Фаворит 11. Русский век.

Мы – за уничтожение войны, нам война не нужна, но уничтожить войну можно только через войну. Если хочешь, чтобы винтовок не было, – берись за винтовку.

Мао Дзедун

Луганск

20 июня 1742 год.

Я не сорвался. Сломя голову, не полетел решать проблемы, хотя они уже появляются и мало ли... может и самые сложные в моей жизни. Причем и во внешней политике, но ожидаемо; и во внутренней, но неожиданно. Сесть на коня, взять заводного, лететь по почтовым станциям и не останавливаться. Нет.

Чтобы съесть блюдо, его сперва нужно приготовить, порой и потомить на медленном огне. Ничего не горит, не подгорает. Напротив, если я стану действовать импульсивно, то только наврежу себе. Да и пора бы доверять тем людям, которые стали за последние пять лет настоящими профессионалами.

Тем более, бежать не нужно, так как тут же были отправлены вестовые в нужные точки, в том числе и в Вену. Необходимо как можно больше вводных, чтобы принимать судьбоносные решения.

Так что я выдохнул, засучил рукава, достал бумаги, в том числе и переданные мне по ведомству Тайной канцелярии, — началась работа по Луганску. Пригласил вновь и градоначальника.

Кстати, а ведь Леонтий Иванович Миргородский почти и не ворует. Почти… Наверное, ещё долго в России будет просто неприлично оставаться честным человеком. Вот даже, казалось бы, зачем те двести рублей, которые были положены в карман градоначальником, если у него зарплата здесь и сейчас шестьсот рублей? Но ведь факт хищения имущества случился.

— И почему это произошло? Вам настолько нужны были деньги? Или у вас появилась какая-то страсть, которая требует дополнительных трат? — уже после того, как мы полтора часа обсуждали планы, а я делал себе заметки, чем помочь городу и что на Совете директоров мне доложили неполную картину, — высказал я и претензии.

— Прошу простить меня… Как только будет выплачено мне жалованье, я всенепременно положу туда взятую мной сумму. Смею заметить, что взял я не двести рублей, а тысячу. Я знаю о том, что вы цените честность и принципиальность, но нынче у меня были существенные траты, и я не хотел обращаться по этому поводу к своему брату, — повинился Леонтий Иванович.

Да уж, недоработка. Получается, не досмотрели мои люди. Больше взял себе Миргородский. Но, судя по всему, я причину таких трат знаю. Это не оправдывает поступок. Но он ведет себя в парадигме нынешних чиновников. Вот они деньги! Государственные или меценатов? Плевать! Деньги же вот они! Хвать их на свои нужды. Искоренить все это ни за пять лет, ни за десять, нельзя. Но никто не говорит, что бороться не следует.

— Вы решили самолично экипировать двух гвардейцев кирасирского полка? Небось, лошадей хороших купили, мундиры пошили — парадный и повседневный, и не по одному? — говорил я.

И оказался прав… Признаться, что меня сильно привлекло и оставило некоторый отпечаток, выделяя этого человека из немалого количества других, которые стремятся со мной подружиться, — это его близнецы. Два парня, которым сейчас уже то ли семнадцать, то ли восемнадцать лет, и которые поступили на службу лейб-кирасирского полка.

Причём они поступили в батальон, который отдельно выведен из полка. Называется “резервным”. На службу там ходят не на постоянной основе, а лишь периодически, но не реже, чем два раза в неделю. И причина не в том, что я не хочу, чтобы русская армия имела хороших кирасир. Просто в этом батальоне служат в основном молодые люди, которые при этом ещё и обучаются на заочной форме университетов.

Да, я ввёл такую практику. Есть у нас заочный факультет, где, как правило, занятия происходят три раза в неделю, а остальное время можно уделять службе, личным делам. Можно сдать экзамены экстерном, если было достойное домашнее образование. Но ведь мало кто тянет уровнем на университетский. Так что путь доучиваются.

И такое обучение стоит немалых денег. Спонсировать ещё и обучение дворянских детей я, конечно же, не могу. Россия не может. Хотя у нас есть студенты на стипендиях. Но это для выходцев из мещан или даже из крестьян, которые оказываются столь дорогими, что выпускать самородки из России никак нельзя.

