Фобос

Глава 1

Когда страх выползает из снов

За темнотой был шумный прибой и далёкий ропот чаек. В темноте чувствовался запах бурлящего солёного моря. Она поняла, что спит. Никогда раньше у неё не было столь удивительного и чёрного, словно занавесь, сна. Она смотрела в темноту и знала, что может в любой миг проснуться, стоит только ей открыть глаза. Но просыпаться не хотелось. В темноте был не только шум моря и солёный бриз, но и нарастающий с каждым вздохом страх. Надвигался кошмар, и почему-то ей казалось, что кошмар она увидит не во сне, а наяву. Но что бы такого она могла увидеть, открой она глаза? Вообще-то, говорил разум, ничего ужасного. Она была не одна. Она всё ещё чувствовала шершавую щеку, что лежала на её бархатной ладони. Рядом с ней лежал и тихо спал муж. Открой она глаза, то увидела бы трепыхающуюся ткань палатки, в которой они лежали. Увидела бы бледный диск луны, просвечивающий синюю ткань. Повсюду тишь да гладь. Место, которое она нашла специально для их последней совместной ночи. Но даже после всех доводов глаза открывать не хотелось. Страх уже настолько сильно щекотал сердце, что оно, недовольное, начало биться. Так не пойдёт. Нужно открыть глаза и страх уйдёт.

Она пошевелила рукой, той, что лежала под его головой. Пошевелила второй – тоже всё в порядке. Значит никакого сонного паралича, коего она сильно боялась ещё с детства. Мозг сразу выдавил из памяти чудовищный образ, который она увидела в окне своей детской. Образ, увиденный ею на обложке отцовской книги и впечатавшийся ей в голову на всю жизнь. Гигантская, занимающая пол неба фигура с длинными изорванными крыльями, щупальца вместо подбородка и длинные когти на мерзких, оплетённых водорослями руках. Позднее она узнает, что за чудище привиделось ей в лунном свете, и поймёт, что это всего лишь сказки психически больного депрессивного расиста из Провиденса, но воспоминание о той жуткой ночи так никогда и не забылось и вот, всплыло и сейчас.

Была не была – нельзя потакать детским страхам в тридцать два года. Нужно просто открыть глаза. И она открыла их. Разум её не обманул. Вот муж, лежащий перед ней и улыбающийся приятному сну. Вот купол палатки, хоть и маленькой, но столь уютной. Вот и диск луны, пробивавшийся сквозь плотную ткань. Разум не ошибся, но сердцу это не помогло. Страх никуда не делся. Он стал ещё сильнее.

Вдруг ей показалось, будто море шумит сильнее, чем мгновение назад. Вдруг ей почудилось, что под покровом луны и прибрежного гула к ним навстречу идёт убийца. В его руках нож или пистолет. Это не могло быть правдой. У них с мужем были враги, но неужели готовые пойти на такое? Но вдруг это просто маньяк, который выследил их по дороге? Конечно, это быть реальностью, ведь по пути сюда они с супругом ни от кого не скрывались и их могли выследить.

Боже, что за глупые мысли! – закричал разум. Тем более, она знала, что там, рядом с берегом, её охраняет «ангел-хранитель».

Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула, как советовали делать ей психолог, но и это не помогло. Вот-вот, и нагрянет паника. Тяжело дыша, она коснулась мужа, но не успела его растормошить. Не успела, потому что её остановил тяжелый, нарастающий из самых далёких глубин моря гул. Он ужасал и очаровывал, притягивал к себе. Она не верила, что слышит его, но то было фактом – тем более, ничего не могло повредить её психике. После вечернего тяжелого разговора они с мужем выпили по бокалу вина и не более того, наркотой тем более не баловались, так что и галлюцинаций быть не могло. Но что это такое гудело там – за непроглядной тканью?

Тут она подумала, что у страха глаза велики. Она расстегнёт молнию и увидит далёкий пароход, только и всего. Не потребуется будить мужа, который мог рассердиться за её глупый каприз. Тем более, такое уже бывало раньше.

Убедив себя, что её испуг не имеет никакой причины, она села у входа в палатку и коснулась язычка молнии. Просто не обращать внимание на страх и посмотреть на море – только и всего. Тогда страх точно уйдёт. Не может быть иначе. А если она что-то там и увидит, то сразу проснётся и поймёт, что это был кошмар. Всего-навсего кошмар, приснившийся на незнакомом месте посреди холодного берега Чёрного моря.

Резким движением она расстегнула молнию.

Но то, что она увидела под лунным светом, не успокоило её, не заставило проснуться. Нечто с равнодушными алыми глазами смотрело на неё. Нечто, исходящее из далеких глубин моря, гудело и роптало. Нечто, было оно – ужас из снов.

Она не могла поверить своим глазам и, часто дыша, пыталась закричать, но не могла. Горло сковал непередаваемый, всеобъемлющий ужас. Вдруг, гигантское чудовище, оказавшееся так близко к берегу, приподнялось, ушло в темноту, разбрызгивая пенные волны. Оно ушло, а через секунду раздался страшный громовой раскат, а за ним расколотое небо осветила молния. На фоне вспышки возник его образ – крылья чудовища раскрылись, а затем раздался новый оглушающий звук…

Она не успела понять природу этого звука. Девушка рухнула в палатку почти на то же самое место, где лежала раньше. Её застывшее в ужасной гримасе лицо оказалось перед лицом мужа, который так и сопел себе под нос и легонько улыбался. Девушка не успела понять, что новым звуком, заполонившим её голову, был последний удар её слабого сердца.

Глава 2

Мандраж

Он сидел и смотрел на свою руку. Из головы пропали все мысли, оставив место лишь воспоминанью. Кисть его дрожала, стучали зубы, а в памяти всплывали новые и новые эпизоды из недавнего прошлого. Растерзанные трупы, безумные взгляды, нож, вонзившийся в его спину, смех, крики, выстрелы и вдруг…

– Эй, мужик! – послышалось издалека. – Мужик!

Илья Бродский спрятал руку, посмотрел перед собой. Молодой патлатый бармен стоял перед ним и держал в руке две бутылки. Виски и водка. И зачем он их притащил?..

– Тебе, наверное, уже не наливать? – оказывается, Илья успел сделать заказ. Нет, ему нельзя пить. Он сжал подбородок, и тремор остановился.

– Ты прав, лучше не надо. – Илья засунул руки в карманы пиджака – их всё ещё потряхивало.

– Ну ладно. Странный ты, мужик.

Илья поднял голову и вопросительно уставился на бармена. Обычно так смотрят люди, которые услышали про себя оскорбительную шутку. В глазах пылает огонь и одновременно надежда на извинение со стороны обидчика. Извинение, которое прикроет вскрытую правду.

– Как ты меня назвал? – спросил Илья, чуть повысив голос. Этого хватило, чтобы бармен потупился и посмотрел по сторонам, то ли не желая, чтобы их сцену кто-либо увидел, либо выискивая охрану.

– Я без претензии. – добавил Илья, хоть по его взгляду, прямому и вызывающему, этого нельзя было сказать.

– Ну, «мужик» я сказал. А чё?

– Как думаешь, сколько мне лет?

– Не знаю. Тридцать… пять?

Илья поднял бровь. Кисти прекратили дрожать, будто пытаясь соответствовать реальному возрасту Ильи. Такую цифру, громкую, как приговор, ему озвучили впервые.

– Мне двадцать шесть. – и даже голос его стал посвежее.

Бармен тоже удивился, снова забегали его глаза, на бледной коже запылал румянец.

– Ты прости, если что. И… у меня… другие клиенты, если ты не против.

– Ага. – «плесни-ка мне вискаря» – ещё хотел добавить Илья да передумал.

Сконфуженный бармен ушел, а Илья вдруг задумался, действительно ли он похож на того, чья «официальная» молодость подходит к концу. Ему правда было двадцать шесть, или ещё точнее, двадцать шесть с половиной. Он не был красавцем и всегда понимал это. Ещё с раннего детства у него были рытвины на обеих щеках, которые всегда накидывали ему пару лет от реального возраста. Но за последний год на его тощем лице появились новые черты. Он наклонил голову и увидел себя на идеально чистой стойке пара. Его шевелюра стала несколько больше и потрёпаннее. Русые волосы уже давненько не стрижены – повода не было. На щеках, закрывая рытвины, появился изрядный слой жесткой и такой же русой щетины. Тоже не было повода брить. Ещё сильнее изменились его глаза – покрытые красной сеточкой капилляров, они выглядели смертельно уставшими. Мешки под глазами выдавали его бессонные и подчас пьяные ночи. Поэтому нечего было удивляться десяти годам, что ему накинул бармен. К тому же, Илья из принципа всегда носил, что на работу, что на выход, хорошо на нём сидевшие костюмы, которые в последнее время он совершенно не гладил и всё по той же причине – не было повода.

Но совсем недавно этот повод был. Год назад или хотя бы полгода назад никто не дал бы ему этих тридцати пяти. Накинули бы максимум два-три года из-за костюма и рытвин. Именно год назад случилось то, что заставляет его руки до сих пор дрожать и… и о чём он не любит вспоминать. А ещё пять месяцев спустя случилось нечто, что отняло у него повод гладить одежду и постоянно бриться. Всё из-за женщины, конечно. Илью утешало лишь то, что она не бросила его, нет. Но уж лучше бы они расстались чем та идиотская, патовая ситуация, которая не может завершиться вот уже пять с лишним месяцев, и которая не даёт ему покоя по ночам. Марина, так её звали, отвлекала его своей нежной заботой от ужасов прошлого и благодаря светлым мыслям о ней он мог спокойно спать. Но не теперь. Теперь всё иначе. И чтобы забыться, он снова пришел сюда, в этот бар, напиться и забыться до утра. Дома он всё ещё опасался выпивать, считая это одним из признаков алкоголизма, но всё чаще начинал отходить от этой заповеди, ведь здесь, в кругу весёлых, превосходно одетых и дорого пахнущих людей он оказывался лишним человеком, который не походил уже на молодого. Он казался тем самым мужиком, который приходит в клубы, покупает себе выпивку, садиться в дальний угол и наблюдает за весёлой молодостью, которую уже никогда не вернёт. Который будет жалеть, что никогда раньше не был так весел и так беззаботен.

Жуткие мысли всё бегали в его голове и сводились к одной единственной идее, способной завершить круговорот тяжелых дум. Выпить. Он должен выпить.

Вдруг до поры тихая музыка взревела. Позади Ильи, на танцполе, раздались восторженные крики. Зал в моменте потемнел. Вдоль потолка включились неоновые лампы. Долговязый клубный вечер подошел к концу. Начиналась зажигательная ночь, в которой Илье не было места. Он встал, поднял воротник пиджака и побрёл вдоль стены к выходу. Так он и ушел. Никто не заметил его отсутствия так же, как никто не замечает упавшего с зелёной ветки желтого листа.

Илья вышел на улицу и закурил. Год назад единственной его сигаретой была та, что он попробовал на злополучной командировке, но очередные порции стресса довели его до второй, а затем до третьей, четвёртой сигареты. Так он и пристрастился к ним. Они не успокаивали, но позволяли мыслям отвлечься хоть на короткий миг. Клуб находился в ложбине, рядом с широким проспектом и потому напоминал кроличью нору. Наверху, по дороге рассекали на страшных скоростях машины. Стоял октябрь, но было по-ноябрьски холодно. Однако, устойчивого к холоду Илью это не пугало. Он, наоборот, терпеть не мог излишнего тепла, которое расслабляло голову, мышцы и нервы. Илья был и оставался фанатом закалки в чём неустанно благодарил отца – важного человека из полиции, который, несмотря на свой полковничий чин так и не отрёкся от диссидентского либерализма. Он, Владимир Бродский, то и дело ругал власть, но скорее по привычке, чем по искреннему пожеланию души.

Давненько он к нему не заглядывал. Отец жил недалеко отсюда, но в пол-одиннадцатого точно спал – биологические часы, натренированные за годы службы его не подводили. Ровно через восемь часов отец проснётся, включит телек, который Илья уже лет пять не смотрел, и будет потягивать любимый «Винстон», дым от которого Илья не мог терпеть до сих пор, и будет снова искать повод поругать неуклюжих большемордых чиновников.

Нельзя забыть о нём. Завтра же он поедет к отцу. Илья начал подъём вверх к дороге. Сигарета обожгла пальцы. Илья цокнул и кинул окурок на мокрый асфальт. Он вышел на дорогу. Мимо него тут же промчались машины. Взревели их двигатели, и они тут же пропали в глубине улицы. Илья знал таких гонщиков. Многократно видел таких смятых, как упаковки из-под сникерса, любителей адреналина и презирал их. Лучше уж кататься в автобусе, чем среди подобных суицидников.

Автобусов уже не было, но он мог заказать такси. Илья и этого не хотел. Выйдя на четырёхполосную улицу имени Ленина, Бродский решил повернуть к знакомой улочке, дорогу по которой протоптал ещё полтора года назад. «Не зарастёт народная тропа…» – лучшая цитата для описания этого пути.

Путь к ней – той, которую он любил странною волнующей любовью. К той, у которой был и муж и сын. Муж, который не любил её. И сын, который не знал, что такое – любить.

Илья шел, думая о ней, о Марине. Пусть он почти на пятнадцать лет её моложе, он обожал её. Обожал за то, что она была очень похожа на ту женщину, с которой Илья хотел, но не мог быть. Та, что волновала его сны многие годы. Та, что исчезла много лет назад, впервые, когда Илья признался в своих чувствах.

Вдруг, увидев незнакомый торговый центр, он понял, что прошел нужный поворот. Оглянувшись, он увидел здание с часами на фасаде. Была уже полночь, но Марина не спит. Илья это точно знал. Он вернулся к нужной, тёмной улице без фонарей и шагнул в темноту.

