Эй, начальник!

Последний вечерний поезд ушел, и Анна Дмитриевна начала собираться домой. Она пересчитала деньги и засунула кошелечек во внутренний карман латаного пальто, последнего подарка мужа. Еще, казалось, совсем недавно, каких-нибудь десять лет назад, когда пальцы не были такими немощными и негнущимися, а глаза, хоть и с трудом, хоть и в очках, но могли видеть ушко иголки, она зашивала прорехи сама. Теперь приходилось отдавать в ремонт.

Анна Дмитриевна запахнула полы пальто, зябко поежилась и пошла в сторону вокзала, волоча за собой тележку, колеса которой оставляли две глубокие борозды в свежем, пушистом снегу. Летящие сверху белые хлопья тут же накрывали следы, стирая напоминание о том, что Анна Дмитриевна была.

Она открыла дверь, протиснулась внутрь и, придерживая дверь рукой, затащила за собой тележку. Немного постояла, переводя дух, потопала валенками, стряхивая снег в коричневую жижу перед входом, и двинулась, проходя маленькое помещение вокзала, мимо кассы со скучающей билетершей, на улицу.

- Бабушка, – окликнули Анну Дмитриевну сзади.

Она остановилась, улыбнулась, убрала улыбку с губ и медленно повернулась. К ней спешил совсем юный полицейский.

- Бабушка, – повторил он, искательно заглядывая ей в глаза. – Осталось что-нибудь?

Анна Дмитриевна нахмурилась.

– Может, и осталось, да только не для вас, охламонов. Ты видел, опять всё снаружи красками измалевали? Куда смотрите?

Полицейский смущенно улыбнулся и пожал плечами.

– Ну, бабушка, – протянул он.

- Ладно, ладно, - Анна Дмитриевна потерла лицо, чтобы мальчишка не увидел её улыбку. – Всё равно пропадет. Я уж думала выбрасывать.

Она открыла сумку на тележке, надела на одну руку целлофановую перчатку и принялась доставать со дна пирожки.

- С луком и яйцами остались? – с надеждой спросил полицейский.

- Ох, милый, ты видел, сколько яйца стоят? – страдальчески поморщилась Анна Дмитриевна. – Мне, таким макаром, скоро будет дешевле пирожки с икрой печь.

- Эх, – она махнула рукой и протянула ему кулек с пирожками. – Держи. Ты сам-то хоть поешь. Небось, всё друзьям раздаёшь, а то я всё кормлю тебя, кормлю, а ты всё такой же худой.

- Спасибо, бабушка, – просиял полицейский, принимая подношение, и, очевидно, пропуская её слова мимо ушей.

- Иди уж, охламон, – громко проворчала Анна Дмитриевна, отворачиваясь и пряча улыбку под поднятый воротник и повязанные вокруг шеи концы серого, шерстяного, мокрого от растаявшего снега платка.

Она вышла из здания, и осторожно, медленной старческой походкой двинулась по заснеженной улице. Снег лип на колеса, и ей временами приходилось останавливаться и выдирать тележку из сугробов. Она думала о том, что с каждым годом эти пятьсот метров до дома даются ей всё сложнее и сложнее, а снегопад и вовсе превращал их в полосу препятствий.

«Ничего, ничего, - думала она – Ещё один шаг, ещё один рывок, а за ним еще один шаг, остаётся только идти вперед. Как это трудно. Вот уже и разливайка, а это значит, что пройдено полпути, а вот и лавочка микрозаймов, осталось совсем немного».

Наконец, она свернула в подворотню, прошла мимо гниющих наваленных досок и разбитой машины. Она не помнила, что из этого появилось раньше. В её памяти доски и машина были всегда.

Анна Дмитриевна подошла к кирпичной четырехэтажке, мельком глянула на трещины, проходящие по торцу здания. Из-за осыпавшейся штукатурки от надписи «Слава Труду» остались лишь буквы «уд». Анна Дмитриевна вздохнула. В её многоборье предстоял заключительный этап – борьба с металлической дверью и подъем по лестнице на третий этаж.

Победив дверь, она прошла в сырой подъезд. В углу, под лестницей рос огромный желто-коричневый сталагмит.

Раз ступенька, два ступенька, три, четыре, пять, до девяти отсчитала Анна Дмитриевна. Она остановилась передохнуть, ухватилась за перила и продолжила свой путь. Последнее испытание предстояло ей на пути между вторым и третьим этажом. На одном из пролетов не было перил, и ступеньки опасно шатались. Она прижалась к стене, и, ведя ладонью по ней, осторожно, шаг за шагом, подтягивая за собой тележку, поднялась на свой этаж. Поставила рядом с собой тележку, полезла во внутренний карман, вынула кошелек, из него вытащила ключ с небольшим брелоком и отперла хлипкую, деревянную дверь.

Внутри квартиры и так царивший в подъезде запах старости существенно усилился. Впрочем, Анна Дмитриевна его давно не замечала.

