Флинн

Когда-то наш мир был полон тайн и колдовства. Землей правили властительные существа, подобные богам. По их венам растекалась могущественная магия, питающая бессмертные тела, дарующая власть над стихиями. Они обладали тайными знаниями и назывались друидами Туата Де Дананн. Друиды возводили над землею величественные горы, а равнины усеивали волшебными лесами, травами и грибами. Их цветущие города были наполнены светом. Каменные дворцы достигали облаков. Они жили в гармонии с природой и самими собой. Однако вскоре в этот чудесный мир вторглась тьма в виде чудовищных фоморов.

Темные существа фоморы — уродливые чудища с телами, сплетенными из черной магии и пламени, пришли из далекого мира, уничтоженного нескончаемыми войнами. Пасти фоморов были усеяны острыми, словно бритвы, зубами. Они не соблюдали никаких договоренностей и не шли на компромиссы, не знали милосердия и сострадания. Возглавлял фоморов грозный и беспощадный вождь Балор.

Мир поглотил хаос. Война с захватчиками продолжалась тысячу лет, а перемирие не продержалось и года. Стороны претерпели предательство, горечь потерь, ужас и отчаяние, но до последнего не желали сдаваться. Время само остановило великое противостояние — обессилило тех и других, да так, что бессмертие и магия покинули мир, оставив после себя лишь воспоминания, изредка проявляясь в потомках Туата Де Дананн и фоморов. Однако сила эта была лишь тенью по сравнению с той, что когда-то пронизывала мир.

В древние времена обладателей колдовством почитали. Родись в каком-нибудь селении ведьма — все радовались, ведь теперь у них была защита. Колдунья исцеляла, заговаривала землю, чтобы та стала плодородной, следила за численностью скота, принимала роды. И хоть не все ведьмы были услужливы, не все горели желанием помогать безвозмездно, но всех их без исключения уважали, а некоторых боялись.

Никто не ведал, почему одни ведьмы и колдуны помогают простым людям, лишенным магии, а другие, наоборот, насылают мор, губят жизни, вызывают ураганы и смеются над горестями человечества. Последние наверняка являлись потомками фоморов, а первые — Туата Де Дананн. А быть может, колдуны и ведьмы тоже могут страдать от простых людских невзгод: безответной привязанности, бедности или скуки и вести себя соответственно.

В 685 году от Рождества Христова посреди изумрудного острова явилась миру особая ведьма. Род её всегда овевала тьма. Флинны были падки на собственную родню и довольно часто нарушали брачные обеты с братьями и сестрами, тетями и дядями. Вследствие этого иногда в семье рождался особенный ребенок: двуглавый, шестипалый или коротыш. Супруги то и дело ссорились, дети не слушались.

Судьба была благосклонна к Флиннам только в одном — они всегда жили в достатке. Богатства так и сыпались им на голову, независимо от ума и способностей. Дела шли в гору, род обогащался. Мало кто задумывался, откуда такая благодать и, уж тем более, никто не ведал о древнем пророчестве, которое из века в век предопределяло судьбу семьи, порой вынуждая идти против природы на поводу у неудержимой страсти.

Эбигейл Флинн стала результатом позорного кровосмешения Реанон Роберты Флинн и Артура Роланда Флинна, являющихся сыном и дочерью от одного отца и матери. Мало кто знал о тайне семьи Флинн, и сами они не ведали, что оказались далеко не первыми среди своих многочисленных сородичей, кто возжелал кровного родственника и не сумел унять порочной страсти. Только в отличие от остальных, Реанон и Артур приняли решение остаться вместе, а не тайно встречаться, будучи мужем и женой других людей. Во избежание осуждения и позора, пара бежала из города Эннис и обосновалась в маленькой деревушке Килмихилле, на территории современного графства Клэр, Ирландия.

Девочка появилась на свет в полночь 31 октября. Мать очень боялась, что ребенок родится уродцем, но Эбигейл была абсолютно нормальной внешности, только глаза у неё были разными. Левый глаз зеленый, а правый карий.

Ее смех озарял пространство, неиссякаемая энергия радовала родителей, здоровый румянец так и играл на белоснежном личике, а густые огненные волосы непослушно торчали в разные стороны. Когда Эби исполнилось пять, родители совсем позабыли о своем грехе и радовались уединенному счастью вдали от осуждения. Когда деньги закончились, Артуру пришлось учится кузнечному делу в соседней деревне, и на последние сбережения он приобрел себе инструменты и устроил наковальню. Дело, как и всегда в их семье, пошло в гору. Артур прослыл искусным мастером.