Её окно он найдёт через два проулка. В первом из них он увидел светящуюся красно-белую вывеску знакомого круглосуточного магазина с дешёвым спиртным. Он почти слышал его зов. Улавливал его частоту. Илья остановился, пригляделся к вывеске. Прошел мимо. Не сегодня. Точно не сегодня. Вон там, внутри старого кирпичного здания, нужный переулок с аркой. Он зайдёт в него, и зов утихнет. Если повезёт, он увидит её в окне, вспомнит о её теплой постели в январские морозы и вернётся домой. И постарается держаться подальше от алкомаркетов.

Он зашел в проулок, пробитый в доме старинной постройки, и чуть ли не бегом его преодолел. На всю жизнь он запомнил, как заходил сюда впервые – с ней, после третьего свидания. Она понравилась ему ещё задолго до знакомства. Он увидел её в участке, когда она заполняла какие-то бумажки по мелочной судебной тяжбе. Он увидел её и понял, что никогда ещё не видел женщину настолько похожую на…

Илья остановился, не доходя пары метров до внутреннего двора и зажмурился. В его голове рылись мучительные мысли о женщине, о которой ему нельзя думать. Главная запретная тема его жизни. Илья помял виски и проморгался.

Подняв голову, он сразу увидел её окно. Словно гонимый из отчего дома сын, мечтающий о возвращении в родные комнаты, Илья скрылся за мусорным баком и посмотрел на знакомое длинное окно на четвёртом этаже. В их последнее свидание они договорились, что она будет стоять у окна, если подвернётся случай встретиться. Но сейчас там никого не было. Только знакомый белый свет и белый потолок. Словно в морге. Скорее всего, она, её муж и сын сидели втроём у стола в глубине кухни и молча ужинали. Илья знал, что молча. Она сама об этом говорила. Вот если б она могла обратиться к нему за помощью, если б он мог применить все свои ресурсы..., то подобной стоянки у мусорного бака никогда не было бы. Но Илья опустил взгляд и пошел обратно. Она никогда не позволит помочь ей. А он никогда не предложит помощь. Гордыня? Конечно. Но как её преодолеть? Вот в чём вопрос. Словно гонимый из отчего дома сын, Илья уходил всё дальше от родного окна.

Он вернулся в своё маленькое жилище ближе к трём часам ночи. В его квартире-студии на девятом этаже было холодно, но не по вине коммунальщиков. Илья любил холод и частенько открывал балкон на проветривание. Пройдя по длинной прямоугольной квартирке, Илья закрыл дверь балкона. Он откинул заправленное одеяло, но остановился, похлопал по карману, где обнаружил сигарету и вернулся к балкону.

Он курил, смотря на другие двадцатиэтажные новостройки. Его дом находился в ложбине, поэтому его девятый этаж был примерно на уровне пятнадцатого этажа соседнего здания. Странное ощущение безопасности рождалось, когда Илья поднимал голову к верхушкам других домов, и благодарил их за то, что по утру они скрывают своими хрупкими телами убийственные лучи восходящего солнца. Когда он жил в общежитии лучи будили его ровно в семь утра, когда солнце только-только поднималось из-под другой общаги.

Золотые всё-таки были деньки...

Он кинул сигарету в окно и вернулся к длинному дивану-книжке. Левая его часть, ближе к телевизору, кланялась к полу и спать на ней было невозможно. Поэтому, как обычно, Илья прижался к стене, приложив в прохладным обоям лоб. Как делал это когда-то в детстве. И даже сейчас, в полудрёме, он будто бы ощутил на затылке дыхание, заставившее его сердце колотиться раза в три чаще, когда он был двенадцатилетним мальчиком. Дыхание его единственной настоящей, но недоступной во всех линиях его судьбы любви. Любви, часть которой он искал в той, что на другом краю города молча ужинала в компании равнодушной семьи.

Он вспомнил тёплое дыхание своей двоюродной сестры.

Илья улыбнулся и мгновенно уснул.

Глава 3

Свидетель

Снова выходной и снова дождь. Костя смотрел на небо и думал, как же было хорошо ещё месяц назад, когда казалось, что лето не ушло и наверняка ещё долго не уйдёт и, как всегда, останется на осень, съест октябрь и откусит чуть от ноября. Но этого не произошло. Шли последние октябрьские выходные, которые намеривались стать такими же холодными, как и остальные четыре свободных дня. Костя знал, что никого из его друзей не отпустят родители, но всё равно решил им позвонить. Он сидел у себя в маленькой комнате на первом этаже двухэтажного дома и смотрел в окно. Слушал гудки. Затем прослушал гудки на другой линии, где ему также не ответили. Стало слишком грустно.

Но он уже давно любил гулять один. Такая погода навивала приятную грусть, тоску, которую десятилетний мальчик ещё слабо понимал. Для него эта погода казалась ширмой, скрывающую загадку, от неё разило тайной. Именно за такой тайной он последует и сегодня. Костя оделся, выбежал в коридор, где накинул куртку, натянул ботинки, открыл было дверь, но вернулся, вспомнив о своём обязательстве.

– Мам!

– Оу! – послышалось в глубине дома.

– Я погулять!

– Тепло оделся?!

– Да!

– Ну иди! Если обманул, прокляну! – конечно, это была шутка, Костя её понял, но против указаний матери он идти не собирался, а потому ещё прихватил лежащие на обувнице синие перчатки.

Мама привыкла к его неожиданным уходам и не волновалась о них – у сына был телефон, да и что могло случиться в это время года в городке, в котором уже не было ни единого незнакомого лица?

Костя вышел из дома и направился прямо к видневшейся на конце улице лесной опушке. Там он снова найдёт старый бункер, где они с друзьями часто проводили время и снова будет глядеть на берег и на сталкивающиеся с каменистым берегом беспокойные волны.

Он прошел свою родную улицу, на которой провёл всю жизнь и на которой знал каждую кочку. Затем прошелся вниз, мимо домов, плавно поворачивавших левее, к холму, но Костя пошел направо, к переулкам, что вели к лесу. Ощущая сладкий запах дождя и слушая тишину, Костя приблизился к дубовой рощице.

Тропинка виляла между деревьями. Костя шел по ней и вспоминал, как на этой же тропинке когда-то давно воображал себе, что он доблестный рыцарь, идущий здесь навстречу врагам. У него даже меч был, пусть и деревянный. Сейчас не было того меча, но он, наверное, попросит у отца сделать ещё один. Пиная камешки, Костя ещё вспомнил, что хотел достать запылённый мешок со своими солдатиками, и понял, как хочет снова построить их и пустить в бой. Он снова подумывал повторить сюжет, когда из всех его десятков солдатиков выживет только один. Он думал об этом, не замечая, как шаг за шагом поднимался в горку. Не замечая впереди подлого камня, который сидел в земле не прочно, на который они друзьями постоянно ступали и даже не замечали его.

Парень поднимался на всё более отвесный подъём. Он начал помогать себе руками, потому как земля оказалась близко к его телу. И вот, он оказался почти на вершине подъёма, как вдруг нога ступила на камень, который он всегда считал надёжным. Камень выпрыгнул из своего гнезда, нога канула в пустоту, Костя ощутил свободное падание, закричал, но успел схватиться за ветку дуба и снова встать на ноги. Вниз побежали камни – они бряцали, ругаясь по поводу их нарушенного спокойствия. Костя посмотрел им вслед и ощутил подступившую к ладони боль. Он встал на ноги и глянул на неё. Ободрана в паре мест и жжется. Наверное, нужно домой. Но Костя посмотрел на вершину холма и вспомнил слова отца, что иногда боль нужно терпеть. Наверняка, отец не имел в виду именно такой случай, но Костя сжал зубы и пошел вперед.

До вершины холма он уже добрался без проблем.

Впереди, за неплотным строем деревьев, виднелась полоска моря, вид которого, словно горб, портил серый, поросший мхом бункер. На самом деле не бункер, а всего-то береговой ДОТ, но для Кости и его товарищей это был самый настоящий бункер. Наверное, такой же, в каком помер Гитлер.

Вход в бункер был замурован когда-то очень давно, но от кладки кирпича, загораживавшей проход, осталась только груда обломков. Костя перешагнул через неё и ступил в тёмный коридор. Зная это место уже много лет, Костя уверенным шагом направился к повороту в основное помещение ДОТа. Шаги его гулко отражались от стен. Пахло сыростью и чем-то ещё. Противным и едким. Костя привык к этим странным запахам и потому даже не поморщился. Он свернул по коридору направо и оказался в сплющенном, полукруглом помещении с амбразурой.

По полу разбросаны какие-то тряпки, куски кирпича, штукатурки. Костя прошелся вдоль стены, смотря себе под ноги, потом остановился спиной к амбразуре. Засквозило. По затылку побежал холодный ветерок. Ладони, спрятанные в карманах, начали замерзать. Скоро ему придётся повернуть обратно, домой. Чтобы ненадолго отсрочить это, Костя вытащил шерстяные перчатки. Сначала натянул одну, взялся за вторую, но надеть её не успел. Он обернулся лицом к берегу и глянул на пляж, который так часто казался ему полем боя, который он видел в каком-то фильме, где на берег высаживались солдаты. Но на сей раз ему было не до фантазий.

На песчаном берегу стояла синяя палатка, а перед ней фигура в чёрном. Человек стоял лицом к морю и держал руки на затылке. Затем он развернулся, упал перед палаткой и взвыл, подняв голову. Костя не мог свести со сцены взгляда и не понимал, что эта сцена значит. Человек встал, походил взад-вперёд, словно не понимая, где находится. Вдруг остановился и повернул голову прямо в сторону бункера. Костя вздохнул и раскрыл глаза. Ладони его ослабли, выронив перчатку. Он так и стоял, не сводя с чёрной фигуры взгляда. Парень не знал, видно ли его, но в голове сразу начали всплывать фрагменты их прогулок с друзьями. Как-то раз он был примерно на том же месте, что и этот человек, был там и без труда видел синюю куртку своего друга в амбразуре. В такой же синей куртке он был и сейчас. Вдруг, доселе неподвижный человек, побежал прямо к бункеру. Костя ничего больше не видел. Позабыв обо всём на свете, он пулей выскочил в коридор ДОТа.

Впереди были свет и свобода. Он выбежит и направится в любую сторону, в которую захочет и его никто не найдёт. Вот, он уже чувствует прохладный свежий воздух, он уже выбегает из бетонной кишки, как вдруг чувствует, что его нога сталкивается с чем-то непреодолимым.

Костя упал на каменистую тропинку и перевернулся. Над ним нависала фигура в чёрном капюшоне и чёрной медицинской маске. Человек наклонился, и Костя увидел его прищуренные наглые глаза.

– Пойдём-ка со мной, парень. Мы должны поговорить.

Как этот человек успел пробежать такое расстояние? Как он сумел забраться на вершину горы?

Всё просто – он суперзлодей. Как супермен, только наоборот. Костя, раскрыв глаза, часто дыша, набрал воздуха, чтобы закричать, но резкий удар по голове обрубил его связь с миром.

Глава 4

Герой

Я долго думал с чего начать рассуждения, но понял, что у меня нет подходящих слов, чтобы сразу, быстро и точно прийти к полному понимаю произошедшего. Не думаю, что имеет смысл говорить обо мне, о никчёмном идиоте, который не смог просчитать риски, о дураке, попавшему в просак. История эта долгая и бессмысленная. Сейчас, в редкие минуты, когда солнце проникает сквозь заколоченное окно моей конуры, я хочу думать лишь о приятных сюжетах моей недолгой жизни. А сейчас можно с уверенностью сказать, что жизнь долго не продлиться и закончится, когда мне и тридцати не исполнится.

Что я отношу к светлым моментам жизни? Вопрос на самом деле простой. Первое – мой брат. Второе – моя бывшая. Да, пусть мы и разошлись с ней, я, чёрт возьми, обожаю её. Обожаю, потому что она всё-таки превзошла себя. Стала лучше, чем была со мною. Можно даже сказать, что я ею горжусь. Но самым важным человеком в моей жизни был и остаётся мой брат. О нём-то я и хочу порассуждать. Раз уж появилась возможность, опять-таки благодаря ему записать все мои мысли.

Уверен, они, эти слова, станут в конце концов моим некрологом.

Который, я уверен, прочтут многие, но он был написан только для твоего взгляда, Герой.

Начну, пожалуй, с твоего погоняла. Мы всем двором начали звать тебя так после очередной драки, в которую я ввязался. Было лето. Хотя нет, уже начало сентября. Мы ведь шли со школы. Я навсегда запомнил дорогу из школы в дом бабушки. Дорога была прямой и короткой, но для меня бесконечно долгой. И всё потому, что на протяжении всего пути я дрался с одноклассниками и шакалами, что к ним присоединялись. Я был полным пацаном даже, можно сказать, толстым. И задиристым. Меня ненавидели и презирали, любили избивать и насмехаться. Так продолжалось в первом, втором и третьем классе, но всё изменилось, когда ты пришел в мой класс из другой школы для слабоумных. Никогда не понимал, почему тебя туда сдали, ты ведь был умнее каждого из нас. Ну да, в тебе были некоторые странности по известной причине, но слабоумным ты точно не был.