Но я же не забыл, что был коммунистом. Всегда и везде стремлюсь улучшить социальные лифты. Да простит меня Ильич, если он все же такое говорил, но не считаю, что государством может управлять кухарка. А вот когда кухарка выучиться, пройдет определенный путь становления... Почему бы и нет. Екатерина Алексеевна, матушка нынешней государыни, соврать не даст.

Между прочим, государство платит помещику за то, что он предоставляет в рекруты или для дальнейшего обучения одного или более своих крестьян, но обязательно образованных, или с явными зачатками к обучению. Кроме того, силами пропаганды я создал особенный тренд. Сейчас стало очень модно отправлять своих крепостных на обучение. Немногих, единицы, но лучших и самых способных.

Мол, это уже делает многих помещиков действительно просвещёнными людьми. А если не отправил крестьянина, то ты и плохой барин. Разве что прощается настолько нищий помещик, что не можешь нанять учителей и обучить двух-трёх крестьян наукам? То-то!

— Я понимаю, что вы решили самолично экипировать своих сыновей. А ещё и так вышло, что экипировка и лошади для кирасир стоят дороже всего. Я понимаю, что вам необходимо оплачивать обучение своих сыновей в Петербургском университете — наверняка же они не в казармах живут, а на съёмных квартирах… Ну и как же молодым людям не иметь звонких монет или шелестящих денежных бумажек в кармане? — я пристально посмотрел на Леонтия Ивановича. — Но и это не повод для воровства. Это, возможно, причина, чтобы обратиться ко мне за помощью лично, напрямую. Я же вижу, что вы осознаёте, какой важный проект сейчас завершается!

— Так точно, ваше высокопревосходительство! — Миргородский стоял по струнке.

— У вас же допуск к тайнам первого ранга? — уточнил я.

— Так точно, ваше высокопревосходительство. Первого ранга и имею доступ к новым видам вооружения, — по-армейски отвечал мне градоначальник.

— Тогда провожайте меня на полигон. По дороге ещё немало чего обсудим, — сказал я. – Но... деньги в казну положите немедля! И на год урезаю вам жалование.

— Благодарю, ваша светлость, вы не пожалеете.

— Вот и смотри... Не позорься больше. Если нужны деньги, обратись. Но и не балуй сыновей. Я присмотрю за ними в Петербурге, – сказал я.

Миргородский с ужасом посмотрел на меня. Думает, что теперь задействую Тайную канцелярию и буду контролировать его детей? Правильно думает, но не совсем так, как это будет. Присматривать? Да! Искать компромат? Нет!

— Смотрите за городом. Делайте, что на вас возложено, и все будет и у вас и у России, хорошо, – заканчивал я рабочую встречу.

А потом вернулся домой, пообщался с женой. Но лишь пообедали вместе и разбежались. Она и сама собиралась отправиться на инспекцию по учебным заведениям Луганской агломерации. Так что наше семейство при делах. И детишки тоже: у юной барышни сегодня французский язык, рисование, чтение. Уверен, что без внимания не останется и второй мужчина в нашей семье. Няня отлично отрабатывает. Да и у нее целый штат помощников.

Сам же скоро направился к району оружейного завода. В зону, куда без соответственного пропуска не пройти. Секретность запредельная. Хотя тут засилье голландцев. Но они под колпаком.

— Бах-бах-бах! — десяток моих охранников палили из винтовок.

Делали это так, как дети могут радоваться новой игрушке, которую ждали год. И вот родители расщедрились и купили.

Я наблюдал в бинокль, как кучно ложатся пули; рядом стоял Кашин со своими часами с секундной стрелкой. Я ему заказал-таки часы. В его задачи входило фиксировать скорость перезарядки, а также наблюдать за тем, какие сложности возникают при стрельбе.

У меня в отряде достаточно грамотные люди и умеют писать аналитические записки, размышлять и даже вносить предложения. Так что после сегодняшнего дня мне ещё предстоит и поговорить с ними, и проанализировать записи по итогам испытаний.

— Восемь! Осталось пять секунд! – кричал разгоряченный и воодушевленный Кашин.

Невиданное же дело! И он, как и я и те солдаты, что сейчас горят радостью и даже счастью. Любят они пострелять.

