Fames Aeterna

«Из глубины мертвого космоса, из вечной, холодной Тьмы… Движимый вечным, всепожирающим Голодом… Он придет… Он придет и отомстит… Он придет и покарает всех… Бесчисленная армия будет за его плечами. И никто не сможет противостоять ему. Ибо он — самое могущественное существо во всей Вселенной… Он Бич всех живых созданий… Те, кто предали его когда-то… Падут от его руки… Те, кто заслужил Кары — получат свое… А те, кто встанут против него… Будут обречены на самую страшную смерть… И Четыре Сестры будут направлять клинок его… Горящий черным пламенем месте. И будет лишь одна ему дорога и мила… Но кто посмеет навредить ей… Тот познает его Вечный Голод…»

Пророчество неизвестного предсказателя IX века.
Шар хранится в секретной секции Отдела Тайн Лондона. Доступ запрещен.

***

Сколько тайн в себе хранят звезды? Сколько миллионов и миллиардов жизней и рас существует в бескрайнем океане Вселенной? Увы, никто никогда не даст на это ответ. Бесчисленные миры, заселенные различными существами, всегда будут будоражить фантазию многих исследователей, завоевателей и злодеев. Однако, никто не может предугадать, когда на очередной звезде, в очередной Галактике или Секторе появится существо, опасность которого может быть зашкаливающей. Существо, способное лишь своими речами поглощать жизнь целых миров и планет, лишь бы утолить свой вечно растущий голод…. Остановить такое существо не подвластно никому из ныне живущих, ибо дух его будет жить вечно. И где бы не появлялось это существо, оно собирало свою кровавую жатву с сотен или даже тысячи планет. В бытность еще физическим существом, оно познало такое мастерство в управлении высшими материями, что постепенно, его тело начало разрушаться от всей той мощи, что скрыто в нем. В конечном итоге, оно пало от руки подобного ему. Погибла лишь физическая оболочка, что сковывала его бессмертный дух, что освободился от своего заточения и отправился путешествовать по множеству Галактик, Миров и Секторов. Любой, кто принимал в себя этот дух, становился тем существом. Всепожирающей Тьмой в физическом воплощении. Он выкашивал миры, а затем вновь исчезал, стоило истлеть его временной оболочке. Пока однажды он не попал в мир, где помимо обычных жителей, живущих обычной жизнью, есть те, кто скрывают свое существование…

Пользователи необычной энергией под названием Магия. Это удивило существо, и дух стал искать подходящего носителя. И он нашел. Сильного, могущественного волшебника, что родился, как говорили простые обыватели, от союза смертного и самой Вечной Леди, она же Смерть. Могучий воин из рода, чье название в последствии, будет вызывать ужас и благоговение в душах врагов. Его мастерство манипуляции Магией, а также Жизнью и Смертью поразили это существо. И оно предстало перед воином, став его Учителем, а он стал его Учеником, тем самым, дав жизнь новому, еще более могущественному виду воинов и магов. Обучая воина, дух постепенно проникся атмосферой этой семьи, тем самым, став ее полноправным членом и частью. Его имя так и оставалось неизвестным никому из ныне живущих. Но все знали его прозвище и титул — Темный Лорд. Когда же он появился в последний раз, когда у воина и его супруги из другого рода родился первенец, он вручил шкатулку, которую может открыть Истинный Наследник Темного Лорда. Тот, чье тело познает его Силу и сможет стать тем, кто по праву продолжит его дело. После этого, дух пропал. Появляясь лишь изредка, обучая некоторых членов рода и направляя их своими советами.

Все изменилось, когда на свет появились три брата. Три могущественных волшебника, чьи силы не знали границ. И только один из них подходил под слова Духа, став достойным. По легенде, именно Смерть вручила этим магам свои три дара. Каждый из которых символизировал их порок и силу. По итогу, двое из трех братьев погибли, а третий… Третий же брат пропал. Но с того дня по магической Европе прокатилась череда таинственных смертей многих магов. Некоторые Рода магов были уничтожены под чистую, а на месте битв целых армий были найдены лишь кучки пепла. Но затем, все стихло. Младший брат снял свою мантию и принял Смерть как равную, навсегда растворившись в Бытии…

Конечно, в истории Рода появлялись подобные ему воины и маги. Но, сравнится они не могли, ни по силе, ни по магии, ни по мастерству. Сила рода постепенно угасала, запечатывалась, ожидая кого-то, кто будет достоин вновь впитать в себя эти силы и окропив землю кровью неверных. Но… Время все шло, про Род забывали. Кровь рода растворялась в поколениях. А сущность, что изменила когда-то судьбу одного, впало в подобие сна. Дух знал, дух чувствовал, дух ощущал, что скоро все изменится… Скоро все будет по-новому. Скоро он обучит последнего Аколита, что станет новым Пожирателем… И тогда, он сможет растворится в Силе, а его Аколит будет нести его волю и продолжать его дело…. И он услышал Крик в Силе. Его Крик…

***
Литтл-Уилдинг.
Август. 1995 год.

Самый пока что жаркий день знойного лета клонился к вечеру, и большие прямоугольные дома Тисовой улицы окутывала сонная тишина. Машины, обычно сверкавшие чистотой, стояли пыльные, а лужайки были уже не изумруднозелеными, а иссохшими, желтоватыми: из-за нехватки воды жителям запретили пользоваться шлангами. Лишенные таких важных занятий, как мытье машин и стрижка газонов, обитатели Тисовой сидели по комнатам, где было чуть прохладней, широко распахнув окна в несбыточной надежде на освежающее дуновение. Единственным, кто не находился дома, был подросток, лежавший лицом вверх на цветочной клумбе у дома номер четыре. Это был худой, черноволосый парнишка в очках, чуть болезненный и угловатый на вид, — посмотришь, и сразу ясно, что он сильно вытянулся за короткое время. Джинсы рваные и грязные, футболка мешковатая и выцветшая, кроссовки скоро запросят каши. Одним словом, наружность Гарри Поттера не красила его в глазах соседей, которые считали, что Нерях надо отдавать под суд. Но нынешним вечером, укрытый под большим кустом гортензии, он был совершенно невидим для прохожих. Обнаружить его могли только дядя Вернон или тетя Петунья, если бы кому-нибудь из них вздумалось высунуть голову из окна гостиной и поглядеть вниз — на клумбу. В целом Гарри был доволен этим укрытием. Лежать на твердой, горячей земле было, может, и не очень удобно, зато никто не испепелял его взглядом, не скрипел зубами так, что теленовостей не услышишь, и не забрасывал его гадкими вопросами, как случалось всякий раз, когда он садился в гостиной перед экраном вместе с дядей и тетей. Вдруг, точно эта мысль влетела в открытое окно, Вернон Дурсль, дядя Гарри, сказал:
— Хорошо, что мальчишка перестал тут ошиваться. Где он, кстати?
— Не знаю, — равнодушно ответила тетя Петунья. — В доме его нет.

