Федотовъ. Начало

То, что я умер, я окончательно осознал, сидя в грязном сыром подвале и слушая, как прислуга графа Нетопырёва расчищает площадку во дворе особняка.

Вообще-то, оповестили меня об этом гораздо раньше, но полное осознание произошедшего наступило именно в тот момент, когда мне не дали доспать положенные три часа.

Скрежет металла и шипение паровых машин, доносившиеся до моей каменной камеры, иногда дополнялись гвалтом мужских грубых голосов и зычным ором хозяина, лично руководившего работами.

В подвале, где я сидел, было очень холодно, склизкие стены покрывала плесень. Каменная клетка три на четыре метра, в одном углу охапка грязного сена, служащая постелью, в другом деревянный ушат, заменяющий удобства. Вместо двери — металлическая решётка, не способствующая сохранению тепла, но дающая хоть какой-то приток свежего воздуха.

Затхлый сырой запах и вонь из отхожего ведра забивали нос, не давая вдохнуть полной грудью, поэтому я часами просиживал около двери, чтобы не задохнуться от собственных испражнений.

Ночами температура на улице опускалась градусов до десяти, поэтому, вместо сна, я делал упражнения, которые мог вспомнить: приседал, отжимался, качал пресс. Замёрзший и полностью вымотанный засыпал только под утро, и умудрялся урвать пару-тройку часов, пока не просыпалась челядь, и во дворе не начиналось движение и шум.

Еду мне приносил крепостной, здоровенный детина под два метра ростом, одетый в свободные штаны и такую же рубаху из простой грубой ткани. Всклокоченные, неровно обрезанные волосы имели пегий окрас и напоминали сорочье гнездо. Я готов был поклясться, что они никогда не видели расчески, а столь странное сочетание цветов – это просто пятна грязи.

Один глаз амбала, точно имеющего косую сажень в плечах, закрывала грязная повязка, второй, неожиданно ярко-голубой, недобро сверлил меня из под кустистой брови, того же окраса, что и волосы.

Детина приходил два раза в день: в обед и вечером перед закатом. Я посчитал, что он немой от рождения, потому что иногда вместо слов, он нечленораздельно мычал. Я бы так и думал, если бы однажды он не зевнул, и я не увидел у него во рту огрызок языка, отрезанного почти под корень. Зрелище не для слабонервных, и я отполз тогда в дальний угол, борясь с подступающей тошнотой.

В своих роликах на популярных видеохостингах, я учил подписчиков не бояться противника, а искать его уязвимые места, не уставая повторять, что чем больше шкаф, тем громче он падает. Самое главное правило гласит: если драки избежать нельзя — бей первым.

Так что, при желании, я легко мог отправить этого детину в нокаут и сбежать, но он никогда не заходил ко мне внутрь, а просовывал миску с кашей в специальную щель у самого порога и оставлял её прямо на каменном полу. Варево и на вид, и на вкус было совершенно отвратным, мне приходилось есть через силу, чтобы не ослабеть и быть готовым в нужный момент к решительным действиям. Удивительно, но мой избалованный, привыкший к изысканной и качественной еде, желудок, проглатывал эту гадость и даже ни разу не взбунтовался.

Наверное не очень понятно, почему я одновременно говорю о графе с крепостными и о подписчиках. Всё дело в том, что со мной случилось нечто невероятное — я попал в другой мир.

Но лучше всё по порядку.

Зовут меня Роман Александрович Федотов, тридцати пяти годков от роду, высокий, метр восемьдесят пять, крепыш с коротко стриженным ёжиком русых волос и серыми глазами, могу похвастаться накачанными бицепсами и кубиками на животе. В общем, везунчик по жизни и любимец женщин. Они от меня балдеют и сходят с ума.

А ещё я видеоблогер. Вы наверняка видели мой ролик о самозащите для девушек. Это тот самый, когда на улице пристают сразу трое парней. Ролик набрал тогда пятьсот тысяч просмотров за пару дней и стал вирусным. Другие мои видео про разные виды боевых искусств, тоже были очень популярны, и вполне обеспечивали меня не только хлебом, но и тем, что можно на него намазать.