Первые в этом мире унитарные патроны вышли всё-таки коряво, если, конечно, сравнивать с теми, что использовались в будущем. По виду — сравнимые с тем, как это происходило в иной реальности, но значительно позже, во второй половине XIX века.

Как ни старалась целая группа учёных-химиков во главе с Михаилом Васильевичем Ломоносовым создать капсюль без ртути, так это и не вышло. Так что в некоторой степени солдатам придётся немножко подышать парами ртути.

Но я не помню, чтобы в иной реальности это сильно влияло на здоровье солдат, которые использовали первые унитарные патроны. Или я себя успокаиваю?

— Время! — потребовал я доклада от Кашина.

— Восемь выстрелов в минуту, — радостно и удивлённо отвечал мне он. – Оставалось еще пять секунд. Следующая минута могла дать девять выстрелов.

— А вот с точностью не всё хорошо, — на основе своих наблюдений сделал я вывод.

Но было понятно, что, с одной стороны, у меня в охране очень опытные бойцы. Но ведь они впервые взяли такое оружие. И уже такие результаты. Уверен, что через месяц плотных тренировок и точность будет куда как выше, и, может, даже немного скорость заряжания увеличится.

Хотя больше нам и не надо. Больше — это уже картечница и пулемёты. Хотелось бы и на них замахнуться. Но даже с учётом того, что можно влить в проекты огромные средства, силы, люди и ресурсы, что используются для научных изысканий в области станкостроения и производства оружия, все равно технологическая база ещё слишком слаба. И с моим послезнанием и пониманием, как устроен пулемет Максима, или Дегтярёва.

Слабовато для этого периода и осознание возможностей. Это тоже важно. Как в будущем думать о том, что вот-вот солдаты будут использовать бластеры или лазеры. Фантастика. Вот и пулемет...

Но все равно, в сравнении с нашими главными конкурентами, мы впереди. И это не может не радовать.

Выбор Луганска как места главного производства нового оружия под унитарный патрон был сделан не случайно. И мы потеряли не менее чем четыре месяца, когда пришлось из Петербурга перевозить часть оборудования, новые станки по нарезке стволов, лучших оружейных мастеров.

Англия и Голландия, даже французы, пробовали это делать — организовывать промышленный шпионаж. Тайная канцелярия, практически ночующая на наших предприятиях, почти каждый месяц ловила шпиона.

А это всё говорило в пользу того, что наши потенциальные враги прекрасно осознали, в чём преимущество русской армии, и что мы в своих технологиях продвинулись сильно вперёд.

— Сколько патронов в месяц вы производите? — спрашивал я у директора второго консервного завода.

— Только начали производить. За этот месяц — пятнадцать тысяч, — чуть растерянно отвечал Вильям ван дер Хайде.

— Этого мало. Жду в следующем месяце увеличения производства в три раза. Вас же под боком всё есть. Металлов хватает, петербургскую лабораторию я перевёз сюда, так что работайте, — сказал я.

Как мне ни хотелось назначать на такое ответственное и секретное производство русских, но пришлось голландцев. Ну профессиональнее оказались, организованнее. В какой-то момент и я, и тогда ещё только поднимающаяся с колен Тайная канцелярия выпустили из виду, что на нашем экспериментальном заводе в Петербурге вдруг оказалось немало иностранцев.

Особенно почему-то много было именно голландцев. Просчёт был настолько катастрофическим, что мы подхватились лишь тогда, как один из голландских кораблей собирался покидать Петербург, и на его борту случайным образом, а на самом деле — нет, оказалось сразу семь наших специалистов. Они, не закончив контракта, уже бежали на родину, чтобы сообщить о всех новшествах, которые увидели в России.

Везли чертежи, собственные знания. Я понимаю, что голландцы понимают: такое вот оружие может продлить агонию их лидерства на море. Может быть даже где-то немного потеснили бы бритов. Но это же не повод шпионить. За знания платить нужно и много.

Кстати, того сотрудника таможенной службы, который и поднял панику, что на голландский борт пробрались ранее не зарегистрированные на выезд из России пассажиры… Ещё ему показалось, что они сильно нервничают. После предложили еще и взятку, чтобы сотрудник как можно быстрее оформил все необходимые выездные документы.