Дядя Вернон крякнул.
— Новости, вишь ты, его интересуют, — язвительно проговорил он. — Хотел бы я знать, что, по правде, у него на уме. Как будто нормальному парню может быть дело до новостей. Дадли вот и понятия ни о чем не имеет, вряд ли он даже знает, кто у нас премьер-министр! Так или иначе, в наших новостях про его племя ничего…
— Тсс! — прошипела тетя Петунья. — Окно открыто!
— А.… да, прости, я забыл.

Дурсли умолкли. Гарри слушал какую-то рекламную дребедень про злаковые хлопья и смотрел на миссис Фигг с улицы Глициний, сумасшедшую старую кошатницу, которая шла мимо мелкими медленными шажками. Она хмурилась и что-то бормотала себе под нос. Гарри порадовался тому, что его прикрывает куст: в последнее время миссис Фигг взяла моду всякий раз, как встретит его на улице, приглашать на чай. После того как она повернула за угол и скрылась из виду, из окна опять зазвучал голос дяди Вернона:
— А Дадлик у кого-то в гостях?
— у Полкиссов, — С нежностью в голосе ответила тетя Петунья. — У него столько друзей, он пользуется такой популярностью…

Гарри едва удержался от того, чтобы не фыркнуть. Во всем, что касалось их сына Дадли, Дурсли проявляли поразительную слепоту. Они свято верили всему его примитивному вранью об ужинах и чаепитиях, на которые его каждый вечер летних каникул якобы приглашали родители того или иного приятеля. Гарри, однако, прекрасно знал, что ни в каких гостях Дадли не рассиживает. Он и его компания развлекались по вечерам тем, что портили детский парк, курили на улицах и швырялись камнями в проезжающие машины и проходящих детей. Гарри не раз видел их за этим занятием, бродя вечерами по своему городку Литтл-Уингингу. Большую часть каникул он слонялся по улицам и выуживал из урн выброшенные газеты. От мелодии, за которой должны были последовать семичасовые новости, внутри у Гарри все напряглось. Может быть, сегодня — после месяца ожидания — наступил тот самый день? «В аэропортах Испании пошла вторая неделя забастовки работников багажных служб, и количество застрявших отдыхающих достигло рекордного уровня …»
— Будь моя воля, я бы им устроил пожизненную сиесту, — проворчал дядя Вернон, заглушив конец фразы диктора, но это уже было не важно; Гарри на своей клумбе мог расслабиться. Если бы что-нибудь случилось, об этом, конечно, сказали бы в первую очередь: смерть, разрушение — темы поважней, чем застрявшие отдыхающие. Он медленно выдохнул и поднял глаза на сияющее голубизной небо. Этим летом у него, что ни день, одно и то же. Напряженное ожидание, временное облегчение, потом опять нарастающее напряжение… и один и тот же все более настоятельный вопрос «Почему до сих пор ничего не произошло?» Он продолжал слушать на тот случай, если проскочит какаянибудь существенная мелочь, какая-нибудь новость, чей подлинный смысл будет маглам непонятен, скажем, необъяснимое исчезновение или другое какоенибудь странное событие. Но за испанскими аэропортами последовала засуха на юго-востоке Англии («Надеюсь, он слушает, соседушка наш! — прорычал дядя Вернон. Тайком в три часа утра поливает, из шланга свою лужайку!»), дальше — о вертолете, который едва не разбился при вынужденной посадке в Суррее, затем — о разводе знаменитой актрисы с не менее знаменитым мужем («Как будто нас интересуют их пошлые любовные делишки», — презрительно процедила тетя Петунья, которая во всех журналах, попадавших в ее костлявые руки, с маниакальной жадностью читала все, что писали на эту тему). Гарри закрыл глаза, которым стало больно от разгорающегося заката, а диктор между тем продолжал: «и последнее. Волнистый попугайчик Банги открыл для себя новый способ спасаться от жары. Банги из закусочной «Пять перышек» в Барнсли научился кататься на водных лыжах! Наша корреспондентка Мэри Доркинс сообщит вам подробности».

Гарри открыл глаза. Раз уж добрались до попугаев на водных лыжах, дальше слушать бессмысленно. Он тихонько перевернулся на живот и встал на четвереньки, чтобы осторожно выбраться из-под окна. Но стоило ему продвинуться на пару дюймов, как очень быстро одно за другим произошло несколько событий. Громкий, отозвавшийся эхом хлопок — он нарушил сонную тишину, как выстрел; метнулся из-под стоящей машины и пропал из виду кот; женский вскрик, мужское ругательство и звон разбившегося фарфора из гостиной Дурслей; и, точно прозвучал долгожданный сигнал, Гарри вскочил на ноги, выхватывая волшебную палочку из-за пояса джинсов, как шпагу из ножен, — но не успел он встать во весь рост, как его макушка стукнулась о раму открытого окна Дурслей. Звук этого удара заставил тетю Петунью вскрикнуть еще раз и еще громче. Гарри показалось, что голова раскололась надвое. Из глаз потекли слезы. Пошатываясь, он старался сфокусировать взгляд и увидеть на улице источник хлопка. Но едва он худо-бедно выпрямился, из окна высунулись две большие темно-красные руки и намертво схватили его за горло.
— Убери эту штуку! — проревел дядя Вернон прямо в ухо Гарри. — А ну убери! Пока никто не увидел!
— Отпустите! — просипел Гарри.