Но увы, есть вещи от которых не застрахован ни один человек, и во время пандемии меня таки свалил вирус. Когда я попал в больницу, мест в палатах уже не хватало. Да и в коридоре врачи проходили бочком мимо поставленных по обеим сторонам коек. Мне надели на лицо маску с, прикрепленным к ней, баллончиком, и я отключился. То есть, это я так думал, что просто вижу сон.

А снилось мне, что стою я в очереди к кому-то очень важному. Светлый коридор, напоминающий фойе: потолки под пять метров, позолоченная лепнина по периметру стен, огромная деревянная дверь с вычурным узором, из-за которой периодически кто-то выкрикивал имена, и люди, ожидавшие в коридоре, по одному заходили внутрь.

– Федотов Роман, – раздалось из-за приоткрывшейся двери, и я вошёл.

Огромное помещение, размером со стандартный школьный спортзал, на полу — зеленая ковровая дорожка. Параллельно ей, у двери небольшой столик с канцелярскими принадлежностями. Миловидная блондинка с пышной грудью и длинными стройными ногами, одетая в строгую чёрную юбку выше колен и в белую блузку с впечатляющим декольте, жестом пригласила меня пройти вглубь зала, к огромному, метра три в длину, столу, заваленному бумагами, из-за которого едва виднелась коротко стриженная светлая макушка.

Я прошёл по ковровой дорожке и из-за стола мне навстречу поднялся невысокий мужчина средних лет, одетый несколько странно и вычурно, как в фильмах про дореволюционную Россию. Зелёный кафтан с воротником стойкой, обтягивающие белые штаны, больше похожие на женские лосины и высокие, до колен чёрные сапоги.

– Роман Александрович? – деловито спросил он.

– Да, это я.

– Вы знаете почему вы здесь?

– Я даже не знаю, где это “здесь”, – пожал я плечами, разглядывая замысловатый орнамент на воротнике его кафтана.

– Это комитет по распределению душ, – голос прозвучал так буднично, что я понял, что он говорит правду, и внутри пробежал нехороший холодок. – Зовите меня Петром Савельевичем.

– В смысле “по распределению душ”? – не понял я. – А как же тело?

– Ваше тело в данный момент находится в городской больнице номер шесть, под аппаратом искусственной вентиляции лёгких.

Я почувствовал, как краска отливает от моего лица.

Пётр Савельевич поднял голову и внимательно заглянул мне в глаза, словно пытаясь считать эмоции.

– Вы сейчас в коме, Роман Александрович.

– То есть это всё галлюцинации? – с надеждой воззрился я на собеседника.

– Вынужден вас огорчить, милейший. Всё происходящее вполне реально.

Я на секунду задумался. Всё-таки эта зараза меня доконала. Я всегда вёл здоровый образ жизни: не курил, не злоупотреблял алкоголем, спорт – так вообще стал моим способом заработка, и всё-таки эта напасть добралась и до меня. Я отлично понимаю, что тем, кто запустил эту машину по уничтожению человечества, плевать на простых работяг, но я надеялся, что пандемия обойдет меня стороной. Однако нет, видимо иммунитет к этой гадости есть только у избранных, у золотого миллиарда, в который я, судя по всему ещё не вхожу. Но что теперь делать?

Этот вопрос я и задал Петру Савельевичу.

– Вам, молодой человек, выпала уникальная возможность переосмыслить свою жизнь, – это было произнесено таким пафосным тоном, что я невольно напрягся. – Полежите пару лет, подумаете над своим поведением. Может и исправитесь.

– В смысле, исправлюсь? А что не так с моей жизнью?

– О-о, – протянул Пётр Савельевич, – много чего.

Он пошарил по столу и взял в руки увесистую папку “Дело № 167473748”. Раскрыв её, чиновник достал один из документов.

– Начнём с малого, — сказал он негромко. – В школе вы дружили с так называемым “ботаником” и даже защищали его от одноклассников.

– Всё верно, – я озадаченно смотрел на него, вспоминая школьные годы.

Виктор Подгорнов был отличником и часто давал мне списывать на самостоятельных и контрольных. Он был худеньким очкариком, не способным даже подтянуться на перекладине, и если бы не я, то Витя стал бы вечной целью для насмешек ребят.

– Вы дружили с ним не бескорыстно, – подтвердил мои мысли Пётр Савельич, – он решал за вас задачи и уравнения.

– Я давал ему намного больше. Защиту, — возразил я.

