Fate/Zero: Pain Breaker

Для любителей слушать текст, а не читать. Понятия не имею, как TTS-движок воспринимает zalgo-текст (в̵̧͋р̶͈̅̄ӧ̸̡͈́д̸̢̢͆͝е̵̫̓͂ ̴͖̽т̴̨̖͛а̸̦̔͠к̸̮̼̾о̶̖̿͂г̶̙̼͗о̶͎͑). Но если вдруг диктор начинает призывать Ктулху - то вы знаете, что это

Стабильная, изменяющаяся и разрушающаяся в одно и то же время, чистая реальность, текущая сама в себе и вокруг себя, принимающая множество форм. Основание Всего. Могущественное и недостижимое, но в то же время невероятно близкое – ведь оно течёт и во мне.

Это невероятно красиво.

Потоки сходятся и расплетаются, движутся, не останавливаясь ни на мгновение, образуя энергии, более привычные человечеству. Пространство вокруг меня пронизано радиоволнами, планета мягко фонит радиацией, снаружи бушует буря фотонов солнечного света, а из глубин космоса доносятся отголоски Большого Взрыва.

Музыка самой Вселенной.

Особенно большие и плотные сгустки энергии приобрели стабильность и постоянную форму. Атомы складываются в молекулы, молекулы в вещества. Кровать, на которой я сижу. Дом, в котором стоит кровать, остров на котором стоит дом, океан, в котором находится остров, небо над ним и космос, не имеющий границ.

Планета Земля. Прекрасная, неважно, смотришь ли в микроскоп или телескоп...

Состояния. То, каким все это было, и то, каким все это будет. Спокойная река текущая через все бытие, несущая свежесть новизны и прячущая в глубинах тайны.

Год 1994, 22 января, 8:44:32:213. Поток времени бежит вперёд, весело искрясь перед моим внутренним взглядом. Он неописуем, но все же восхитителен.

Частицы реальности сплетаются в единую картину, все едино, пусть и кажется разделённым временем, расстоянием и формой. По ту сторону от невыразимой границы существует отражение привычного мира. Сон самого мира, глубокий, быть может, столь же бесконечный как космос над головой. А возможно и являющийся его продолжением...

Гармония сочетающихся бесконечностей.

А по эту сторону от невыразимой границы, мир полон жизни. Бактерий в воздухе, травы, зверей и людей. Я и сам полон жизни, ведь мне всего лишь восемьдесят тысяч пятьсот девяносто два часа... девять лет. С хвостиком.

Мироздание становится все сложнее, но не теряет ни грана своей красоты.

Следом за жизнью на картине мироздания ложатся мазки разума. Того, что меняет материю и придаёт всему смысл. Того, что делает меня мной, мной несмотря ни на что. И того, что делает других другими...

– Ай! – воскликнул я, распахивая глаза. Передо мной стояла мама, а в её руках поблескивала булавка, которой она меня только что уколола.

– Так и знала, что ты опять будешь медитировать, заливаясь слезами! – раздражённо воскликнула она. – Я строго-настрого запретила тебе это делать!

Ах... ну вот опять началось...

– Тебя же не дозваться! И хоть сколько тебя тормоши, ты не проснёшься! Глупый ребёнок!!! Кто тебя этому научил?! Каждый раз, как я это вижу, я боюсь, что ты не проснёшься! И иголка не поможет!

– Ма-а-ам...

– Не мамкай мне тут! – ни на секунду не сбилась она. – Почему у всех дети как дети, играют друг с другом, бегают по улицам, дерутся, а мой занимается какой-то эзотерической ерундой? Кто, ну кто тебя этому научил?! Ceffo! Deve morire!!!

И мама окончательно перешла на язык своей родины, смачно пройдясь по “тому идиоту, который научил ребёнка медитациям”. Ругающиеся на чем свет стоит итальянка – зрелище, от которого хочется достать попкорн. Такая экспрессия, такая страсть... о, по памяти взрослого мужчины, я точно знаю, что нашёл в ней отец. И эта же память, в общем-то, и является источником её проблем. Это не первая моя жизнь, поэтому бегать по улицам и играть с другими детьми мне... немножечко неинтересно. Кстати, технически, её пожелание “сдохнуть” тому говнюку который научил её сына “эзотерической ерунде” тоже исполнилось. Тот я был самоучкой, и поэтому умер...

– Мам, ты уже закончила меня ругать? – деловито поинтересовался я, когда она взяла паузу, чтобы набрать в грудь воздуха. – А что такое “каццо”?

– Кхм! Забудь это слово! – это сбило её с настроя. – Завтракать! Живо!

И она указала рукой в сторону двери, не доверяя оставлять меня наедине с собой. Моя маленькая тиранша...

– Доброе утро, мам! – я спрыгнул с кровати, и обнял её.

– Ох... почему ты такой милый ребёнок? Никаких сил злиться на тебя нет...

– И не надо на меня злиться, – я задрал голову и улыбнулся. – Я хороший!

– Дуй на кухню, уже, “хороший”, – она ответила улыбкой на улыбку.

Рассмеявшись, я сбежал по лестнице вниз.

– Опять медитировал? – поинтересовался отец. Он уже сидел за столом, ожидая пока заварится чай.

– Доброе утро, пап! – я обнял и его. – Ага! На что ещё мама может ругаться с утра пораньше?

– Может, научишь её тоже? – он улыбнулся, и ласково потрепал меня по голове. – Ей стоит научиться смирять свой темперамент.

– Ты же знаешь, она вечно засыпает.

– Ха-ха-ха, знаю, – рассмеялся он.

– Джиа, мой руки и за стол! – потребовала спустившаяся вслед за мной мама.

– Ревнует, – шепнул отец, и, хихикнув, я отцепился чтобы побежать дальше – умываться.

Почему я так себя веду? А почему нет? Они хорошие люди. Добрые, внимательные, заботливые родители. Им, как и любым нормальным родителям, хотелось бы чтобы дети их любили... так почему я должен отказывать им в этой любви? Из-за того что я помню свою прошлую жизнь? Это не то, о чем можно просто взять и рассказать другим людям без нехороших последствий. Особенно если я вдруг начну это доказывать!

Детское тело тоже влияет. Все эмоции такие чистые и яркие...

Когда я вернулся за стол, мама поставила передо мной тарелку с завтраком. Сегодня у мамы “итальянское настроение”, поскольку это была фриттата – омлет с начинкой. Одуряюще вкусно!

– Итадакимас!

– Какие планы на день, дорогая? – поинтересовался отец, когда первый голод был утолён.

– Сходить в церковь, а затем... не кривись, Джиа!

Легко ей говорить.

– Потом можно будет прогуляться по парку и заглянуть в торговый центр. Ты ведь хотел купить новые плёнки? Будет тебе наградой.

– Я мог бы пойти туда сразу, и подождать вас там.

– Исключено! – возмутилась мама. – Я сказала, что мы пойдём в церковь, а значит, мы пойдём в церковь!

Я тяжело вздохнул. Мама человек глубоко верующий, и отчаянно прозелитствует внутри семьи, но понимания у нас не находит. Отец причисляет себя к буддистам, но в целом человек светский. Я же... мама беспокоится что я плачу во время медитаций, но это просто что-то вроде флорентийского синдрома. Я могу видеть мир в его первозданной красоте, и там нет бога или богов. Можно их выдумать, и, наверное, кто-то когда-то так и сделал, пытаясь осознать собственное Просветление – но, честно говоря, я вижу в этом кощунство. Мир прекрасен! Не можешь понять – так сиди и любуйся, не надо его упрощать своим куцым умишком! Религии же это упрощение в чистом виде. Как будто у любой красоты должен быть творец и хозяин!

Впрочем, причиной моей нелюбви к воскресному посещению церкви было не это. В Фуюки она очень даже красивая, неоготика с добавлением японских представлений об эстетике простоты... я целых три плёнки снял, её фотографируя. И священник прикольный, выглядит как герой боевиков на пенсии. Проповеди у него недлинные, голос хорошо поставленный, полчасика постоял – и свободен. Вот только благодаря своей связи с миром, я всем нутром чувствовал неправильность. Что-то произошло в этой церкви, лет шестьдесят назад. Я даже попытался разузнать, что конкретно случилось, но ничего не нашёл. В то время в Фуюки произошла какая-то чехарда, в которой участвовала японская армия и гитлеровские солдаты, но почти все связанное с теми событиями укутано в саван тайны.

И смердит от этого савана гниющими трупами.

Но, к сожалению, будучи ребёнком я человек подневольный. Мама сказала в церковь, значит, в церковь.

Закончив с завтраком и приодевшись, мы поехали на другую сторону реки. Фуюки интересный город, и немного странный, но в хорошем смысле. Новое и старое, восточное и западное находятся здесь в необычном симбиозе, несмотря на чёткое разделение между ними. Географически город делит пополам река Мион. Восточная часть, историческая, называется Мияма. Западная, современная – Шинто. Их соединяет большой мост, но он же служит ещё одной границей. Если мысленно провести вдоль моста линию, то эта линия разделит город в культурном смысле. Северная часть, та что ближе к морю, традиционная, с японской архитектурой и фамилиями. Южную же с давних времён облюбовали иностранцы. Здесь можно увидеть особняки в европейском стиле и услышать правильную английскую, немецкую, финскую или, как в нашем случае, итальянскую речь. Крайне необычное явление для практически мононациональной Японии, но это делало мою жизнь здесь гораздо комфортнее. Здесь не было обычного недоверия между местными и приезжими, все давно друг к другу привыкли.