Несколько секунд борьбы. Левой рукой Гарри пытался ослабить хватку толстых, как сосиски, дядиных пальцев, поднятой правой крепко сжимал волшебную палочку. Когда пульсирующая боль у Гарри в макушке стала совсем уже скверной, дядя Вернон вдруг взвизгнул, точно его ударило током, и разжал руки. Сквозь тело племянника, казалось, хлынула мощная невидимая сила, и держать Гарри стало невозможно. Судорожно хватая ртом воздух, Гарри упал вперед на куст гортензии. Потом выпрямился, огляделся. Что вызвало громкий хлопок, было непонятно. Из соседских окон смотрело несколько любопытных лиц. Гарри торопливо засунул палочку на место и постарался принять невинный вид.
— Вечер добрый! — крикнул дядя Вернон и помахал хозяйке стоявшего напротив дома номер семь, которая глядела на улицу из-за тюлевых занавесок. — Слыхали, как выстрелило у кого-то в неисправном моторе? Мы с Петуньей даже всполошились маленько!

Он продолжал кривить физиономию в жутковатой безумной улыбке, пока все лица соседей не исчезли из окон. Тут улыбка превратилась в гримасу ярости. Он поманил Гарри к себе. Гарри сделал несколько шагов и остановился, чуть не дойдя до того места, где его шея опять была бы в пределах досягаемости.
— Чего ты этим добиваешься, а? Говори сейчас же! — потребовал дядя Вернон хриплым, срывающимся от злости голосом. — Чем — этим? — спросил Гарри холодно. Он вертел головой то вправо, то влево, все еще надеясь увидеть человека, издавшего хлопок.
— Пальбой из неизвестно какой хлопушки прямо у нашего…
— Это не я, — отрезал Гарри. Рядом с дядиным лицом, широким и багровым, возникло тетино — узкое и лошадиное. Вид у нее был сердитый.
— Зачем ты прятался под окном?
— Вот именно! Отличный вопрос, Петунья! Что ты делал под окном, а?
— Слушал новости, — мирным тоном ответил Гарри. Дядя и тетя обменялись возмущенными взглядами.
— Новости слушал! Опять!
— Они каждый день другие, вот какая штука, — объяснил Гарри.
— Не рассуждать у меня! Я хочу знать, что, по правде, у тебя на уме! И не пудри мне мозги насчет слушанья новостей. Ты прекрасно знаешь, что про твое племя…
— Тише, Вернон! — выдохнула тетя Петунья, и дядя понизил голос (Гарри едва смог его расслышать):
— …про твое племя в наших новостях ничего быть не может!
— Это вы так думаете, — возразил Гарри. Несколько секунд Дурсли на него пялились, потом тетя Петунья сказала: — Скверный лгунишка, вот ты кто. Что, спрашивается, делают эти… — она тоже понизила голос, так что следующее слово Гарри прочитал по губам, — совы, как не приносят тебе новости?
— Вот-вот! — торжествующе прошептал дядя Вернон. — Посмотрим, как ты теперь выкрутишься! Думаешь, мы не знаем, что все твои новости ты получаешь через этих поганых птиц?

На мгновение Гарри заколебался. Не так-то легко было сказать им правду, пусть даже Дурсли не догадывались, как тяжело ему ее сознавать.
— Совы… не приносят мне никаких новостей, — произнес он бесцветным голосом.
— Не верю, — мигом отреагировала тетя Петунья.
— Я тоже, — сказал дядя Вернон с нажимом.
— Мы знаем: ты задумал что-то нехорошее, — заявила тетя.
— Еще бы не знать, мы же не идиоты, — поддержал ее дядя.
— Вот это для меня новость! — разозлившись, выпалил Гарри и, не дожидаясь новых высказываний Дурслей, повернулся, пересек лужайку, переступил низенькую ограду и пошел по улице.

Он попал в переплет и знал это. Позже ему придется предстать перед разгневанными дядей и тетей и держать ответ за свою грубость, но сейчас его волновало другое. На уме были более важные вещи. Гарри не сомневался: хлопок прозвучал оттого, что кто-то трансгрессировал. С точно таким же хлопком растворялся в воздухе эльф-домовик Добби. Но возможно ли, чтобы Добби оказался здесь, на Тисовой? Неужели он прямо сейчас, в эту секунду следует за Гарри по пятам? Эта мысль заставила Гарри обернуться и окинуть взглядом улицу, но она была совершенно пуста, а Гарри точно знал, что Добби не сумел бы стать невидимым. Он двинулся дальше, не слишком хорошо соображая, куда идет: в последнее время он так много ходил по этим улицам, что ноги несли его к излюбленным местам автоматически. Через каждые несколько шагов он оглядывался. Гарри был уверен: когда он лежал среди тетиных засыхающих бегоний, рядом находилось какое-то волшебное существо. Но почему оно не заговорило с ним, не вступило в контакт? Почему оно прячется? Подавленность его все росла, и вот уже он ни в чем не уверен. Может быть, звук вовсе и не был волшебным? Может быть, дожидаясь хоть какого-то сигнала из мира, по которому он тосковал, он впал в такое отчаяние, что слишком остро реагирует на совершенно обычные звуки? Может быть, просто в одном из соседских домов что-то лопнуло? Внутри у Гарри стало тяжело и тоскливо, и он глазом не успел моргнуть, как вновь накатило ощущение безнадежности, которое мучило его все лето.

В пять утра он опять встанет по будильнику, чтобы расплатиться с совой за номер «Ежедневного пророка», — но какой в этом смысл? Ровно никакого. Гарри теперь только проглядывал первую страницу и отбрасывал газету. Когда идиоты, которые ее издают, поймут наконец, что Волан-де-Морт возродился, это будет ого-го какой заголовок, а до всего остального Гарри не было дела. В лучшем случае сова могла принести письмо от друзей — от Рона и Гермионы. Но он давно уже не надеялся прочесть там какую-нибудь новость. «Разумеется, мы ничего не пишем сам знаешь о чем… Нам не велено писать ничего важного: вдруг письмо попадет не в те руки… Мы очень заняты, но подробностей сообщить не можем… Довольно много всякого происходит, расскажем при встрече..» Но когда она произойдет, эта встреча? Точной даты никто не называл. На поздравительной карточке ко дню рождения Гермиона написала: «Думаю, мы увидимся совсем скоро» — но как скоро оно, это «скоро», наступит? Насколько Гарри мог понять по расплывчатым намекам, Гермиона и Рон были вместе — скорее всего у родителей Рона. Он с трудом мог перенести мысль, что они весело проводят время в «Норе», тогда как он попусту торчит на Тисовой улице. Он был до того на них зол, что выбросил, не открыв, две коробки шоколадок из «Сладкого королевства», которые они ему прислали на день рождения. За ужином, когда тетя Петунья подала ему вялый салат, он в этом раскаялся. И чем же они, Рон и Гермиона, заняты? И почему он, Гарри, ничем не занят? Разве он не доказал, что способен на большее, чем они? Неужели о его делах уже забыли? Разве не он был тогда на кладбище, разве не он видел смерть Седрика, разве не его привязали к могильному камню и хотели убить?

