Этот день настал

Говорят, если из берёзы течёт много сока — это к дождливому лету. Я видел берёзовый сок только в тетрапаках, а к деревьям любых видов в нашем городе прикасаться опасно, придется стереть слой дорожной пыли. В любом случае, это лето точно обещает быть дождливым, правда я воспользуюсь не народными приметами, а фактами. Да. Сейчас лето. И опять идёт дождь.

Вечерние свеженькие лужи показали своё стремление к общности, и в пять утра уже превратились в одно бескрайнее болото. Пять утра. Ужас, на что приходится идти.

Люди в это время сонно выходят из многоквартирных обиталищ, редко встречаются бегуны с мерзкой улыбкой типа «смотрите, какой я молодец», которым я посылаю в ответ улыбку типа «смотрите, как мне насрать». Люди тоже, как лужи — уже через час превратятся в одно нескончаемое болото. Один плюс идти на работу так рано. Но все равно. Пять утра. Ужас.

На дорогах редкие машины, как первые признаки какой-нибудь смертельной болезни, выезжают из заставленных дворов, и именно так и начинается день. Медленно проявляется тошнотворными приметами ведущими всегда к одному и тому же, предсказывающими, что мне предстоит девять часов любезно здороваться с не заслуживающими этого персонами, общаться с нежелательными личностями и, просто, быть рядом с отвратительными... Опять — быть.
Это странное слово, на которое смотришь с неким непониманием и недоверием, очень похоже на «жить». Но поверьте мне, это совершенно другое, и в нём больше от схожего по буквам матерного собрата.

Перекрёсток у дома лучше проходить диагонально, как офицер. Или слон, кто как привык. А французы вообще называют «сумасшедшим», может быть они ближе всего. Если действовать конём — придётся прождать лишние полторы минуты в области шеи шахматной фигуры. Меньше всего хотелось бы в пять утра — тупо стоять и ждать. Как будто для этого мы не высыпаемся. С другой стороны именно словами «тупо стоять и ждать» можно описать следующие девять часов, только с разницей в неудобном кресле.

Моя работа отвратительна с самого описания, даже если подумать об этой цифре — девять. Смена, положенная по закону, хотя никогда его не читал, даже не уверен в существовании подобной книги, равна восьми часам. Но все эти работорговцы, конечно же, добавляют один час для обеда. Перерыв, говорят они. Но отказаться от него нельзя, так что всё равно общее время работы — девять. На что ещё похоже это число? Ну да ладно вам, вы сравнение поняли. Кстати, при входе в комнату отдыха у нас действительно висит надпись «оставь одежду, всяк сюда входящий». Да уж, как остроумно…

«А знаете, что ещё было бы остроумно?»
Вопрос появился из ниоткуда, пусть и моим же голосом внутри головы, просто вкопал меня посреди перекрёстка, озадачил зевающих водителей, которые сразу же начали безудержно сигналить, и проявил на мне улыбку, достойную любого утреннего бегуна.

«Изменить всё прямо сейчас. Прямо со следующей мысли, со следующей строки, следующего поступка. Более никакого «быть». Сделать что-то такое, чего не ожидает от себя ни один мастер по риск-менеджменту. Шаг, которого не могло быть ни в одном предсказании самого конченного таролога».
Под требование убраться наконец с дороги и обвинения в лишней хромосоме, я засмеялся, откинув голову, и резко побежал за ошарашенным спортсменом, с лица которого слетела улыбка. А ведь увидеть улыбку на лице незнакомца с утра — хорошая примета, интересно, что если самолично эту улыбку содрать?

Безусловно. Этот день настал.
Настал в тот момент, когда обычно раздражающий промозглый ветер вперемешку с моросью юркнул за шиворот. И от этого ощущения я не почувствовал негодования или злости. Напротив – на моём лице засияла улыбка ещё шире. Конечно, я понимал, что за жалкую минуту невозможно поменять мироощущение, но, чёрт возьми, как же приятно было бежать за ошалелым бегуном, пока легкие обжигало воздухом из-за неправильной техники дыхания. В какой-то момент в голове мелькнула мысль о том, что с какой-то стороны я понимаю бегунов. В голове они всё так же, конечно, представлялись психами или мазохистами – кому как удобно, однако ощущение свободы и прохлады в волосах на секунду разлилось по телу приятной дрожью. В эту секунду «быть» не бежало за мной или около меня. Оно осталось где-то позади, на том перекрёстке.

