За храмом, вокруг бездонного озера стояло около десяти жрецов, державших в руках свечи в золотых ложах, изготовленных в форме лотосов. Они ждали.
В тот день, едва черноту ночи прогнало солнце, настоятель храма увидел три невысокие колонны, вышедшие ночью из тёмных вод. Настоятельница в пророческом сне увидела трёх нареченных.
Девушки стояли на колоннах, окутанные светом утреннего солнца… стояли прямо и гордо, словно величественная птица недер-амин, и нежно колыхал утренний ветер их платья, сшитые вручную из красного шёлка, украшенные золотой нитью и морскими слезами – жемчугом. На тонких их шеях переливались на свету золотом обрядовые колье-пластроны с тремя крупными рубинами, бережно хранимые жрецами.
Вдруг лепестки лотосов, что росли на древнем озере, стали подниматься в воздух, мягко отрываясь от сердцевины. Время пришло… Один за другим, жрецы подошли к берегу и опустили золотые чаши со свечами на нефритово-синюю воду. Она, движимая неведомой силой, что доселе спала в глубинах нутра своего, понесла свечи в сердце озера - к алтарям. И едва три первые свечи в золоте ложа коснулись древнего камня, сердца девушек вздрогнули. Назад пути нет, и словно по некому наговору…солёным хрусталём три слезы упали в воду, оставив после себя лишь недолгую рябь на воде.
Вода застыла. И время застыло. Только лепестки парили, тихо шелестя, в воздухе.
«Солнца свет…
Луны свеченье…
Огонь вечный у свечи…
В звенящей тишине, царившей с восхода солнца, голоса наречённых звучали неестественно звонко… Словно весь мир вокруг остановил звуки жизни, чтобы послушать последнюю эту песню. Мелодично и медленно, отдавая должное каждому слову, они пели, и не было ничего, казалось, прекраснее…
Лепестков дивно мерцанье
Сердца стук, прошу, молчи
На пристанях стояли отцы девушек. Их лица не выражали никаких эмоций - судорожно сжатые кулаки говорили сами за себя. В ногах стояли сундуки с «кровью». Неожиданно ворвавшийся в храм ветер хлыстнул всех по лицу, но не было промолвлено ни звука, и даже те, кого ветер оцарапал, не проронили ни слова. И свечи горели так же ярко и ровно, словно Ветер их не задевал вовсе.
Золотом залита зала,
Что ждёт там нас, впереди?
Свечи огонь зажги сердца
Дабы в темноте идти…»
Ji Rodhi Ravverra Le materan
− Нет! – я села, трудно дыша. − Не сейчас…
− Миледи?..
Я подняла голову и увидела женщину. В глазах, однако же, тотчас помутнело – тело свалилось на постель.
− Миледи!
Донесся шум – она сорвалась с места, выбежала из покоев. Что-то крикнула, но я не разобрала слов. Тяжело. Так тяжело…
− Миледи? – вернулся её голос.
− П-пить.
Нилам, я слишком слаба. Женщина наполнила чашу и помогла сделать пару глотков. Едва ли легче. Пред глазами плыло, и тело ныло. Я попыталась подвигать рукой, но кисть сделала слабый рывок и обмякла. Как я смогла встать? Конечности слишком слабы. Я их не чувствовала – лишь взглядом могла окинуть. Глаза мои вновь поднялись. И медленно заскользили по покоям. Пустота – странное чувство.
− К-кто ты?
− Ваша слуга, миледи...
Я медленно закрыла и открыла глаза. Нет. Не знала её. Но знала, что грудь болела от каждого вдоха. Почему я не чувствовала ни рук, ни ног? Слишком слабый, страх не мог еще поселиться в сердце. Разум, как в тумане, пробирался среди догадок. Что-то случилось со мной. Что? Боль расползалась змеями ото лба по вискам и к темечку, свивалась в клубок и расплескивала яд к затылку, к глазам.
− Я уже позвала марра-ве Арджуна, потерпите немного, — сказала она, и голос её дрожал.
Слуга, говоришь? Боль становилась все сильней — я застонала. Стон выходил гулом и мычанием, и я не узнавала в нем своего голоса. Не узнавала себя. Кто я? С трудом повернула голову и посмотрела на бледную женщину… Она — приближённая?