Ну и вот, в начале сентября, когда на меня снова напали толпой, ты неожиданно вступился за меня. Двое против десятерых. Ты был худым, слабым пацаном, но дрался отважно, это заметили все: и я, и враги, и зеваки со школы. Тебя били, ты поднимался, тебе угрожали палками – тебе было всё равно. По итогу нас, конечно, страшно побили. У нас обоих хлестала кровь из ноздрей, но проигравшим я себя, впервые за годы, не чувствовал. И я помню тот момент, когда мы уходили оттуда. Ко мне подошел парень, незнакомый мне, похлопал меня по плечу и воскликнул, шутя: «Веня, да у тебя появился свой герой!». Это была шутка, которую никто не воспринял всерьёз, но в следующий раз, когда мы снова дрались за школой, мы почти победили. Поколотили троих парней из класса, помнишь? Именно в тот момент, когда ты повалил на землю Широкого (помнишь его, да?) наши одноклассники и начали скандировать «Герой! Герой! Герой!». Прямо в такт твоим ударам по его роже.

Никогда этого не забуду.

Потом я узнал, почему ты не боялся. Почему лез в драку, даже когда исход был очевидным. Ты, чёрт подери, не умел бояться. Просто не мог себе этого позволить из-за диагноза. Из-за твоего умно названного диагноза. Хотя, должен признать, после стольких лет я не завидую тебе.

Спустя месяц драки сошли на нет и больше я никогда не дрался. Всё благодаря тебе, Герой. Ты спас меня тогда. Захотел спасти теперь. Я снова подвёл тебя, и ты пришел на помощь, но теперь, вижу, зря.

Надо было оставить меня в одиночестве на этой дороге, брат.

Я должен был принять эту участь и быть уничтоженным толпой.

Слышу голоса. Они вернулись. Жаль, столько мыслей осталось. Надеюсь, что скоро будет наша новая встреча, брат.

Вениамин закрыл блокнот и вместе с карандашом засунул в матрас. Он сумел разорвать старую ткань и смог спрятать свои мысли подальше от лишних глаз. Вот если бы брат сумел передать ему нож… всё закончилось бы раньше. Нож – хорошее средство. Универсальное. Способное убить как других, так и тебя.

Дверь открылась. На этот раз их было трое. Новый человек, которого Вениамин раньше не видел, держал в руке камеру. Над объективом мигал огонёк. Идёт запись. Крупный, здоровенный бородач посмотрел на тощую фигуру Вениамина и усмехнулся. Расстегнул ремень, сложил его и со всей силы ударил его по лицу.

Затем ещё удар.

Секунда, и ещё удар.

И так до бесконечности.

Глава 5

На берегу

Следователь областного управления полиции Краснодарского края Вячеслав Листов ехал на заднем сидении такси и хмуро глядел в окно. Все его десять складок скопились на лбу, что бывало крайне редко и при крайнем его недовольстве. Сегодня, в воскресенье, ему позвонили аж домой. С трудом подняв веки, он ответил, потому что номер показался ему знакомым. Голос на том конце воздушного провода заставил Листова подняться с кровати и внимательно слушать, потому что голос принадлежал начальнику областного управления. Звонил он с личного номера, который Листов не записал в прошлый раз, несколько лет назад. Очевидно, дело было крайней важности. Начальник заговорил, а Листов разочаровывался всё больше. Вызвать такси за счет управления и гнать до морского побережья. Пять часов пути под проливным дождём. Но просьба начальника звучала как приказ, поэтому пришлось впихивать себя в широкие брюки, рубашку и серый пиджак.

Вячеслав ехал и думал, что такого важного случилось близ провинциального южного городка, чтобы начальник просил его «побыстрее» ехать, пообещав два отгула в награду («один – за срочность, второй – за важность»). Интересно. Очень интересно. Листов глядел на мокрые тусклые холмы ещё примерно час, и тот же час размышлял о деле. Но по истечении этого часа он уже ни о чём не думал. Потому что спал.

Сон пролетел мгновенно. Будто внутренний киномеханик резко переключил пластинку. Вячеслав открыл глаза. За окном была глубокая долина, на краю которой виднелась тонкая полоска серого моря. По-прежнему лил дождь. По-прежнему Листову не нравилось сидеть в этой машине и вспоминать о деле. Пластинка, которую включил его личный киномеханик оказалась ещё противнее: ко всему недовольству следователя присоединилась ещё и головная боль, преследовавшая его в пути почти всегда, куда бы он ни ехал. Будь у Листова ещё больше места на лбу, то от его негодования появилась бы новая, одиннадцатая морщина. А так, будто напряжению больше некуда было деваться, оно полилось на таксиста.

– Далеко ещё? – пробурчал круглым голосом Вячеслав.

– Час ещё, дорогой. – приветливо ответил таксист.

– А можно быстрее?

– Ну хочешь здесь высажу, брат.

Листов посмотрел на таксиста, говорившим с типичным армянским акцентом, и раскраснелся. Не от смущения, а от злобы, которую уже не мог выплеснуть. Если бы он что-то сказал таксисту, тот бы реально мог остановиться и больше с места не двинуться. С такими характерами Листов был слишком хорошо знаком. Что ж, не удалось выпустить пар на таксисте, придётся вскипать самому и ждать.

Ждать оставалось не долго, но обозлённый, вспотевший от ярости Вячеслав Листов воспринял последние сорок минут пути как вечную пытку.

Вскоре они выехали с серпантина и оказались между отвесной скалой и дубовым лесом. Сейчас, под серыми тучами, зелёная листва деревьев и кустарника казалась блёклой, стареющей. Дорога стала невыносимой, потому что стала гравийной. Каждый новый метр машина всё больше тряслась. Каждый новый удар камня по корпусу заставлял виски Листова болеть всё сильнее.

Листов смущённо смотрел в скалу, вдоль которой они ехали, поэтому не успел заметить, как таксист резко тормознул. Непристёгнутое тело Листова полетело вперёд, и голова его смачно вонзилась в спинку.

– Прости, брат, менты... – начал оправдываться таксист.

– Заткнись ты! – взревел Листов, оскорблённый судьбой. Он сидел, державшись за переносицу. – Ну... Козел... Я тебя запомнил...

Листов глянул в телефон, надеясь, что они уже на месте. Так и оказалось. Они стояли метрах в ста от адреса, что указал ему начальник. Пляжный проезд 1. Листов глянул вперёд и увидел коллег. Трое гаишников стояли на дороге. Машина позади них перегораживала узкий путь чуть ли не полностью. Один из гаишников приближался к машине.

– Я тебя запомнил... – повторил Листов, открыв дверь.

Он вышел, копошась в кармане в поиске удостоверения. Нашел его среди мелочи и ключей и протянул перед собой.

– Проезд запре... – начал говорить сержант, но остановился, прочитав удостоверение. Он отдал следователю честь, а таксисту махнул рукой. – Здравия желаю. Ждали вас.

Сержант повернулся к коллегам.

– Серёга! Проводи начальника! – молодой гаишник без фирменного зелёного жилета подошел и также отдал честь.

– Таблетка от головы есть? – спросил Листов.

Гаишники переглянулись. Сержант пожал плечами.

– Только коньяк. Конфискат.

Листов махнул рукой и последовал за молодым гаишником. Но не пройдя двух метров от машины остановился, повернулся к сержанту и спросил:

– Плеснёшь малёхоньки?

На берегу гулял влажный ветер. Шумели волны. Горизонта не было видно, поскольку серо-голубое небо и морская вода сливались воедино. Далеко справа виднелась синяя тучища. С её стороны и дул ветер. Скоро слабая морось перейдёт в холодный осенний ливень. Пляжный песок уплотнился, превратившись в блёклую версию самого себя. Холодный, рыхлый, противный для ходьбы. Листов делал большие шаги, желая только не испачкать чёрные кожаные туфли. Ничего другого привыкший к кабинетной работе следователь даже не подумал надеть, о чём сильно жалел сейчас, погружаясь в зыбкий песок на пол подошвы.

Впереди, метрах в пяти от границы моря, сновали полицейские. Кто в форме, кто без неё – в такой же деловой, что и Листов. Центром их притяжения была низкая вытянутая палатка из синей плотной ткани. Верёвки, что держали палатку, ослабли и болтались на ветру. Листов невольно вспомнил историю о перевале Дятлова, которая его пугала в детстве. Но сходств было слишком мало – считай одна палатка, – и потому он забыл об этой ассоциации, ещё не дойдя до кромки моря.

Забыл ещё и потому, что ему навстречу вышел высокий, лысый полицейский в форме. Нос острый, что кольнуть может, хитрый лисий взгляд направлен в землю, а не сходящая полуулыбка будто намекает, что её владелец знает больше, чем кажется его собеседнику: многолетняя практика, выработанная на допросах. Погоны водружали четыре капитанские звезды. Похоже, это тот самый капитан, о котором Листову говорили. Местный начальник полиции, Василий Крохин. Он, приблизившись к Листову, улыбнулся и протянул руку.

– Здравствуйте, товарищ майор. – обратился он.

Листов пожал удивительно мягкую рыхлую руку капитана и кивнул.

– Здравия желаю. – произнёс он рассеянно, чувствуя, что боль в висках слабее не стала даже после опрокинутого стаканчика коньяка. – Ну, капитан Крохин, рассказывай, что у вас произошло?

Улыбка с лица капитана исчезла.

– Да... Пройдёмте. – он пропустил майора мимо себя и последовал за ним, рассказывая:

– Двое погибших. Муж и жена. Алексей Ермаков тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения. И... – они подошли к палатке и остановились, – Екатерина Ермакова, тоже тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Оба скончались примерно в одно время... но причины... не ясны. Поэтому нас так много. Прежде, чем вы заглянете туда, предупреждаю, за шестнадцать лет моего стажа я не видел ничего подобного. А видел я многое…

– Показывайте уже. – махнул Листов.

Приказав другим полицейским отойти, Крохин подошел к палатке, присел и открыл её. Листов нагнулся, прижав живот к бёдрам и увидел в палатке то, о чём уже никогда не сможет забыть. То, что снова напомнило ему о группе Дятлова.

Супруги лежали друг перед другом в изогнутых позах. Будто они оборонялись от ужасной силы. Мужчина держал руки перед своим лицом, будто закрывая свой взор. У девушки руки просто лежали перед лицом, но можно было смело предположить, что они оказались именно там по той же причине – перед смертью она вскинула их, не желая видеть то, что заставило их лица закоченеть в ужасных гримасах. Рты их были открыты в безмолвном крике, а глаза выпучены, будто перед смертью по телам пронёсся мощный заряд тока...

У Листова сразу разыгралась фантазия. Что привело их в такой ужас? Какое нечто заставило их сердца остановиться, просто показав себя? Или же всё гораздо проще? Листов разогнулся, чувствуя, как в спешке съеденный на завтрак бургер рвётся наружу. Он проглотил слюну и задумался, смотря в пустоту. Что же случилось здесь?

Крохин не сводил с майора взгляда. Никакой улыбки не было. Губы сомкнулись в тонкой плотной линии. Он следил за реакцией областного следователя и ждал вопросов. Молчание продлилось дольше, чем он рассчитывал. Ветер чуть усилился, и Крохин оглянулся. Туча почти накрыла бледные плотные облака. Скоро начнётся ливень.

– Есть... предварительная причина смерти? – спросил Листов, смотря на палатку.

– Да. Шокирующее событие, приведшее к мгновенной остановке сердца.

– Так и звучит?

– Ну... Уточнения будут после вскрытия. – он пожал плечами.

– Господи... Что они могли такое увидеть? А есть какие-то следы на телах?

– Сейчас... – Крохин повернулся к группе людей, что курили слева от них. – Лопатин!

К нему повернулся молодой человек, совсем ещё юноша в полицейской куртке, плотно прилегавшей к мускулистому телу. На лоб падали взъерошенные волосы, на носу лежали очки с тонким стеклом, а правая бровь была подбрита.

– Я! – крикнул он настолько громко, насколько это было возможно с сигаретой в зубах.

– Иди сюда!

Борис Лопатин подошел, выкинул сигарету и уставился на Крохина равнодушным взглядом человека, сотню раз видевшего внутренности погибших людей. Разных полов и возрастов.

– Ты тела осмотрел?

– Осмотрел. – бурчал судмедэксперт.

– Ты что-нибудь нашел?

– Ничего. Вообще.

– Свободен.

Лопатин пошел обратно к молчаливой компании коллег, а Крохин перевёл взгляд на Листова. Как оказалось, майор уже был мало заинтересован как трупами, так и капитаном. Он смотрел на высокого полицейского, стоявшего в стороне от всех. Стоял в лёгкой куртке с надписью «Полиция» на спине и высоких берцах. Полицейский стоял далеко впереди и осматривал песок. Или нечто, лежавшее на песке.

– Что за тип там у вас?

– А, я забыл вам сказать. Вы будете проходить у нас как старший следователь, а этот как помощник. Он – следователь из провинции, его отправили к нам неделю назад. Вот, решили его делом занять. А то работы почти не находилось.

Его новый коллега всё так же изучал песок, что не слишком нравилось Листову. Внимательный товарищ может всю кровь свернуть. Хотя, и от него могла быть польза.

– Ладно... А вы что думаете? Насчёт этих смертей. – вдруг он обратился к Крохину, как-то слишком торопясь.

– Я... Не знаю... – рассеяно мямлил капитан.

– А мне кажется, что всё очень и очень ясно. Двое супругов, а судя по одежде, палатке и месту их дислокации – вдали от людей, – это богатые бездельники, которые просто переборщили с наркотой...

– Но мы не нашли ещё ничего подобного... – перебил его Крохин, о чём пожалел – майор посмотрел на него нетерпеливым, грозным взглядом.

– Если вы не нашли пакетиков, остатков кокоса или шприцы, это ещё ничего не значит. – Листов махнул рукой. – Пойдём-ка лучше с помощником пообщаемся.

