Эйдолон обетованный

— Морана, доченька, зайди в дом, — папа присел ко мне, озираясь по сторонам и вручил все игрушки, лежавшие рядом. Он поцеловал в макушку и слегка потрепал волосы, а затем развернул в сторону двери и легонько подтолкнул. На другом конце коридора раздавался шум, удары в дверь и приказы открыть дверь. Громкие голоса пугали, но рядом с папой было много спокойней.

— Лидна, ты тоже зайди.

— Дорогой, не надо, не ходи туда, — мама цеплялась за его большие руки и плечи пыталась остановить, но он только осторожно разжимал её пальцы и целовал так же как меня до этого.

— Это наши соседи, если не помогать друг другу нас скоро всех отсюда выживут, — спокойно объяснял он ей, натягивая куртку и зачем-то спрятал в карман что-то маленькое и блестящее из ящика с инструментами. Возможно, чтобы починить петли на соседской двери, после таких сильных ударов они могли прийти в негодность.

— Я знаю, милый, но это опасно…

Громкие хлопки и истошные крики огласили коридоры. Все кто до этой секунды ещё решался выглянуть из своих квартир причитая молитвы спрятались за обшарпанными дверями, надеясь что хлипкие замки их спасут. Все, кроме моего отца. Он рванул в конец коридора, где разгоралась потасовка между его другом и самоназванными стражами евгенического порядка. Это сейчас я знаю кем они были, но тогда они казались страшными монстрами, которые хотят уничтожить нашу спокойную жизнь.

Помню как мама кричала ему вслед, а заслышав ещё хлопки и бранные выкрики, заперла дверь, задвинув её старым комодом, который готов был рассыпаться от лёгкого пинка. Она схватила меня на руки и потащила в ванну.

— Закрой ушки, детка, — шептала она мне, утирая слезы, бегущие по подбородку.

На дно ржавой ванной она кинула одеяло и подушку, устроила меня в этом коконе и сидела рядом на полу держа за руку, всхлипывая время от времени.

Её рука была прохладной и чуть влажной, у ногтей кожа совсем истерзана. Она обкусывала её и сплевывала когда напряженно думала или сильно нервничала, часто она делала это одновременно. Ранки кровоточили и воспалялись, особенно на правой руке. Мне было больно видеть её пальцы, хотелось подуть и облегчить зуд, но она дергалась от каждого шороха и отнимала руку.

В тот вечер папа не вернулся. Не пришёл он и на следущий день, зато мы с мамой пошли к нему, в небольшую комнату с железными шкафами и огромной блестящей кроватью. Лампы горели очень ярко, так что больно было смотреть наверх, но иначе я не могла рассмотреть папу. Он лежал на этой неудобной с виду койке и спал. Его ноги были голые и точно замёрзли, они немного потемнели. Мама тогда очень сильно плакала, но папа так и проснулся, чтобы с нами поговорить. Высокий дядя с сером халате отдал нам небольшой пакет и мама повела меня прочь.

Помню как мне стало жгуче обидно, что папа даже не открыл глаза, ведь я так соскучилась, так хотела с ним обняться. Я вырвала ладонь и бросилась к нему, хватала простыню и тормошила её, пытаясь его разбудить и кричала «Вставай же, папа, мы пришли за тобой», но он продолжал лежать. Всë чего я добилась, так это гнева того дяденьки в халате. Он выставил нас за дверь, грубо толкнул маму и меня за руку выволок наружу.

Больше я папу не видела, как и улыбки мамы.

Потом был переезд, дальняя дорога, черствые хлебцы и вяленая свекла. Провонявшие мочой и табаком тамбуры и туалеты. Редкие горячие пирожки на станциях как яркий пластырь на рану, чтобы не так горько было. Чемодан был жутко тяжёлый для меня и мама несла его сама. В одном из городов его своровали, пока мы задремали на стоянке. Но там не было ничего очень ценного: пара сменного белья и заштопанные платья, книги, пара кукол, которых я не очень то и хотела брать, да папины пластинки. Их было жальче всего.

— Мам, а нам долго ещё ехать до тëти Лиет? — спросила я на одной из станций, старательно пережевывая блестящий маслом пончик. Язык обжигала горячая начинка из повидла, но есть хотелось очень сильно, чтобы подождать пока остынет.

— Уже нет, милая, ещё одна остановка, — вокруг глаз у мамы появилось много новых морщинок и синева. Она плакала ночами в пути под стук колесных пар, думая, что я не слышу. Я верила, что если буду улыбаться и радоваться даже самым крошечным мелочам, то и она повеселеет.

— Ура! — мне это казалось интересным приключением, откуда было знать девочки шести лет, что это был самый настоящий побег и скоро я останусь совсем одна?

Дом тёти Лиет, сестры моего папы, был в тихом и не оживленном районе. Как говорил раньше папа, то это не район а маленькая коммунальная улица, где все и всё про друг друга знают. Что значит ‘коммунальная’ я тогда не знала, но слово было необычное и засело в голове.

Засело оно так прочно, что увидев тётю на пороге я тогда выпалила быстрее, чем подумала:

— Ты моя тëтя Комуналка? — надо было видеть замешательство в еë распахнутых глазах и рте, кожа на втором подбородке как бородка у курочки колыхалась при каждом движении головы.