Ещё бы без церкви... но, ладно, я готов потерпеть это незначительное неудобство.

Прихожан тут было мало, несмотря на воскресенье. Кроме нас, на проповедь пришло ещё несколько семей, в основном такие же смешанные как и наша. В Фуюки ведёт бизнес немало иностранцев, и такие пары не редкость, но христиан... удивлюсь, если на более чем миллион жителей найдётся хотя бы несколько сотен. Тем не менее, церковь здесь ухоженная. Видимо, есть у неё богатые меценаты.

– Господи помилуй! – воскликнула мама. – Новый священник. Неужели что-то произошло с отцом Котомине?

Перестав глазеть по сторонам, я обратил внимание на то же, что и она. Около входа в церковь стоял молодой мужчина в одежде католического священника... этого мира. Выглядела она так же, как если бы сутану из моей первой жизни по какой-то причине захотели переделать в военную форму, сохранив религиозную составляющую. Чёрный китель простого кроя, удобные брюки, и, как обязательная часть, позолоченный крест, ярко выделяющийся на тёмной ткани.

– Простите, что отвлекаю, – обратилась она к молодому мужчине. – Что-то произошло с отцом Котомине?

– Нет, – он безжизненно, явно лишь из вежливости, улыбнулся. – С отцом все в порядке. Я просто приехал его навестить.

– Ах, какое облегчение! – всплеснула руками мама. – Я уже испугалась, что кого-то послали ему на замену! Все же, отец Котомине не молод...

– Он все ещё крепок, и будет долго вести общину к Господу. Пожалуйста, проходите. Проповедь скоро начнётся.

– Благодарю вас.

Слегка поклонившись в соответствии с местными традициями, мы вошли в храм.

– Кажется, это был сын Котомине. Они очень похожи, – поделился своим наблюдением отец.

– Да, вероятно...

– А разве священники не должны соблюдать целибат? – поинтересовался я. Что-то такое я помнил, но не знал насколько моя память верна для этого мира.

– Я не уверен, но вроде бы бог что-то говорил насчёт “плодитесь и размножайтесь”, – серьёзно ответил отец.

– Так то животным.

– Прекращайте эти разговоры, пока дело не дошло до богохульства, – потребовала мама. – Жениться можно всем, кто не давал обет безбрачия. И священникам тоже, потому что они тоже люди.

Разумно... маленькие мальчики в моем лице одобряют отсутствие запрета на половую жизнь для католических священников. Лучше женщины, а не мы! Шутка, которую при маме лучше не говорить.

Когда проповедь началась, я привычно отключился, погрузившись в своё созерцательное состояние. Если не пытаться охватить всю красоту мира разом, то синдром Стендаля мне не грозит, и заливаться демаскирующими слезами восторга я не буду. Да и церковь не то место, где хочется созерцать.

Дома я остановился на разуме, так почему бы не начать с него же?

Мама... пребывает в религиозном трепете. Она сейчас не в здании церкви, нет, она в Доме Божьем. И со всей страстью внимает словам с амвона. Мощный голос преподобного Рисея резонирует сейчас не только в стенах, но и в её душе.

Что ж, искренняя вера это тоже красиво, пусть у меня и не получается её понять.

Папа скучает. Ему чужда эта культурная традиция, и он предпочёл бы послушать песнопения монахов в храме Рюдо, вместо того чтобы ехать на другой конец города... но он любит маму, и рад тому, что она рада. А, он взглянул на её лицо, и его разум наполнился нежностью. Мило.

Немного расширив свою область восприятия, я потянулся к разуму Рисея. Обычно дед отдаётся своему делу самозабвенно, не думая ни о чем, кроме произносимых слов, словно проводник некоей божественной воли. Сегодня, однако, он размышлял о чем-то постороннем, а в его эмоциях присутствовала гордость и некое предвкушение. Гордость была направлена на его сына, и, потянувшись вслед за этой ниточкой, я сосредоточился на младшем Котомине.

Merda! Лучше бы я этого не делал! Cazzo di caccare, он что, с войны вернулся?! Разум не пустой, но опустошённый, тёмный, как склеп в тумане, производил впечатление что его обладатель никогда в жизни не чувствовал радости. Я с отвращением отпрянул.

С таким разумом ему бы больше подошло носить перевёрнутый крест. Тьфу, пакость! Надеюсь, он тут ненадолго.

Вновь растёкшись восприятием по церкви, я заметил странность. Разум, существующий без жизни. Находящийся в той области реальности, которую я считал “сном мира”. Связанный с младшим Котомине, и... искажённый? Не знаю, что это искажение значит, никогда раньше с таким не сталкивался.

Может, какой-нибудь призрак, принесённый им с войны? Интересно было бы изучить это явление поближе, но... тут напомнила о себе последняя часть моего восприятия, и виски болезненно сдавило. Скривившись, я открыл глаза, выбитый из медитативного состояния. Мама уколола меня булавкой до того как я завершил утренний ритуал, и поэтому я не мог сегодня так же легко смотреть на те мазки реальности что связаны со случайностями и распадом, но даже так я прекрасно ощутил предупреждение об опасности. Двухсекундное видение о том, как моя голова катится по земле, орошая её кровью ведь считается за предупреждение?

По-моему, это впервые в этом мире, когда я увидел что-то такое. В предыдущей жизни такое происходило гораздо чаще, но тогда я был взрослым человеком с не самой безопасной работой. Получить такой милый “привет из прошлого” в церкви посреди безопасного Фуюки, просто после желания изучить заинтересовавший меня феномен? По спине пробежались мурашки.

Смерть похожа на боль – даже если её однажды испытал, повторять опыт вот совершенно не хочется. Те ещё впечатления. К тому же, хоть я и сохранил память с личностью в этот раз, гарантий на будущее никаких.

Не, больше я в церковь ни ногой. Но маме об этом сообщать не обязательно, достаточно будет просто найти себе какое-нибудь иное занятие. Друзей завести... или в кружок вступить. Фотографический. Нет, это будет скучно, я там сам могу преподавать. Лучше в музыкальную школу. Исполню давнюю мечту, научусь играть на гитаре. И на плавание потом ещё, мама как раз переживает что я хиленький. Пф. Зато ловкий!

Короче! Никаких церквей, тёмных священников и преследующих их призраков, которые могут походя отрезать ребёнку голову. Тайны это замечательно, и я охотно погоняюсь за ними, но не в девять же лет!

По окончанию проповеди мы отправились в торговый центр. У меня как раз накопился десяток плёнок для проявки и печати, и отдав их работникам фотоцентра, мы отправились обедать, а когда вернулись, все уже было готово.

– Невероятно. Джиа, у тебя настоящий талант! – восторженно произнесла мама, разглядывая распечатанные фотографии.

Да-а-а... талант. И пятнадцать лет опыта на его оттачивание. Но я все равно самодовольно улыбнулся и выпятил грудь. Ребёнком быть прикольно, не надо изображать ложную скромность – фотки и правда отпад.

– Видишь? – гордо спросил папа. – А ты говорила, что я слишком его балую, купив ему дорогую камеру.

– Но она действительно дорогая... – с лёгким недовольством возразила мама, не желая признавать свою неправоту.

– Можем себе позволить, – отмахнулся он, и поперхнулся, увидев следующий снимок. – Джиа, это ещё что?!

На карточке был могучий экстерьер святого отца Котомине. Голый торс с рельефными мышцами, статичная поза, полная напряжения. Самец! Лев! Хоть и престарелый. Интересно, он позволит продать эту фотографию в какой-нибудь журнал? Про боевые искусства, здоровый образ жизни или посвящённый бодибилдингу? Сейчас же расцвет боевиков! “Терминатор”, “Рокки”, “Крепкий орешек”, “Вспомнить все”, и это я ещё не начал перечислять все фильмы с Джеки Чаном! Или запустить свой собственный “Calendario Romano”, который начнут выпускать только через... не помню, в двухтысячных. О! Какая ИДЕЯ!

– А, это когда я церковь фотографировал, увидел тренировку преподобного Котомине. Бай-чжи-цю-ань, называется. Вроде так он сказал.

– Бацзицюань, – поправил меня отец, и подозрительно сощурился на маму, слишком уж пристально рассматривавшую снимок. – Дорогая... мне начинать волноваться?

– Нет, нет, – она быстро отложила фотографию в сторону. – Я просто думала, не порвать ли мне её.

– Заметь, пап, рвать она её не стала, – ехидно заметил я. – Наверное тебе и правда стоит беспокоиться. Или подкачаться.

– Так! – нахмурилась мама. – Что это за разговоры? Я просто не хотела тебя обижать!