Листов зашагал к провинциальному следаку, а Крохин, опустив руки, побрёл за ним. Капитану часто доставалась работа, которую он не хотел выполнять. На этот раз ему придётся бегать за следователем из области и стараться, чтобы ему везде всегда было комфортно. По существу само дело даже не так важно – оно как-нибудь потом само собой решиться, но вот следить за начальством – святое. Ведь, если не выполнишь прихоти, того и гляди, нажалуется в областном управлении и всё, секир-голова. Ещё и в лучшем случае. Без головы стало бы проще жить, чем без премии.

Наверное, спиной ощутив приближение полицейских, новый следователь обернулся и, в ужасе раскрыв глаза, крикнул, вскинув руку:

– Стойте! Стойте, прошу вас!

Майор и капитан, не ожидавшие от салаги такой наглости, остановились и оба уставились на него. Майор раскраснелся, словно помидор. Он смотрел на следака с рытвинами на лице и с грязными, взъерошенными волосами, смотрел и знал, кому предоставит разгребать всю эту «срань».

Следователь подошел к ним.

– Вы извините... Здесь просто следы... Они идут от палатки к холму и наоборот.

Полицейские посмотрели на песок и действительно увидели плотный ряд следов от широких ботинок. Но Листову это было неинтересно. Он поднял взгляд и рявкнул:

– И что? Здесь пол пляжа в следах!

Следователь чуть потупился, подумал, что сказать и вдруг, к недоуменью коллег, протянул майору руку.

– Я думаю, мы не с того начали, товарищ?..

Листов сразу пожал ему руку. Не стоит портить отношения с тем, кто будет выполнять за тебя всю работу.

– ...майор. Майор Вячеслав Листов. Будем знакомы... – Листов вспомнил, что не знает имени и даже звание следака и смутился. – Извини, как тебя?

– Младший лейтенант Бродский. Илья Бродский.

Глава 6

Дальние дали

Илья проснулся с головной болью, пусть даже и не пил вчера. Боль возникла по вине долбанного горба на шее. Пол жизни он сутулился и долго не занимался здоровьем. Под конец обучения в академии Илья взялся за ум, но уже многое упустил. Горб наверняка ему уже никогда не убрать. Хотя, эта боль никогда не сравниться с болью при похмелье. Разница огромна, как разница между сверлением головы и лёгким её покалыванием.

Илья долго лежал и тупо смотрел на странный розовый потолок своей квартирки. Когда он спросил у хозяина, какого, собственно, чёрта здесь розовый потолок, тот уверил его, что когда-то он был светло-оранжевым. Мол, а я тут причем? На том разговор и закончили.

Надо покурить и вдохнуть свежего воздуха. Да, хорошая идея.

Он вышел на балкон и открыл окно. На удивление, погода радовала глаз. Расцветало утро. Солнце ещё не поднялось над многоэтажкой перед домом Ильи, но оно озаряло небеса приятным голубовато-розовым светом. Илья глубоко вздохнул, чувствуя, как бежит воздух по коридорам внутри головы и пробегает в огромное мозговое помещение. Пачка сигарет лежала рядом на перилах. Он вытащил одну, сжал фильтр – тот хрустнул, – и поджёг сигарету. Приятный, вкусный дым побежал к лёгким, затем ещё и ещё порция. Свежий воздух в голове и сигаретный дым в лёгких помогли. Болезненная пульсация в голове стихла и сошла на нет.

Достав вторую сигарету, Илья задумался, как проведёт эту субботу и решил, что как обычно. Типичная суббота следователя Ильи Бродского начиналась с ничегонеделанья или прочтения новой порции Достоевского. Илья называл это инъекцией достоевщины, чтоб после прочтения отложить книгу, посмотреть на холодильник иль в потолок и понять, что в жизни не так уж всё и плохо. Потом он обедал, мог снова почитать до передозировки, а затем поехать на другой конец города к отцу – бывшему полицейскому, который последние пять лет жил один, без жены. Без матери Ильи. Её поглотил рак, когда Илья закончил первый курс полицейской академии, из-за чего второй курс помнил уже слишком плохо. Иногда он вспоминает о ней, но боль возникает настолько сильная, что никакие светлые воспоминания не могут эту боль притупить. Они делают её ещё острее.

После посиделок с отцом и нескольких партий в шахматах, каждую из которой Илья выиграет, он поедет в бар и нажрётся. Так было почти каждую субботу, и эта не должна стать исключением.

Он бросил сигарету на половине и вернулся в квартиру.

Илья взялся за чтение и просидел за ним до обеда. Времени даже не заметил. Читал «Униженных и оскорблённых», пусть и любил «Преступление и наказание» – именно благодаря этому роману он знал один из постулатов работы в полиции. Достаточно лишь стимулировать совесть подозреваемого, и подозреваемый может не выдержать и сознаться в чём угодно, лишь бы мерзкий пискливый голос совести затих. Произвести этот стимул можно по-разному. Например, как Порфирий Петрович, постоянно напрягать человека и человек, того и гляди, не выдержит и сдастся. Есть и другие способы, всё зависит от людей. Но бывают, правда, люди, у которых нет ни совести, ни разума. А только инстинкт, безумие...

Илья сидел на диване, прислонившись к стене и вдруг потерял нить текста. Глаза остановились, все движения прекратились. Хватка рук ослабла, и тяжелая книга легла ему на ноги. Он смотрел в одну точку, не ощущая дрожь челюсти. Задрожала и рука. Поток его мыслей, приведший к безумным преступникам, снова вернул его на год назад и спровоцировал очередной ступор.

Так, в безмолвии, он просидел следующие полчаса.

Из небытия его вытащила музыка. Будто из глубин океана, она поднималась к поверхности, и сначала напоминала бессвязный гул, но затем поток нот и голосов сплёлся в нечто единое, знакомое. Наконец, когда тряска закончилась, Илья смог повернуть голову к источнику музыки. Играли Aerosmith, «Dream on», которую Илья ставил на важные звонки. Вспомнив об этом, он схватил телефон и ответил, даже не рассмотрев имя контакта.

– Да!

– Я б тебе сказал рифму! – раздался смеющийся голос. – Чего не отвечал-то, внук поэта?

«Внук поэта» – любимое прозвище у начальника Ильи, капитана полиции Андрея Замятина. Что интересно, у последнего тоже было шутливое прозвище – внук утописта, которое его сильно раздражало. Во-первых, потому что он так же не был родственником оригинала, а во-вторых, потому что тот Замятин всё-таки написал антиутопию, которую Андрей очень любил (ненавидя при этом «1984»). Но для прозвища слово «антиутопист» слишком громоздкое и глупое. Поэтому называли так, как называли. Наверное, Замятин потому и был рад такому сотруднику как Илья. Теперь и он имел право насмехаться над чьей-то излишне поэтичной фамилией.

– Извините, товарищ капитан... Снова отключился. – говорил Илья сонно, будто проснувшись.

– Отключился, в смысле «то самое» или спал?

– То самое.

– Ну и хорошо. – пауза. – Ну, точнее... Не хорошо, конечно, но у меня хорошие новости!

Илья молчал.

– Помнишь, ты спрашивал меня о командировке к моему армейскому сослуживцу в Карто? – Карто был городом на побережье Чёрного моря, в пяти часах от Краснодара, а бывший сослуживец Замятина был тамошним начальником РУВД по фамилии Крохин.

– Ну помню.

– Отлично! У него там появилась вакансия помощника следователя, так что я собираюсь отправить тебя в командировку к нему. Что скажешь?

– Я скажу, что просил об этом в июне, когда море теплое, а не в конце октября, когда там много шансов кое-что отморозить.

– Не от меня зависело, ты знаешь.

Конечно, не от него, но какой смысл ехать на море, когда оно настолько неприветливо, что готово охладить пыл любого, кто в него полезет? Кроме моржей с приличным стажем, разумеется. Но, с другой стороны, это отличная возможность сбежать от грустной омской осени и немного забыться, бегая на побегушках. По правде, Илья устал от ответственности, что легла на него год назад с получением звания. И он хотел снова погрузиться в мир «Есть!» и «Так точно!», а не самому отдавать приказы. Но надо было подумать. Всё-таки край далёкий.

– А я могу подумать?

– Можешь! Но только до завтра! И принять правильное решение!

– А какое правильное?

– Согласиться. Билеты уже куплены. Утро понедельника.

– Вот как... – Илья не удивился. – Ладно... Всё равно подумаю. На самолёте?

– Ещё чего! Поездом. В плацкарте. Два дня пути с хвостом. Ну ничего! В Карто устроишься, как начальник «СК»! – следственный комитет или СК он произнес одним полным «ска», но Илья уже знал его манеру проговаривать сокращения одним звуком и всё понял.

– Ладно! Билеты...

– На корпоративной почте. Ну всё, не могу больше трепаться! Хороших выходных и поездки! – Не дождавшись ответа, Замятин бросил трубку. Илья снова не удивился.

Похоже, вечер придется организовать иначе. Попить вдоволь не удастся, потому как если завтра слечь с похмельем, то не получится собраться в дорогу. Замятин не успел ничего сказать о сроках и, если он не перезванивает, значит сам не может сказать, сколько продлиться командировка. Две недели или месяц – не понятно. Значит, придётся собирать вещи с умом и на трезвую голову. Жаль. Илья привык к субботним попойкам и не хотел от них избавляться. Но на этот раз избавится. Он ведь не тряпка. У него ведь есть сила духа.

Он поднял глаза и увидел часы над гарнитуром. Они показывали три часа дня. Значит нужно бежать к отцу. Илья отложил книгу, сбежал в маленькую ванную, где умыл лицо, вернулся, открыл шкаф и оделся в лёгкий повседневный льняной костюм. Сверху накинул чёрную куртку и коричневый бархатный шарф. Всё проделал в какие-то две минуты. Затем включил телефон и, пока надевал ботинки, вызвал такси. Хоть заначка и заканчивалась, такси он ещё мог себе позволить.

К дому отца он доехал быстро. Пробок ещё не было, повезло. Как-то раз Илья ехал в автобусе (что очень любил – для Ильи автобус – это место концентрации русского менталитета) и попал в пробку. Настолько длинной и неподвижной пробки он никогда больше не видел. Простояв десять минут в набитом «килькой» автобусе, Илья вышел и добрался до участка пешком. А пробка так и не сдвинулась.

Он вышел из машины на пустынную улицу в центре города. Такие улицы чаше всего встречаются в изнанке больших проспектов и оживляются только тогда, когда на крупных улицах возникают пробки. Дом отца был из красного кирпича – приличный, красивый, внутри чистый. Илья поднёс кнопку к домофону. Тот зазвенел, и Илья вошел.

Пробежался до третьего этажа. Отец никогда не был доволен этой высотой. «Если в старости жить не захочется, – иногда говорил он шутя, – то с окна не выпрыгнуть, потому что близко. А если ноги болеть будут, то высоко подниматься. Ну что за жизнь!». Илья обожал его иронию.

Дверь, как и прежде, не закрыта, но Илья всё равно каждый раз прилагал немало усилий, чтоб открыть её – деревянная дверь советских времен плотно сидела на петлях. Вот и сейчас Илья по привычке взял ручку и сильным одним рывком открыл дверь. Раздался знакомый вибрирующий скрипучий звук. За этой, покрытой красным лаком дверью, была ещё одна, чёрная. Открыв её, Илья тут же встретился с приятным взглядом отца.

– Ого! Ну ты зарос! – усмехнулся отец.

С ним невозможно было не согласиться. Илья снял обувь и, раскрыв в улыбке рот, подошел к отцу.

– Лучше веди меня на чай и шахматы и расскажу почему на роже такой бардак.

Владимир Александрович Бродский (при рождении Климов) был ниже Ильи сантиметров на двадцать и смотрел на него снизу вверх, чему совершенно не смущался. Потому что знал, что для своих пятидесяти пяти выглядит отлично. Он был седым, короткостриженым крепким мужчиной с чёрными усами. Илья иногда думал, что отец их красил.

Владимир хлопнул сына по плечу и, улыбаясь, пошел на кухню. Его квартира была пусть и современного покроя, но по духу оставалась чисто советской. В ней было три комнаты. Большая расположилась сразу перед входом. Ещё две маленькие были справа. Чтобы войти в них, нужно было пройти по коридору к глухой стене и повернуть налево – в бывшую детскую, или направо – в спальню. В одной из них, еле слышно, пел Магомаев. «Дальние дали... Подаришь прибой...».

Илья повесил куртку на вешалку, и сразу прошел вслед за отцом мимо санузла к кухне. Кухня представляла собой тёмную комнатку, где вечно светила люстра. На столе стояли две кружки горячего чая, зефир и шахматная доска. Всё это отец страшно любил. Чего уж говорить, Илья тоже.

– Сегодня ты чёрный, – усмехнулся отец.

– Я не против.

Отец сделал первый ход и заговорил:

– От тебя несет перегаром и просто воняет. И так уже вторую неделю. Что происходит?

Илья сделал свой ход. Отец, не помедлив ни секунды, сделал новый.

– Я не пил эту неделю. Откуда ты запах уследил?

– А ты костюм-то менял?

Илья сделал ход уже не пешкой, а конём, разыгрывая одну из своих любимых партий.

– Не менял, ты прав.

Отец снова сделал ход. Как делал это всегда, не думая.

– И рожу ты не брил. Что с тобой, Илья?

– Да так, просто повода нет. – Илья сделал ещё один ход, снова конём.

На сей раз отец поднял брови и уставился на доску. Хмуря брови, он смотрел на неё, и Илья почти слышал, как шевелятся нейронные связки в голове отца. Он смотрел на него и думал о старости. Он думал, что хотел бы состариться как он. Видеть, что силы не покинули тебя, спина не сгорбилась (в чём он уже промахнулся) и понимать, что многое ещё впереди.