– Это не важно. Важно то, что вы действовали отнюдь не бескорыстно. Вернемся к той же школе. Ещё вы в десятом классе дружили с Олегом Шубиным. Почему?

– А что, дружить уже запрещено? – неожиданно для себя окрысился я.

– Дружить – нет. Но ваша дружба имела под собой материальную заинтересовать. Вы уже тогда решили стать блогером, а у Олега Шубина была самая последняя модель видеокамеры, подаренной ему отцом на шестнадцатилетие.

Я развел руками.

– Всё это как-то несерьёзно. Подумаешь, камера. Я мог бы снимать и на простую.

– Не могли. У ваших родителей не было возможности купить вам необходимое оборудование.

– Я не считаю это очень большим грехом, сотрудничество с Олегом было взаимовыгодное. Я ввёл его в свою компанию, так сказать, расширил круг его знакомств.

– Вот именно, что взаимовыгодное, – поднял палец вверх Пётр Савелич. – Мы же пытаемся найти бескорыстный поступок. Но это не всё.

Чиновник раскрыл папку и потянул из неё следующую бумажку.

– Перейдём к более тяжким проступкам. Вот, – задумчиво произнёс он, глядя в листок, – два года назад, вы встречались с Елизаветой Дмитриевной Дюжевой. Помните её?

– Конечно помню, мы проводили взаимную рекламу наших каналов.

То, что отношения с Лизой вышли за рамки деловых, я тоже помнил, но озвучивать это мне показалось неуместным.

– А для неё ваши отношения были гораздо большим, чем просто коллаборацией. Когда вы утром сбежали, она впала в сильную депрессию. Вы знали об этом?

– Нет, – я был в шоке, – конечно, не знал. Это было всего лишь взаимовыгодное и взаимно приятное сотрудничество.

Лизок была очень лёгкой и смешливой девушкой. Она с радостью отозвалась на приглашение сходить в клуб, а потом с такой же радостной лёгкостью пригласила к себе продолжить вечер за бокалом шампанского. Естественно, что я особо не озадачился соблюдением моральных принципов. Я вспомнил жаркие поцелуи спускавшиеся вниз по моему волосатому животу к брючному ремню и невольно улыбнулся. Елизавета стянула с меня джинсы и, обвив мою шею гипюровым шарфом, потащила за собой в душевую кабинку. Всё началось прямо под тугими бьющими струями, поочередно намылив друг друга и совокупившись пару раз, мы перебрались в спальню, где и продолжили акробатические номера.

Лизок была неутомима и очень меня впечатлила, но когда мы, наконец, выдохлись, и она заснула, я тихо оделся и свалил домой отсыпаться. Не люблю, знаете ли, спать в чужой постели, предпочитаю в своей. И да, я ей потом не позвонил. Почему? Да кто ж его знает. Не видел в этом смысла. Совместные проекты закончились, новых не намечалось, а секс, как говорится, не повод для знакомства. Потом меня засосали текущие дела, и я благополучно о ней забыл. А девушка, оказывается, страдала. Мда…

– Десять месяцев назад, – прервал поток моих мыслей Пётр Савелич, доставая из папки ещё один листок, – когда ваши доходы от канала перевалили за полмиллиона, вы пожертвовали кругленькую сумму в фонд защиты природы от техногенных влияний.

– Здесь-то что не так? Это же доброе дело?

– Разумеется доброе, и всё бы ничего, но.., – чиновник хитро прищурился, – вы помните какую сумму вы пожертвовали?

– Нет, – внутренне напрягся я, пытаясь понять, куда он клонит. – Её высчитывал нанятый бухгалтер.

– То есть вы даже не отрицаете, что вам это было нужно не для поддержки фонда, а для уменьшения налогов?

– Но ведь и фонд получил мои деньги. Всем хорошо, не только мне.

– Попробуйте вспомнить хотя бы одно доброе дело, которое вы совершили просто так, не заботясь о собственной выгоде.

Я задумался, пытаясь вспомнить. В детстве я часто заступался за девочек, но всегда рассчитывал на какую-то ответную реакцию. Что-то типа признания и восхищённых взглядов. В юности – за младших, но для меня это был способ самоутвердиться среди друзей и занять лидирующую позицию. Даже одалживая деньги своим родным, думал о том, что этим я укрепляю родственные связи, и когда-нибудь семья мне поможет. Но как же так? Получается, я никчёмный человек, лишенный всяческого бескорыстия.

