Ф.

Сельцо Новое, подожженное прошлой ночью, сгорело начисто - лишь трубы торчали.

Сейчас уже и не разобрать было, чем мешали эти избушки плану баталии - то ли кто-то в ставке опасался, что из-за редких домишек, как из-под земли появятся вдруг неприятельские колонны и ударят прямо в стык между вторым и четвертым пехотными корпусами, то ли напротив решили расчистить дорогу для возможной атаки драгун фон Корфа, а то и просто мозолила деревенька глаза вот и запалили, чтобы в ходе сражения не отвлекала.

Три всадника: капитан Александр Ф. и поручики Борис Нагель и Илья Радожицкий перебрались вброд через неглубокую - лошади по колено - речушку и неспешно въехали на единственную улицу не существующей более деревни, насторожено озираясь по сторонам, готовые в любой момент дать шенкеля и рвануть назад за реку. Но все было тихо. Один из всадников - поручик Нагель - лишь указал рукой в сторону невысокого холма в полуверсте справа, где среди желто-зеленой растительности изучали панораму грядущего сражения неприятельские штабные. Какой-то француз, видно тоже приметил русских и помахал рукой.

— Вот же сучий потрох, - скривился Нагель - и погрозил французу кулаком.

- Экий вы неприветливый, Борис Ефимович, - усмехнулся Радожицкий, - завтра силами померимся, а сегодня у нас визит вежливости так сказать. - Он стянул с руки посеревшую от пыли перчатку и помахал в ответ французу, - Видите, мне не сложно, а им приятно.

- Им и так излишне приятно, вон уже до Москвы почти докатились. - возразил Ф.. Приветствовать французов он не стал, но и грозить понапрасну тоже, - Давайте на север, только потихоньку, чтобы лошадей зазря не утомить, если удирать придётся. Боже, что за запах мерзотный!

- Пора бы привыкнуть, - заметил Радожицкий, - мы гарью от границы дышим.

- Пора бы. Да не выходит покамест.

- У меня тоже.

Далеко ехать не пришлось. Лишь выехали из Нового как впереди, верстах в полутора, стройной колоннадой выстроилась на фоне осеннего неба цепь драгун.

- Поближе подъедем? - спросил Радожицкий?

-Подъедем, конечно, - согласился Ф. - отсюда ж не видно ни шиша. Саженей на полтораста, чтобы не достали.

Подъехали. Остановили коней.

Французские драгуны словно и не увидели гостей. Ведет стоял недвижно, всадники смотрели прямо перед собой. Лишь гнедые их лошади перебирали лениво копытами, да стальные блики вспыхивали порой на взятых на плечо палашах, а блики золотые - на шлемах.

- Как на параде, - сказал Нагель.

— Это точно, - согласился Радожицкий, - красавцы. Не хотел бы я проверять, каковы они в атаке.

- Не наша эта работа - проверять какова конница в деле - согласился Нагель, - наше дело узнать, чего она стоит против картечного залпа.

Французская цепь стояла неподвижно. Драгуны, конечно, тоже рассматривали русских, но всем видом своим показывали, что три человека для них - величина, не стоящая внимания. Впрочем и сам ведет в масштабах грядущей баталии был даже не шестеренкой в машине войны, и даже едва ли зубчиком на той шестеренке.

- Ну что, посмотрели и будет? - спросил Ф.

- Пожалуй. Пора и честь знать.

Развернули коней и поскакали назад.

Завтра на Бородинском поле останется лежать восемьдесят тысяч человек. В восьмидесяти тысячах биографий 26 августа станет последней страницей. Но эти три дерзких артиллериста счастливо переживут этот день. Один из них будет смертельно ранен в 1831 году в деле под Остроленкой, другой повоюет еще с горцами и турками, дослужится до генерал-майора, но прославится (вот она ирония судьбы!) как ботаник, а третий… Про третьего и написана эта история.