С другой стороны, он не хотел никакой другой старости. Господи, если б так можно было, то, как только поняв, что он превращается в нечто бесформенное и сморщенное, Илья же принял эвтаназию. Черт побери, когда лев стареет он всё ещё лев, но, когда стареет человек, он на себя уже не похож. Потому что он не должен столько жить – эволюцией это не предусмотрено. Илья всегда смеялся над теми инфопроститутками с накаченными губищами, которые трындят про продление жизни через правильные продукты, спорт и так далее. Да, он верил, что некоторые вещи в жизни могут улучшить ее качество, но вот продлить… Ради чего? Увидеть, как перенаселение приведет к коллапсу по всей планете? Начать срать под себя? И это если повезёт. Бывает ведь и деменция, при которой пол жизни пропадает в никуда.

Отец всё ещё думал над ходом, который сделает дальше. Илья знал, что отец уже проиграл – сейчас он сделает ход, который Илье и нужен и тогда он перекроет отцу все выходы и входы. Но отец всё-таки любил проигрывать. Он любил, что его обыгрывает родной сын, а значит исполняет главную мечту любого отца, мечту о том, что воспитанный тобою сын оказывается лучше тебя. Наконец он поставил коня именно на то место, о котором Илья думал. Теперь партия побежит к новому раунду. Илья сделал свой ход.

– Этот повод… Тот, о котором я думаю?

Отец сделал новый ход, быстрый и необдуманный. Илья же медлил.

– О каком поводе ты думаешь?

Новый ход и тут же ответ от отца. Всё идёт по плану Ильи.

– Я знаю про Маргариту. – Илья оторвал взгляд от доски. Увидел жесткий взгляд отца. – Даже не смотри на меня так. Думал, я ничего не видел? Запомни навсегда, Илья, родители всегда видят перемену в своих детях, даже незаметных. Я и сейчас вижу, как у тебя щёки загорелись.

Отец усмехнулся, снова уставившись в доску, а Илья взгляда с него не мог свести. Стало как-то противно на душе.

– Живи как хочешь, Илья, но о ней забудь. Как я Сашке в глаза смотреть буду? – он говорил негромко и спокойно, но все его слова пронзали Илью в самое нутро. Отец говорил о его двоюродной сестре, Маргарите, и своём брате (её отце) Александре.

– Он ведь уголовник в бегах. Когда ты вообще в последний раз его видел?

Владимир Бродский промолчал и даже глазом не повёл. Закрытая тема. Давняя душевная боль. Два брата – один полицейский, другой – поднявшийся в девяностые киллер.

– И где твой ход? – спросил отец, не глядя на Илью.

Илья посмотрел на доску отсутствующим взглядом, измерил её, вернулся к своим мыслям о ходе партии и поставил королеву, куда ему нужно было – ближе к середине. А затем спросил о том, что вызвало в отце старые мысли. Мысли об умершей жене.

– Ну... А ты выбирал кого любить, м?

Отец поднял голову и вдохнул, чтобы ответить сразу, но вдруг остановился. Взгляд его потускнел. Он снова вздохнул и заговорил, всё также смотря в никуда:

– Нет... Твоя мама была прекрасным человеком. Мы познакомились в общежитии и как бы родственниками не были...

– Ой, пап, давай не будем об этом... – Илья фыркнул, скукожился, словно на морозе и отвернулся от него.

– Я тебе серьёзно говорю. Лучше будь как все и не ведись на это дурацкое чувство.

– Я и не ведусь... У меня это всё не из-за неё вовсе.

– Из-за прошлогодней командировки?

– Нет. У меня была девушка, отец, – назвать девушкой сорокалетнюю женщину, конечно, язык не поворачивался, но отцу не нужно знать подробностей. – Просто сейчас... У нас всё прекратилось.

– О! – махнул рукой отец. – Это пройдёт. Их на свете Легион, так что забудь.

Он вновь склонился над доской и принялся за изучение доски. Илья смотрел на отца и думал о его наставлениях и советах. Вдруг невольно усмехнулся.

– Ты чего? – отец сделал новый ход.

– Да так. Ты, конечно, ерунды не говоришь и советы дельные даешь... А вот тебе кто-нибудь советовал фамилию не менять?

Владимир поднял глаза... Суровый взгляд прошелся по Илье и остановился на его смеющихся глазах.

– Давай-ка, в душу старику не плюй... Тоже, нашелся мне... Как и мать твоя, коммунистка. Я этого человека уважал и потому фамилию его взял! Не нравится – меняй, Илья. Выбор твой... – он опустил взгляд, расстроившись.

Илья улыбнулся и, протянув руку над столом, хлопнул его по плечу.

– Не напрягайся. Я пошутил.

– Угу... – Владимир делал вид, что думает над партией.

– Скоро у меня новая командировка. Твой рюкзак ещё живой? – Илья решил перевести разговор в более спокойный тон. Он любил спорить с отцом, но доводить до крайностей не хотел.

– А что с ним сделается? Он вечно живой. – голос Владимира оживился. Он поднял взгляд к сыну. – А куда едешь-то?

– Недалеко от Сочи есть местечко. Удалось договориться с начальством.

– А... Это хорошо. Может солёный воздух из тебя всю дурь выветрит.

Илья снова улыбнулся, но даже представить не мог, насколько отец окажется прав.

Он сделал новый ход.

– Мат, – королева Ильи, о которой отец забыл, перегородила королю все пути.

Владимир Бродский поднял брови, как бы удивившись, но губы его расплылись в широкой улыбке.

– Теперь я негр, получается.

– Теперь ты.

Они поменялись сторонами доски.

Шел пятый час субботнего вечера.

Ближе к восьми часам, когда партия пошла на шестой круг, а чай на восьмой, Илья задумался о возвращении домой. Сделав очередной ход, Илья достал телефон и посмотрел стоимость такси до дома. Слишком дорого. Отец снова задумался и не видел, как Илья закрыл глаза, размышляя о дальнейших планах. А они появились. Поблизости, буквально через две улицы, стоял бар, «Пипл бар», в который он любил заходить. Цены приемлемые, персонал дружелюбный. Но ему надо собираться домой, пусть и на автобусе, но домой. У него есть сила воли. Точно есть.

Отец сделал новый ход, но Илья ему не парировал. Он протянул отцу руку.

– Давай на ничью. Мне собираться надо.

Владимир Бродский хохотнул и пожал сыну руку.

– Ты пока допивай – я рюкзак принесу. – он встал и вышел с кухни. Илья же последовал совету отца и допил чай, надеясь, что он станет последним крепким напитком на сегодня. Илья надеялся, что не услышит манящий голос бара, который как на зло будет стоять прямо напротив автобусной остановки.

– Ну вот и он, родимый, – отец вернулся на кухню с выцветшим серо-зелёным рюкзаком. Он держал его раскрытым, так что запах старой пыли ударил Илью в нос и вызвал зуд. – Ещё с армии со мной.

Илья вспомнил, как уезжал с этим же рюкзаком в командировку год назад. Вспомнил суровую глухую тайгу и прочие «прелести» той поездки. По телу пробежала дрожь, но Илья смог её приглушить. Он встал и взял рюкзак.

Они попрощались. Попрощались без обиняков и подозрительных намёков. Иногда Илье казалось, что их вечные перепалки в начале разговора всегда как бы выводят из них напряжение, все накопившиеся упрёки друг к другу и способствуют нормальному диалогу в дальнейшем. Так было и в этот раз, поэтому Илья выходил от отца, желая снова взяться за партию в шахматы.

– До скорого! – Илья поднял руку уже в подъезде.

– Смотри не грохнись! А то света нет! – отец стоял в дверях и следил, как Илья спускается. И только оказавшись на первом этаже, Илья услышал, как дверь с грохочущим скрипом закрылась. И только сейчас он осознал, что сможет прийти к отцу только через месяц. А то и через два.

На душе стало паршиво.

Улица встретила его снегом. Илья даже не заметил его, пока гонял чаи и фигуры по доске. На улице снег, а он в костюме и весенней курточке. Отлично. Он повернул от подъезда в переулок. Прошел по нему, петляющему между старых деревянных зданий, и вышел на улицу имени Ленина. В каждом уважающем себя российском городе есть эта улица или проспект, что роднит между собой и Москву и Анадырь. И Омск.

Илья точно знал, куда идти. Ближайшая остановка налево, метров двадцать, за стройкой. Он прошел мимо вечно строящегося здания и увидел, как отходил от остановки его автобус. Илья даже не бежал – всё равно было поздно. По правде, его остановило не только это, но и страх. Страх оказаться смешным. Бегущий под снегом мужчина с нелепым рюкзаком за спиной – прекрасный объект для насмешек. На остановке стояло человек пять, так что Илья точно стал бы объектом для злобной улыбки. Он прошел мимо остановки, отдалился от неё. Пусть и под снегом, но не рядом с людьми. Он достал сигарету, желая согреться. Бережно прикрыв сигарету ладонью, он поджёг её и затянулся. Стало лучше. Он посмотрел на дорогу, остановку и вдруг... взгляд его зацепился за «Пипл бар». В окнах горел свет, веселились люди, плескалось пиво, Илья даже видел тёмный уголок за широким окном, куда бы он мог сесть... Но он отвернулся. Ну уж нет: пусть ему ждать автобус минут двадцать, пусть не хочется тратить деньги на такси, пусть новый литр пива кажется столь приятным, всё пусть. У него есть сила воли... Илья снова, как бы невзначай глянул на двери бара.

У него есть сила воли.

Это точно.

Почему-то было шумно. Невнятное гудение сокращало свою тональность и снизошло до писка. Он, в свою очередь, оказался таким громким и таким противным, что Илья проснулся.

Он встретил темноту. Странно. Он ведь открыл глаза... Неужели зрение пропало... В панике он перевернулся и зарычал, прикрыв глаза рукой. Свет ударил по глазам – это стало последней каплей. Пульсирующая боль всё нарастала с каждым новым ударом сердца. А билось оно часто. Илья замычал и повернулся, не зная, что лучше – лишиться зрения или терпеть такую боль. Что вчера было? Он даже не хотел напрягаться и вспоминать то, что произошло после перехода на другую сторону улицы, в бар. Амнезия будто покрыла не только первую кружку пива, но и зацепило всё, что было до. Илья решился заново открыть глаза. Горела люстра. Господи, зачем он её включал вообще? Мучаясь от подступившей жажды, он встал, сразу выключил свет и направился в ванную. По пути успел заметить, что рюкзак стоит у входной двери, весь набитый бутылками. Илья остановился. Неужели он столько выпил? Или он... Он посмотрел на костюм, в котором проспал всю ночь и ужаснулся – грязный и воняет. Похоже, подумал Илья, он так напился, что побираться пошел. Пошел неизвестно зачем. Задавая себе вопросы, на которые он не мог ответить, Илья зашел в ванную, где надеялся смыть прошедшую ночь и постирать костюм.

В течении всего оставшегося дня он, закинувшись анальгином и последней бутылкой пива, приводил квартиру в порядок. Наконец смог добраться и до рюкзака. Бутылки весело бренчали и жутко пахли, словно умерший алкаш. Илья порылся в кухонном гарнитуре и смог найти чёрный мусорный пакет. Туда все бутылки и пошли. Ближе к вечеру, когда голова почти перестала болеть, он вынес мусор и немного подышал свежим морозным воздухом. Вернувшись, Илья собрал самый минимум вещей и повесил на дверцу шкафа комплект его любимого бежевого костюма.

Он сел на расправленный диван и посмотрел в открытый, забитый до отказа рюкзак и подумал, что он мог забыть. Вещи, гигиена, любимая кружка с жирафами, блокноты и прочую хрень для работы, всё вроде взял. Илья не любил работать с ноутбуками, считая, что, работая с ними потеряет не только спину, но и зрение. Хотя, он часто ловил себя на самообмане – он хотел бы работать с гаджетом, который мог бы упростить ему жизнь. Ему просто не хватало на него денег. Он лёг и, задумавшись, понял, что забыл сделать.

Илья схватил телефон, но тот оказался разряженным. Подключил к зарядке, подождал, пока белый экранчик загрузки сойдёт, а затем зашел в список контактов. Он был рад, что никто ему не звонил и никто его не терял (правда, потерять его мог только отец), но испугался, увидев двадцать два исходящих звонка. И звонил он, конечно, одному контакту, который значился как «почти она». Илья в ужасе отбросил мобильник. Не только потому, что звонил столько раз бедной женщине, а своей мерзкой натуре. «Боже мой, – подумал он, – это ведь неправильно. Чудовищно неправильно». Он положил ладони на лицо, повернулся на бок и не заметил, как мысли о ней, той женщине на другом конце города, перетекли в сновиденье.

Илья видел всё близко и слишком реально. Он видел, как приближается к ней, женщине, в одиночестве сидящей у бара. Он узнал её чёрные волосы по плечи, её оранжевое лёгкое платье. Сейчас он подойдёт к ней, она обернётся и покажет своё лицо. Острый чуть приподнятый нос, очки с тонкими линзами, решительные карие глаза и конечно же чёрная родинка на правой скуле. Он обожал всё это и хотел увидеть. Он подошел к ней, положил руку на плечо. Женщина обернулась, но вместо её лица было другое. То лицо, о котором Илья не имел право мечтать. В душе нарастал ужас. Она, его запретная муза вдруг прошептала:

– Теперь я та самая?..