Стоит ли теперь говорить о том, кто начальник таможенной службы в Российской империи? А ведь это был таможенник уже не молодой, опытный, который мог бы ни на что не обращать внимания, а взять взятку. А он, оказывается, настолько принципиальный, что всё-таки не берёт, патриотически настроенный верноподданный.

И, между прочим, в России сейчас таких немало. Пропаганда заработала настолько мощно, что я даже примерно год назад приказал сбавить обороты. Слепые фанатики русскому императору тоже не нужны, пусть император пока ещё об этом и не догадывается. Как он там? Ученик мой? Среди этих заговорщиков.

Сейчас в России выпускаются три журнала, восемь газет. И обязательно каждая газета должна содержать патриотически настроенные статьи. Там же рассказывается об успехах России, в нужном контексте описывается придворная жизнь и многое другое.

Так что, когда я выбирал, кому же возглавить столь ответственное и секретное производство, то скорее исходил из личностных характеристик людей, полагая, что Тайная канцелярия способна проследить за лояльностью, в том числе и этого директора. И дер Хайде умеет. Вот не отнять, что молодец. Что удивительно, даже работая почти по принуждению. Человек из той эксклюзивной серии, что не могут сделать плохо, даже если и захотят.

Тем более таких денег, как зарабатывает он, далеко не каждый имеет.

Я взял в руку винтовку и снова стал её крутить, вертеть, заряжать, разряжать. Да, за основу была взята винтовка Холла, исполненная в первой половине XIX века американским изобретателем. Ну, конечно, многое было доделано, как и затвор — достаточно немудрёный, но пулю вгоняющий, боёк подправили. Но нет сложных пружин, механизмов. В эту историю, как она не была бы притягательной, я пока не лезу.

А ещё в этих винтовках мы несколько укоротили ствол… Есть образцы и с более длинным стволом, предполагаемые для ведения снайперского огня. Но в целом винтовка планируется как пехотная, для стрелковых подразделений. Дорого. Невероятно дорого. Но у нас это есть. А у них – нет!

— Три осечки на сто выстрелов, — вслух произнёс я.

В принципе, приемлемо. Учитывая то, что достаточно переделать затвор или поменять патрон, чтобы продолжить стрельбу.

— Сколько патронов для револьверов? — спросил я у голландца.

— Десять тысяч, — понурив голову, сказал он.

Я с укоризной посмотрел на директора. Опять же — мало. А ведь для производства патронов для револьверов была создана производственная линия. Да, в основном там ручной труд, но своего рода конвейер. С патронами для винтовки пока что только ремесленный труд, даже скорее напильником.

— Забираю все патроны. Причём и к винтовкам, и к револьверам. Пока я в Луганске, организуйте работу в три смены, жгите свечи, дозволяю даже использовать керосиновые лампы. Но ни на минуту не останавливаться и производить патроны, — приказывал я.

Голландец кивал головой и даже что-то записывал в блокнот. А потом он поднял на меня глаза и с тоской сказал:

— А будет ли когда-нибудь у меня возможность отправиться в Голландию?

— В ближайшие пять лет на это даже не рассчитывайте, — сказал я. — Уже распорядился о том, чтобы вашу семью перевезли в Луганск. Разве вы не находите, что это замечательный город, где вы сможете работать и жить, а ваши дети будут образованы и с будущим?

— Несомненно, ваше сиятельство, — он явно говорил не то, что чувствовал. – Но я бы посетил родной Роттердам.

— Не буду вас обнадеживать, – сказал я.

Но в этом случае мне определённо безразлично, что там думает и чувствует этот человек. Главное — что он работает, что он один из немногих, кто вовсе понял технологию. И несмотря на свои переживания, он весьма исполнительный. Правда, я всё равно немного разочарован небольшим количеством произведённых патронов.

Мы уходили с заводского полигона полными впечатлениями.

— Александр Лукич, вы же понимаете, какое это преимущество на поле боя? — говорил Кашин, когда мы уже возвращались в дом градоначальника.

Я лишь усмехнулся. Я-то и не понимаю? Больше, чем кто либо в этом мире.