Стоит признать, что так резко я не заделался в бегуна с мерзкой улыбочкой, потому что уже через пару кварталов остановился, судорожно вбирая воздух и сложившись пополам. На такой жест проходящие мимо редкие люди оборачивались, возможно задумавшись, не стоит ли помочь этому бедолаге. Мне не требовалась помощь, отнюдь. Во мне всколыхнулось желание чего-то, однако, чего – понять я пока не в силах.

Как-то раз я видел отрывок фильма, в котором девушка, что подходила к совей работе через чур ответственно, утонула в пучине серых будней и потеряла всякий проблеск надежды к полноценной жизни. В одно утро, не отличавшееся ничем от предыдущего, по дороге на работу, в метро, какой-то парень зацепился за рюкзак девушки наушником, потянув к выходу на станцию. Станция эта, конечно же, находилась слишком далеко от той, что нужна была героине. Растерявшись, та не смогла быстро сообразить и ей пришлось выйти. Таким образом, девушка опоздала на работу, и пока деспотичный начальник делал ей выговор по телефонному звонку, её взгляд привлекла цветущая сакура. Она осознала, что, утонув с головой в работу, не замечала такого привычного всем, но от этого не менее прекрасного зрелища. А потому решилась высказать начальнику недовольство в ответ, заявив, что не собирается выходить на работу с этого момента. Далее, безусловно, последовала скучная историю о прекрасных изменениях в жизни в лучшую сторону и любовь до гроба. Завязка интересная, но продолжение – чистая банальщина. А что? Скажите, что это не так? Кому ещё не наскучили эти затёртые до дыр, ванильные сюжеты о прекрасном будущем?

Пока я сидел на лавочке в сквере, попивая противный американо и размышляя о банальности сюжета, в голове вырисовывалась картинка. Поначалу блёклая и непонятная, она обретала контур, за которым следовал смысл. Я, словно проектировщик, выстраивал и формировал детали на размытом фоне в своей голове. Да, мне определённо не хотелось брать трубки от начальника и под ободряющую фоновую музыку, что обычно бывает в фильмах, с гордость выражать своё нежелание отныне показываться на рабочем месте. Мне не хотелось поступать банально.

Из размышлений меня вырвала вспышка рыжей молнии, пронёсшаяся прямо перед моим носом. То была девушка, ужасно спешившая, я полагаю, на очередную отвратительную смену на отвратительной работе. Её рыжие, словно летний закат, волосы пробудили во мне воспоминания о школьных годах. И нет, не подумайте, что сейчас будет сопливая история о том, как здорово проводил я свои школьные деньки в окружении друзей, веселья и безделья. Скорее, истории как таковой и не будет в целом. Поскольку в моих воспоминаниях остались лишь кадры, что пролетают, словно слайды старой киноплёнки. В них я вижу своё измученное отражение в зеркале со странной улыбкой. Живот мой покрыт несколькими обширными синяками, а на брови красуется небольшое рассечение. В глазах двенадцатилетнего меня сияет обида, злость, но, в то же время, за спиной, придерживая сморщенными пальцами плечи, нависает бездействие.

Часто ли вы, дорогие обыватели, задумываетесь о школьном насилии? Сталкивались ли с ним, были свидетелями или самим агрессором и обидчиком? Или, быть может, знакомы с таким понятием из фильмов или книг? В таком случае, вы наверняка можете предположить, как ощущает себя жертва, посочувствовать ей… А если же не сталкивались и не знаете, я вам помогу.

Предполагаю, что в тот период и появился мой неизменный друг – это странное слово «быть». Сколько бы ни рассуждал я над определением и пониманием этого слова, для меня его так и не нашлось. «Быть» не может стоять бок о бок с «жить» - единственное, что уяснил я для себя. А также, я хорошо уяснил, что в подростковых коллективах стоит держаться вместе. Одиночки часто становятся мишенью для насмешек, а иной раз и издевательств. И, конечно, одиночкой поначалу я себя не считал. У меня были друзья, так я считал; у нас были общие интересы, так я считал; у меня была первая юношеская любовь, взаимная, так я считал. Однако, как оказалось позже, считать я не умел.

