку, вылезшую из брюк.

— Ну я понял, что не пиво! Вкусный? — я пролез в его зону комфорта, что ему бедному пришлось ретироваться, и стараться глазами искать помощи у толпы. — О, нет, нет... Вкусное? Чёрное?

— Хороший, вон кофейня… — Толпа бросала его, как самого слабого, теперь и он был заражён, ведь стоило мне повернуться в сторону той самой кофейни и пойти к ней, теперь все на остановке смотрели с опасение ещё и на моего нового знакомого.

— А вот скажите мне, зачем брать чёрный кофе и добавлять в него молоко? — с порога накинулся я на бариста, разбрызгивая капли дождя смешанные с потом.

За кассой стояла приятная девушка, с красивой, пусть и очередной фальшивой улыбкой: уголки рта от чрезмерного натяжения немного подрагивали, а добрые глаза, казалось, скоро недовольно закатятся. А это ведь только начало смены! Она сохраняя невозмутимость и отстранённость классически поздаровалась и поинтересовалась чего я хочу.
«А чего ты действительно хочешь?». А вот и не знаю. Может я хочу стать тем, кем почему-то давно не являюсь. Может быть хочу перестать быть нормальным, обычным, очередным и возглавить небольшой отряд — пусть безумцев.

— Ну так что вам приготовить? — кажется, уже в третий раз спросила девушка, каждый раз снижая тон. Она не могла мне помочь.

— Ну-у… Давайте, просто, чёрный кофе. Но с молоком.

— Хороший выбор, — с облегчением вздохнула она, не стала спрашивать «фильтр или американо», но по привычке продолжила. — Что-то желаете перекусить? — только потом осознала, что загоняет себя в ловушку.

— Нет, спасибо, — быстро оборвал я, чем обрадовал работника кофейни. После чего покинул заведение и встал на свой обычный путь, посчитав его путём истины.

Под постоянное вибрирование телефона я зашёл в офисное здание — серую коробку ежедневных пыток, украшенную квадратными окнами и грязными подоконниками. Офис находился рядом с парком, так что на подоконниках всегда сидело много синиц.

Синица на окне — к новостям. Так что новостей в офисе хватало. Но говорят, если синица стучит клювом по стеклу — это к смерти. Так что наш офис всегда балансировал на самом краю.

Та самая важная встреча с инвесторами нашего нового проекта как раз должна была сейчас закончится, а я ехал на лифте на пятый этаж — где встречу разъяренных руководителей и коллег. Ведь встреча не могла пройти хорошо. Она не могла вообще пройти. На ней не хватало важного элемента, вдруг выбившегося сегодня из системы.

— Так, постойте, чего вы врываетесь… — Валерий Викторович обернулся на меня, толкнувшего властную дверь переговорной комнаты, а завидев меня, встал с кресла и зло процедил. — Антон, вы где были?

— А ну цыц! У меня важное уведомление, каждому из вас необходимо присутствовать при этом, сейчас лучший момент.

— Антон, прошу прощения, что это значит? — впервые за годы моей работы опешил Валерий Викторович.

— Это значит, что пришёл конец, но он же и начало, — я начал разглагольствование, а сам обходил длинный стол посреди, оглядывая каждого сидящего в кабинете. — Валерий Викторович, мы допустил пренеприятнейшую ошибку, которая стоит нам больших издержек. И я это осознал сегодня утром, пока шёл на работу. Так что! — Я похлопал по плечу ещё одного седого руководителя. — Так что, Евгений Санч, опоздал я именно по этому, что является веской причиной.

— Так что же произошло? У нас полный провал…

— Начнём с того, что абсолютно каждый из вас сделал ошибку, весьма небольшую, оплошность, но которая привела именно к тому, что только что произошло. Мария, Маша, простите, не помню, как вас по отцу, но и не важно. Мария допустила промах самой первой.

— Я? Ничего не понимаю, — ахнула девушка сидящая ближе всего к Валерию Викторовичу.

— Вы, вы! Ты. Самое первое звено, что логично, как руководитель HR отдела, главарь охотников за головами, из-за жадности своей, не заметила, что создала брешь в системе.

— Антон, да в самом деле… — у Маши задрожал голос.

