Поначалу, его лихорадило. Он смотрел в окно и вглядывался в лица людей. Благо квартира была на втором этаже и окна выходили на дорогу с тротуаром. Все казалось мрачным, в каждом лице был изъян, одно казалось ехидным , другое злым, третье словно мертвая маска в отблеске фонаря. Что-то черное и тяжелое как ртуть растекалось по телу. Мальчик прилег на кровать. Тик, тик, тик, - часы на стене словно пульс в мертвой тишине.
Наконец, защелкал замок в двери, и словно луч света из проема появилась мама. Рука на лбу, градусник стеклянный под мышкой, шерстяные носочки и в завершение горячее молоко с травой. Молоко было противным, но мрак отступил. Он лежал под одеялом натянутым до подбородка , мысли стали тягучими как резина, не возможно было разобраться в них они извивались как змеи , но мальчику не было страшно, мама была рядом. Положив мокрую тряпочку на лоб она на минуту присела рядом: "Поправляйся сынок". Он слушал как мама готовит на кухне, как бубнит радио. По радио шел радиоспектакль. Мальчик пытался вслушаться в диалоги героев , они говорили что-то знакомое , но что он никак не мог разобрать.
Его разбудила боль. Щека горела.
- Мудак старый, я тебе сколько раз говорила одевай памперсы на ночь - рядом стояла санитарка держа в руке резиновый тапок которым огрела его по щеке. Выпуклые ее глаза раздраженно вращались и ее двойной подбородок трясся от крика: "сколько можно убирать за тобой, старый ты хрыч, когда уже сдохнешь."
-Дя, мдя, - все что вылилось из его впалой груди и слезы из уголков глаз упали на седые волосы и подушку.
- ладно, ладно - сжалилась нянька, - не плачь.