«Не думай об этом», — жестко сказал себе Гарри в сотый, наверно, раз за лето. Хватит и того, что кладбище постоянно является ему в ночных кошмарах. Хоть наяву без него обойтись. Он повернул на улицу Магнолий и миновал узкий проход вдоль гаражей, где когда-то впервые увидел крестного отца. Сириус по крайней мере понимает, каково ему сейчас. Новостей как таковых в его письмах, правда, было не больше, чем в письмах Рона и Гермионы, но лучше уж предостерегающе-подбадривающие фразы Сириуса, чем дразнящие намеки сверстников.
«Я знаю, что ожидание для тебя томительно… Держи нос по ветру, и все будет в порядке… Будь осторожен, никаких опрометчивых поступков…»

Что ж, думал Гарри, пересекая улицу Магнолий, поворачивая на шоссе Магнолий и двигаясь к полутемному детскому парку, в целом он ведет себя так, как советует Сириус. Во всяком случае не поддался пока искушению прицепить чемодан к метле и рвануть в «Нору» на свой страх и риск. Гарри считал, что очень даже хорошо себя ведет, если учесть, как скверно ему сейчас, какое ощущение бессилия нагоняет это торчание на Тисовой улице, это лежание на клумбах в надежде услышать хоть что-нибудь проливающее свет на дела лорда Волан-де-Морта. Но унизительно все-таки читать призывы к осторожности, исходящие от этого человека, — ведь он, просидев двенадцать лет в Азкабане, чародейской тюрьме, ухитрился оттуда бежать, попытался совершить убийство, за которое был посажен, и улетел на угнанном гиппогрифе. Гарри перемахнул через запертую калитку парка и пошел по выжженной солнцем траве. Парк был так же пуст, как улицы. Дойдя до качелей, Гарри сел на единственные, которые Дадли и его дружки еще не сломали, обвил рукой цепь и задумчиво уставил взгляд в землю. На клумбе у Дурслей уже не спрячешься. Завтра придется искать другой способ слушать новости. А пока что впереди была еще одна беспокойная, тяжелая ночь: если не кошмары с гибелью Седрика, то длинные темные коридоры, ведущие в тупик или к запертой двери. Ночью мучительные сны, днем ощущение, что ты пойман в ловушку, — Гарри считал, что одно с другим связано. Часто старый шрам у него на лбу неприятно покалывало, но он не обманывался: это едва ли могло заинтересовать Рона, Гермиону или Сириуса. Раньше предостерегающая боль в шраме говорила о том, что Волан-де-Морт становится сильнее, но теперь, когда Темный Лорд возродился сполна, они в ответ на жалобу, наверно, только напомнили бы ему, что в этих ощущениях нет ничего нового. Из-за чего шум поднимать? Тоже мне, удивил… Сознание несправедливости достигло такой силы, что он едва не зарычал от ярости. Ведь если бы не он, никто и не знал бы даже, что Волан-де-Морт возродился! И в награду за все он целых четыре недели болтается в Литтл-Уингинге, совершенно отрезанный от волшебного мира, вынужденный прятаться среди дохнущих бегоний и слушать про попугайчиков, катающихся на водных лыжах! Как мог Дамблдор с такой легкостью выкинуть его из головы? Почему Рон и Гермиона оказались вместе там, куда его не пригласили? Сколько еще терпеть уговоры Сириуса сидеть тихо и быть паинькой? Сколько еще подавлять искушение написать тупицам, которые издают «Ежедневный пророк», и объяснить им, что Волан-де-Морт вернулся? Вот какие гневные мысли бушевали у Гарри в голове, вот из-за чего он терзался и корчился. А на парк тем временем опускалась душная бархатная ночь, в воздухе стоял запах сухой теплой травы, и тишину нарушал только негромкий шум проезжавших мимо машин.

Он сам не знал, как долго просидел на этих качелях, — из задумчивости его вывели какие-то голоса, и он поднял голову. Приглушенного света от фонарей на окрестных улицах было достаточно, чтобы разглядеть идущую через парк группу. Один горланил грубую песню, остальные гоготали. Некоторые вели дорогие гоночные велосипеды. От колес доносился мягкий стрекот. Гарри знал, кто это такие. Впереди — не кто иной, как его двоюродный братец Дадли Дурсль. Возвращается домой в сопровождении своей верной шайки. Дадли был таким же крупным, как и раньше, но год жесткой диеты и новый дар, который в нем открылся, заметно изменили его фигуру. Как дядя Вернон восхищенно сообщал всякому, кто готов был слушать, Дадли недавно стал чемпионом юговостока Англии по боксу среди школьников своей возрастной группы. «Благородный спорт», как выражался дядя Вернон, сделал Дадли еще более устрашающим, чем в начальной школе, когда он превратил Гарри в свою первую боксерскую грушу. Гарри уже совершенно не боялся двоюродного брата, и все же особой радости его появление не вызвало. Удар у Дадли теперь был поставлен получше. Все соседские мальчики перед ним трепетали — больше даже, чем перед «этим Поттером», который, как им говорили, был отпетый хулиган и учился в школе святого Брутуса для подростков с неискоренимыми криминальными наклонностями. Глядя на движущихся по траве парней, Гарри гадал, кого они колошматили сегодня вечером. «Ну оглянитесь же, — невольно упрашивал он. — Разуйте глаза… Оглянитесь… Я тут сижу один… Легкая добыча…» Если дружки Дадли его сейчас увидят, они, конечно же, потопают прямо к нему, и что тогда станет делать Дадли? Терять лицо перед всей шайкой ему не захочется, но провоцировать Гарри будет ох как страшно… Весело будет смотреть на нерешительного Дадли, дразнить его, потешаться над его бессилием. А если кто из дружков полезет, он, Гарри, к этому готов — волшебная палочка при нем. Пусть попытаются… Он очень даже не прочь сорвать злость на тех, кто в прошлом превратил его жизнь в ад. Но они не оглянулись, не увидели его. Вот они уже почти у ограды парка. Гарри подавил побуждение их окликнуть. Напрашиваться на драку — не самое умное поведение. Он не должен применять волшебство. Не должен вновь подвергать себя риску исключения.