— Бога ради, прости, Лиет, не знаю откуда она нахваталась этого…

Мама смущённо задвинула меня себе на спину, а потом и вовсе о правила посмотреть на цветы возле дома. Они о чём-то напряженно перешептывались и озирались, но цветы сработали как надо и отвлекли внимание до тех пор пока спор не повысил градус.

— Пожалуйста, Лиет, возьми хотя бы девочку, возьми еë! Она же твоя кровь, молю, спаси хотя-бы еë!

— Нет, нет, Лидна. Нам не нужны проблемы, найдите другое место.

Помню как мама гневно шипела, думая, что я не понимаю что всё идёт наперекосяк. Она хватала тётю Лиет за фартук и ногой не давала дверь закрыть, словно от этого зависело очень много. Она напомнила мне тогда разъяренную тигрицу, я видела такую в зоопарке. Она рычала и махала лапами на киперов, которые хотели забрать её малыша.

Я задумалась о тигрёнка, который прятался и мяукал в кустах вольера и очнулась уже от громкого удара кулаком о стену.

— Хорошо, успокойся же ты! Мы заберем ее, но тебя принять не можем. Всё сразу поймут. Иди Лидна, ты и так привлекла много ненужного внимания!

— Доченька моя, Мори, милая. Тебе придется погостить у тети Лиет. Но ты не бойся, я вернусь обязательно… Я заберу тебя…

Я смотрела как мама отряхивает моë пальтишко и одергивает платье и не решилась перечить, только хлопала ресницами и едва заметно кивала на каждое обещание. В её глазах стояли слезы как тогда, когда папа так и не проснулся, я не понимала почему она плачет и не знала что скорее всего её не увижу больше. Она целовала мои щеки и крепко прижимала, прощаясь. От неё пахло пылью, вагоном поезда и немного лавандой.

— Я люблю тебя, милая… Больше всего на свете люблю.

Это были последние ее слова и я не смогла сдержать горечи, скопившейся в горле. Я не понимала что мы прощаемся навсегда, но чувствовала неладное и всё внутри вопило не отпускать. Я кричала и звала её пока меня отбирали из её рук, пока заталкивали в дом и даже когда дверь с желтой занавеской отрезала меня от ее тонкого согбенного в рыданиях силуэта я продолжала звать еë, срывая голос.

— Мама! — тишина и сухой фильтрованный воздух. Кожа взмокла и майка противно липла в спине. В груди билась в конвульсиях сердечная мышца. Тускло мерцали лампы вдоль переборок, напоминая, что я дальше от своего кошмара, чем можно было бы представить.

— Тише, Мори, тебе приснился сон. Это я, Ализа, всë хорошо, — матрас рядом чуть прогнулся под скромным весом. Мягкие тёплые руки гладили по взмокшим плечам и спине. Успокаивающий голос привёл в порядок мысли, всполошившиеся от кошмарного сна.

Ализа притянула меня к себе и уложила обратно в кровать, обнимала и гладила по голове. Она частенько так меня успокаивала, если плохо спалось. Кошмары были не частыми, но этот был особенно ярким. Силясь унять дрожь я прижалась к её груди, комкая в руках ткань пижамы и глубоко вдыхала теплый запах кожи и спокойствия. Ализа не возражала, обнимала покрепче и тихо пела пока не усну вновь. Так уж повелось, с самого первого дня, когда я оказалась в доме ее родителей.

— Там вдали тихо падал снег,

Мам, ты укрой от печалей, бед.

Там пела мне «скоро всё пройдёт,

Боль уйдëт и растает ночь,

Боль уйдëт и растает ночь…»

Она пела мне тихо, убаюкивая как в детстве и страх отступал. Отступали воспоминания и боль. Отступало одиночество и холод. С каждым словом дыхание замедлялось и плечи расслаблялись.

— Мори, просыпайся, а то опоздаешь, — голос Ализы мог быть не только нежным и мелодичным, но и строгим, с приказными нотками которые были у тëти Лиет, только в разы приятнее.

Пробуждение после ночных кошмаров было предсказуемо тяжким, как и всегда. Глаза едва удалось разлепить, щеку стянуло от засохшей слюны, а спина затекла так, словно я спала не в объятиях сестры, а в ящике фокусника, сложившись пополам.

Попытка потянуться и размять деревянные мышцы закончилась хрустом и смехом Ализы, который, она не очень-то старательно прятала в ладошке.

— Хрустишь так, будто это тебе уже четвертый десяток стукнул.

— У-у-у-уй, я совсем забыла… С днем рождения, моя милая старушка, — моей утренней гибкости хватило только на то, чтобы обхватить её за талию, не вставая с кровати, и обнять покрепче.

— Кто ещё старушка?! У меня, в отличии от тебя ничего не хрустит и не болит, — трепать за щеки её любимое после перечисления моих болячек. — Спасибо, бусинка. А теперь иди умываться, очереди еще нет.

— Слушаюсь, моя госпожа, — театрально поклониться получилось, а вот подняться так же элегантно не вышло, в пояснице что-то заклинило и пришлось ковылять по коридору до общего санблока ойкая и растирая мышцы.

Ализа не обманула — «Эйдалон» только просыпался. Его пассажиры дозировано вываливались из комнат, сонно бродили по коридорам, кто как и я, мечтая смыть сонное марево с помятого лица, а кто наоборот желал приложиться скорее к подушке, забывшись крепким сном после ночного дежурства.