– Как насчёт ходить вместе в зал? И потом в бассейн, я читал что это хорошо развивает плечевой пояс и осанку, – продолжил я подготавливать почву к своей отмазке от походов в церковь.

– Надо, – он бросил чуть завистливый взгляд в сторону фотографии с отцом Котомине. – Моя жена уже начала заглядываться на других. Пора завоевать её сердце заново!

– Какие глупости, – мама покраснела, а я рассмеялся.

Милые они. Сохранили свою любовь несмотря на пятнадцать лет брака... я так не смог. Просветление перевернуло всю мою жизнь вверх дном, и привести её в порядок не получилось.

– Джиа! – возмутилась мама, взяв следующую карточку. На ней был запечатлён их с папой поцелуй. – Маленький паршивец!

– Хм... дорогая, как ты смотришь на то, чтобы сыграть свадьбу ещё раз? Хочу чтобы наш сын был на ней фотографом.

– Сора, прекрати ему потакать! Он же подсматривал за нами!

– Ой, вы прятались? – прикинулся удивлённым я. – А почему? Целоваться плохо?

Мама, несмотря на итальянский темперамент, была очень скромной в том что касалось отношений мужчин и женщин. А папа, вопреки стереотипам о японцах, совершенно бесстыжим. Поэтому он перехватил у меня инициативу и стал смущать маму сам.

– Хорошо Джиа. Очень, очень хорошо. Обязательно попробуй, как предоставится возможность.

– Чему ты учишь ребёнка! – взвилась покрасневшая мама. – Senza vergogna!

– Как правильно обращаться с любимой женщиной, – невозмутимо ответил папа.

Вообще, в этом возрасте мне бы положено кривиться и говорить “фу”, но… веселее будет поступить иначе.

– О-о-о-о, – восторженно протянул я. – Благодарю за науку, сенсей!

Папа кивнул с наигранно величественным выражением лица.

– Не слушай его, Джиа. Твой отец сегодня что-то расшалился.

– Слушай меня, Джиа, и у тебя будет такая же великолепная красавица-жена, – парировал отец.

Сделав задумчивое лицо, я пристально посмотрел на маму, а затем склонился перед ним в церемониальном поклоне.

– Внимаю вашей мудрости, ото-сан.

– Мужчины! – фыркнула мама, тем не менее явно довольная комплиментом, в то время как папа весело мне подмигнул.

***

Чтобы мама не мешала моим утренним ритуалам по любованию миром, я слегка сдвинул свои часы бодрствования. По какой-то непонятной причине, мне не нужно было много сна, и четырёх часов хватало чтобы отлично выспаться. Очень удобно если ты взрослый человек, но не очень удобно пока ты ещё ребёнок. Родителям-то не объяснишь, что от шести и более часов сна я себя чувствую хуже, словно в голову песка набили. Приходится шифроваться...

– Доброе утро, мам! – спустился я на кухню. Часы показывали 7 утра, и она как раз заканчивала готовить завтрак. – Чем помочь?

– Доброе утро, сынок, – она улыбнулась. – Сесть за стол и не мешать, конечно же.

– Это непедагогично, – напустил я на себя поучительный вид. – В японских традициях принято баловать детей только до пяти лет.

– А в итальянских – всегда, – фыркнула мама. – Ты-то это откуда знаешь?

– Читал папины книжки по правильному воспитанию, – охотно объяснил я.

Они мне очень пригодились чтобы знать рамки ожидаемого от ребёнка поведения.

– Что-то он сам им не следует! – с улыбкой фыркнула мама.

– Наверное, решил использовать итальянские нормы, – задумчиво покивал я. – Мне очень повезло.

– Джиа, да ты же золото, а не ребёнок, как тебя не баловать-то? – мама порхнула ко мне, и со счастливой улыбкой схватила меня за щеки. – Ещё бы не занимался эзотерикой, и я была бы совершенно счастлива.

– Эм-м-м... человек без недостатков это один сплошной недостаток? – парировал я.

– Глупости! – она отпустила моё лицо, и вернулась к готовке. – Кто тебе такое сказал?

– Да вычитал где-то... – я при всем желании не смог вспомнить, чья это цитата. Может, Линкольна?

– Точно глупости, – решила она для себя. Я на это лишь умилённо улыбнулся. Мама у меня красивая, заботливая и прекрасно готовит. Отсутствие широты взглядов в моих глазах её совершенно не портит.

– Доброе утро всем, – спустился вниз папа. – Как вкусно пахнет! Что у нас сегодня на завтрак?

– Доброе утро, дорогой. Садись, и я вам все наложу.

Сегодня у нас была японская кухня. Суп-мисо, тамагояки, рис и рыба. Съедобно, но я предпочитаю европейские блюда. После завтрака нам с отцом дали по коробочке с собойкой-бенто, поцеловали на прощанье, и отправили покорять мир. Его на работу, меня в школу.

Почти что бесполезное времяпровождение, и из-за этого очень утомительное. Единственным имевшим смысл для меня предметом был японский язык. Ещё капельку интереса я испытывал на уроках этики с этикетом. Все остальное невыносимая скукота, чисто ради того чтобы плющить жопу об казённые стулья. Но куда деваться? Я мог бы сдать экзамены экстерном, и пойти в старшую школу. Там я экстерном не сдам, просто потому что уже забыл школьную программу, а вещи вроде японской литературы так и вовсе никогда не изучал. Но самое важное… смысл? Мне нравилось быть фотографом и мотаться по всему миру, а до совершеннолетия я начать не смогу, как ужом в масле не извивайся. Просто и банально – слишком много бюрократии на каждом шагу. Поэтому и торопиться куда-либо незачем.

Менее скучно от этого не становилось.

На большой перемене, схватив бенто, я отправился на улицу. Зимы в Фуюки не слишком холодные, а оставаться в классе и слушать гомон кучи малолеток не было ни малейшего желания. С семьёй я ещё мог прикидываться ребёнком, это легко, тем более что я у них первенец и они не знают как ведут себя настоящие девятилетки. Дети в школе мою инаковость раскусили в первый же месяц, и с тех пор сторонились, из-за чего мне периодически капали на мозг особо неравнодушные учителя. В следующем году опять начнут песню про то, что “надо участвовать в клубах” и “не отрываться от коллектива”.

Я бы с радостью… а, да кого я обманываю? Интересы сверстников тела с моими не то что не пересекались – даже точек сближения не имели. Обсуждения кто сильнее во втором мортал комбате, обмены мнениями о прочитанной манге и посмотренных сёненах, завиральное хвастовство, “испытания на храбрость” в виде прогулок по заброшенным зданиях среди ночи… вся эта песочница доставляла удовольствие лишь её исконным обитателям. Я же в ней чувствовал себя именно так, как и полагается взрослому человеку – крайне неуместно.

Меня внезапно дёрнуло “шестое чувство”. Лёгкая, на грани сознания, но всегда присутствующая связь с миром подала сигнал: рядом что-то неправильное. Источник этого ощущения я увидел почти сразу же, даже не успев прислушаться к сверхъестественной части своего восприятия – маленькая девочка, думаю, лет семи, с короткими тёмно-лиловыми волосами и почти того же цвета глазами. Абсолютно пустыми, без малейшего выражения, словно передо мной была прекрасно сделанная ростовая кукла.

– Привет! – я улыбнулся ей.

Моё сверхчувство подсказывало, что её состояние не было мимолётным расстройством ребёнка, нет, проблема успела укорениться в ней. Безразличие, оставшееся после сжегшего душу отчаяния. Я видел это, раньше, в прошлой жизни – но то были взрослые люди, потерявшие детей или вынужденно опустившиеся на самое дно жизни. Такое состояние у ребёнка почти однозначно дело рук взрослых.

Отрешённый взгляд девочки оторвался от противоположной стены, и без какого-либо интереса мазнул по мне.

– Доброе утро, семпай, – равнодушно прошелестела она.

Merde! Вот где настоящий ужас, а не в заброшенных больницах по ночам. С этим надо что-то делать, и немедленно. Но что? Сомневаюсь, что она ответит на вопросы что с ней и кто это сделал, её наверняка запугали. Для начала надо попытаться просто с ней подружиться. Вроде бы, это должно быть просто в нашем возрасте?

– А ты чего не обедаешь? Перемена же! – выдал я свой максимум детской непосредственности. – Давай со мной!

Она вздрогнула, когда я цапнул её тонкую ручку, но покорно последовала за мной, не сделав даже попытки к сопротивлению.

– Меня зовут Фукуи Джианни, но можешь звать меня просто Джиа, или Джи-кун, – поделился я с ней личностью бесцеремонного похитителя. – Моя мама итальянка, и обязательно хотела чтобы у меня было имя с её родины. Оно значит “бог добрый”, но записывается катаканой, и мне немножко завидно, что у других японцев имена записываются хитрыми сочетаниями иероглифов. А как тебя зовут?

– Тос… Мато. Мато Сакура, – она чуть сбилась в начале, но ответила, кажется, чуть живее. Вот что поток сознания животворящий делает!

– Здорово! Любишь рыбу? Я вот не очень, но мама говорит что питаться надо правильно, и делает онигири с тунцом. Онигири я люблю, а тунца нет, и это странно, когда в одном блюде есть и вкусное, и не очень…

– Люблю… куда мы идём?