Голоса Дадли и его компании делались все тише. Парней уже не было видно, они шли по шоссе Магнолий. «Так-то, Сириус, — сумрачно думал Гарри. — Можешь быть доволен. Никаких опрометчивых поступков. Нос по ветру. Прямая противоположность тому, как ты сам себя вел». Он встал на ноги и выпрямился. Тетя Петунья и дядя Вернон, судя по всему, считали, что Дадли, когда бы он ни вернулся домой, возвращается как раз вовремя, а его приход хоть минутой позже — уже непростительное опоздание. Дядя грозился запереть Гарри в сарае, если он еще раз посмеет вернуться после Дадли, и, подавляя зевоту и попрежнему хмурясь, Гарри двинулся к калитке парка. Шоссе Магнолий, как и Тисовая улица, было застроено крупными, незамысловатыми, похожими друг на друга домами с идеально, как в парикмахерской, подстриженными газонами, и хозяева их были крупные, незамысловатые, похожие друг на друга люди, которые ездили в очень чистых машинах, точь-в-точь как у дяди Вернона. Литтл-Уингинг больше нравился Гарри поздним вечером, когда занавешенные окна сияли во тьме бриллиантовыми квадратами и он, проходя мимо, мог не опасаться услышать ворчание по поводу своей «антиобщественной» внешности. Он ускорил шаг и, миновав полпути вдоль шоссе Магнолий, опять увидел компанию. Дружки прощались с Дадли у поворота на улицу Магнолий. Гарри притаился в тени большого сиреневого куста.
— Визг поднял — точно поросенок, — вспоминал Малкольм под гогот остальных.
— Классный хук правой, Большой Дэ, — заметил Пирс.
— Ну что, завтра в то же время? — спросил Дадли.
— Давайте у меня, моих дома не будет, — предложил Гордон.
— Пока, договорились, — сказал Дадли.
— Пока, Дад!
— До завтра, Большой Дэ!

Гарри подождал, пока дружки Дадли двинулись по домам. Когда их голоса опять стали еле слышны, он повернул за угол и очень быстро зашагал по улице Магнолий. Дадли шел не торопясь и мычал себе под нос что-то немелодичное.
— Привет, Большой Дэ! Дадли оглянулся.
— А, — бросил он, — это ты…
— Давно ты Большим Дэ заделался? — спросил Гарри.
— Заткнись, — огрызнулся Дадли и повернул голову обратно.
— Неплохое имечко, — заметил Гарри и, улыбаясь, пошел рядом с двоюродным братом. — Но для меня ты всегда будешь масеньким Дадликом.
— Я сказал: ЗАТКНИСЬ! — рявкнул Дадли, и его розовые, как ветчина, руки сжались в кулаки.
— Интересно, знают твои дружки, как мама тебя называет?
— Сгинь, понял?
— Ей ты что-то не приказывал сгинуть. А как насчет «малыша» и «моего крохотулечки»? Может, мне так лучше к тебе обращаться?

Дадли ничего не ответил. На то, чтобы не наброситься на Гарри, уходила, казалось, вся его выдержка.
— Ну, так кого же ты сегодня бил? — спросил Гарри, уже не улыбаясь. — Очередного десятилетнего? Два дня назад, я слыхал, ты расправился с Марком Эвансом.
— Он сам напрашивался, — проворчал Дадли.
— Да неужели?
— Он со мной нахальничал.
— Да? Может, он сказал, что ты похож на свинью, которую научили ходить на задних копытах? Если так, Дад, это не нахальство, а чистая правда.

На щеке у Дадли задергался мускул. Гарри чрезвычайно приятно было знать, что он доводит Дадли до белого каления. Ему казалось, он перекачивает в двоюродного брата свое уныние, свое бездействие, — другого способа от них избавиться у него не было. Они повернули в узкий проулок, где Гарри в первый раз увидел Сириуса. Это был кратчайший переход с улицы Магнолий на Тисовую. Там было пусто и гораздо темней, чем на освещенных фонарями улицах. Стены гаражей по одну сторону и высокий забор по другую заглушали звук их шагов.
— Носишь с собой эту штуку и думаешь, что ты важная персона? — спросил Дадли спустя несколько секунд.
— Какую штуку?
— Которую ты прячешь.
Гарри опять заулыбался.
— А ты, оказывается, не такой остолоп, каким выглядишь. Я уж подумал, ты не умеешь одновременно идти и разговаривать.
Гарри выдернул волшебную палочку и увидел, как Дадли на нее косится.
— Тебе запрещено, — мигом сказал Дадли. — Думаешь, я не знаю? Если что, тебя исключат из твоей уродской школы.
— Ты уверен, Большой Дэ, что там не изменились правила?
— Не изменились, — сказал Дадли не совсем уверенным тоном.
Гарри мягко рассмеялся.
— А без этой штуки слабо тебе на меня, да? — прорычал Дадли.
— Кто бы спрашивал. Тебе-то всего-навсего нужны четверо дружков рядом, чтобы сунуться к десятилетнему. Каким там боксерским титулом ты хвалишься? Сколько было твоему противнику? Семь? Восемь?
— Шестнадцать, к твоему сведению! — рявкнул Дадли. — Его двадцать минут потом приводили в чувство, а весил он раза в два больше, чем ты. Попляшешь у меня, когда я расскажу папе, что ты вынимал эту штуку…
— Значит, сразу к папочке, да? Его масенький чемпиончик по боксу страшно испугался палочки нехорошего Гарри.
— А ночью ты что-то не такой храбрый, — с издевкой проговорил Дадли.
— А сейчас что, не ночь, Дадлик? Ночь, к твоему сведению, это такое время суток, когда темно.
— А я говорю про то время суток, когда ты спишь!