— Вы Евгений Санч, тоже хорош! — обернулся я к своему непосредственному руководителю. — С вашим то опытом и послужным списком, взялись за один из важнейших проектов для нашего офиса и не увидели, что у вас прямо посреди стратегического вашего плана.. — Я выхватил из рук Марии, какую-то брошюру, и порвал её. — Дыра. И всё пошло по швам.

— Антон, если у вас есть какая-то инсайдерская информация, мы будем очень любезны… — Валерий Викторович говорил со мной, как будто его отчитывают родители, такого я от него не слышал.

— Конечно, вы то будете любезны, Валерий Викторович, теперь то будете. Но раньше надо было, — я ткнул в него пальцем. — Вот это главная ваша ошибка. Любезным надо было быть чуточку раньше, и может быть, брешь созданная Марией — заросла бы, нивелировалась чем-то другим. А теперь…

— Антон Алексеевич, простите, но это переходит границы. Сядьте, пожалуйста, и без эмоций расскажите, что вы обнаружили, — вмешался Евгений Саныч.

— А я не могу без эмоций! Вот Мария, она же наёмщик, кадровик, чуть ли не психолог — пусть скажет, что без эмоций — мы ничто! Я и есть эмоция. Я тут восемь лет без эмоций, и хватит! Девятого — не будет!

— Антох, пойдём выпьем кофе… — побледневший Николай Олегович, ходячий стратег, кажется впервые не понимал, что происходит и что делать дальше.

— О, кофе! Кофе — самое то. Вот зачем пить американо, но с молоком? Вот кто-то объяснит мне? Коль, вот ты мой лучший друг и коллега, которому я доверял. Но и ты замешан в том, что произошло, ты тоже звено цепи. Так ещё и самое ответственное, ты же риск-менеджер? Ну и какие риски у нашего проекта?

— Антох, ты прекрасно знаешь, мы вместе создавали карту, рассмотрели все сложности и неточности системы…

— Но не все, ох не все!

— Антон Алексеевич, последний раз спрашиваю, что вы обнаружили? — Евгений Саныч начинал по-настоящему злиться. — Почему не предупредили заранее, мы тут перед инвесторами сидели и краснели…

— Скажу, как есть. Присядьте. И я присяду. Сегодня выдался нелёгкий день, — я посмотрел за окна, подоконники были пустыми и успокоившись продолжил. — Мой дедушка, кстати, очень любил произносить всякие народные приметы и поговорки, и очень часто невпопад и не к месту. Но это было так душевно. Мы его очень любили, и за это тоже. И вот я помню, как он говорил: если из берёзы течёт много сока — лето будет дождливым. И знаете прав был. Хотя я сок березовый вообще тяжело представляю, и как это с дождём связано. Но вот вы ведь из берёзы бедной и несчастной, вот вы все, каждый из вас. Да, да, Елена Павловна — вот вы там сидите тише травы и ниже... чего там... листвы, но и вы тоже! Не вы то три года назад, шутница вы наша, принесли ту табличку в комнату сотрудников? Вы. А значит и вы замешаны. И всё, смотрите к чему привело? Сока побежала так много, что быть дождю. И вот вы, Николай Олегович, если бы с моим дедушкой были бы знакомы, то этот риск тоже бы оценили.

— Кто нибудь хоть что-то понимает?

— А вы сидите тут умные и не заметили? Я не пришёл на встречу с инвесторами — вот что произошло.

— Это шутка такая что-ли?! — Валерий Викторович взорвался и навис не над столом, а над всей переговоркой. — Что с проектом?

— Ничего. Ничего больше нет с проектом. Вон у Люськи ещё тёпленький шредер, Петренко десять минут назад получил звонок, после которого с нами работать более не будет, и все наработки, все-все, я удалил с сервера, ведь доступ у меня был. И на встречу с инвесторами не пришёл. Этот риск мы не предвидели.

За окном перестал идти дождь, несколько синичек прилетели и сели на подоконник, как-будто заглядывая в переговорную, где нависла тишина. За парком проявилась радуга. Дедушка всегда, когда видел радугу говорил, что это к счастью и хорошим изменениям. В тишине раздалось тихое постукивание по стеклу, и все разом обернулись к окну.