Он проснулся и отчётливо помнил увиденное. Илья приподнялся, слушая писк будильника и вдруг смутился. Сон пропадал – распадался на осколки и растворялся в голове словно сахар в кипятке. Остался только один не ускользнувший образ. Лицо его далёкой, запретной любви вместо лица той женщины, которой он звонил половину прошлой ночи. Не очень хорошее начало командировки. На часах было шесть ноль-ноль. Небо за окном окрашивалось в светло-синие краски. Скоро поезд. Пора вставать.

Глава 7

Глупость

Я никогда и ни о чём у Господа не просил. Даже когда умирал мой брат, даже когда умирал мой отец, я ничего у Господа не просил, потому как на всё воля Его. Он не забрал брата, но взял отца и путь так оно и будет. Но теперь я прошу его об одной вещи – убедить меня в ошибке. Пусть всё будет не так, как оказалось! Пусть её пульс снова усилиться! Пусть она снова начнёт дышать! Могло произойти всё что угодно... Я мог, поддавшись эмоциям, не ощутить слабый пульс её сердца... Вдруг я совершил убил его случайно? Вдруг он окажется ни в чём не повинен? Если это так... Да, муки мои будут страшны, но я с радостью обменяю их на правду – на то, что она выжила, а я ошибся. Хоть бы это оказалось правдой! Пусть случиться чудо... Иначе... Нет... Лучше буду думать, что ошибся... Но вдруг, о, Господи, но вдруг я ещё могу ей помочь!? Прошло не так много времени... Я должен вернуться! И я вернусь! Точно вернусь и всё будет, как прежде... Или нет.

Они зовут меня. Снова творить смерть.

Глава 8

Серое море

Илья любил кататься в плацкарте. И он не был мазохистом, вовсе нет: просто именно здесь, в плацкарте, прошла половина его детства. Словно циркачи, они всей семьёй катались по стране, в ту пору, когда отец служил в армии. Иногда Илья катался вместе с матерью на отдых, когда отец не мог к ним присоединиться. Двадцать лет назад они с мамой ехали по этой же дороге в Сочи. Сейчас же, Илья сидел на левой стороне вагона, на проходной, и смотрел в окно. Ему досталось самое дешевое место, оплаченное начальством. Ну и пусть, здесь даже лучше.

Понедельник подходил к концу. Солнце заходило там, перед лицом поезда. Завтра будет такой же день, что и сегодня. Среда и часть четверга будут такими же. Ну и хорошо. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, погрузив эту часть Транссиба во мрак, Илья отложил книгу и краем глаза продолжил следить за соседями. Так, постепенно сомкнув веки, они и уснул, не раскладывая кровать.

В ночь на среду ступор и дрожь снова настигли его. Илья снова не разложил кровать, пытаясь уснуть, но нежданные воспоминания нахлынули на него, когда Илья увидел во время краткой стоянки одинокий фонарь в глубине пустующей деревни. Такой же фонарь светил тогда, год назад, в такой же тёмной деревне, где прошла его первая командировка. Не сводя с фонаря взгляда, рука и челюсть Илья задрожали. Всё повторилось, как бывало и раньше. Очнувшись, Илья глянул на семейство и обрадовался, что всё её представители спали глубоким сытым сном. Но в эту ночь он уже не уснул.

Среда пролетела незаметно. Илья приближался к концовке «Униженных и оскорблённых» и не мог этому нарадоваться. Не потому, что ему не понравилось, а потому, что впереди был ещё один роман, «Игрок», который он запросто сможет осилить во время командировки.

Наконец настал четверг. За окном поднималось солнце. Приближалось девять часов и тогда, подняв с наручных часов взгляд, Илья столкнулся с ним – с морем. С детства он запомнил его синим, приветливым и тёплым, но сейчас оно было серым, источающим прохладу. Вода отражала бескрайнее небо, будто сменившим краску с голубой на серую – настолько плотными и настолько плоскими были облака. Илья смотрел на море, ощущая, как в душе накапливается долгожданное спокойствие. Он далеко от всего. От женщины, которую почти любил. От тягомотной скучной работы. От памяти о тяжелом прошлом. Илья тут же ощутил, как от повреждённой ножом правой лопатки нарастает дрожь и бежит по руке. Но впервые за всё это время он смог забыться, вглядевшись в море и подумав о её холодных волнах.

Станция «Карто» ничем не отличалась от многих других, что видел Илья по пути. Небольшое здание вокзала находилось прямо посреди города. На перроне стояли люди, большей частью группками – снова семьи, которые, наоборот, ждали поездов домой. Илья стоял в синем мятом костюме и серой рубашкой под ним. За эти три с половиной дня он так и не побрился, но, похоже, рост волос достиг своего максимума, так что его щетина никак не поменялась. Пока он прислушивался к голосу перрона, Илья ощутил, насколько всё-таки теплее здесь, на югах, по сравнению с Омском. Когда Илья уехал, на родине было минус десять градусов. Здесь же температура варьировалась между десятью и пятнадцатью тепла. Хорошо, что он не взял куртку. Хотя, она всё равно бы не поместилась в его рюкзаке. Сам рюкзак он закинул на плечо и направился в здание вокзала.

Помещение встретило его гомоном сотен голосов и полумраком. Привыкнув, глаза рассмотрели привычный вид типичных старых вокзалов, которые были построены ещё в старые, имперские времена и десятки раз реставрированные. Мало окон – мало света. Много колонн и даже мозаики. Осмотревшись, Илья направился к выходу, зная, что там его должен ждать человек. Сослуживец его начальника, капитан Василий Крохин. Илья осматривался по сторонам и увидел его у металлоискателя. Бродский сразу узнал его по лысине, длинному носу и хитрой улыбке. Полицейский стоял в своей форме, уже изношенной и такой же мятой, что костюм у Бродского. Крохин заметил Илью и поднял руку.

– Лейтенант Бродский! – крикнул он.

– Вижу вас, вижу. – Илья подошел к нему, поставил рюкзак, пожал Крохину руку. – И я пока что младший лейтенант.

– Это не имеет значения, всё одно... Замятин был прав... Вас несложно узнать.

– По костюму?

– Да, по этому странному костюму и рюкзаку. Вы сочетаете несочетаемое.

– Такова моя натура.

– Ну, пройдёмте на выход. Нас ждёт такси.

Они вышли на улицу, и Бродского снова настигли воспоминания. Вдоль всей привокзальной площади стояли ларьки, сидели старики и продавали кто на что горазд – всё, от одежды до сахарной ваты. Столько лет прошло, а здесь, на юге, будто ничего не изменилось. Крохин, поняв, что Илья отстал, обернулся к нему.

– Увидели что-то знакомое?

– Да. Будто снова в две тысячи седьмом.

– Я рад за вас. – Крохин спустился по лестнице к полицейской машине.

Илья последовал за капитаном, кинул рюкзак в багажник и уселся в «шкоду октавию». Новую, удобную машину. На родине он таких не видел. Он сидел рядом с Крохиным на пассажирском сидении и смотрел в окно. Гаишник, что сидел за рулём, завёл двигатель и включил сигналки. Благо, хоть сирену не врубил. Илья следил за движущимися картинками за окном, как вдруг Крохин вновь заговорил.

– Вы же в курсе, что будете моим помощником на время командировки?

– Да, но я ничего не знаю о сроках.

– Это как получиться. – Крохин улыбался хитрой всезнающей улыбкой, которая уже раздражала Илью. – Я знаю о вашей травме и знаю, что Замятин прислал вас, по сути, в отпуск. Не так ли?

Илья посмотрел на Крохина, на его яркие, но лживые глаза и тоже ухмыльнулся.

– Так.

– Хорошо. – капитан перевёл взгляд на окно. – Сегодня, так уж и быть, на работу можете не выходить. Останетесь в съёмной квартире. Плата внесена за месяц. Если останетесь на подольше, то уже придётся платить из своего кармана. Что ещё... Ах да, завтра жду вас в участке к восьми утра. Подходящую работу я для вас уже нашел.

Он замолчал и больше не говорил. Илья сразу понял, что Крохину он нужен также как вору совесть, так что ехал молча, смотря на дорогу. Они ехали по извилистым узким улочкам, где с трудом расходились даже две машины. Улицы были оживлёнными. Люди ходили в куртках и пуховиках, будто на улице стояли не десять градусов тепла, а двадцать с минусом. Илье наоборот было тепло после сибирских морозов и снега. Да, повезло ему отсрочить новое свидание со снегопадом на ближайшие недели. Главное, чтоб квартирой оказался не сарай какой-нибудь, а приличное жильё. Такое, как например эти невысокие коттеджи за окном, пришедшие на смену старым деревянным домам. Квартирный вопрос за годы его студенчества сильно надоел Бродскому. Он жил и с мышами, и с тараканами, и потому только и мечтал, чтобы на время командировки он забыл о бытовых трудностях.

Милые компактные коттеджи закончились, и дорога вильнула на лесную опушку, сквозь которую проглядывалось серое море. Не чёрное и не синее, а такое же серое, каким Илья видел его в поезде. Холодное и отталкивающее. Сразу захотелось выпить горячего чаю, сесть на веранде, смотреть на воду и не прикасаться к ней.

Проехав сквозь дубовый лес, они съехали с пригорка и оказались среди новых коттеджей, но уже более просторных и однотипных. Должно быть, они были построены специально для туристов и сейчас пустовали. Сезон уж точно не летний. Машина повернула направо, в сторону моря, и Бродский успел подумать о прекрасном виде, который открывался бы по утрам. Но не успело по сердцу разлиться тепло, как гаишник повернул налево, на очередную улицу, запертую меж домов. Шкода подъехала к предпоследнему дому с левой стороны, который был, в отличие от других, одноэтажным домиком приплюснутой формы. Он выглядел словно блин среди тортов.

– Хорошего отдыха, Бродский, – посмотрел на него Крохин. – Наслаждайтесь тишиной и одиночеством. Завтра утром жду, но если у вас будет неистовое желание отдохнуть, то приму вас после обеда.

Крохин отвернулся к окну, неприступным видом своего затылка намекая, что разговор окончен. Ну и хорошо. Илья вышел, открыл багажник, достал рюкзак и направился к дому, как вдруг его окликнули:

– Багажник, товарищ Бродский! – кричал капитан.

Смущенный, Илья кинул рюкзак и вернулся. Опустил багажник. Тот хлопнул сильнее, чем Илья хотел. Будто оскорбленная лошадь, машина взревела и поехала по пустынным улочкам туристического района. Рёв двигателя удалялся, погружая белые домики в тишину. Неужели он реально один? Илья посмотрел направо – длинная, ведущая к лесу улица уходила на километр вперёд. Посмотрел налево – картина та же, но коттеджи уходили к каменистой песчаной косе, не добираясь до полоски воды. Нигде не горели фонари, хоть они и были. Нигде не слышался голос телевизора или радио. Сплошное уединение. Илья посмотрел на соседний коттедж: трёхэтажное пустое здание смотрело на него из пустующих оконных глазниц. Оно смотрело, словно пораженный радостной вестью четырехглазой паук, который узнал о прибытии своей новой жертвы.

Илья прикрыл глаза. Что-то фантазия разыгралась. Он повернулся и направился к двери. На рюкзак капал дождь. Илья надеялся, что в доме будет свет, вода и тепло. И как бы он не хотел этого, но он чувствовал взгляд чудовищного дома позади.

Глава 9

Злость

Вот и готова новая партия. Новый груз со смертью в упаковке снова покатиться по стране, забирая всё больше жизней. Да, конечно, моё варево не убьёт, если не переборщить... Но оно всё же доберётся до последней нервной клетки какого-нибудь несчастного подростка и уничтожит его. И это делаю я! Я, кандидат наук! Что за жизнь! Что за ужас! Что за бред!

Прости меня, Господи, ибо грешен я. Я пишу эти строки, вдавливая карандаш в бумагу, потому что иначе не могу избавиться от злобы... Она кипит во мне, пусть разумом я и понимаю, что заслуживаю этой боли, этой злости. Пускай она режет мою душу! Я этого достоин! Пускай я буду мучиться от неё! Я тоже этого достоин! Боже! За что ты так со мной!?

Прости меня вновь... Ты, как всегда, мудр и поступаешь со мной как я заслуживаю. В свободе мы вправе сами определять поступки, но совершив грех мы все в руках твоих, Господи. Я желаю только, чтоб не только на меня посылал ты свой гнев, но и на мучителей моего брата! На извергов, чьи деяния унесли столько жизней! Они достойны наказанья не меньше моего, а может даже больше!

Нет... Не могу больше. Хватит. Меня застилает не только злоба, но и гордыня. Хватит.

Лучше буду скорбеть, избавившись от бумаги. В одиночестве.

Глава 10

Не только следы

Два дня прошли медленно, как часто бывает на новых местах. В пятницу Илья пришел вовремя, в семь часов. Крохину было на это всё равно, поэтому, понял Илья, в другие будние дни он будет приходить, когда захочет. Полицейский участок в центре богатого туристического городка оказался на редкость паршивым. Трёхэтажное здание советских времён снаружи обклеили мерзким сайдингом, что было всё равно лучше его интерьера. Внутри оно напомнило Илье о неприятных эпизодах из детства, когда он и мама ходили по какой-то омской больнице в поиске зубного врача, по тёмным коридорам с облупившейся краской. Также было и здесь, в полицейском участке города Карто. Что удивило Илью, так это премии местных «полисменов». Они-то подходили для богатого туристического городка и потому Илья задался вопросом – почему же они работают в такой берлоге. Вопрос он задал, когда Крохин посадил его в архив – искать случаи смерти от наркотиков за последние пять лет – на что капитан ответил, что пусть здание плохое, лишь бы на руки давали хорошо. На том и разошлись.