Терапия болтовнёй продолжает радовать успехами: пациент уже заинтересовался собственной судьбой!

– Обедать, – ответил я с удивлением, словно она спросила нечто абсолютно очевидное.

Я морозоустойчивый, но вот эта малявка вряд ли, на улице конец января, так что туда мы не пойдём. Я скорректировал наш курс в сторону подсобки на первом этаже. Она выглядит закрытой, но некоторое время назад я сверхчуйкой заметил что замок сломан, и если с силой рвануть дверь на себя, то она откроется. В помещении хранили запасные стулья и парты, одной из которых я нахально воспользовался чтобы разложить своё бенто.

– Угощайся! – радушно предложил я.

Девочка две секунды сомневалась, и даже бросила взгляд в сторону двери… но все же не стала сопротивляться, и подошла к столу.

– Вот эти с тунцом, но можешь брать что понравится, – сказал я, и подал ей пример, цапнув онигири с креветками. Мама их всегда перемешивала, и всегда поражалась тому, как я безошибочно выбирал только то, что мне нравится, ведь она сама не могла отличить одни от других. Привилегия ясновидца!

Девочка молча взяла предложенное угощение, и равнодушно его надкусила, не пересекаясь со мной взглядом. Но совсем из поля зрения не выпускала, словно ожидая какой-нибудь подлянки. Эмоциональное состояние… настороженность, и в то же время фатализм. Словно она не собиралась сопротивляться, но хотела бы подготовиться к тому моменту, как начнётся боль.

Тьфу, что за гадость в голову лезет!

Так, еда ей понравилось. Это хорошо. Что с этой надломленной прелестью делать дальше я не знаю. Это плохо. Долго поддерживать показанный уровень детского энтузиазма я не смогу, это не в моем характере. Я, скорее, из молчаливых засадных хищников, которые часами выжидают свою жертву с фотоаппаратом в руках. То есть, интроверт и одиночка, а коммуникабельность я просто развил как необходимый рабочий навык. А работа утомляет…

– Вкусно? – с улыбкой спросил я. Если бы не отсутствие выражения и убитые глаза, девочка была бы очень милой. Дети, впрочем, все милые. Природой заложено.

– Да… спасибо, семпай.

– Бери ещё, ты ведь совсем не наелась. И вот, чай, – я придвинул к ней крышку от термоса, которую по-походному использовал в качестве чашки.

Девочка вновь не стала отказываться, и этим дала мне лишнюю минуту на размышление о том, что делать дальше. Правда, мне это не помогло. Я давным давно забыл, как дети сближаются между собой, а в новой жизни этот навык ни разу не практиковал.

– Давай дружить? – решил пойти в лоб я. Она же не будет спрашивать меня, “зачем мне это”, правда? Дети такими материями не заморачиваются.

– Зачем тебе дружить с такой как я? – безжизненным голосом произнесла она.

Merde… девочка, что же с тобой сделали…

– Хочу! – ответил я самым детским ответом из доступных.

– Хорошо. Я буду с тобой дружить, семпай, – все так же отстранённо ответила девочка. Это не согласие. Она приняла моё желание, как плохую погоду: словно это нечто досаждающее, но неизбежное, чему бессмысленно сопротивляться.

М-да, ну, никто не обещал что это будет легко.

– Ура! – я улыбнулся. – А можно я тебя поглажу по голове?

– Хорошо…

Чтобы качественно “заглянуть” в кого-то или что-то, мне нужно прикосновение. Иначе ответы слишком неопределённые, на уровне – “с ней что-то не так”. Прикоснувшись к мягким волосам, я сосредоточился, пытаясь ощутить девочку детально. И… ничего. Она не больна, её не избивали и не насиловали, к чему я уже был внутренне готов. Но и полностью здоровой её не назовёшь. В ней жило нечто неестественное. Похожее на жизнь, и “сон мира” одновременно. Призрачные глисты? Вряд ли, хотя ощущение именно такое.. Кроме этого, она и сама чем-то отличалась от других людей. Некоторые нервы её тела как будто отбрасывали множественные “тени”. Я такого раньше не видел. Мутация?

Ничего не понимаю. Кроме одного: раз на её теле нет синяков, значит основное насилие над ней психологическое, а его доказать очень сложно. Тем более другому ребёнку.

– Перемена скоро закончится, семпай. Нужно возвращаться, – прошелестела девочка. – Спасибо за еду.

– Ага, пойдём, Сакура-тян, – я убрал руку, и улыбнулся ей. – Давай каждый день обедать вместе?

– …хорошо, – в очередной раз “приняла” она моё желание.

Ладно, первый шаг сделан. Над остальными предстоит подумать.

Вторая часть учебного дня пролетела гораздо быстрее, в размышлениях о новом знакомстве, и том, что можно сделать для мелкой. Выходило так, что прямо сейчас я мог лишь как-то поддерживать её. Общаться, затянуть в какой-нибудь клуб, брать с собой в прогулки по городу. Что угодно, что позволило бы ей ощутить себя живым человеком, а не чужой игрушкой, которую кто угодно может взять поиграть. Начать можно с кружка натуралистов, его ведёт Норитака-сенсей, самая сердобольная из всего преподавательского состава. Она больше всех переживала за мою социальную жизнь, ну так пусть порадуется… и, думаю, поняв что Сакуру обижают дома, она постарается что-нибудь с этим сделать. Хм-м-м, тянуть её в клуб сегодня же, пожалуй, не стоит. Дам девочке недельку на то, чтобы привыкнуть ко мне, а до тех пор просто буду её кормить, гладить, и пытаться разговорить. Знать бы ещё о чем общаться с семилеткой! Будет мне тренировкой на будущее отцовство...

Как ни странно, но на следующий день моя “подруга” не попыталась уклониться от договорённости. Я встретил её на том же самом месте, и она все так же безропотно составила мне компанию в поедании маминых вкусностей. И через день тоже. По отголоскам её эмоций я чувствовал, что ей нравилось быть вместе с кем-то, но в то же время она боялась шагнуть навстречу. Словно маленький дикий зверёк, который хоть и берет еду из рук человека, но в любой момент готов броситься прочь.

– Сакура-тян, давай погуляем сегодня после уроков? – обратился я к ней на излёте недели. – Я хотел съездить в Шинто, поедешь со мной?

– Зачем?

За прошедшие дни она немного потеплела. Голос все ещё был отстранённым, да и выражать эмоции малышка не торопилась, но теперь она иногда вступала в диалог, не ограничивая себя “здравствуй, семпай”, “спасибо за еду, семпай”, “до свиданья, семпай”. Она не знала, но к каждой новой встрече я готовился заранее, подбирая какие-нибудь темы для монологов. Потому что иначе мы бы просто оба молчали.

– Проявить плёнки, распечатать фотографии за неделю, и купить новые, – с улыбкой ответил я. – А ещё я хочу пофотографировать тебя!

– Меня?

– Ага! Ты мой друг и ты милая. А ещё я надеюсь, что ты улыбнёшься, хотя бы для камеры...

Она не ответила, без выражения разглядывая меня. Вот только внешнее совершенно не соответствовало внутреннему.

– Семпай... зачем?

Знакомое ощущение. Моя сверхспособность позволяла ощущать всякие интересные вещи, но интерпретация увиденного оставалась за мной. Когда-то в прошлой жизни, мне уже задавали вопрос, находясь в аналогичном душевном состоянии. Это “последний шанс” или “переломный момент”, когда человек принимает важное для себя решение… ошибёшься здесь, и возможности исправиться тебе не дадут. Когда-то я этого не знал, привычно соврал в ответ на прямой вопрос – и потерял остатки доверия жены. А следом и её саму.

– Зачем что? – осторожно уточнил я.

– Зачем все это? Встречи, дружба? Ты...странный, – она запнулась, всеми силами детского разума подбирая слова. – Что тебе нужно от меня?

Меня раскрыли. Не получается у меня достоверно прикидываться ребёнком для детей, даже если очень стараюсь.

– Чтобы ты не была одна, – серьёзно и честно ответил я. – Чтобы у тебя было место и компания, где тебя примут, и куда бы тебе хотелось возвращаться. У меня, наверное, не очень получается… но я все равно постараюсь.

Она едва заметно дёрнулась.

– Правда? – прошептала она.

– Правда.

Ей хотелось плакать. Но она подавила это желание, оставшись внешне все такой же нейтральной, вновь заставив меня ужаснуться условиям в которых она живёт.

– Так ты со мной? В Шинто.

– Угу… поеду. Семпай, – и она впервые за все время нашего знакомства еле заметно улыбнулась. И, честно говоря, от этой улыбки плакать хотелось уже мне. Как можно довести ребёнка до такого состояния?! Вопрос, ответ на который я уже боялся узнать.

После занятий мы сели на автобус до Шинто. Ехать нужно было почти через весь город, почти час, и я решил что это будет неплохой возможностью поговорить с девочкой о чем-то более значимом, чем мои попытки имитировать детскую болтовню. Вот только как…

– Тебе ведь не наругают за то, что ты ушла после школы без предупреждения?