Дадли остановился. Гарри тоже. Он уставился на двоюродного брата. Как ни плохо он видел широкое лицо Дадли, в нем читалось странное торжество.
— Как это понимать: не такой храбрый, когда сплю? — спросил Гарри, совершенно сбитый с толку. — Чего я в это время могу бояться? Подушек, что ли?
— Я кое-что слышал прошлой ночью, — негромко сказал Дадли. — Разговоры во сне. Стоны.
— Как это понимать? — повторил Гарри, но в живот ему будто вдвинулось что-то холодное. Прошлой ночью он в очередной раз был на кладбище. Дадли грубо хохотнул, точно подала голос собака. Потом запричитал тонким деланным голоском:
— «Не убивайте Седрика! Не убивайте Седрика!» Кто такой Седрик — твой бойфренд?
— Я… ты все врешь, — машинально сказал Гарри. Но во рту у него пересохло. Он знал, что Дадли не врет. Как бы он узнал про Седрика, если бы и в самом деле не услышал?
— «Папа! Папа! На помощь! Он хочет меня убить! Ой! Ой!»
— Заткнись, — тихо произнес Гарри. — Заткнись, Дадли. Я тебя предупреждаю.
— «Папа, ко мне! Мама, на помощь! Он убил Седрика! Папа, на помощь! Он хочет…» Не направляй на меня эту штуку!

Дадли попятился и уперся в стену. Гарри стоял, нацелив волшебную палочку прямо ему в сердце. Гарри чувствовал, как в жилах у него стучат все четырнадцать лет ненависти к Дадли. Чего бы он только не дал за право нанести удар прямо сейчас, заколдовать его так, что он поползет домой в виде насекомого, немой, обросший щупальцами…
— Не смей об этом больше говорить! — рявкнул Гарри. — Понял меня?
— Направь в другую сторону!
— Я спрашиваю: понял меня?
— Направь в другую сторону!
— ПОНЯЛ МЕНЯ?
— УБЕРИ ЭТУ ШТУКУ…

Дадли странно, судорожно вздохнул, как будто его сунули в ледяную воду. Что-то произошло с самой ночью. Темно-синее усеянное звездами небо вдруг стало совершенно черным. Весь огонь в нем пропал — не было ни звезд, ни луны, ни смутно светивших фонарей у обоих концов проулка. Не слышно было ни отдаленного шума машин, ни шелеста деревьев. Вместо ласкового летнего вечера — пробирающий насквозь холод. Их окружала кромешная тьма, непроницаемая и безмолвная, словно чья-то огромная рука набросила на весь проулок плотную ледяную ткань. На долю секунды Гарри померещилось, будто он невольно использовал волшебную палочку, хоть и противился этому искушению изо всех сил. Но потом он опомнился: выключить звезды было, конечно, не в его власти. Он крутил головой во все стороны, стараясь хоть чтонибудь разглядеть, но мрак облегал глаза, как черная невесомая вуаль. Раздался голос насмерть перепуганного Дадли:
— Ч-что ты д-делаешь? П-перестань!
— Да ничего я не делаю! Молчи и не шевелись!
— Я н-ничего не вижу! Я о-ослеп! Я…
— Молчи, тебе говорят!
Гарри стоял как вкопанный, поворачивая ослепшие глаза то вправо, то влево. Стужа была такая, что он содрогался всем телом. Руки покрылись гусиной кожей, волосы на затылке встали дыбом. Он пялился во тьму, подняв веки до отказа, — но без толку. Полный мрак. Невозможно… Они не могут появиться здесь, в Литтл-Уингинге… Он напрягал слух. Их сначала должно быть слышно, только потом видно…
— Я с-скажу папе! — хныкал Дадли. — Г-где ты? Что ты д-делаешь?..
— Заткнешься ты или нет? — прошипел Гарри. — Я пытаюсь услы…

Он осекся, услышав именно то, чего боялся. Долгие, хриплые, клокочущие вдохи и выдохи. В проулке было нечто помимо него и Дадли. Дрожащего от холода Гарри просквозило ужасом.
— П-прекрати! Перестань это делать! Я тебе в-врежу, слышишь?
— Дадли, замол…
БУМ! Увесистый кулак ударил Гарри в скулу и сбил с ног. В глазах полыхнули белые искры. Второй раз на протяжении часа Гарри показалось, что голова раскалывается надвое, и миг спустя он лежал на жесткой земле, выпустив из руки палочку.
— Ты идиот, Дадли! — завопил Гарри. От боли из глаз потекли слезы. Он кое-как поднялся на четвереньки и принялся отчаянно шарить в темноте. Ему слышно было, как Дадли вслепую ковыляет по проулку, натыкается на стену, чуть не падает.
— Дадли, вернись! Ты идешь прямо на него!
Раздался жуткий визгливый вопль, и шаги Дадли умолкли. В ту же секунду Гарри почувствовал, как сзади к нему ползет холод. Это могло значить только одно: их по крайней мере двое.
— Дадли, молчи, понял? Что бы ни происходило, молчи! Где палочка? — бешено частил Гарри вполголоса, по паучьи бегая пальцами по земле.
— Ну где же она… моя палочка… скорей… Люмос!