Илья прибыл на работу и в субботу, за счёт пропущенного дня в четверг, но пробыл там недолго. В архиве оказалось не так много работы и здание совсем опустело. Делить один этаж со стариком дежурным, громко щелкавшим семечки, не хотелось, и потому Бродский сразу после обеда в два часа улизнул в город. Погулять по рынку.

Ему повезло. Дом, в который его поселили, оказался пусть и аскетичным по содержанию, но абсолютно полноценным в плане удобств. Электричество, отопление, горячая вода – в нём было всё для хорошей жизни. Пустой холодильник и гарнитур нисколько Илью не смутили. Смутило только расстояние до ближайшего супермаркета. Два километра пешком. Такси ездили к Илье неохотно, поэтому Бродский решил закупаться сразу после работы и возвращаться на такси из более густонаселённого района города, находившегося за дубовой опушкой.

Илья сидел в гостиной у широкого окна, попивал кофе и, думая о прошедших деньках, смотрел на море. Точнее на тот кусок, что позволяли ему видеть дома по другую сторону улицы. Илья старался не смотреть на них, как стараются не смотреть дети на покрытый одеждой стул в темноте. К сожалению, тот четырёхглазый дом был идентичен всем остальным пустующим домам по соседству. Илья думал об этом – о своём одиночестве и о пустующих домах, которые никто не охраняет. Хотя это было не совсем правдой: когда Илья думал, что совершенно одинок перед жестокими взглядами этих домов, он вспоминал, что территория района огорожена забором, что вдоль каждой улицы по вечерам гуляют охранники, которые машут Илье, замечая его на пробежке или видя его на террасе. Иногда он говорил с ними о новостях и благодаря охранникам узнал, что в городе действительно не найти приличного жилья кроме этих домов и, «наверное, Илью заселили сюда, чтоб он просто не был в обиде на коллег» – как подумал самый старший из охраны, Геннадий Петрович, усатый щетинистый старик с прямой спиной. Благодаря же нему, вчера, в полдевятого вечера, когда охрана делала обход, Илья узнал о пропаже мужчины и женщины, супругов, которые неделю назад остановились в единственном отеле Карто с пятизвёздочным статусом, джакузи и стрип-клубом (на этом слове старый охранник выругался). Парочка куда-то выехала после обеда и в отель так и не вернулась. Дослушав Геннадия Петровича, Илья захотел только, чтоб эта история обошла его стороной.

Он вздрогнул. По спине побежали мурашки. Илья снова отпил кофе и подумал о далёкой женщине, которая двадцать раз не ответила на его звонок. Которую он по-прежнему любил и боялся потерять. Но вдруг он уже её потерял? Надо позвонить. Надо всё утрясти, прояснить. Илья посмотрел на телефон, который лежал на журнальном столике и понял, что боится прикасаться к нему. Словно это был не айфон, а крестраж – прикоснешься и столкнешься с ужасным злом. Хотя, по мнению Илья, с айфон сам по себе был злом, но сейчас был другой случай.

На стекло упали две капли, затем три, после чего Илья потерял счёт. Начинался новый мерзкий осенний вечер, который он проведёт за просмотром телека, держа купленную по акции бутылку пива. Да, именно так. Разговор пускай подождёт. Возможность позвонить есть всегда. Он возьмёт свою волю в кулак и сделает это. Он не боится. Нет, он просто хочет подождать, чтоб пришли нужные слова.

Конечно же.

Илья задвинул плотные шторки, не желая больше видеть пустых домов и упал на диван. Рядом, на журнальном столике, стояла бутылка виски, купленная уже не по акции, и стакан. Илье ничего более не хотелось делать в этот выходной день. Правда, он думал над тем, чтоб пойти к морю. Почувствовать его солёное дыхание, послушать его громкий шепот, который Илья почти не слышал в доме. Он думал об этом, но решил, что за месяц найдётся хоть один светлый денёк, который он посвятит прогулкам.

Опрокинув пару стаканов виски для согрева, Илья заснул.

Он проснулся, когда телефон в его кармане завибрировал. Илья, держа глаза закрытыми, ответил. Звонил Крохин. К сожалению, по делу. Его глубинное желание побывать на море, скрытое за пеленой лени, всё-таки было исполнено. Илья будто лёг не на диван, а на золотой шар из «Пикника на обочине», исполняющий заветные, сокровенные желания.

Он подумал об исполнении желаний потому, что в это промозглое утро воскресенья он всё-таки встретиться с морским ветром.

Илья Бродский, Василий Крохин и гаишник, имя которого Илья снова не уточнил, ехали по узкой дороге между скалой и плотными зарослями кустарника. Илья сидел, смотрел на каменистый склон холма и думал, что всё-таки зря он не прихватил с собой родные берцы. Те, что ему выдали в участке, были на размер меньше и порядком измучили Бродского. Оставалось только надеяться, что по ходу дела они растянутся. На замену не приходилось надеяться – фонд одежды пополнялся так же редко, как и делался ремонт в здании участка, то есть, никогда. Вот и чёрная служебная куртка ему досталась пропахнувшая порошком, стёртая почти до дыр и мятая. Брюк и вовсе не нашлось – пришлось надевать чёрные джинсы, что он прихватил с собой и заправлять их в берцы. Теперь Илья напоминал ветерана скинхедовых войск, которому не требуется брить рожу, чтобы приезжие гости из ближнего зарубежья обходили его стороной. Имея дела со скинами во время обучения в академии, Илья знал, о чём думал.

Наконец скала перед его взором пошла на спад. Они приближались к берегу. Илья узнал не многое, но взволнованный голос Крохина и срочность дела говорили сами за себя. Пусть они собирались порядка трёх часов, но Илья всё равно считал, что нужно было больше времени на сборы. Хотя бы на поиск нормальных ботинок. Машина остановилась. Полицейские вышли.

Захлопнув двери, коллеги переглянулись. Крохин кивнул в сторону толпы полицейских, которые стояли на берегу будто в хороводе. Илья направился в их сторону, чувствуя, как ветер треплет его волосы, и как солёный воздух прочищает голову. Берцы ступили на песок, мягкий и плотный – влага пропитала его и будто сплела песчинки в огромный ковёр. Крохин обогнал его, резко переступая ногами. По мере приближения к полицейским, Илья всё отчетливее видел, вокруг чего они стояли.

Синяя палатка, чьи крепежи ослабли настолько, что казалось, они вот-вот сорвутся под порывом ветра. Илья подошел к коллегам и посмотрел на их лица. Никто ни с кем не говорил. Стояло молчание. Никто друг на друга не смотрел и думал о своём. Испуганные лица взрослых мужиков произвели на Илью впечатление. Не самое приятное впечатление. Илья насторожился и перевёл взгляд на лысую макушку Крохина. Тот стоял у входа в палатку и смотрел на него.

Интересно, у меня поедет крыша после того, как...

Но мысль не успела закончиться на логичной ноте. Потому что Крохин, нагнувшись, открыл ему вход в палатку, а Илья в неё заглянул. Сначала в нос ударил пока ещё не сильный трупный запах, а затем глаза увидели то, что он не забудет так же, как и не забудет увиденное год назад, в ту ужасную командировку. Два трупа лежали друг перед другом и смотрели друг на друга выпученными от ужаса глазами. У обоих рты были раскрыты, а руки искажены в неестественных положениях. Илья отпрянул от палатки, чувствуя, как в душе нарастает ужас, ощущая желчный ком, подступивший к горлу. Тут же он почувствовал дрожь в руке, но закрыл глаза и постарался сосредоточиться на другом. На первом впечатлении. Первое впечатление всегда самое важное. Илья повернулся к Крохину.

– Что произошло, товарищ капитан? – Илья пытался отвлечь себя разговором. Пока не получалось.

Крохин посмотрел на других коллег и приблизился к Илье. Заговорил, стараясь, чтоб слова долетали только до Бродского.

– Пока считаем, что обкололись или нанюхались дури. Мы нашли ещё бутылку вина, наполовину пустую. Отдали криминалистам. Возможно, парочка подсыпала что-то для кайфа. Что привело к галлюцинациям и смерти. Ну... Или...

– Или? Или что?

Крохин прищурился, посмотрел за спину Ильи, на плескающееся море и кашлянул. Затем второй раз.

– Это я у тебя должен спросить, гроза маньяков. Не видишь ли чего необычного?

Илья вернулся к палатке и присмотрелся к трупам, стараясь не переводить глаз на их лица.

– Запаха почти нет. Как давно они умерли?

– Эксперты думают, что около полутора суток.

Бродский не замечал каких-либо деталей, пока не посмотрел на ноги мертвецов.

– А это уже интереснее.

– Что?

– Обувь. Женщина босая, а вот мужик в кедах. – Илья дотронулся до подошвы. – Ещё и песок сырой. Будто он только что по земле ходил...

– Товарищ капитан! – раздался голос позади. Крохин обернулся, чуть не ткнув своим острым носом молодого сержанта.

– Что?

– Там из области прибыл...

Но капитан не дослушал молодчика и поспешил обратно к дороге.

Илья всё же хотел отвлечься, чувствуя дрожь, набирающую силу от лопатки до кончиков пальцев. Он отошел от палатки к берегу и посмотрел под ноги – на золу и куски поленьев, которые когда-то были костром. Берцы ушли в мокрый песок почти на всю высоту подошвы. Илья повернулся, увидел следы от острых туфель, которые Крохин забыл заменить на берцы. Илья снова повернулся к морю. На горизонте синели тучи и чернела вода. Он опустил взгляд и увидел ещё следы. Они уходили ближе к воде и, делая крутую петлю, разворачивались. Илья следовал за следами взглядом и наткнулся на кашу, оставленную ботинками его коллег. Илья обошел проклятую палатку, высматривая на сером голом пляже новые следы. И он их нашел. Крупные, отчётливые отпечатки бежали от палатки в сторону отвесной скалы, на которой Илья увидел мамонта – ДОТ времён Великой Отечественной. Илья пошел параллельно следам, стараясь не думать о палатке. Стараясь пропустить мимоходом вопросы. Что случилось? Что их убило? Почему на их лицах отпечатался ужас, прямо как у... Илья Бродский остановился в десяти шагах от палатки, словно замурованный в песок. Рука, лежавшая в кармане куртки, задрожала, голубые, смотрящие в пустоту глаза застыли, а челюсть задрожала под тяжестью диких воспоминаний.

Забытие продолжалось недолго. Так во всяком случае подумал Илья, когда пелена в глазах отступила, и зрение вернулось к прежней четкости картинки. Ветер не ослаб, а приглушенный свет от облаков нисколько не изменился. Илья снова уткнулся в землю, вспоминая, зачем вообще сюда пришел и, увидев следы, решил посмотреть, откуда они шли. Он обернулся и в ужасе увидел, как какой-то мужик с красной рожей, в деловом костюме, шел прямо по этим следам, уставившись на Илью. Бродский вскинул руку и прокричал:

– Стойте! Стойте, прошу вас!

Шедший впереди мужик остановился и уставился на Илью как баран на сородича. Крохин, который шел позади, тоже остановился и опасливо глядел то на мужика, то на Илью. Илья быстро сообразил, что к тому «Фунтику» – именно эту кличку подсказало подсознание, – лучше обращаться поосторожнее.

Илья подошел к ним.

– Вы извините... Здесь просто следы... Они идут от палатки к холму и наоборот.

Полицейские посмотрели себе под ноги. Правда, относительно Фунтика Илья переборщил. Тот уже давненько не видел своих ног из-за широкого пуза над ремнём, а потому просто чуть наклонил подбородок к земле, да и то, сделал он это быстро, и как бы бессознательно. Он сузил глазки и вдруг рявкнул так, что Илья вздрогнул:

– И что? Здесь пол пляжа в следах!

Илья прикинул – что лучше сказать: «иди к свинячьей матери!» или что-то более вежливое. Решил пойти по второму пути, видя испуганный взгляд Крохина. Бродский протянул Фунтику руку.

– Я думаю, мы не с того начали, товарищ?..

Фунтик пожал Илье руку своей влажной мягкой ладонью. Противной ладонью.

– ...майор. Майор Вячеслав Листов. Будем знакомы... – на лбу майора вдруг появилось с десяток влажных морщин. – Извини, как тебя?

– Младший лейтенант Бродский. Илья Бродский.

– Родственник? – тут Листов многозначительно поднял взгляд к небу. Илья усмехнулся. Благодаря фамилии Илья научился разу определять в людях романтиков и прагматиков. Романтики всегда спрашивали, родственник ли он «того самого», а прагматики уточняли, однофамилец ли он «того самого». Листов вдруг оказался среди первой группы.

– Однофамилец. – ответил Илья.

– Хорошо. Вы переходите под моё непосредственное подчинение как помощник старшего следователя.

Вот так новости! Илья раскрыл глаза и перевёл их на Крохина. Тот пожал плечами да стрельнул в майора глазами, мол, важная шишка, сам понимаешь. Илья цокнул, помотал головой и задумался, где ж он так нагрешил.

– Возражения? – спросил майор.

Бродский поднял к нему взгляд. Тучный офицер смотрел на него, как на кусающегося щенка: презрительно и немного с опаской.

– Никак нет, товарищ майор.

– Замечательно. – видно, Листов любил броские краткие выражения, брошенные перед главной мыслью. – А теперь расскажи мне, что тебе от этих следов надо?

Илья снова уставился в землю, затем присел и дотронулся до песка.

– Ботинок широкий, но сам размер ноги довольно небольшой. Никогда таких следов я не видел, – он говорил, подняв голову, чтобы до стоявших перед ним небоскрёбов всё доходило. – Следы очень глубокие – посмотрите и на песок. Это значит, что человек, который прошелся рядом с палаткой, сделал петлю, и, вдавливая обувь в землю, побежал в сторону... – Илья огляделся. – ...в сторону ДОТа.