− Долго ты... при мне?
− Минуло два года, миледи.
Дербанид унёс в свои топи образ твой или принес его мне?
Тревога заслала сердце, как боль застилала голову. Я ничего не помнила — ничего и никого. Ни своей семьи, ни даже своего имени я не помнила. Внутри тупая пустота, в которой не было ничего осязаемого, очерченного. Лишь какие-то цвета, отдаленные отзвуки и чьи-то тени…
− Что ж, ты не из свиты, так? – по одежде поняла я. – Где же другие слуги?
− Их нет, − служанка побледнела пуще прежнего, − пока что, миледи.
Я глубоко вдохнула − и рёбра отозвались болью. До ушей дошёл тихий звук, со временем усилившийся. Стал отчетлив. Шаги. Усилием воли я склонила голову набок и закусила щеки от заскрежетавшей боли в шее. По позвоночнику словно толчками побежал жидкий огонь. С моим телом случилось что-то непоправимое – это я уже осознавала отчетливо. По-прежнему живой казалась только лишь голова. Чтобы вспомнить об остальных своих членах, приходилось поднимать к буграм покрывала на постели глаза. Однако делать это было страшно. Ужас кружил над головой, как воронье – над мертвечиной.
С красивым глубоким звуком отворились деревянные двери – я всё силилась рассмотреть вырезанные в массиве гербы, но не могла. Далеко. Вошёл седовласый мужчина с белым вороном на плече. Он стар и бледен. Одет в светлые дорогие и длинные одеяния. Мужское платье, быть может? Дав знак птице сесть на жердь, что стояла возле камина в глубине покоев, он подошел к изголовью и спросил мягко:
− Как вы, миледи?
Быть может, он и есть Арджуна?
− Боль…но. Очень… больно.
− Миледи только-только проснулась, – как-то странно прошептала седовласому старику женщина.
− Веллиора, неси мой ящичек, быстро. Он в большом шкафу.
Что заставило его прийти с пустыми руками? Мне отчаянно хотелось отвлечься, и я вцепилась когтями цепкой мысли в непринесенный ящик. Почему старик сразу его не взял? Разве он обо мне и положении моем не знал? Не может быть. Отчего же тогда? Не ожидал? Ожидание ведь может длится долго… Какая-то страшная догадка почти пробралась сквозь туман забытья и боль, но я отвлеклась. На быстрые шаги, лязг и стук. Двери в этот раз открылись с резким и тяжелым лязгом. Дерево словно само не ожидало столь неласкового отношения. Я не видела вошедшего. Слишком больно было держать голову на боку. Но какое-то странное чувство овладело мной. Кто это? Дайте мне хоть одну ноту голоса. Это нужно мне.
− Что с ней?
Я не смогла вспомнить, кому принадлежит голос. Мысли метались вокруг смутных образов. Нужно повернуть голову. Увидеть его. Но мне стало еще труднее дышать, и я захрипела. Веки, отяжелевшие, упали. Свет померк.
− О, Аароджим, – взмолился тихо старик, – помоги мне…
− Всё же она не…
– Боль берет над леди верх, − шептал Арджуна где-то совсем рядом, – но она проснулась!
Я задыхалась – воздуха не хватало, тело горело. Холод. Чем-то холодным водили по лицу, шее, плечам и ниже…и я перестала ощущать что-либо.
Я приоткрыла глаза. Веки, казалось, налиты свинцом, но я подумала о другом. Вновь эти покои. Я их помнила!
− Леди пришла в себя! – прошептала служанка.
Я посмотрела на неё, и Веллиора – её звали Веллиора – замерла в бледном ожидании.
− Вы помните меня? – спросила она.
− Моя служанка, - скривилась я от боли.
Она, ошарашенная, качнулась, моргнула и, наполнив чашу, помогла сделать пару глотков.
− Я… должна, - служанка сглотнула, – позвать цебраля…
Я смотрела на неё. Женщина замедленно приподнялась, взглядом спрашивая дозволения. Я слабо кивнула. Веллиора, поклонившись, вышла. Выбежала. Прикрыв глаза, я подумала: здесь очень тихо. Ни единого шороха не было слышно.
Что за испытание ты дала мне, Нилам?