Фас!

Левченко ткнул милиционера в грудь протянутыми руками, и тот упал. Левченко перепрыгнул через него, в развороте впечатав каблук в живот конвойного. Тот согнулся, а Левченко поставил ногу ему на плечо, оттолкнулся, взлетел на капот тюремного фургона, оттуда вспрыгнул на крышу, перекатился и нырнул вниз с «чёрного ворона», оставив машину между собой и оцеплением.

— Шустрый как обезьяна, — заметил Жеглов.

— Левченко, стой! — Шарапов рванулся с криком вдоль строя милиционеров, ударяя рукой по стволам винтовок. — Сережка, стой, я тебе говорю! Не смей бежать! Сережка!..

— Уйдёт, — с заметным удовольствием проговорил Жеглов. — Уйдёт.

Левченко стало видно. Он бежал прямо, не петляя, будто и мысли не допускал, что в него могут выстрелить. Он бежал ровными широкими прыжками, он быстро, легко бежал в сторону заборов, за которыми вытянулась полоса отчуждения Ржевской железной дороги.

К нему наперерез с обеих сторон рванулись Шесть-на-девять и Пасюк, но Левченко на ходу поймал и крутанул Гришу, бросил его в объятия Пасюка, трижды жёстко пробил ему сапогом по колену, в бок и в голову, стремительно обогнул, чтобы пара оперативников оказалась между ним и конвойными, ринулся к забору.

— Левченко в моей разведроте служил, — с гордостью доложил Шарапов.

— Твоя школа, Володя, ты и лови.

— Он пришёл со мной, чтобы сдать банду, — упрямо заявил Шарапов, наблюдая, как уходит Левченко.

— А что же тебе за него — талоны на усиленное питание?

У высокого забора Ржевской железной дороги Левченко пнул ящик к старой железной бочке, наступил от него, запрыгнул на бочку, оттолкнулся от неё обеими ногами, подтянулся на руках, перевалился через верх, как учили в армии. Только ноги мелькнули в воздухе, даже стрелять было во что. Подмётки сапог громко хлопнулись о гравий полосы отчуждения. Топот шагов заглушился гудком подъезжающего состава.

— Пускай Тараскин ловит, — наотрез отказался Шарапов.

И тогда над пустырём раскатился иерихонской трубой радиострашный голос Жеглова:

— Тараскин, взять!