Колдовские способности Эбигейл проявились, когда ей исполнилось девять. В семейной истории уже имелись подобные случаи, но лишь немногие члены семьи Флинн обладали даром сновидения, чтения мыслей, исцеления и повелевали стихиями. Реанон и Артур сталкивались с подобным наследием лишь в детстве, когда была жива прабабушка Роберта Флинн. Роберта отличалась крепким здоровьем и плодовитостью, пережила собственных детей, могла унять мигрень одним лишь прикосновением, останавливала лихорадку и помогала женщинам во время родов.

Эбигейл обладала всеми способностями сразу, однако их сила была ничтожна слаба. Отголоски магии позволяли девочке изредка читать мысли, еще реже видеть вещие сны. Стихии не сразу поддались ей, и то поначалу лишь одна — воздух. Эби не могла и мечтать об управлении даром, зато она легко мстила, если кому-то вдруг вздумалось сделать ей какую-нибудь пакость. Стоило посмотреть на обидчика, как тот спотыкался или захлебывался собственной слюной.

Наследственный дар не помог Эбигейл предвидеть смерть собственной матери. Реанон умерла внезапно. Заснула как-то и не проснулась на утро. После этого Эбигейл совсем переменилась. Она не произносила ни слова в течении трех месяцев после похорон, а потом стала и вовсе другим человеком. Отец не узнавал дочь. Эбигейл часто уходила в лес, отказываясь от общества подружек-соседок, подолгу сидела одна в погребе и что-то нашептывала себе под нос.

Она резко повзрослела, и в свои пятнадцать стала серьезной и задумчивой. Никому не было ведомо, что творится в её молодой душе. Все её существо объяло отчаяние от бессилия перед смертью. Боль от потери любимой матери, а потом и от предательства, коим она сочла женитьбу отца на другой женщине. Все это исковеркало чистую душу, породив ярость и злобу, сокрытую в стройном теле и прекрасном лице.

Кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени и мачеха станет боятся ее, а отец — топить семейные проблемы в кувшине эля. Грейс мечтала о том самом дне, когда Эбигейл выйдет замуж, покинет отчий дом и наконец остепенится, с головой окунавшись в новую жизнь, заботы о семье и быте. Но Эбигейл только и делала, что морочила голову юношам, строила козни своим подружкам и пропускала воскресные службы. Как-то раз пастор Гилмор отругал её при всех и обозвал «Ведьмой с глазами дьявола».

Прихожане лишь рассмеялись, оборачиваясь на красавицу Эбигейл. Только Грейс восприняла слова пастора всерьез и побледнела. Мачеха догадывалась, что стараниями Эби Артур забывает про свои боли в спине и похмелье — дочь поила его какими-то отварами. Но когда она была зла на него, то отвара не делала. Грейс знала, кому обязана неправильно сросшейся правой рукой после перелома и выкидышем на третьем месяце беременности. Ее трясло каждый раз, когда она смотрела в разноцветные глаза Эбигейл. А когда пастор Гилмор рассказал ей о темных женщинах — прислужницах лукавого, Грейс сложила все это в единую картину.

Родись Эбигейл веком ранее, стала бы самой уважаемой персоной в Килмихилле, но благодаря новой вере и знаниям колдовством уже не кичились. Даже несмотря на то, что большинство еще приносили жертвы кельтским богам и молили Кернунна о богатом урожае. Грейс готова была рассказать об Эбигейл всем, но Гилмор отговорил её, оправдав свой запрет тем, что это придаст девушке значимости и все будут защищать её. Общество еще не готово открыть глаза и разглядеть пособников темного. Стоило ей раз другой поговорить с ним об этом, как через несколько месяцев тот погиб — захлебнулся святой водой.

Времена праведного страха перед нечистью и колдовством еще не настали, и никто не обратил на совпадение внимания. Большинство селян принимали Гилмора за обычного дурака — монастырскую крысу с побережья озера Дерг, и все еще поклонялись языческим богам. А когда он почил, радовались, что, по крайней мере, с полгода, пока не пришлют нового, им не придется тратить воскресенье на скучные проповеди и учения новой веры.