У санблока, единственного на нашем этаже ещё не было толпы, только парочка соседских мальчишек. Для экономии воды душевые в каютах использовались крайне редко, на случай если сломается не самое крепкое оборудование на этаже. В общем блоке стоял таймер на горячую чистую воду. Активировать его дважды было нельзя, потому мыться быстро пришлось научиться. Как это удавалось Ализе с её длинной косой я только могла догадываться. Мне едва хватало времени промыть свои космы, едва достающие до лопаток. А порой домывать приходилось холодной водой.

Что поделать, такова жизнь астро-путешественников.

‘Эйдалон’ один из трёх звездолетов, в спешке и под угрозой уничтожения стартовавших с орбиты Земли. Корабли унесли от репрессий и тюрем сотни семей, чьи генкоды были так или иначе изменены. По своей воле они стали иноками, или своих предков — значения не имело. Само существование модифицированных людей вызывало фанатичный ужас с каждым годом всё больше. Борьба за чистоту крови приобрела кровавый металлический привкус и стала неконтролируемой. Инокам ничего не оставалось как бежать, надеясь найти новый дом.

Ализа иноком не была, но бежала вместе со мной. Тëти Лиет не стало и на выжженной геноцидом земле её ничего больше не держало.

Конечно, на борту были самые разные люди, в основном обычные работяги и военные, но попадались и не чистые на руку. Желающих исчезнуть было достаточно. Иноки не делили себя на хороших и плохих, когда бежали, спасаясь от карающей длани Совета Чистых. На борт брали всех.

Кто побогаче купил себе места на ‘Гефест’ и ‘Сомниэрбэн’, другие два корабля. А ‘Эйдалон’ был классом победнее. Каюты поменьше, конечная цель подальше, криокапсулы отсутствовали и хлопот не оберешься в обслуживании этой жестянки. Корабли бороздили звёздный океан в трёх направлениях, каждый шёл к своей планете. Наша посудина стремительно приближалась к планете Галимлит. Самая сомнительная и суровая из трёх доступных, но всë ещё могло оказаться не так безнадёжно.

Ночами, когда сон не шëл, я листала на экране справочники и читала о планете и плане колонизаторской миссии, но пока так и не поняла почему эта планета считается пригодной. Едкие дожди, суровые зимы и хищники… Всё говорило о том, что соваться туда не следовало.

— Учёным виднее, Мори. Возможно эти чудики с большими головами увидали на остальных двух что похлеще и оставили нам самый лакомый кусочек, — Рейбен, напарник по дежурствам в парниках был вечным оптимистом и искал во всём плюсы. Его эта привычка слегка раздражала временами, но и вселяла спокойствие. Они с Ализой были бы отличной парочкой, если бы она не видела в нëм всего лишь горячного юнца с неуëмным оптимизмом. Хотя, таким считала его только я. Ализа не упускала возможности обратить моë внимание на его жизненные функции: то дышит он неровно, то смотрит слишком печально, то заикается прощаясь, будто что-то сказать забыл. Я только отмахиваться успеваю от этих заметок не по теме. Некогда в этом графике смен обращать внимание на эту чепуху.

— Заканчивай с ремонтом этой поливалки и пойдём дальше. Скоро обед, а мы не обошли и половины, — ковыряться в грунте, рыхлить его, поливать и вносить питательные смеси приносило недостающее спокойствие. Мысли упорядочивались и отсеивалась лишняя тревога. За два года на корабле я успела исследовать множество коридоров и технических шахт, поработала на разных участках.

В пищеблоке слишком жарко и руки отваливаются загружать тонны грязной посуды в моечные машины. В патруль берут только после курса подготовки, допуска к которому у меня пока нет из-за возраста. Техническая служба нуждается в подай-принеси помощниках, но чистить сливные системы санблоков дело не по мне.

Медблок тоже требовал тщательной подготовки, там трудилась Ализа. А в складские помещения устроиться без связей вообще было невозможно. Потому оранжереи и теплицы были самым оптимальным выбором. А позже я поняла, что только это смущенное бормотание меня не раздражает, а возможность побыть вдали от толп людей прекрасный бонус.

— Мне придется покинуть тебя после обеда, отец просил помочь со стеллажами на третьем, — Рейден виновато улыбнулся и продолжил смазывать винтики и чистить фильтр поливочного автомата.

— Больше успею сделать, не проблема… Ауч! — указательный палец пронзила боль, а следом растекся жар.

— Что случилось? — Рейбен высунул голову из-под установки и приподнял защитные очки, выискивая взглядом причину моего возгласа. Я посмотрела на свои пальцы и озадаченно свела брови. Перчатки из оптиволокон что-то прорезало и ткань окрасилась алым. Под перчаткой кровоточил небольшой но глубокий порез в самом противном месте, на сгибе первой фаланги.

— Ничего, просто порезалась. Зацепилась, наверно, за обшивку гряды.

— Обработать всё равно нужно. Это знак, пойдем к Ализе, а потом сразу на обед. Не вздумай лобызать руки после удобрений, — я чуть было инстинктивно не облизала ранку, но Рейбен успел перехватить запястье.

Палец неприятно саднило и пекло. Обработать и правда стоило, а еще получить новую пару перчаток и проверить потом что там такое острое торчит чтобы вновь не напороться.

— Как скажешь, руку отдай уже, — Рейбен замялся на секунду, но отпустил таки руку, чтобы достать из кармана ремспрей, который подходил для временной фиксации порезов. Я приготовилась к тому что ранку будет щипать ещё сильнее, но спрей приятно холодил и застывал тонкой молочной пленкой, стягивая края пореза, — Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — на лице его сияла самая широкая улыбка.