– Нет. Я должна вернуться, чтобы ночью быть дома. Если дедушка захочет увидеть меня раньше… я узнаю.

От этих слов веяло безнадёжностью и страхом.

– А остальные? У тебя есть только дедушка?

– Да.

Ложь. И едкая, до слёз, обида. Я не стал расспрашивать дальше, просто взял её за руку и легонько сжал в знак поддержки.

– Значит, можем гулять допоздна, – я улыбнулся. – А что тебе нравится?

– Нравится?

– Ну, делать. Мне вот нравится фотографировать и гулять. В будущем я обязательно стану путешественником! А тебе?

– Не знаю…

Если верить папиным книжкам, дети зачастую находят то, что им нравится, ориентируясь на похвалу родителей. Очень сомневаюсь, что её дома хвалят хоть за что-нибудь. Со временем она может удариться в эскапизм, книжный, игровой или… хуже.

– Ладно, поищем, – решительно кивнул я.

– Зачем?

– Как только найдём, поймёшь, – я подмигнул ей. – Заниматься чем-то что тебе нравится очень здорово, а тебе…

Я осёкся. Подумалось, что продолжая эту мысль я могу её обидеть.

– Мне? Мне что, семпай? – не позволила слететь с темы девочка.

– Ну… было бы неплохо найти что-то радостное, – смягчил я идею. – Для тебя. Я бы хотел, чтобы ты радовалась, смеялась и улыбалась.

– И тогда ты уйдёшь? – прошептала она.

– Вот ещё! – возмутился я. – Останусь! И буду всю жизнь гордиться, что помог подруге! Вот!

– А если не получится? – она немного улыбнулась.

– Это мы ещё посмотрим, – прищурился я и гордо продекламировал: – Человек создан для счастья, как птица для полёта!

Она улыбнулась вновь.

– Почему тебе нравится фотографировать, семпай?

– Мир полон красоты. Я её вижу, и хочу поделиться ею с другими… приходи ко мне в гости, я покажу тебе свои фотографии! Или тебе нельзя? Тогда могу просто в школу принести.

– Красоты… – она вновь начала уходить в себя.

– Да. Конечно, в мире есть и плохое, но все и всегда можно исправить. Я так думаю.

– Даже смерть?

– Да!

Вновь ошибся, её настроение опять ухудшилось. Да почему?!..

– Наверное хорошо быть тобой, семпай, – еле слышно сказала она.

– Да. И я хочу поделиться этим, – я легонько сжал её ручку. – Особенно с тобой.

Девочка немного повеселела, и я совершенно не понимаю, почему. Не разговор а минное поле…

– У тебя есть любимая еда? – решил я свернуть на безопасную тему.

– Сладкое…

– О, я знаю там отличное место, – воодушевился я. – Обязательно заглянем.

За разговорами время пролетело незаметно, и вскоре мы уже были в торговом центре. Сначала заглянули в фотосалон, затем в кафешку со сладостями, где нас приняли за брата с сестрой, а затем, возвращаясь с заметно повеселевшей девочкой, я заметил вывеску афишу кинотеатра, и предложил ей сходить на какой-нибудь фильм, на что она охотно согласилась.

Правда, выбор фильма…

– Это ужастик, – сообщил я ей.

– Я знаю. Хочу посмотреть!

Это был полный японский дубляж “Дракулы”, вышедшего год назад. И, конечно же, нам отказались продавать билеты на сеанс, возрастной ценз не прошли, по мнению кассира. Она спросила, где наши родители, на что я с привычной лёгкостью соврал. Вечер пятницы, большой торговый центр… здесь хватало людей, в том числе с детьми, ничего подозрительного в нас не было, так что женщина охотно поверила что мы просто договорились встретиться рядом с кинотеатром.

– Точно хочешь посмотреть? – спросил я, когда мы отошли от неё подальше, для маскировки купив попкорн.

– Угу… но нас ведь не пустят.

– Значит, зайдём сами, – улыбнулся я.

– Как?

– Мне надо немножко подготовиться. Пойдём сядем на диванчик.

Утренний ритуал я сегодня выполнил в полном объёме, но к вечеру его действие почти заканчивается. Обычно я его не обновляю, но сегодня можно сделать исключение. Зачем? О, довольно просто: прислушиваясь к миру, можно почувствовать… сложно описать. Идеальный момент, для совершения того или иного действия. Вероятность того, что тебя поймают или не обратят внимание. Присутствие людей поблизости, и их состояние. С этим набором просочиться в зал до начала сеанса оказалось не так уж и сложно. Сакуре очень понравилась это маленькое приключение в шпионском духе. И фильм, как ни удивительно, тоже. Мне – не очень. Я не видел его в прошлой жизни, разве что так, пару обрывков. Не сказал бы что он страшный, для взрослого-то человека, но по какой-то причине, он оставил меня в напряжении. Словно… не знаю. Словно навевал дурные предчувствия. И Сакура моё изменившееся настроение заметила.

– Тебе было страшно, семпай? – спросила она, когда мы вышли из зала. Зимние дни короткие, и солнце уже село… почему эта темнота ощущается тревожной? Не из-за фильма же? Глупости какие.

– Неуютно, – честно ответил я. – И до сих пор неуютно, если честно.

Она хихикнула, глянув на меня с чисто детской снисходительностью. Ладно, за такое проявление эмоций с её стороны, можно на все забить.

– Зато тебе понравилось.

– Ага! – кивнула девочка.

– Ну тогда… по мороженке и домой?

Merde! Стоило лишь произнести это слово, как всю детскость и радость с её лица мгновенно стёрло. Словно её проморозило и внутри и снаружи, безо всякой мороженки.

– Спасибо, семпай, – спустя секунду отозвалась она, ровным голосом. – Я не доставлю неудобств?

Вместо ответа, я просто её обнял.

– Никогда.

Надо посоветоваться с родителями. Этому нельзя позволять продолжаться! Её нужно спасать, и чем быстрее, тем лучше. Если же они от меня отмахнутся… что ж, мне вполне хватит квалификации, чтобы изобразить из себя частного детектива, и наведаться в её дом с фотоаппаратом. Хотя... её ведь не бьют. Что же делать?

– Я тебя провожу, – сказал я, когда мы вернулись в Мияму.

– Не надо, семпай, – испугалась она.

– Только провожу. Правда.

– Нет!

Я отчётливо почувствовал, что если я буду настаивать, то порушу все, чего добился за последнюю неделю. Она только начала проклёвывать свою скорлупу “всеобщей игрушки”, навязывать ей свою волю – худшее, что я могу сделать.

– Ладно, – вздохнул я. – Только будь осторожна, хорошо?

– Буду. И не ходи за мной, семпай! Пожалуйста…

Я грустно кивнул.

– До встречи, Сакура.

– До встречи, семпай. Спасибо за сегодня!

Проследив за удаляющейся девочкой до тех пор пока она не пропала из виду, я тоже побрёл в сторону дома. Честно говоря, не чувствовалось это все успехом. Было просто горько. От того что есть люди, которые могут так обращаться со своими детьми. И от своего бессилия по-настоящему ей помочь… а ещё, чувство дискомфорта сменилось ощущением, будто произошло что-то непоправимое. Оно было настолько гнетущим, что я даже начал подумывать о том, чтобы броситься вслед за девочкой.

– Так, хватит, – я остановился и глубоко выдохнул. – Ничего плохого с ней не произойдёт.

Прозвучало неправдоподобно.

– Её не убьют. И даже бить не будут. Я просто себя накрутил, словно курица-наседка. Тут нужен холодный разум и чёткий план, тогда все получится.

Это уже было более жизнеутверждающе. Неприятное послевкусие от прощания с девочкой немного отступило, но общее предчувствие беды никуда не ушло. Вот только уже поздно трепыхаться – я не знаю, где она живёт, чтобы бежать туда с фотоаппаратом, или попытаться натравить полицию. Не говоря уже о том, что визит полиции сделает только хуже, её ведь не бьют, а то ли унижают, то ли… не могу даже предположить. Как-то пытают, не нанося при этом повреждений, кроме психологических? Какая мерзость!

Дом встретил меня привычным светом в задёрнутых шторами окнах. Мама наверняка приготовила что-то вкусное, и наверняка пропесочит меня за то, что слишком поздно вернулся. Это папа оценивает меня более здраво… хотелось бы верить, а то может мама права и он меня балует.

Встречать меня никто не вышел. Ох, точно песочить будут… мама любит практиковать “тактику грозы”. Думает, что она так страшнее – в чем её ни я, ни папа не торопились разубеждать. Это всегда выглядело, как будто тебя отчитывает маленькая самоуверенная девочка. Очень смешно и мило, глупо… отказываться…

Когда я открыл дверь гостиной, я замер, ошарашенный открывшейся мне кровавой картиной. И все же прыгнул назад, повинуясь взревевшей “чуйке”, что спасло меня от первого удара. Второй я пропустил, успев лишь прикрыть лицо руками, но мне это не помогло – мой хиленький блок просто прилетел мне же по голове с такой силой, что я провалился в состояние грогги. Я осознавал, как меня втащили в гостиную и связывали, но сквозь какие-то накатывающие волны дезориентации, на грани потери сознания, без возможности шевелиться или, тем более, сопротивляться. Плавающие перед глазами цветные пятна приняли очертания предметов спустя какое-то время, но вместе с чёткостью сознания пришли боль, тошнота и… осознание.