Кашин постоянно рядом со мной, три дня тому назад я стал крёстным для его ребёнка, — он не может не видеть, не понимать, сколько я бился над тем, чтобы сейчас иметь в кобуре полноценный револьвер, и чтобы у него в руках была новейшая винтовка под унитарный патрон.

Оказалось, что мало знать, как может быть устроено такое оружие. Мало начертить капсюль и патрон. Три года бились над этим, даже терпеливый Ломоносов, который каждую из теорий, что я ему предлагал, доводил до совершенства и вникал подробнейшим образом. Даже он в какой-то момент сдавался. Лишь только моё упорство, ну а также ещё деньги и сила убеждения сделали возможным создать это оружие.

Уверен, что в других условиях, если бы не было человека, который точно знает, как это должно выглядеть и насколько это важно в рамках эволюции оружия, — да никто бы не стал заморачиваться и уже давно бы забросил работу. Уверен, что еще до непосредственного изобретения капсюля и унитарного патрона, попытки сделать это были. Но, сталкиваясь со сложностями производства, отказывались от идеи.

— Мы тебя заждались! — с некоторым укором сказала Юля.

Я ничего не ответил, подошёл к умывальнику, умыл руки с мылом, сел за стол. Сегодня у нас новомодное блюдо: мы будем есть тушёнку с макаронами. Казалось бы, всё это прозвучало даже несколько дёшево или обыденно. Вот только тушёнка в каноничные времена — не просто дорогой продукт, а ещё и модный продукт.

— Местного завода? — спросил я у прислуги, указывая на открытые банки тушёнки.

— Да, ваша светлость, — отвечала мне служанка.

А сама стоит такая, слюну пускает.

— Перед тем, как нас кормить, сами ешьте, – сделал я замечание.

Жесть для консервных банок изобрести мы не смогли. Вернее, не так: в малых количествах мы её производим, но никак невозможно на современной технологической базе производить жесть в больших количествах. Так что тушёнка у нас в банках из тонкого лужёного железа. И это тоже очень недёшево, но я пошёл на такой шаг.

Тушёнка — такой продукт, который не портится не то что годами: можно его использовать и через десять-двадцать лет. При условии, что консервация прошла правильно и достаточное количество соли использовано, да еще с лавровым листом, а офицерская еще и с перцем... Очень вкусно. Так что постепенно, но существующие на данный момент шесть консервных заводов в основном работают на армию и флот.

До восьмидесяти процентов продукции отгружается именно на армейские склады. Остальное поступает в продажу, и, к моему удивлению, даже, может быть, и шоку, тушёнка стала одним из самых уважаемых и часто заказываемых блюд во всех русских ресторанах и трактирах. А то, что её в принципе немного, только подогревает интерес и увеличивает спрос.

И если бы не обязательства консервных заводов отгружать продукцию на склады армии, то можно было зарабатывать очень приличные деньги на консервах.

Так что я подумываю над тем, чтобы скоро открывающиеся консервные заводы в Николаеве и в Бахчисарае направить всё-таки на внутренний рынок. И благо, что в Новороссии большое количество быков и коров. Есть кого на мясо пускать. Это удивительно, но по Дикому Полю бегает много одичалых быков. Едешь — и словно бы оказался в Америке, а вокруг бизоны.

Так что пока ещё в достаточной мере не развито разведение скота, чаще всего используются именно эти быки и коровы, которые пока ещё в товарном масштабе отлавливаются по всему Причерноморью.

У меня есть теория, как так получилось, что столько быков и коров гуляет по Дикому Полю. Наверняка караваны с русскими пленными и с украденными татарвой животными не всегда в целости и сохранности доходили до Крыма. Где-то сбегали коровы, как и люди.

Так что можно встретить не только коров и быков, а ещё и табуны диких лошадей. Правда, последних отлавливали ещё до прихода России в Крым.

— Иван, отправь самого надежного человека в Петербург, – говорил я, когда мы уже приехали к моему временному дому.

— Что случилось? – подобрался Кашин.

— Может случиться. Вот ты как отнесешься к тому, если меня объявят Антихристом? – спросил я.

Иван перекрестился.

— Не поверю, – после паузы сказал Иван.

— А другие поверят... Так что отправь с надежным человеком мое послание в Петербург, – сказал я.