Он произнес заклинание машинально, отчаянно нуждаясь в свете, который мог бы помочь его поискам. И, не веря своим глазам, увидел спасительную вспышку всего в нескольких дюймах от правой руки. Кончик волшебной палочки засветился. Гарри схватил ее, вскочил на ноги, оглянулся. Все перевернулось у него внутри. Паря над землей, к нему гладко скользила высокая фигура в плаще до пят с надвинутым на лицо капюшоном. Приближаясь, она всасывала в себя ночной воздух. Сделав пару нетвердых шагов назад, Гарри поднял волшебную палочку:
— Экспекто патронум!
Из кончика палочки вылетела струйка серебристого пара, и дементор замедлил движение, но заклинание не подействовало так, как нужно. Спотыкаясь о свои же ноги, Гарри отступал перед приближающимся дементором, паника туманила разум. «Сосредоточиться…» Из-под плаща дементора высунулись в его сторону две серые, склизкие, покрытые струпьями лапы. Уши наполнил стремительно нарастающий шум.
— Экспекто патронум!
Собственный голос показался Гарри смутным и далеким. Еще одна серебристаяструйка, слабее предыдущей. Он не может этого больше, не может заставить заклинание работать! Внутри его головы раздался смех, пронзительный смех на высокой ноте… Зловонное, холодное как смерть дыхание дементора уже наполняло легкие Гарри, он тонул в этом дыхании. И тут, в голову стал ввинчиваться другой голос… Или же голоса… Сотни… Тысячи голосов… Рокочущие, громкие… Протяжные… Давящие… Но говорящих одно:
— Прими… Силу… Впитай… Поглоти Голод… Встань… Борись Аколит… Возьми… Свое… Соверши… Предначертанное… Борись… Поглощай…
— Да… Я…Я готов… — прошептал брюнет, и его глаза заволокло черным. Внутренняя Тьма, что копилась годами, подавленная Магия, что взбунтовалась против Ограничений, наложенных кем-то, а главное — сила и Власть. Наследие… Дар… Все то, что спало в это теле годами… Все, то, что принадлежало ему с рождения… Все, что было его по праву… Все это резко хлынуло по телу парня, окутывая его черной дымкой, оплетая, будто бы мантия, или даже плащ. Окутывая, оберегая, защищая. Заставляя некротическую тварь отпустить и отступить. Второй же некроконструкт прекратил поглощение жизненных сил из тела толстого маггла и повернул свою уродливую голову в сторону первого. Слепые, незрячие твари ощутили колебание магии… Такие знакомые, такие родные…
— Повелиииииитееееееель… — прошептала одна из тварей, узнав и осознав, чья Магия исходит из тела жертвы, которую приказали припугнуть мясные мешки из Министерства.

Когда-то давным-давно, когда маги еще только-только обретали свою мощь и могущество, когда один Род был грозой и ужасом других, Темная Сущность создала их, дементоров, дабы утолять свой голод и карать отступников. Они собирали для своего Повелителя и Господина жатву из душ, принося их сотнями и тысячами. Это потом, некоторые маги-историки приписали призыв дементоров Салазаром Слизерином, что по легенде, с помощью этих некроконструктов проверял своих учеников на чистокровность. Или же про мага с острова Азкабан… Но, они не знали древнего секрета. Ведь Древний создал их, даровав им некоторые свои способности. Они, словно стая саранчи, налетали на живых существ, поглощая их души и магию, а более сильные могли выпить и Жизнь. С тех времен прошло много веков. И многие свои способности утратили эти конструкты без должной подпитки своего Создателя. Но именно этот день изменил их историю. И горе той, что натравила дементоров на Аколита.

Тем временем, черная дымка окутала тело подростка, укутывая его словно плащ. Он не стоял на земле, он парил в воздухе, словно бы… Перерождаясь, впитывая что-то в себя. Что-то темное, опасное, ужасное…
— Повелииииииитеееееель… — вновь прошипел один из конструктов, явно беспокоясь о происходящим. И он получил ответ.
— Nvul tash. Dzvol Shasot'kun. (Покой — это ложь, есть только страсть.) — раздался от новой фигуры громоподобный тяжелый голос с легкими нотками рычания. Фигура опустилась на землю и обернулась к одному из дементоров. Второй из стражей, что держал Дадли, отпустил мальчишку и подлетел к своему напарнику, ожидая приказа от своего Повелителя.
— Shasot'jontu chatsatul nu tiuk. (Со страстью я получаю силу.) — проговорила фигура, протянув руку одному из конструктов. Тот покорно открыл рот, и из его уродливой, гнилой пасти стали появляться орбы душ тех, кого этот дементор поглотил. Они медленно плыли к руке фигуры, а дементор тем временем иссыхал.
— Tiukjontu chatsatul nu midwan. (С силой я получаю мощь.) — вновь произнесла фигура, собирая орбы на своей ладони. Вскоре, один из дементоров упал, осыпаясь пеплом и гнилой тканью своего плаща. Он выполнил свою задачу, сберег души для повелителя, дабы он мог насытится. А тем временем, смотрящий на это Дадли все сильнее вжимался в стену, ощущая трансчеловеческий ужас от всего происходящего и не веря своим глазам и ушам.
— Midwan'jontu chasatsul nu asha. (С мощью я получаю победу.) — раздался голос фигуры, что начала поглощение Магии и душ на его руке. Свет и дымок душ, буквально, впитывался в его руку, постепенно угасая на руке. Впитывалась и чужеродная магия, исходящая от Дадли, от он сам этого не знал.
— Ashajontu kotsvinot itsu nuyak. (С победой мои оковы рвутся.) — произнесла фигура, когда души на ее руке были поглощены. Рука теперь тянулась к другому некроконструкту, что с благоговением открыл свой рот, выпуская новую порцию душ. Они также заняли свое место на руке, а дементор постепенно угасал, и вскоре также опал кучей тряпья и пепла на землю. А души вновь были поглощены.
— Wonoksh Kyasik nun! (Сила освободит меня!) — произнесла громоподобно фигура, от чего на небе раздался раскат грома. Сверкнула алая молния. В ее отсвете Дадли увидел, как черная дымка отпускает тело кузена, и тот без сил упал на землю. А затем, все стихло.

Напуганный до седых волос мальчик смотрел на лежащее и тяжело дышащее тело кузена и не понимал, что только что произошло. Но еще больше его пугали воспоминания о том, что происходило с ним всю его жизнь. Что он, Дадли Дурсль, творил со своим кузеном, с позволения родителей. И что сами его родители творили. Морить голодом, избивать, заставлять работать как раба… Ужас, гнев, стыд… Вот какие чувства сейчас ощущал Дадли Дурсль, смотря на лежащего без сознания брата. И все это он делал не по своей воле… По чужой… Он не мог и представить, что будет таким. Он был чудовищем. Не Гарри Поттер был чудовищем, а он, Дадли… Он, и его родители!!! А сейчас его брат не выдержал, и сорвался!!! Или же… Наконец стал тем, кем должен был? Эти странные вопросы и чувства не покидали голову Дадли, но главное, он знал то, что сейчас он должен был сделать. Подхватить брата на руки и бегом домой. Слишком много вопросов сейчас у него, а еще нужно разобраться с родителями.