Мои вторые родители мертвы. Предчувствие беды, которое терзало меня последние часы, было связано вовсе не с Сакурой, а с ними, но я этого не понял. Даже не подумал в эту сторону, а теперь… не мог отвести взгляда от бледных, обескровленных лиц с застывшими на них выражениями боли и страха. Я видел смерть в прошлом, в том числе людей, но эта потрясла меня до глубины души. Иррациональностью, бессмысленностью, внезапностью, незаслуженностью. Как? Почему? За что? Может быть, это все мне просто снится? Душный и липкий кошмар о мёртвых глазах матери, чьей кровью какой-то маньяк рисует на полу нашей гостиной? Я хочу проснуться. Я ХОЧУ ПРОСНУТЬСЯ!!!

Вот только я не сплю. Моё сверхъестественное восприятие не давало ошибиться, то и дело подкидывая в голову случайные факты о том, что я вижу. “Смерть произошла шестьдесят две минуты, шестнадцать секунд и пять миллисекунд назад”. “Температура крови тридцать один градус по Цельсию, понижается”, “Вторая группа, положительный резус”. “В воздухе повышено содержание альдегидов”. Какой нейтральный способ воспринимать тяжёлый запах бойни…

– А потом чёрточки здесь, здесь и вот тут, – раздался голос убийцы. Энергичный и позитивный, он резко контрастировал с ситуацией. – По-моему в этот раз получилось гораздо лучше, чем в прошлый! Как думаешь?

Он повернулся ко мне и с улыбкой протянул руку в сторону нарисованной кровью фигуры, и я невольно переместил взгляд в указанном направлении. Восьмилучевая звезда, вписанная в двойной круг. Около каждой из вершин звезды был ещё один маленький круг, и два пересекающихся круга в её центре.

– Вот, гляди, – он показал мне раскрытую посередине книгу с рисунком такой же, только завершённой, с какими-то символами. – Нашёл на чердаке недавно. Прикинь, мои предки занимались призывом демонов! Как думаешь, они реальны?

Ноль враждебности. Никаких сожалений. Рослый парень в вызывающем фиолетовом пиджаке и брюках в тон улыбался совершенно искренне. Он вовсе не пытался поиздеваться над ребёнком, родителей которых убил, чтобы пустить их кровь на краску. Люди называют таких как он психопатами, но на деле передо мной разумное животное. Если верить в учение Будды о перерождении душ, в прошлой жизни он был хищником, и не смог по-настоящему стать человеком.

Он не доживёт до весны.

Голову прострелило болью, но я даже не поморщился. Критическая ситуация обострила все мои чувства, включающие сверхъестественные. Поток вероятностей ощущался с абсолютной ясностью, но сейчас в нем превалировала смерть. В том числе моя – шансы дожить до следующего дня были невелики.

– О-я? А где страх? Где ненависть? Почему ты не плачешь, как остальные? – он присел, склонившись надо мной и заглянув в глаза. – Ты что, сломался?

Я покачал головой, и шанс выжить немного увеличился.

– А, наверное ты их не любил! – “догадался” парень, и весело улыбнулся, а затем сменил интонацию на заговорщическую. – Понимаю, я своих тоже не особо. Как тебе? Нравится то, что видишь?

Я снова мотнул головой, чётко ощущая, что ложь мне навредит.

– Ха-ха-ха, а ты забавный, я таких раньше не видел! Почему ты не боишься? – он на мгновение задумался, а затем вытащил из моего рта кляп. Мои шансы выжить от этого сделали резкий скачок вверх, но, что заинтересовало меня гораздо больше, при этом возросли шансы умереть самого маньяка. Я… могу заболтать его до смерти?

– И не кричишь! – как будто бы даже восхитился тем временем парень.

– Незачем. Дом на отшибе, рядом с лесом, и построен в европейском стиле, из кирпича. Можно кричать сколько угодно, никто не услышит. Ты ведь поэтому его и выбрал, да?

– Именно! Ты в теме! – он изобразил пальцы-пистолетики. – Хотел сделать что-то такое сам? Скажи мне! Я никому не передам, честно!

– Я…

– А, неважно. Этот город слишком мал для нас двоих. Черт, крутая фраза, всегда хотел её сказать! Испугался? Не испугался. А так?!

Он одной рукой схватил меня за грудки, а второй приставил почти к самому глазу лезвие.

– О-о-о, а так испугался, – с явным удовольствием протянул парень, а затем бросил меня на пол. – Вот теперь правильно. Ты должен бояться, ведь ты скоро умрёшь. Я бы с радостью выколол тебе глазик и послушал крики, но демон сам себя не вызовет! А предлагать ему порченную жертву как-то совсем негостеприимно, правда? Но если вдруг демон не явится, то мы продолжим с того места где остановились сейчас. Обещаю: будет больно!

Искренность. Последнее, что хочется услышать от маньяка, когда он обещает тебе мучительную смерть. Сердце колотилось как бешеное, а в животе словно образовалась холодная гиря, мощно надавившая на мочевой пузырь. Сверхчуйка тоже не помогала, во всех деталях показав мне, что останется от моего тела после того как он закончит.

Это вывело меня из того равнодушного ступора, в который я впал после удара по голове. Вокруг – реальность. И эта реальность вот-вот перемелет меня в кровавый фарш, если я не начну действовать.

Руки связаны за спиной армированным скотчем. Ноги тоже. Убийца не стал возвращать на место кляп, но зубами я ни до чего не дотянусь. Разорвать его силой… без шансов, чуйка подтверждает. Вроде бы в новостях говорили, что с этим маньяком связывают три десятка жертв – очевидно, он знает что делает.

Анализ возможных уязвимостей подсказывает, что скотч можно легко разрезать или растянуть, если предварительно его нагреть. В комнате есть журнальный столик… но для меня он бесполезен. Чуйка подсказывает что он из закалённого стекла, и просто рассыплется в стеклянную крошку, если я по нему ударю. Окровавленный нож, которым маньяк только что угрожал выколоть мне глаз, лежит на полке. Если он не возьмёт его с собой, это шанс, но нужен запасной план. Я мысленно обшаривал пространство. Есть. В ящике стола лежит канцелярский нож. Я смогу избавиться от пут, если у меня будет хотя бы минута. Что дальше? Выпрыгнуть в окно… картина смерти. Выбежать из комнаты и запереть за собой дверь, чтобы задержать преследователя… картина смерти. Неважно, буду ли я бежать через поле или лес, он обязательно меня догонит и убьёт. Наш дом стоит на отшибе, а у маньяка слишком большое физическое преимущество. Я просто не успею разорвать дистанцию чтобы спрятаться или воспользоваться преимуществами восприятия. Попытаться напасть… бесполезно. Он настолько сильнее меня, что я успею лишь ранить его перед смертью, и это лучший исход. Черт побери, так что мне тогда делать?! Ни сбежать, ни спрятаться, ни отбиться – но я ведь чувствую, что у меня есть шансы! Они связаны с тем, что я могу говорить. Но… если отвлечь маньяка разговором, он меня вырубит, и очнусь я лишь когда он начнёт меня резать. Спасибо, чуйка, хоть я и обошёлся бы без подробностей… не понимаю! Что я должен сделать?!

От приступа паники кровь застучала в ушах, а голова начала раскалываться от боли. У меня сотрясение? Нужно успокоиться, или я потеряю сознание… у меня нет времени на страх! Дыхание по квадрату. Хаа… хаа-а-а-а… И сосредоточиться на мире вокруг, это тоже прекрасно успокаивает. Ах… он все так же прекрасен. Я словно приговорённый к казни, который искренне наслаждается запахом цветущей черёмухи, что весенний ветерок приносит из соседнего квартала. Как глупо… и все же, помогает.

Если я не вижу ответа, это не значит, что его нет. Все ответы растворены во мне и мире, нужно лишь заглянуть глубже. В прошлый раз меня это убило, но разве сейчас у меня есть выбор? Смерть почти неминуема, а единственный способ её избежать – в той абсолютной, божественной ясности, которую можно обрести погрузившись в глубину.

Я снова начал ритуал.

Основание. Энергия. Материя. Состояния. Сон мира. Жизнь. Мысли. Единство. Порядок. Круг третий.

Фундамент. Незримое. Вещественное. Движение вперёд. Запределье. Развитие. Разум. Связи. Хаос. Круг четвёртый.

Базис. Силы. Реальность. Поток. Граница. Рост. Понимание. Согласованность. Распад. Круг пятый.

Ритуал можно повторять сколько угодно. Чем дольше всматриваешься в мир, тем больше видишь. Тем больше понимаешь. Тем меньше хочется отводить взгляд. Просветление – тоже наркотик.

Основа поро̶̛̛͓̇̔ͅждает все. Круг шестой.