— Ещё немного и либо у тебя лицо треснет, либо я начну думать, что ты ради этой сцены подсунул мне ту острую штуковину, — как сладко на душе оседает злорадство, его подпитывал испуг на его недавно счастливом лице.

— Морана, мне незачем что-то подсовывать… — его брови соединились в хмурую кустистую галочку и делали его лицо похожим на птичье. Филин, он напоминал филина с взъерошенными от резинки защитных очков волосами и взмокшими прядями на висках.

— Аргх… Пойдем обедать, Рей! — пришлось вытолкать его насильно из теплиц, так хотелось заткнуть его. Иногда он словно забывал что на свете существует сарказм или шутки, становился слишком серьëзным, теряя всю наивное обаяние, ворчал как дед и сыпал наставления. Ализа не была такой занудной, как мог, порой, быть он.

В медблок попасть было не суждено. Стоило нам выйти из инженерного отсека, как Рейбена тут же вызвонили по передатчику и попросили вернуться что-то проверить и подлатать.

Палец слегка пульсировал, но это почти не доставляло дискомфорта и я решила оставить это дело до вечера. В желудке уже ворочались киты и голодно посасывало под ложечкой. Ещё было рано для обеда, но тем заманчивее казалась идея потрапезничать без долгого ожидания в очереди.

— О, силы небесные, какая благодать! — слюна моментально наполнила рот от пухлых паровых булочек. На раздаче кроме обычной клейкой каши и пары ломтиков соевого концентрата, сегодня подавали булочки со сладкой бобовой пастой. Второй раз за неделю — не иначе как праздник. Даже саднящий порез на пальце отошёл на второй план, стоило только куснуть мягкое бледное тесто и ощутить как разливается на языке восхитительная сладость.

Вкус, возвращающий к равновесию, какой бы раздрай не был на душе. Тайком прихватив с собой еще одну булочку, я решила наведаться таки к Ализе. Медблок палубой выше встречал, как всегда отсутствием запахов. Даже антисептиками не пахло, настолько хорошо фильтровался здесь воздух. Звуки так хорошо не фильтровались и за матовыми шторками, прятавшими от посторонних глаз пациентов, невозможно было утаить почти ничего. Шторка не доходила до пола и не скрывала две пары сапог: одни серые, тяжёлые, с множеством ремешков и антигравитационным механизмом, вторые лёгкие, белые, слегка потертые но всегда чистые как и требовалось в медблоке.

— Кхе-кхе… — Смешливые перешептывания, влажные чмоки и скрип натужно прогибающейся под тяжестью тел кушетки разом оборвались.

— Ты не заблокировал дверь? — сокрушëнный шепоток несомненно принадлежал Ализе.

Копошение за шторкой усилилось и в конце-концов из не совсем надëжного укрытия высунулась коротко стриженная голова. Голова с хмурого вида выражением лица оглядела меня не скрывая раздражения и снова скрылась.

— Это твоя сестра, — почти раздосадованно, но не без облегчения заявил Голова.

Вскоре шторка распахнулась и миру, а точнее мне, явилась картина видеть которую не хотелось никогда в жизни, но это был уже не первый случай. Ализа смущëнно поправила китель и пригладила растрепанные волосы, стараясь делать вид, что ничего не случилось, а Голова даже не удосужился привести в порядок свои одежды, поймал её губы в прощальном поцелуе. Зашкаливающая пошлость и попытка самоутвердиться. Жалкий тип.

Скрыть брезгливость не получилось, губы скукожило и только что съеденная каша забулькала в животе, грозя совершить побег.

Голова удалился с высоко вздернутым подбородком, я лишь успела подумать, что ему с такими толстыми подошвами стоит не отрывать взгляд от пола, чтобы не оказаться в медблоке на легальных правах.

— Мори…

— Не хочу знать, почему ты лобызаешься с юнцами в рабочее время, — я остановила поток её оправданий подняв ладонь. Она тут же увидела порез и еë глаза из виновато-застенчивых стали озабоченно-деловитыми.

— Как ты умудрилась так глубоко порезаться? — выспрашивала Ализа, пока растворяла плёнку от спрея, промывала ранку и наносила заживляющую повязку. Я же сидела с каменной спиной, стараясь не шелохнуться на той самой кушетке и старалась не касаться ничего и не думать какие непотребства на ней происходили.

— В грядках копошилась, зацепилась за кожух, наверно.

— Хорошо, что пришла. Земля внутрь попала, могло воспалиться, — она коснулась ладонью моей щеки и в нос кроме запаха антисептика и перевязочных материалов проник чужой запах, осевший на её одежде. Запах масла и герметика. Я невольно отшатнулась от руки, закрывая нос.

— Вот уж этого мне не хватало… Спасибо, я пойду, обед закончился.

Сестра только кивнула в ответ, не высказав боли и растерянности, которые плескались в голубых глазах. Я понимала, что слишком остро реагирую на не самые важные происшествия, но остановиться от чего-то не смогла. Надо бы извиниться перед ней позже.

В теплицах Рейбена не оказалось. Сновала пара ребят с пакетами семян, хихикая о том о сëм, раз подошла мисс Агата, агро-инженер, и дала список поручений. Ничего нового: полить, оценить всхожесть, внести удобрения и укрыть мульчей. Самое интересное было в конце списка, поручение от которого у меня глаза заблестели, должно быть, ярче чем начищенный пятак. В оранжереи верхних палуб нужно было отнести экспериментальную смесь субстрата.