Здесь не будет трагичной развязки о том, как появился злобный тиран-обидчик, это было бы даже смешно. Всё совершенно просто: идиллия, описанная несколькими строками выше, присутствовала лишь в моей голове. В конце концов, когда мёрзнут руки, даже холодная вода кажется тёплой. Вот и вся причина. До ужаса тривиальная и даже уморительная. Прилипчивый двенадцатилетний мальчонка, считавший себя частью коллектива, поначалу был только причиной для шуток и подколов. А со временем оказалось, что задирать не только на словах даже интереснее. Таким образом, пинки, подзатыльники и подножки постепенно перерастали в представления на детской площадке за школой после уроков. Мои «друзья» соревновались друг с другом на сухарики, кто с большего расстояния кинет в меня мой же рюкзак. А моя (не)взаимная любовь в это время раскачивалась на качелях рядышком, роняя звонкий смех на ветер и ловя пальцами рыжие, словно летний закат волосы, чтобы те не лезли в лицо.

Что же до родителей, спросите вы, дорогие обыватели? Хотел бы я знать, действительно ли моя мать не замечала тех синяков и ссадин. Задавалась ли она вопросами, в очередной раз закидывая через чур испачканную школьную форму в стиральную машину. И, наконец, приходило ли ей в голову спросить о моём поникшем настроении каждый раз, как я возвращался домой. Возможно, все эти мысли не раз посещали её голову, однако они были тут же вытеснены заботой о моих оценках и будущем. Что ж, готов признать, что только благодаря ей я стал специалистом по риск-менеджменту. Сейчас умру со смеху. Ну правда ведь, звучит как шутка, а?

А ещё смешнее то, что по мере издевательств, все эти ситуации так же казались мне забавными. Придя домой, я долго всматривался в свои синяки в отражении зеркала, пожимал старческую ладонь бездействия и долго смеялся. А засыпая, представлял, как все мои «друзья» корчат лица в страшных муках. Безусловно, те придуманные сценарии приносили мне удовольствие. Удивительно, что, затерявшись в серых буднях взрослой жизни и заботах о работе, я растерял весь былой азарт…

В сквере пахло свежей травой, сквозь тучи стали пробиваться тёплые лучи солнца, морось отступила. Утонув в воспоминаниях, что пронеслись в моей голове за считанные секунды, я не заметил, как, оказывается, остыл мой американо. Полагаю, он стал ещё более противным. Рыжеволосая девушка, отдалившаяся на жалкие пару метров, в спешке выронила из рук картхолдер. Когда она повернулась, мои глаза прищурились в ироничной усмешке. Забавно.

- Лисянский? – звонкий голос девушки прозвучал более, чем удивлённо, - А ты как тут? Точнее, привет! Я немного растерялась, знаешь. Уж думала, что обозналась. Как твои дела? Как поживаешь? – она всё так же много болтает.

- Привет, Люба. – я встал со скамьи и подошёл чуть ближе. – Я хорошо, даже очень. Ты как? – моя улыбка становилась всё более яркой. Как же забавно.

- Ой, я просто замечательно! Правда, спешу.

- Вот как? – улыбка достигла своего предела.

- Угу, давай я дам тебе свой номер? Спишемся, встретимся, поболтаем! – кажется, она до сих пор не понимает, насколько забавная получилась ситуация.

Смотря Любе в след, я продолжал улыбаться настолько широко, насколько только умел. В моём телефоне теперь красовались её контакты и телеграм. «Просто замечательно» - вот как значит… Что ж, с этого момента у меня тоже всё просто замечательно, а вот насчёт неё я не буду так уверен. В конце концов, не зря ведь мы встретились сразу после моих воспоминаний о школьных деньках?

И теперь, возвращаясь домой, я абсолютно точно не ощущаю подле себя никаких «быть». Во мне есть только предвкушение и былой азарт. Как же я скучал, у меня столько идей! И как же забавно, однако, всё вышло. Не считаете?