Вскоре Грейс слегла с лихорадкой, потеряв пергамент с особой молитвой, которую пастор наказал ей читать каждый день по три раза, чтобы ослабить ведьму. Эти мучительные ночи и дни мачеха теперь никогда не забудет. В бреду ей казалось, что Эбигейл — воплощение дьявола с огненными волосами и сверкающими глазами, тянет к ней свои бледные руки и пытается задушить, шепчет проклятия и плюется ядом. Артур назвал все это бредом дурной женщины и рассказал, как Эби тщательно ухаживала за ней, поила травами и меняла простыни, когда Грейс не выдержала и поделилась с мужем своими опасениями.

Грейс старалась лишний раз не пересекаться с рыжеволосой бестией. А что до Эбигейл, она была только рада этому. Каждый раз злобно ухмылялась, чуя страх. Ей бы и вправду хотелось быть причиной несчастья Грейс, да вот только силы на это ей бы никогда не хватило. Эбигейл умела запугивать одним лишь взглядом, подчинять себе харизмой, но, к её сожалению, не колдовством.

Мало Эбигейл было запугать свою мачеху, она извела молодого охотника Иена — самого завидного жениха на всю округу. Все жалели юношу, который никак не мог избавиться от наваждения и прощал ей наглые выходки. Она подпускала его слишком близко, так близко, что их заподозрили во внебрачной связи, а потом резко отталкивала, и слухи вновь прекращались.

Иен зачах под гнетом безответной любви. Его сила, словно увядшая трава, поникла, а глаза потускнели. Эбигейл видела его жалким, лишенным всякой мужественности. Иногда в нем просыпался огонь, заставляя глаза гореть яростью, а голос становился железом. В такие моменты Эбигейл начинала ценить его больше, но это не делало Иена подходящим для нее женихом.

Хоть он и взаправду нравился Эбигейл, в её характере не было той покладистости, которую он так желал в ней видеть. Ее злили его запреты, попытка завладеть не только вниманием и временем, но и мыслями. Поэтому Эбигейл часто выводила его из себя, осознано бесила своим поведением и холодностью, пытаясь проучить. Она могла бы быть с ним и выйти за него, но только если бы он принял ее такой, какая она есть.

Видя это, остальные юноши, которые, к слову, так же были очарованы колдовской красотой Эбигейл, всеми силами отгоняли от себя мысли о ней, боясь оказаться на месте Иена. В Киллмихиле, где царило спокойствие и тишина было немало прекрасных девушек на выданье, в том числе и Миа, некогда близкая подруга Эбигейл. Никто не знал, что произошло между ними, однако с недавних пор их общение сводилось к холодному приветствию.

Когда Эбигейл как-то раз увидела Иена возле дома Мии, охваченная ревностью в сердцах прокляла их обоих, хотя и понимала, что Иен делал это из мести. Раньше он не позволял себе таких вольностей даже во время ссор. И ей на мгновение подумалось, что она перестала быть для него особенной, а значит, перестала быть первой красавицей в Килмихилле.

Юноша тем временем горько пожалел о том, что приударил за Мией. Девушка и вправду была хороша, и характер у нее был покладистым. Он чувствовал трепет, исходивший от нее, стеснение и наивность. И это оттолкнуло его. Она не Эби и никогда ее не заменит. Ему было больно это осознавать, но тоска никуда не делась. Он, похоже, проклят и обречен любить Эбигейл вечность.

Иен ненавидел себя за слабость, охватившую его. Парень сотни раз пытался изгнать ее из своих мыслей, но она снова и снова являлась в сновидениях, между реальностью и иллюзиями. И он опять, словно притянутый невидимой силой, шел к ее дому, чтобы укротить буйный характер, прижать к своей груди и, возможно, если она позволит, поцеловать. Он было подумал, что Эбигейл колдует и намеренно посылает ему видения, чтобы мучить.

Но в этот раз Эбигейл была неприступна. Она окончательно и бесповоротно охладела к нему. Ее душой и разумом завладел другой. Он появился в Килмихилле, словно гром среди ясного неба. Стоило Эби увидеть его, заглянуть в глубокие темные глаза, как по коже пошли мурашки, а на лице выступил румянец. Все в нем дышало необъяснимой силой. Он был воплощением уверенности, мудрости и мужественности. Но было одно «но» — он был священнослужителем, присланным епископом вместо Гилмора.