— Вот это повезло! — радостно прыгала я обнимая мешок с субстратом. В теплицах с овощами было красиво, много зелени и воздух, не смотря на влажность и температуру, был чище и легче, но в оранжереях верхних палуб выращивали декоративные растения, тропические цветы диковинных расцветок и ароматы там царили божественные. Я всю дорогу прижимала к себе мешок, словно самое ценное сокровище. С лица не сползала улыбка и щеки уже болели от перенапряжения, но перестать улыбаться от этого не хотелось.

Я в тайне мечтала когда нибудь перейти работать в оранжереи и каждый раз, когда удавалось побывать там, вызывал восторженное волнение, будто мыльные пузыри в животе лопались беспрестанно.

Уже на подходе мне мерещились медовые нотки лобулярии и холодная свежесть перечной мяты.

— Оранжереи сегодня закрыты для посещения, вы можете оставить посылку на посту, — путь преградили два патрульных. Их чёрные комбинезоны с желтыми сигнальными лентами на плече были слишком чужеродны здесь, где трудятся исключительно люди науки.

— Что-то случилось? Почему нельзя внутрь? — любопытство не давало покоя, но нарушать приказы и нарываться на замечания в мои планы не входило. Поэтому я лишь мельком бросала взгляды за их спины, где за матовым стеклом лаборатории сверкали вспышки и ленно шевелились такие же фигуры в чёрном.

— Это закрытая информация, возвращайтесь на свою палубу, — безапелляционный тон слегка обескуражил. По всему выходило, что случилось и правда что-то из ряда вон.

— Хорошо, оставлю это здесь, — мешок пришлось оставить на стойке возле поста регистрации. На душе стало как-то тревожно. Взгляд невольно возвращался к охране возле лаборатории и за рёбрами зудело нехорошее предчувствие. Лифт, как назло, ехал дольше обычного, я стояла возле дверей и чувствовала спиной взгляд. По коже пробежались мурашки. Я обернулась назад, но офицеры в полумасках, кажется не обращали на меня никакого внимания.

Я потянулась нажать на кнопку вызова ещё раз и замерла, так и не коснувшись её. На хромированном кругляше с красной лампочкой был смазанный бурый отпечаток. Дыхание застряло где-то глубоко в лёгких, будто кто-то натянул тетиву, но не отпускал, удерживая в напряжении. По полу от лифта в сторону лаборатории шла дорожка из маленьких капель.

Оборачиваться снова до ужаса не хотелось. Увидеть источник кровавых отметин или чего похуже… Над макушкой звонко тренькнуло и двери разъехались. На деревянных ногах я зашла в кабину и дрожащими руками, не с первого раза, нажала на нужную кнопку.

Только за закрытыми дверями тетива выстрелила, захватывая всё тело волной слабости и липкого страха. С того дня, после перестрелки в коридорах вид крови, чужой, не своей, вызывал всегда одну и ту же реакцию. В кабине лифта не было следов крови, но в носу стоял тошнотворный металлический запах, от которого кишки вот-вот вывернет наружу. Я обхватила живот рукой и закрыла рот ладонью, стараясь сдержать позывы.

Стоило дверям открыться, как я вывалилась, хватая ртом родной запах нижних палуб. Немного застоявшийся, но тёплый и знакомый. Мне сильно повезло, что сейчас в коридорах не было ни души, все отстаивали очередь за кашей с булочками и не видели моей позеленевшей рожи. Добраться до теплиц оказалось сложнее чем мне хотелось бы. Меня мотало и качало, словно ‘Эйдалон’ попал в космический шторм.

В маленькой каморке для персонала была раковина. Вода была техническая, но умыть лицо чтобы хоть как-то успокоиться вполне пригодна. Я заткнула слив и включила холодную воду на полную. Она быстро достигла края и я не думая долго погрузила в воду лицо. Кожу обожгло, а потом наступило онемение. Дыхание замедлилось и замедлилось само время и звуки вокруг. Я слышала как заполошное сердце бьëтся в ушах и груди всë менее отчаянно. Пузырьки воздуха из сливного отверстия и моих ноздрей щекотали кожу на лбу и щеках.

Когда вдохнуть стало также необходимо, как предотвратить капитуляцию обеда, я вынырнула из своего водного убежища. По шее и груди противно стекали капли, ворот комбинезона намок, как и рукава, но это меня уже не волновало. Главное я здесь, а не в том кошмаре. Я жива и дышу, хоть и в горло будто стекла насыпали.

— Всë хорошо, Мори… Это всë не по настоящему… Всë хорошо… — шептала я сама себе, обнимая руками за плечи. Ноги не держали и лучшим решением было привалиться к стене и сползти на пол.

***

— Мори, что с тобой случилось? — Рейбен, возможно, был не лучшей кандидатурой, кто бы мог меня найти в таком состоянии сидящей на полу хозблока, вымокшую, бледную и растрепанную.

Волосы выбились из хвоста и мокрыми сосульками облепили лицо. Рейбен опустился рядом и сдернул с крючка тряпку, которая заменяла полотенце. Он промокнул лицо, шею и заглядывал в глаза с таким беспокойством, от которого губа начала подрагивать, грозя новой волной непрошенных чувств. Пытаясь не расплакаться, я сжала кулаки и порез на пальце ответил острой болью, приводя в чувство.