***

— Мам!!! Пап!!! Помогите мне!!! — раздался голос из прихожей дома номер четыре, когда дверь открылась и туда влетел запыхавшийся Дадли, несущий на руках своего кузена.
— Дадли… О господи, что натворил этот урод?! — взвизгнула Петунья, увидев племянника на руках своего сына.
— ОН НЕ УРОД!!! — рявкнул Дадли, впадая в ярость — ЭТО МЫ УРОДЫ!!! РАЗ ТАК ИЗДЕВАЛИСЬ НАД НИМ!!! А ЭТОТ УРОД СПАС МОЮ ЖИЗНЬ ТОЛЬКО ЧТО!!! И СЕЙЧАС САМ НА ГРАНИ СМЕРТИ!!!
— Дадли?.. Что ты…
— Если вы не хотите помогать ему и оставаться такими же свиньями, то это ваше право! Я таким быть больше не хочу!!! Это был не я!!! Это не моя воля была! — произнес мальчик, после чего молча направился в комнату брата, неся его тело на второй этаж в маленькую спальню. Он бережно уложил тело брата на кровать, сняв его очки и коснувшись лба. Кожа была ледяной. Это испугало Дадли, и он побежал вниз, за аптечкой.
— Мам!!! Он ледяной!!! И холодеет с каждой секундой!!! — крикнул Дадли, роясь в аптечке.
— Петунья!!! Скорую вызывай! Не хватало, чтоб мальчишка умер, а на нас повесили его убийство!!! — раздался голос Вернона, что наконец встал из кресла и поспешил помочь своему сыну.
— Уже звоню!!!

Визг Петуньи Дурсль потонул в ужасном раскате грома и вспышке света, что ослепила все семейство. Они впали в ступор лишь на секунду, чтоб очнуться совершенно иными людьми. И если Дадли осознал тот кошмар, что они творили раньше, то родители только-только ощутили осознание всего ужаса, что они делали с мальчиком. Но нужно было спешить. Их единственный племянник был на грани смерти, и они не могли ему помочь.
— Скорая будет через 15 минут — заглянула женщина в кухню, когда входная дверь в дом распахнулась и в нее влетели несколько людей в алых мантиях.
— АВРОРАТ!!! ВСЕМ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ!!! ВЕДЕТСЯ ЗАДЕРЖАНИЕ!!! — раздались голоса вошедших, ощетинившихся палочками.
— Кто вы, черт вас возьми, такие?! Какое Задержание?! — пророкотал голос Вернона, что закрыл свою семью собой. Его усы от злости начали топорщится в верх, а лицо наливаться кровью.
— Гарри Джеймс Поттер обвиняется в использовании темной магии — некромантии. Она запрещена на территории Магической Британии законом — сказал один из вошедших авроров — ему грозит пожизненное заключение в Азкабан.
— Он не применял ничего этого… Он спас меня… От тех тварей… — в шоке произнес Дадли, выглянув из-за плеча отца.
— Катитесь к черту со своими задержаниями! Мальчик на грани смерти после спасения моего сына! И если вы сейчас же не уйдете отсюда, я вызову полицию!!!
— Как интересно…

Глубокий, рычащий голос, раздавшийся с лестницы, заставил дрогнуть всех. Никто не ожидал, что кто-то третий вмешается в данную ситуацию. И этот ктото будет тем, кого должны были арестовать авроры. Сам парень стоял, скрестив руки на груди, а его глаза были полностью черными.
— Как интересно… С каких это пор Магия, являющаяся одной из четырех Аксиом Общей Магии, стала запретной? Сколько веков прошло, и как так маги могли деградировать?
— Мистер… Поттер?.. — с дрожью в голосе спросил один из авроров.
— Я задал вопрос. И требую на него ответа!
Взмах рукой, и тушка незадачливого аврора прилетела в руку парня. Рука крепко вцепилась в шею, сдавливая ее.
— Бедный мой Аколит. Был героем, а теперь, его предали. Его душа истерзана, и вы хотите его добить. — ухмыльнулся Поттер, смотря в глаза аврора, полные ужаса — Глупцы. Став Предателями Крови, вы сейчас стали пищей для голода моего Аколита. Вами он насытится. Вами он восполнит свои потери. А вам, господа, не жить.

То, что начало происходить далее, стало напоминать фильм ужасов. Тело аврора, чья шея была сжата рукой брюнета, стало на глазах присутствующих усыхать, после чего, обратилось в пепел, что лежал кучкой на полу. Осознавшие ужас авроры, издав дружный вопль, поспешили на выход, но дверь захлопнулась перед их лицом. А затем… Затем волна неизвестной энергии стала поглощать одного за другим. Их жизнь, их магия, их души впитывались телом Мальчика-Который-Выжил, постепенно восстанавливая в его душе брешь. Когда же последний из авроров упал кучкой пепла, глаза Поттера закатились и он бы упал с лестницы, если бы не подбежавший Вернон, что поймал его.
— Вернон, давай его на диван. Сейчас приедет скорая — сказала Петунья, отойдя от шока — Дадли, собери мантии и спрячь в чулане под лестницей, затем возьми веник и совок и смети весь пепел.
— Хорошо мам. — кивнул Дадли, поспешив скрыть следы того, что здесь произошло.
— Да, дорогая.
Подхватив тело юноши поудобнее, Вернон Дурсль аккуратно внес его в гостиную, где уложил на диван, аккуратно уложив его голову на подушку. Тело все также оставалось холодным, слышалось тяжелое дыхание юноши, а пульс еле прощупывался. Что беспокоило мистера Дурсля все больше. Хотя, то, что он сейчас увидел своими глазами, поражало его еще больше, и пугало до глубины души. Но он винил себя и свою семью в том, из-за чего произошло данное событие. В этом все виноваты они. Они довели его до такого состояния. Но, кто заставил их? А главное, зачем?..