– Вот ещё, – Петр Савелич вытащил следующий листок. – Пятого октября вы, управляя автомобилем форд, остановились чтобы подобрать голосующего пешехода. Он сообщил вам, что у него очень болит живот и попросил вас отвезти его в больницу. Что сделали вы?

– Я отказал ему, когда он отказался платить.

– Вы ему отказали.

– Я не такси и остановился только потому что лил дождь. Но я терпеть не могу халявщиков.

– Вы оставили его на дороге и уехали. Всё верно?

– Да, – мой голос дрогнул.

– Сорокин Алексей Юрьевич скончался этим же вечером по пути в больницу от обширного перитонита. У него был аппендицит, и если бы вы довезли его тогда до хирургического отделения, то врачи успели бы спасти его жизнь.

Я почувствовал слабость в ногах и заозирался в поисках стула.

– Вот видите, Роман Александрович, – припечатал чиновник, – вы оказывается стопроцентный эгоист.

Ответить на это мне было нечего, а Пётр Савельевич небрежно бросил папку на стол и сказал:

– Выйдите в коридор и подумайте над своим мировоззрением. Через пару лет я вызову вас снова.

Он повернулся ко мне спиной и направился к своему креслу.

– Постойте, – окликнул я его, – я уже понял что не так с моим мировоззрением и готов исправиться. Но как я могу это доказать? Что я должен сделать?

Пётр Савельевич остановился на полпути и обернулся.

– Ну что ж, уже хорошо, – он немного помолчал, раздумывая, а потом крикнул секретарше: – Людочка, есть у нас заявки на потустороннюю помощь?

Блондинка схватила со своего стола блокнот и подбежала к нам, листая его на ходу, и я невольно засмотрелся на грудь, которая опасно колыхалась, стремясь вывалиться из декольте.

– Есть одна заявка в Гелидийскую империю от графа Воронина.

– Пригласите его сюда.

Секретарша тут же упорхнула, а Пётр Савельевич серьёзным тоном сообщил:

– Раз уж спросили, то я дам вам шанс. Сейчас вы отправитесь на… – он сделал паузу, подбирая слова, – стажировку. Аристарх Тимофеевич введёт вас в курс дела. Вам будет нужно совершить хотя бы один поступок, не думая о себе, но исключительно по альтруистическим соображениям.

В кабинет вошёл молодой, лет двадцати пяти, человек, одетый во всё чёрное: сапоги, просторные штаны, прямой сюртук с воротником стойкой. При этом, несмотря на достаточно молодой возраст, он был абсолютно седым, и его коротко стриженная шевелюра резко контрастировала с одеждой. Вошедший впился в меня оценивающим взглядом. Абсолютно чёрные, без намека на цветную радужку, глаза, казалось прожигали меня насквозь. Я стоял перед ним, чувствуя себя голым и потерянным.

– Знакомьтесь, – обратился к нему чиновник, – это Роман Александрович Федотов.

Потом он повернулся ко мне и уже официально представил “чёрного”:

– Аристарх Тимофеевич Воронин. Он сопроводит вас в Гелидийскую империю, где вы проведёте ближайшее время, – Пётр Савельевич посторонился и указал на одну из дверей в глубине кабинета. – Тело вам предоставят такое же, какое у вас было на Земле, но помните, что оно не навсегда.

Воронин протянул мне руку, и я увидел, что его пальцы унизаны перстнями. Я ответил на приветствие, пытаясь унять колотящееся сердце. Рукопожатие оказалось сухим и сильным, мои ладони, наоборот, моментально вспотели. Моя рука оказалась словно в тисках, и пальцы неожиданно пронзила острая боль — один из перстней был повернут камнем внутрь, и тот впился мне в кожу.

Я еле удержался от вскрика, со смущением отнял руку и постарался незаметно вытереть её о свои штаны. Камень полыхнул черным, и Воронин опустил руку.

Мы подошли к двери, на которую указал Пётр Савельевич, за ней оказалась чернильная темнота.

– Вы первый, – негромко произнёс Воронин, пропуская меня вперёд.

Я шагнул в неизвестность и провалился в пустоту. Голова закружилась, я начал задыхаться.