— Просто голова закружилась. Сейчас пройдëт. Помоги-ка лучше, — он помог мне встать на ноги, но не спешил отпускать, придерживал за локоть и спину, готовый в любой момент подхватить, если вновь поплохеет. Стены не качались и потолок не норовит рухнуть на голову. Тошнота тоже отступила и на смену облегчению и онемению пришли мурашки и зябкость во всём теле. От мокрой ткани комбинезона становилось холодно.

— Тебе бы переодеться, — роптал он, видя как меня бьет мелкая дрожь.

Сменить хотя бы майку точно не мешало. Я почти уверенно двинулась к раздевалке, где точно должна была быть пара сменных футболок, а Рейбен будто хвостик плелся следом и допытывался поела ли я хоть что-то или опять морила себя голодом, забыв обо всём кроме работы. Спрашивал не болит ли горло и как скоро начало нового цикла.

— Всё в порядке, я же сказала! Меня так Ализа не пытает, как ты, — ворчала я расстегивая комбинезон и, на ходу скидывая его с плеч, выудила из него руки. Ворот майки и грудь были насквозь сырыми. Открыв свой шкафчик я покопалась немного в вещах и нашла вполне чистую футболку. Стянув через голову мокрую я запоздало поняла что Рейбен шёл всё это время следом и что-то то бормотал.

Он стоял спиной ко мне возле переборки и что-то увлеченно ковырял в стене, сверкая пунцовым ушами. Причина его внезапной багровости дошла до меня только когда я опустила взгляд вниз. Под майкой не было белья. Смущающая оплошность…

— Черт! — я попыталась быстро натянуть сухую футболку, чтобы скрыть наготу, но умудрилась больно заехать локтем в дверцу шкафчика. Чувство стыда улетучилось и сменилось досадой и раздражением.

— Ты в поря…

— Скройся с глаз моих, Рейбен, — процедила я, приправляя каждое слово ядом.

Надо отдать ему должное, понимал он, когда это было необходимо, с первого раза. Рейбен быстрее пули, потеряв мигом интерес к живописности разводов на стене раздевалки, упорхнул не просто за дверь, а вовсе из теплиц.

— Нгх… надеюсь не фантазировать об увиденном побежал, — хохотнула я себе под нос, заглядывая под ворот футболки.

Ничего особо выдающегося за воротом не скрывалось, все мягкости и прелести на раздаче при рождении отхватила себе Ализа. Однажды я увидела старое семейное фото, где женщины семейства Сегаль делали заготовки к какому-то празднику. Сколько не бегал взгляд по фото, а неизменно возвращался к юной Ализе. В нежном возрасте пятнадцати лет она уже была самой фигуристой из всех Сегаль, ни тëтя Лиет, ни бабушка, ни множество кузин не могли похвастаться такими дарами природы. Впрочем, неудивительно что за ней на каждом шагу увиваются юнцы.

Воспоминания об увиденной в медблоке сцене вызвали новую волну раздражения. Руки так и чесались что нибудь сотворить противнючее, но я выбрала между пакостью и делом возможность поработать в тишине. Нужно было откопать ту острую штуку, чтобы больше никто не порезался.

Найти то место было не сложно, ямка в гряде, куда я собиралась посадить рассаду, осталась не закопана. Вооружившись ручными граблями и лопаткой, я аккуратно ворошила грунт и переворачивала комья, как вдруг почувствовала сопротивление. Что-то зацепилось за зубья грабель и неохотно поддавалось. Я копнула посильнее и поддела находку.

Вместе с граблями из земли я вытащила тряпичный сверток, он был грязно-желтый и напоминал нечто очень знакомое. Я аккуратно развернула его и отскочила со сдавленным криком. Руки вновь задрожали, но уже не так сильно, как в лифте. Борясь с желание броситься бежать прочь, я аккуратно подцепила краешек тряпицы граблями и развернула полностью.

— Вот дерьмо… — прошептала я, сжав до скрипа рукоять своего инструмента.

На развороченной земле, в заляпанную бурым наплечную офицерскую ленту был завернут короткий армейский нож.

— Что делать?.. Что делать… делать… — стоять на месте не было сил, казалось если остановлюсь, то взорвусь и разлечусь на тысячи нервных кусочков. Оставалось нарезать круги возле грядок, терзать губы, прикидывая варианты и бросать боязливые взгляды на желтый сверток.

— А зачем мне что-то делать? Отдам его офицерам и пусть разбираются…

Перед глазами проплыли картины вспышек за стеклом и офицеров у входа в лабораторию. Сразу связать это было нереально. Помню, что у одного из них, который молча стоял возле напарника и сверлил взглядом, кажется, не было наплечной повязки. Возможно его взгляд я почувствовала тогда.

— Тогда… отдавать это офицерам нельзя, — сокрушенно вздохнула я, садясь на корточки, возле своей находки.

Оставлять нож в земле нельзя, как и отдавать патрульным офицерам. Что же мне тогда остаëтся? Тот, кто спрятал его здесь наверняка вернётся за орудием преступления. Вариантов было немного, но правильных среди них я не видела вовсе.