Мате̶̡́р̶̛͉̻̎̏ͅия и энергия есть две ф̷̲̭̹̈̓̈́о̶͈͉̰̓̃̊р̵͉̇͂м̵̦̕͝ы одного явления. Круг седьмой.

Время суще̸̧͔̌̽͛с̵̬͠т̵͖̫̩́͝в̶͕͑ует. Время лишь илл̷͎̯͑ю̷̖͓͉͗̉̽з̸̹͇̒̅͜ия. В этом нет пара̴̣̓д̵̳͂о̷͘к̸̗̈́с̵̝̃а. Круг восьмой.

Слезы текли по щекам, но я уже не чувствовал их. Все обретает смысл! … так красиво…

Д̶̢̛͖̬͗̃у̸͍͎̇͌х̴͔͓̊̃ предшествует жиз̸͚̝̑͘͝ни. Жизнь пӧ̴̼̬͓̝̅̕͝рожд̸̮̈́̌͂ает раз̸̖͙̻̃́ум. Разум укр̵̰́͐ӗ̶̨̥͘п̸̙̳͇̓л̴̠̼̝̑̓̄яет дух. Дух об̸̹̝̏̽̏ретӓ̷̯́ͅе̶̹̅̈̒͗т разум. Разум ста̵̰̟̌̈́ͅновится жиз̸͙̣̳͔̒̈̑нью. Жизн̴̲̟̍̇ь̶̯͇̏ предше с̶̮̯̈́т̴̤̪͆̍ͅвует дух̵̡̟̲̈́̅́̃у. Круг девятый.

Вс̵̥͔̳̗̱͎͆еленная – бес̵̥͔̳̗̱͎͆конечная точка. Любую книгу можно запис̵̥͔̳̗̱͎͆ать в одну с̵̥͔̳̗̱͎͆троку. Умес̵̥͔̳̗̱͎͆тить в один глиф. Рас̵̥͔̳̗̱͎͆с̷̮̯̂̇̆̌̍̌тояние лишь удобная форма организации прос̷̮̯̂̇̆̌̍̌транства. Удобн̶̢̺̦̉͒а̷͎̪͐̆я, но не обя̴̺̠͚̊͝з̴̢̺̳͛͊̽ы̷̻̜̣͌̄̎̏вающая. Круг десятый.

Порядок м̴̛̰͙е̵̼̘͋̍̃͂н̴̮̝̊̾͝я̷͉̫̠̞͑͑̑͘е̷̜̑т̷̬̺͊̍ͅ хаос, но суть хаоса изменчивость. В любой ст̶͖̦̱͓̫̥̔р̴̖̦͙̞̗̇̿͂̍̕у̸̡̢̮̖́̾͂̃ктуре есть и̴̟̂̑̏̃̚͘͝з̶̛͕̗̘̙͍̍̓͑̂̚͜͝ъ̶̞̗̬̖̗͖̝͔͐͆̍̿̉ян, и такова пр̸͔͎̹̥͙̀̇̒̌̕и̴̢̯̎̌̈́̽ͅр̴̻̀̊̆ода вещей. Инь.̵̛̻̞̙̽̾͑̏͝͝Ян. Все вернется к ист̴̪̐о̵̟̆к̸̠͂у, чтобы родиться вновь.̷̡͙̝͎̥͛̊́̀͘ͅ Круг одиннадцатый.

В мире нет ничего невозможного. Представим, что я оказался в безвыходной ситуации. Меня схватил маньяк, и я не могу убежать или отбиться. Как мне спастись?

Прекратить представлять.

Расстояния не имеют значения. Как он, точка на двухмерном листе, мог схватить меня, точку в трёхмерном пространстве? Нужно лишь потерять себя здесь, а затем найти снова в другом месте. Это просто. Но разве нет решения лучше?

Конечно есть. Река времени несёт вперёд свои воды, а вместе с ними и нас – песчинки, что были подхвачены течением. Кто заметит, что одна песчинка оказалась не там, где была? Ничтожное изменение в бесконечности вселенной, всего лишь траектории нескольких частиц в бурном потоке. Нужен только небольшой импульс…

– Убьёшься же.

В окружавшем меня круговороте вероятностей и сил парил небольшой зверёк, похожий одновременно на белку и котёнка. Белый, пушистый, с большими ушками, шерсть на которых к кончикам выцветала в синеву, он внимательно смотрел на меня фиолетовыми глазками-пуговками. А ещё у него есть жилеточка! Такой милашка…

По шерсти зверька пробежалась нежная волна моего касания. Мягкий и тёплый. Естественный, но не настоящий. Облик без сути. С чужой сутью?

– Не делай этого. Убьёшься, – повторил зверёк. – Кто тогда будет мной любоваться?

О чем это он? Все ведь так просто! Всего лишь передвинуть песчинку, что в этом опасного? Но время ещё есть, так что я погладил зверька ещё разок. Какая прелесть!

– Я дам подсказку. Живи.

Взмахнув пушистым хвостом он подлетел поближе, и ткнул меня тоненькой лапкой в фокус восприятия.

̴̢ͪ̍̄̌ͩ̄ͣ̊̒̋ͣ̄͒̚͏̵̸̸̷̶̧̡̧̛́͜͜͝͝͞͡͝͝͝͝͠҉̢̢̧̡̢̕͞҉͡͏͕̥̦̞̟̦̠̘̘͓̹̼͇̀ͅͅ ̴̶̴̸̶̶̨̡̛̛̛͂̔͆̓̏̿̿̀́̀̕͘͘͜͟͟͠͡͠͠͝͡͡͏̶͙̩̬̟͕̠͖́́͢͡͞͝ ̶̡̡̇̈̌͌͗̈̍̾͌ͫ̆ͭ͑ͥͪ̌ͮ͐̐͋̇́̾͊̍̃̉ͩͭͤ̃ͯ̚̕͘͟͝͝͏̶̢̧́̕͘͘͢͢͟͟͡͝͏̴̷̢̼͙̗̻͉̖̘̝͈͔̻̻̜̗͕̩̮̹͈̖̮͉͚̭̳̰̖̙͈̼̬͙̀ͅͅ ̸̴̨ͧ̎̓̎̎̎̃͑̃̂͒ͦ͟͠҉҉̛͜͠͏̶̵̧̧̀̀̀͘̕͜͟͢͏̸̴̷̸̴̛͙̦̻̰̩͚̞̫̤̤̺̬̗͈̳̥͓̟͎̠̠͔͙̫̗͎͟͠͞͠ͅ ̶̨̧̬͑̍̃͆ͬ̋ͧ̇ͬ͊ͫ̃̊̀͜͞ ̔̆͐ͮ͊̅ͣ̌̀ͨ̅҉͏̴̷̶̶̴̴̵̶̴̡̧̡̛̛̛̀͜͟͢͞͡͏̴̛̞͖͎̳̭͓͟͟ ̴̢̛̈ͮ̏̋ͬͤ́ͥͥ͌ͨ͗̈́̾ͬͨͥ̆̅̉̔́͘͝҉͏̹͙̬̻̜̼̞̱̠̘̯͉͇͇̙̘̞̞̹͖͕̜̯̭̻̳̥̙͉͕̗̞̘͘ͅ ̸̧̘̰̲̹̩͖̲̠̮̘̭̬̜̺͓̪̤̹̤̮̤̹̣̂̑̔ͤͭͧ̐͂̅͋̓͐ͮ̿̏̓ͨͥ̈̆͒ͨ̓ͧ̎ͮ̚͞ͅ ̷̷̶̡̨̧̡̛̝̘̥̯̜̩̮̟̱̠̖̻͖̩̼͓̳̩̤̳̐̏̂͗̇̂̂̂ͦͨ͊̓ͧͭͣͮ̇ͫͦ́́̀̀́́̀̀̚̚͘̕͘͜͢͟͠͞ͅ ̛̊ͬͭ̽ͮ̅̾̽̆ͧ͗̇͐͛̿͒͊͊̓̀̉̓͆ͬ͆̅̚̚͘͘͜͡͏̡̡̛͜͜͟͠͏̸̷̷̨̢̧̛̛͎͖̰̳̹̫̠̰̳̥̪̟̰̩̪̟̖̭̤̮̹̮̱̬͈̩̀͟͢ͅ ̷̴̓́͋́̊ͣͧ̋͗̔̋̈́̍̏͌̈́͂ͬ̋͘͡͝͡͏̸̥̰̺̦̘̩̝͔̫͙̠͙͓̖̬̱͕ ̢̐͛̆ͮ͋̈͗ͫ̃ͯ̄͛̅̚̚͟҉̵̵̢̣̳̥̲͕̘̱̠̤̲͔͚͍́̕̕͜͢͠ ̸̷̶̵̷̶̨̛̛͎̗̱̲̠̼̞͍̜̻͙̝͍̻̳͖̥̤̌́̀̕͘͢͟͟͜͞͡ ̸̨̛̦̫̺̭͙̉̒ͣͭͤͥͧ̿̿̏ͦͫͯ̅ͧ͋̅́́͜͡͡ ͦ̒̊̆͒ͦ̾ͩͣ̊̑̓͌ͪͨ̑ͯͭ̅̚҉̶̡̧̛̛̛́́͜͟͜͠͡͞͝͏́̕̕͜͏̸̡̧̧͎͕̖̻̳͚͢͞ ̷̸ͭͭ̈̅ͥͧ̒̆̏̅̆͗ͪ̆͆͒̀҉҉̵̴̶̷̵̸̴̨̨̡̛̺͇̙͓͇̣͘͘͘͟͜͢͡͡͡͞ͅ ̵̡̑̽ͦͦ̀̚̕͡͏̵̨̢̀͘͟͠͡͞҉҉̛҉̸̛́̕͝҉̷̖͉̟̗͔̘̙͚̻ ̷̸̧̧̨ͣ̓̃̈͐̇̊ͣ̇̊͗ͣͩͪ͐̃ͤ́̿͢͢͢҉̡͏̸̸̶̴̪̮̕͟ ͒̏̐͊ͭ̐̒ͦͯ͏̷̴̴̵̵̢̡̛̥̥̪̘̱̙̟̱̭̳̳̱͓̻͙̱̞̲̦̰̥̱́́́͟͢͟͡͝ͅ ̶̷̸̢̨̐ͦ́͘̕͜͜͠͡͠҉̻̖̘̮̗͙̻͎̪̮̻͔͉̣̗͎͈͙̖͎̯̘́͝ ̷̢̨̽ͯͯ͛͋ͫ̉̌͊ͦ̕͟͡͏̵͟͞҉̶̵̵̛̲ ̵̸̴̵̶̶̨̧̡̡̤̪̪͈͇̬͊ͯ̃͐͝͞ ̵̸̡̦͚͛͑ͣͩ̄̀́͘̕͟͠ ̶̏̌̇̎̌ͤ͐̇͆͑̔͛̄̈́͊̚͜͏̴̢̛̕͠͏̷̺̻̠̗͔͈̣̞̞̝̘͙͚̝̼͖͇͙̪̻͝͞ ̵̶̢̘̺͈̥̖̜̯̻̠̫̮̦͚͈͕̗͈ͥ̋̃̎ͨͫͨ̄ͤ͐̎͌͒͌ͮ̌͊ͦ̉͘͘͜͠ ̴̸̜̮̱͓͌̍̎͐̿͗̽͘͜͝ ̓ͥ͂̑͑̎̈́̒̑̈́ͥ͞͏̶͇̱̹̳̬͞ ͭ̈́͆ͧͧ͂̋̐͛̿̉̉ͤͧͯ̔͘͢͏͏̣̲̤̭̱͓̝̥͍͙̥͝ͅ ̷̢̦͖̤̦̤̤͇̀́̓ͧ͢͝ ̵̴ͧ́̀́͜҉̗͎̠̺͇̮̪ ̷̨̧̛̇̎̅̔̈́̏͆̽̕͏̷͈̗-̶̴̨̛͕͚͔͎̬̩ͣ͆̔ͨͮ̈̑ͪ͊̈͛́͝-̴̡̡̧͈̤̹͓͍̝͚̳̭̝̎̊ͯ̾ͯͭ͋̅̃̀͘͟ͅͅͅ-̶̛ͦ̓ͥ̌̊͌̆̋̚͟҉̴̧̡̀̕͜͟͡҉̤̪̱͉͙̪̜̗-̛̆ͤ́́̀͘͢͡͠͏̲̹̘͘-̴̸̢͚͔̅̂́͜͟͠-̴̛̩͍̬̪̰͉̩̗ͤͣͬͮ̒̃͂̅ͮͮ͢͞-̳͓̍͐̀ͭ̒̂̔͟͡-̑̐̆̓͂̓̓̉͏̸̪̤͟-̧͉̣̼̏̇ͫ͂͘̕͟͡-̰̓͒̎͡-̟̺̖̹̏ͬ͝-ͬ̍̇͐͞҉̴͖͇̲-̢̹͊̋̄̀-̨̫͎ͧͧ͞-̴̲͇̌̓ͯ͡-̶̦̾͗͟-̻ͬ͡–––––––––––– Я… кто? Что? Где? Вспомнил!