Она включила свет в коридоре, затворила за собой дверь и принялась медленно снимать верхнюю одежду. Пальто и платок она повесила на спинку стоявшего при входе стула – почти все крючки вешалки были сломаны.

Анна Дмитриевна, кряхтя, сняла валенки и принялась набивать внутрь старые газеты, комкая и утрамбовывая их усталыми, непослушными пальцами.

Покончив с этим, она устало опустилась на стул, посидела несколько минут, кряхтя, встала, прошла на кухню, включила некогда белый, но теперь уже безнадежно желтый от времени электрический чайник и опять уселась на стул.

Из коридора послышалось шарканье, и на кухню вошла маленькая сухонькая старушка, с седыми, завязанными в хвост волосами и удивительно ясными, голубыми глазами. Одета она была в теплые колготы и растянутую зеленую, шерстяную кофту.

Она прошла мимо Анны Дмитриевны, хлопнув её по пути по плечу и села на свободный стул напротив.

- Привет, Дмитриевна, – произнесла она. – Как сегодня? Хороший улов?

- Привет, Валь. Как обычно, – пожала плечами Анна Дмитриевна. - Я совсем забыла про деньги.

Она, кряхтя, встала, вышла в коридор и вернулась на кухню с кошельком.

- Держи, – она протянула его собеседнице.

Та приняла кошелек, пересчитала деньги.

- Хорошо. Теперь заплатить за январь хватает, и еще остается на муку.

- На завтра хватит? - подняла взгляд на Валю Анна Дмитриевна.

- На завтра да. Завтра в магазин схожу.

- Сходи, - Анна Дмитриевна потерла лоб. – Силы-то есть? Ты сегодня совсем бледная. Давление мерила?

- Хватит, Нюр, – махнула рукой Валя. – Пока здоровье есть, буду печь. Здоровья не будет, помру. И квартира твоя.

- Жду не дождусь, – пробурчала себе под нос Анна Дмитриевна.

- С возрастом, говорят, ум теряется, – сказала она громче. – Про тебя, Валь, сказано.

- Яд свой не растеряла, змеюка, – улыбаясь беззубым ртом, произнесла Валя.

Она подошла к Анне Дмитриевне и обняла её.

– Извини, Нюр, я не хотела, – сказала она. – Прости дуру старую.

- Будет тебе, – махнула рукой Анна Дмитриевна. – Почитаешь мне сегодня? Симонова, может? «Живые и мертвые».

- Ладно, – Валя отстранилась от неё. - Вот мы с тобой на старости лет стали симбиотами. Как это там? Актинидия и рак-отшельник? Или актинидия и рыбка какая-то? Не помню, - рассмеялась она.

- Скорее крокодил и птичка. Ты – крокодил, конечно, – улыбнулась в ответ Анна Дмитриевна.

Она откашлялась и скоро выговорила:

- А я сегодня опять этого мальчишку-полицейского подкармливала. Представляешь, на полгода пропал куда-то, я уж переживать стала, а на этой неделе объявился. И сразу ко мне за пирожками. Худой стал, жуть.

Она втянула щеки, чтобы показать насколько худым был полицейский.

Валя хлопнула её по руке.

– Любишь ты худых, как твой Никитка. Он костлявый до двадцати был, до того, как в Москву работать уехал.

- Сейчас-то он раздобрел, – ответила Анна Дмитриевна.

- Еще бы, – закивала Валя. – По подшивкам его статей, что ты собираешь, можно отследить, как у него ряха на фотографии автора росла.

- А вот, кстати, – она схватила лежащую на холодильнике газету. – Внучок твой опять статейку тиснул. Слушать будешь?

- Ты у нас чтец, – тихо произнесла Анна Дмитриевна.

- Хорошо. Тогда слушай. Называется «Историческое интервью президента. Почему он незаменим».

Пока Анна Дмитриевна слушала текст статьи, она улыбалась.

- …формируя новый миропорядок, - закончила читать Валя. – Автор Никита Соловьев. Вот и фотография его, как обычно. Ох, мама родная.

- Что такое? – встревожилась Анна Дмитриевна.

- Он усы отпустил. Жуткие.

- Дай, дай посмотреть, - Анна Дмитриевна умоляющие протянула руку к газете, а другой, не глядя, начала шарить по столу. Найдя искомое, она сжала ручку лупы и, низко наклонившись, принялась изучать портрет внука.

- А я считаю, что ему очень даже идут! – воскликнула она. – Он теперь на отца похож.

- Царствие небесное, - привычно произнесла Валя.

- Думаешь, он вспомнит о тебе? – вскользь произнесла она. – Если я, действительно, умру раньше, и ты получишь квартиру, то вот тут-то он и прискачет. Нешто нет? Когда он последний раз был у тебя?

- Замолчи! – резко выкрикнула Анна Дмитриевна. – Твоего мнения не спрашивали.

Она сжала в руках газету, встала с места и направилась в свою убогую комнатенку. Закрыв дверь, она села на узкую кровать, выдохнула и принялась разглаживать смятую бумагу.