За спиной кто-то шаркал ногами, и бормотал тихонько. Кто-то из ребят вернулся к работе или Рейбен прошёл с повинной, всё равно. Нужно что-то с этим ножом делать. Я схватила сверток и аккуратно прижала к бедру. Быстрым шагом, почти бегом я скрылась в раздевался и вновь распахнула квафчик. На дне я нашла какой-то обломок узкой трубки, припасенный, видать, на этот случай. Обмотав трубку в желтую ленту, а нож зарыв поглубже в карманы одежды, я направилась к техническим шахтам. По пути, как назло, попалась и агро-инженер мисс Агата, попросив отчитаться о доставке субстрата. И Ализа, хотела было расспросить о чем-то но я первая бросила на бегу что мне решительно не до неë.

Всю дорогу до неприметного закутка в конце технического коридора, мне чудился упирающийся между лопаток внимательный взгляд. Совсем как тот на верхних палубах. Я невольно оглянулась, но за мной никто не шëл. Коридор был пуст, ничего, кроме гула систем вентиляции и естественной вибрации корабля.

Нырнув в узкий технический ход для дроидов, я забралась в шахту над коридором и быстро поползла вперëд. Пространства было немного, но вполне можно было выпрямиться стоя на коленях или передвигаться гуськом.

В шахте было куча мест, где можно было спрятаться или спрятать то, что нельзя было никому показывать. В крови разгулялся адреналин и подстегивал ползти дальше, искать места укромнее. Я уже представила как устрою ловушку для злоумышленника и поймаю с поличным, когда тот вернётся за ножом, но не учла что уже сама попала в ловушку.

Из темноты за поворотом на меня метнулась черная фигура и сбила с ног, прижимая к грязному полу шахты. Плечо прострелила боль от чужого колена в щитке. От стен отразился мой болезненный вопль. Рука ослабла и выпустила свёрток. В голове стучали молоточки, заставляя двигаться, а не думать. Незнакомец отвлекся на свёрток и ослабил хватку. Прижатая к полу, всё, что я могла, так это только пнуть что было силы. Силы было не много, поэтому удар сработал только на неожиданности.

Извиваясь как уж я попыталась выбраться из-под нападающего и уползти как можно дальше. Он в растерянности потряс головой, хороший видно вышел удар. Первым делом он бросился к свертку и со злобным рыком ударил по стене кулаком, оставляя внушительную вмятину в тонкий перегородках туннеля. В свертке был не нож и это его явно разозлило.

На руку было больно опираться, это сильно замедлило и ему не составило труда догнать и схватить за щиколотку. Он одним рывком подтащил меня к себе и опрокинул на спину. Незнакомец оседлал мои бёдра и замахнулся, крича сквозь полумаску:

— Где он?! Отвечай!

— Нет! — я успела прикрыть лицо рукой, но кажется, напрасно. От моего ярого бегства нож замотанный в носок, с громким стуком тяжелой рукояти о металл, вывалился из бокового кармана. Я замерла всем телом в ожидании удара или болевого приема, крепко зажмурив глаза. Незнакомец все еще сидел надо мной, загнанно дыша. «Решает что со мной делать теперь», подумала я про себя. Теперь мне конец, больше никто не увидит меня и не найдёт на этом корабле. Сейчас он прирежет меня этим ножом и выкинет тело в холодный космос.

— Вот ведь девка бедовая, — выругался он сквозь зубы, слезая с меня. Точнее, он сел на пол рядом. Я слышала как он расстегнул ремни на полумаске и стянул её с себя. Точно собирается убить и лицо прятать стало незачем… Одна его нога всё ещё была перекинула через мою, а нож еще лежал на полу шахты, завёрнутый в перепачканный носок.

— Какого чёрта ты его вообще взяла? Да отомри уже, не собираюсь я тебя бить, — его голос, несмотря на усталость и хрипотцу, звучал молодо. Я всё же решилась открыть глаза и опустит руку.

В полумраке, при свете красных сигнальных ламп было сложно прочитать что-то в его глазах, но решимости избавиться от неудобного свидетеля я не увидела. Была только усталость, бисеринки пота над верхней губой и нахмуренные брови. Он был и правда молод, старше меня, но моложе Ализы. Складка между бровей была слишком четкая, полумрак её только углублял и делал более заметной, хмурился он явно чаще, чем улыбался.

Несмотря на приятную внешность доверия он не внушал, я бы сказала, таким милым мордашкам стоит верить в последнюю очередь. Я попыталась встать, забыв о боли в плече, но тут же рухнула назад, шипя как пойманная крюком змеюка.

Незнакомец протянул руку, но от неё я шарахнулась в сторону, будто вместо руки в перчатке от протягивал ко мне нож. Мало ли, что там на уме этого маньяка.

— Сама справлюсь, — буркнула я, опираясь на здоровую руку. Хотелось отсесть как можно дальше и не соприкасаться с ним ни рукой, ни ногой. Незнакомец моë желание явно разделял и убрал ногу, за одно подтолкнув пяткой нож к себе поближе.

Рука начинала ныть сильнее, но не так сильно как свербящее любопытство.

— Кто ты и почему спрятал нож? — незнакомец осмотрел меня с ног до головы, оценивая нанесенные увечья или взвешивал потенциальную опасность, которая могла ему грозить, но всё же ответил.

— Я его не прятал.

— Тогда зачем гнался за мной?

— Чтобы не нашёл кто нибудь другой, особенно тот кто его туда подложил.

— Но это ведь твоя нашивка, в нее был завернут нож. Или это тоже будешь отрицать? — желание докопаться до истины когда нибудь заведет меня в могилу, в этом я не сомневалась. Он продолжал молчать, изучающе бегая глазами по моему лицу.