Реальность настолько пронизывала меня, что не оставалось места ни страху, ни сомнениям. Будущее перестало быть проблеском во тьме, и стало очевидным, как то, что выплеснутая из чаши вода упадёт на землю. Я не видел куда полетят брызги, но это неважно.

Сейчас он подойдёт.

– Эй, мелкий, глянь, – убийца поднял меня за шкирку и показал на законченную звезду. – Круто же! И всего-то с четвёртого раза! Наверное, у меня талант. Как думаешь? Тебе там вообще хоть что-нибудь сквозь слезы видно?

Искренность. Интерес. Предвкушение. С его точки зрения я лишь ингредиент, а беседа со мной имеет не больше смысла, чем насвистывание себе под нос во время готовки. И все же, ему это нравилось. Ингредиенты должны видеть процесс приготовления, это сделает вкус блюда лучше. Так он думает.

– Чет отлить захотелось, – задумчиво произнёс маньяк, и разжал руку, вновь роняя меня на пол. – Никуда не уходи, я мигом!

У меня есть целая минута. Почему так много? Он осторожный. Ему нужно будет стереть отпечатки пальцев. Хищник обретший разум, пытается познать смерть. Не получится. Извернувшись словно змея, я прыжком поднялся на ноги.

Решение не лежало на поверхности. Я не увидел его, потому что не знал куда смотреть, но сейчас нужные мне нити вероятностей сплетались вокруг раскрытого журнала, который маньяк оставил на столе. На одном развороте были инструкции, на втором – странный белый стих, который был нужен для призыва. Раньше я бы и не подумал терять время на то, чтобы читать его.

Но теперь я знал, что в этом есть смысл.

– Закройся, наполнись, закройся, наполнись, закройся, наполнись, закройся, наполнись! Пятикратно вбери, прежде чем расколоться! Серебром и железом сформована суть, первый камень возложен владыкой контрактов. Верно следую я путём Соломона…

Бессмысленная, едва рифмованная тарабарщина откликалась в мире. Я не мог отвлечься ни на секунду, чтобы не сбиться, но я буквально кожей чувствовал разливающееся вокруг нечто.

– …Так последуй за зовом Святого Грааля! Раздели мою волю и цели, ответь мне!..

Нечто коснулось меня, просветив мгновенным леденящим рентгеном, из-за чего я едва не запнулся. Осталась всего пара строф!

– …с вершины небес, сквозь кольцо удержанья, трижды верный обету, Хранитель Баланса!

По миру прокатилась волна неестественности, тут же затухшая, словно увязшая в реальности, впитавшаяся в неё как вода в песок. Секунда. Другая. А затем хрупкое равновесие нарушилось. Звезда, начерченная кровью моих родителей, ярко засветилась, окрашивая всю комнату в оттенки синего. Вероятности пришли в движение, и большая часть веток с моей гибелью осталась позади.

– Ого! Получилось, получилось! – за моей спиной раздались восторженные хлопки. Я знал, что он стоит там, ведь не уложился с призывом в минуту. Это не было проблемой – животное в человеческом теле было очень любопытным. Даже сейчас он стоял, с интересом рассматривая как свет сгущается в женскую фигурку. – Э… кажется, ты призвал ангела, вместо демона.

Появившаяся девушка открыла глаза, и робко улыбнулась.

– Ответь, ты ли мой мастер?

– Помоги мне, – одними губами шепнул я. И все же она поняла. По тяжёлому запаху крови? По моему виду? Или просто ощутила это ангельским чутьём? Не знаю. Но хватило лишь одного слова…

– φως!

…чтобы из её посоха вырвался яркий луч света. И по моим натянутым как струны нервам хлестнуло ощущение смерти. Пусть не глазами, но я в деталях ощутил, как ангельский лучик навылет прожёг череп маньяка. Да… вот так. Без предупреждений, схватки, шанса, последнего слова. Походя. Идеально – так, как он и заслуживал.

Вероятности сдвинулись вновь, обещая мне, что завтра наступит. Невероятное, ирреальное чувство облегчения накатило на меня словно волна, и я как-то со стороны осознал, что заваливаюсь на спину. Ноги просто стали ватными, отказываясь меня держать, а сердце колотилось в груди так, словно пыталось вырваться из неё.

– Мастер! – испуганно воскликнула ангел, и одним движением подалась навстречу, поймав меня. Выпущенный ею из рук посох зазвенел, ударившись о доски пола. Почему-то это показалось мне невероятно смешным.

Я попытался подавить смех, но не смог, и громко расхохотался. Какой контраст! Убила человека одним словом, а теперь испуганно вглядывается в моё лицо! Глаза яркие и голубые, сияют как весеннее небо. Я тону в них – в них, и в буйстве ощущений что дарит мне болезненно обострённое сверхчувство от попыток ощутить её. Неестественная, таинственная , прекрасная. Ангел, призванный вместо демона. Ангел, который станет демоном. Ангел, который был демоном. Ангел, который будет демоном, чтобы получить второй шанс стать ангелом! Ах-ха-ха-ха-ха! Почему в этом нет никакого парадокса?! Да откуда же я знаю?! Умора!

– ύπνοςε, – нежно сказала ангел.