— Так кто его туда положил?! — повысила я голос, изрядно устав от этих игр словами и переглядок.

— Не знаю! Надеялся, что это ты, но не тянешь на хладнокровного убийцу, — прошипел он резко развернувшись и ткнул пальцем в мою грудь. От его рывка я дернулась назад, но не рассчитала и ударилась затылком. В голове звенело не от удара, а от осознания.

— Кого-то всё-таки убили… — прошептала я одними губами с каждым словом чувствуя как воздух покидает легкие, но не могла набрать его вновь. Незнакомец разом изменился в лице, его брови поползли вверх, а рот приоткрылся.

— Эй… Эй! Не вздумай тут паничку еще словить! Никого не убили. Пытались, но я жив всем на зло.

Спокойней от его слов стало не намного, да и доверять первому встречному в технической шахте совсем плохая мысль, но мне слишком сильно хотелось узнать что происходит на корабле.

— Как тебя зовут? — Незнакомец пожевал губы, оценивая стоит ли мне сообщать кто он такой, и рвано выдохнул, прикрыв веки.

— Келлан, — он смотрел исподлобья, словно и сам ожидал удара от меня каждую секунду. Понять бы, что его так тревожило и может удалось бы выведать больше.

— Морана Сегаль, можно просто Мори, — я протянула руку, не сильно надеясь на взаимное рукопожатие, но то, что сделал Келлан заставило меня подпрыгнуть на месте. Вместо того, чтобы пожать протянутую ладонь он обхватил её снизу и поднес к лицу, касаясь губами грязных пальцев в поцелуе. Все волоски на коже восстали в протесте и душа в пятки ухнула.

Я только успела набрать в грудь воздуха, чтобы изречь свои возмущения, как он придвинулся ближе и прижал ладонь в моим губам, а к своим поднес палец, призывая не издавать ни звука.

— Ты уверен, что это здесь датчик барахлит? В прошлый раз дрон застрял под южной гондолой, — раздалось откуда-то слева из побочного туннеля.

— Нет, в прошлый раз мы забирались в западную ветку. Сейчас мы в южной, а надо нам в северную. Здесь я вчера уже всё проверил. Опять ты, старый, завёл нас не пойми куда!

Голос одного из работяг показался мне очень уж знакомым. ‘Голова! ’ — пронеслось радостной мыслью. Чему я обрадовалась сама не понимаю. Возможно мне казалось, что знакомый человек мог бы вызволить меня, стоит позвать на помощь, но на меня никто не нападал. Наоборот, ситуация крайне дискредитирующая. Кто знает, что он наплетет про меня сестре.

Пока я взвешивала какая участь была бы мне предпочтительнее: прослыть дамой не самых крепких принципов или, возможно, быть придушенной в темноте аварийных фонарей, в конце туннеля грохнул люк, закрываясь за тружениками технического тыла и Головы в его… главе.

— Прошу прощения, старая привычка, — почти на самое ухо прошептал Келлан, опаляя шею дыханием.

— Твои старые привычки чуть нас не выдали, — процедила я, пихнув его в грудь хорошенько, на что он только усмехнулся и почти не двинулся с места.

— Уже не болит? — кивнул он подбородком на руку, которой я пыталась его оттолкнуть.

— Совсем чуть-чуть, — болело, и правда, едва заметно, так, что даже успело забыться, — Так значит на корабле где-то бродит тот кто хочет тебя убить?

— Именно так.

— И почему я должна тебе верить?

— Я не просил о доверии. Советую не верить вообще никому.

Я слегка опешила и проглотила следующий вопрос. Он был чрезвычайно прав и возразить ему было нечем, но что теперь делать с тем что мне невольно пришлось вляпаться в тайны и кровавые истории?

— Почему нельзя никому верить?

— Потому что всё что ты видишь: эти переборки, палубы, экипаж и эти твои теплицы… все это один сплошной обман.

— Чушь какая-то…

— Согласен, чушь полнейшая. Для чего нужно было собирать тысячи иноков в одном месте, чтобы спасти? Или чтобы перебить всех стало легче? — мягкий вкрадчивый тон диссонировал с одержимым огоньком в глазах, или это лампочки так отсвечивали…

— Надо бы выбраться отсюда, не попавшись никому на глаза.

— Ну так и иди откуда пришел, а я выйду своими путями, — вывернуться из капкана его кур было проще простого, учитывая, что удерживать меня ни кто-то не собирался. Я оглянулась по сторонам и двинулась туда, откуда пришла, к тупиковому лазу для дроидов.

— Стой, ты ранена, — от дерево меня за штанину, от чего я чуть не полетела носом вперед.

— Да что за привычка хватать, то за руки, то за ноги… — раздраженно прошипела я ему в ответ, но всё же взглянула туда куда он показал. На бедре, возле кармана, где лежал нож расплылось темное пятно внушительных размеров и зияла прорезь в ткани. Келлан среагировал быстрее и бросился осматривать рану, но сколько не вглядывался и не ощупывал кожу, не нашёл ран.

— Может в масляное пятно вляпалась, вчера же здесь техники ползали, — пожала я плечами, — Бывай, и нападай больше в темноте.

— Техники… Может. Не обещаю, но очень постараюсь вообще больше не сталкиваться, — лукавая усмешка вышла очаровательной, такой что во рту пересохло. Или это я просто давно хотела пить.