Полицейские подняли глаза. Бродский встал, улыбаясь и рассчитывая на похвалу, но увидел только недовольные лица коллег.

– Это может ничего не значить. – пробурчал Листов. – Хвалю за наблюдательность, но это мог быть кто угодно. Может, кто увидел трупы, обосрался и помчался домой к мамочке. Что, не понятно?

Вопрос был риторическим. Илья промолчал.

– Вот и думай головой... Пойду лучше с тем мужиком поговорю... Как его там? – спросил Листов у Крохина.

– Антон Кравченко. Местный спасатель.

– Да, да... – Листов зашагал в сторону дороги, раскачиваясь, словно медведь.

Илья подошел к капитану, следя за удаляющимся майором.

– Что за Фунтик и почему я у него в подчинении?

– Это важный человек из области. У тебя и так работы не было, Бродский. Вот и займёшься делом.

Илья поднял брови.

– В смысле не было? А трупы?

– Что, «трупы»?

– Разве вы позвали меня не как человека, имевшего опыт работы с подобным?

Крохин прикусил губу, смотря вслед Листову. Вдруг он вздрогнул, будто только услышал вопрос Ильи и посмотрел на него тем взглядом, которым когда-то одаривали мастеровые своих несовершеннолетних подопечных.

– Ты же не знаешь фамилию губернатора, да?

– Нет, но причём тут моя работа?

– Владимир Петрович Ермаков. Погибший мужчина – его младший брат.

Илья истерично хохотнул. Вот оно что. Областного мужика пригласили, чтобы найти более-менее удобоваримую причину смерти важного родственника. А насколько эта версия окажется правдивой уже мало кого заботило. Иметь дело с подобными «родственниками» – это бремя хуже адовых мук. Врагу не пожелаешь.

– Смешно?

– Нет, это был не смех, а вопль.

– Надеюсь. – Крохин с подозрением глянул на Илью и снова перевёл взгляд на Листова. Тот уже спрятался за линией деревьев.

– А его супруга... тоже из голубых кровей?

– Почти. Она блогер. У неё миллион подписчиков в сети.

Очередная инфопроститутка. Была.

– Понял. А что за мужик, к которому пошел начальник?

– Спасатель, который обнаружил трупы. Он бегает по этому берегу каждое утро, вот и увидел их первым.

– Так... а что за обувь у него была?

Крохин посмотрел на Илью, как на идиота.

– Кроссовки, Бродский. Кроссовки.

Илья посмотрел на отпечатки. Обувь, которая оставила их, была с каблуком. Точно не кроссовки.

– Ладно, а могу я с ним поговорить?..

– Нет. Это дело Листова. Если хочешь, рассматривай следы, сколько влезет.

Тут из-за деревьев вышел Листов. Илья не видел его лица, но видел, как майор поманил Крохина рукой.

– Ну всё, начались побегушки, – сказал он.

– Значит я теперь бесполезен, да?

Крохин посмотрел на него, но на этот раз без тени улыбки.

– Думаю нет. Я пригласил тебя не зря, но надеюсь, твой опыт нам не пригодится.

Послышался крик:

– Крохин! – орал Листов.

Капитан спешно ретировался, по-прежнему держа в руках чёрную папку. Он держал её на груди, будто обороняясь от ветра или от грозного взора Листова. Илья проследил, как Крохин удаляется и плюнул ему вслед. Вот уж лентяи-лизоблюды. Типичные полицейские южных широт, чтоб их. Илья развернулся к следам. Может, это действительно ничего не значит. Но вдруг, прав он, а не они?

Наконец небо совершенно помрачнело. Зашумело море. Полил дождь. Идя по следам, почти в полном мраке, Илья достиг скалы. Он посмотрел наверх. Капли заливали его глаза, но Бродский всё-таки построил маршрут подъема. Он ступил на камень, на котором обрывался след. Затем на следующий, ещё не один, и начал подъём наверх.

Шаг за шагом, Илья взбирался по скале. Повезло, что нигде даже не пришлось применять руки. Ноги задрожали перед самой вершиной – дали знать о себе и проклятые маленькие берцы. Сделав последний рывок, он оказался на вершине и остановился под кронами дубов. Дыхание участилось. Он закрыл глаза, глубоко дыша. Сердце больно стучало, но постепенно замедлялось. Стук, ещё стук, и ритм вернулся к норме. Илья разогнул спину и оглянулся. Открывался широкий вид на берег. Толпа полицейских уже рассосалась. Рядом с палаткой стояли носилки и судмедэксперты в чёрных халатах. Кто-то из них вытаскивал труп мужчины за ноги. Илья отвёл взгляд. Ему там не на что смотреть.

Но и здесь, на скудной земле, было пусто. Следов Илья уже не заметил, потому что им негде было отпечатываться. Справа, в десяти метрах, стоял ДОТ. Конечно, следы по-прежнему могли ничего не значить. Илья мог развернуться и уйти. Но он подумал о проделанном пути наверх и решил, что не зря мучился, поднимаясь на эту высоту. Нужно всё проверить.

Захотелось курить. Илья пощупал карманы и вспомнил, что одежда то не его, а служебная.

Мать её за ногу...

Он шел мимо дубов, под плотными кронами которых стало ещё мрачнее. Не то, чтобы он ничего не видел, но занавеса дождя и тени превратило лес в мрачное тёмно-серое царство. Илья промок и прозяб. Он натянул куртку на мокрые волосы и ускорил шаг, уже видя длинный проход в ДОТ.

Кирпичная кладка прохода разрушена, что и неудивительно. Илья зашел внутрь и оказался в полной темноте. Бродский достал телефон, включил фонарик и пошел в глубь бетонного склепа, изучая резкие слова на стенах и чувствуя такой же резкий запах сырости и... Ну, Илья понял, чего именно. Видимо, это место было популярным среди людей с недержанием.

По бетону мягко стучал дождь, а Илья, слушая его оказался в главном помещении ДОТа. Здесь, в комнате с амбразурой, чего только не валялось: в поле зрения фонарика сразу попали шприцы, выкуренные чуть ли не до фильтра обгоревшие бычки, битая штукатурка, кирпич, бутылки и... детская перчатка? Она лежала под амбразурой и почти светилась своим синим цветом в королевстве мрака и печали. Илья подошел к ней, не сводя с перчатки света фонарика, присел на корточки и зашипел – ноги болели после подъёма. Он поднял перчатку и встал. Перчатка как перчатка. Синяя, с двумя чёрными полосами, скорее всего для пацана лет семи. Грязная только сторона, лежавшая на бетоне. Вещица не старая и скорее новая. Илья принюхался к ней. Всё ещё сильный запах китайской фабрики и... гуталина? Илья присмотрелся и увидел тусклое тёмное пятнышко, тщательно вымытое, но не до конца. Видимо, ребёнок, почти сразу после покупки перчаток немного накосячил.

Конечно, эта перчатка так же как и следы могла ничего не значить. Дети любят такие места – заброшки. Илья сразу вспомнил свои подростковые приключения на заброшенном заводе, который считался наиболее популярным местом у школьников. Наверно, он был на втором месте после школы, где Илья собирался вместе с друзьями. И чего он только там не терял. Чего уж говорить, в шестнадцать лет он там чуть девственность не потерял. Но Илья, пользуясь опытом прошедших лет, не осмелился пренебречь потенциальной уликой и потому засунул перчатку в карман. Он поднял взгляд к амбразуре и в узком её проёме, словно на экране телевизора увидел, как его коллеги-полицейские свертывают палатку. Другие шли в сторону дороги, закрывая головы кто куртками, кто сумками. Скоро ничего на этом пляже не будет говорить о двух погибших: даже следы смоет море и небесная вода.

Вдруг раздался звонок. Илья достал свой айфон с треснувшим экраном и ответил.

– Что такое?

– Нашел что-нибудь? – это был Крохин. Голос вроде спокойный, что радовало.

– По мелочи. Сейчас спущусь.

– Не надо. Там есть новая дорога в город, мы к тебе подъедем.

– А где?

– Как выйдешь из ДОТа, увидишь тропу. Пройдись по ней и поверни направо. Только осторожно. Там склон довольно крутой.

– Хорошо.

Капитан сбросил вызов. Илья убрал телефон и вышел на улицу.

Дождь ещё сильнее барабанил по листве, переходя в единый шумный оркестр, главную партию в котором играли бьющиеся о деревья капли. Стало ещё холоднее, поэтому Илья ускорился, идя по указанному маршруту. Он потопал напрямик, сразу по листьям, пусть и заметил нужную тропу. Она ему была ни к чему – асфальтированную дорогу и без того было хорошо видно за неплотным рядом дубов. Теперь Илья понять не мог, почему именно отсюда не начался их путь к палатке.

Выйдя на дорогу, он остановился под пышной кроной старого дуба и осмотрелся. Дорога уходила прямо в шлагбаум, на котором красовалась вывеска: «Купание строго запрещено». За ним вновь толпились дубы и виднелось море. Дорога шла по впадине между двумя холмами и зачем её построили здесь, Илья так и не понял. Для чего строить дорогу, если те, кто по ней едет к морю, не имеют права в этом море искупаться? Бродский решил, что спросит об этом начальство.

Машины не было ни слышно, ни видно. Илья смотрел на поворот и ждал, ощущая, как сквозь рубашку пробивается влага и сползает ему в штаны. Мерзкое ощущение. Его взгляд прошелся по дороге от поворота к шлагбауму. Вся в дырах – и мелких и более крупных, – дорога напоминала лунный пейзаж. Вдруг, в одной из таких дыр, на самой обочине, Илья увидел гигантскую яму, почти у самого шлагбаума. Она, словно кратер Первой Мировой, постепенно наполнялась водой в то время, как верхняя её часть ещё оставалась нетронутой. На ней Илья увидел небольшой пакетик. Пустой, ничего не содержащий, но мутный, словно запотевший.

И снова это дурацкое ощущение того, что впереди скрывается возможность. Теплится удача. Илья спустился к дороге и подошел к яме. Пакетик из плотного полиэтилена, примерно десять на десять сантиметров лежал горлом вниз и не пропускал в себя влагу. Илья достал из кармана перчатку и с её помощью достал пакетик из ямы. Он поднёс его к лицу. Пакетик был не запотевший, а запятнанный изнутри то ли пылью, то ли чем-то сродни ей.

Наверное, просто мусор...

– Чего ты там рассматриваешь? – Илья машинально спрятал пакетик в карман и обернулся.

Машина подъехала беззвучно. Из открытой двери выглядывала лысая голова Крохина. Улыбка разрезала его лицо вплоть до ушей. Видимо, областное начальство было довольно.

– Да так! – крикнул Илья, направляясь к машине. – Мелочь!

Он сел в теплую машину, что не прибавило ему радости – Илья настолько промок, что влага с верхней одежды немедля полилась ему под сиденье.

– Куда сейчас? – спросил Илья.

– В отель. Будем искать, чем они баловались из запрещёнки.

– Хорошо. Только можно меня домой подбросить? А то я вымок как суслик.

– Извини, нет времени.

Машина развернулась и, огибая ямы, направилась обратно в город.

Глава 11

Номер 8041

Они ехали по извилистым улочкам города и ехали довольно долго. Где-то в городе стоял гигантский отель, но Илья не мог его увидеть, потому как, что слева, что справа, мчались холмы и коттеджи, довольно мрачные под проливным дождём и тяжелым небом. Они ехали по дороге, скрываемые трёхэтажными грандиозными особняками и не менее помпезными заборами и наконец, свернув на другую, широкую дорогу, Илья увидел белый девятиэтажный отель, чьё брюхо распласталось на семь этажей в ширину. На крыше его был купол и шпиль. Прямо-таки вытянутый ввысь Дом Правительства. Машина проехала по дороге мимо парковки и остановилась у тротуара. Отель, в котором светились лишь несколько окон из многих десятков, угрюмо смотрел на них.

– Выходим. – сказал Крохин. Илья натянул холодную куртку на макушку вылез из машины.

Оказалось, позади них остановилась ещё одна полицейская «шкода». Из неё вышел Листов и ещё двое – полицейский и криминалист. Все они быстрым шагом направились к дверям. Илья последовал их примеру.

Холл отеля выглядел куда более помпезно, чем его фасад. Сразу бросились в глаза позолоченные потолки и стены, под ногами стелился мраморный пол, вдоль всего зала стояли мягкие диваны и кресла. Слева Илье подмигивало длинное зеркало, которое наверняка пользовалось популярностью у любителей сделать селфи. Справа он увидел гардероб, в котором большая часть вешалок оказалось пустой. Впереди, куда подошел Листов, был ресепшен. Девушка-администратор никак не ожидала увидеть удостоверение майора полиции, а потому с её милого личика тут же сошла улыбка. Она завидела и других полицейских, раскраснелась, что-то сказала Листову и выбежала в служебную дверь. Слева от ресепшена Илья увидел лестницу, накрытую красной бархатной дорожкой. Лестница была невысокой и вела к коридору, вдоль которого расположились пять лифтов.

Девушка вышла из служебного помещения, а за ней молодой человек в деловом костюме. Управляющий. Интересно, сколько ему было лет?

– Чем могу служить? – спросил он басом, который сильно резонировал с его миловидным лицом.

– Проведите нас в номер, где расположились... – Листов говорил, выставив перед собой удостоверение. Больше походило, что он им угрожает, словно перцовым баллончиком. На самом деле угрозы от удостоверения исходило куда больше.

Управляющий внимательно выслушал Листова и без промедления, с кратким «прошу», направился к лестнице. Илья подождал, пока мимо пройдут Листов и Крохин, и последовал за ними. Позади шли криминалист с подбритой бровью и молодой тощий полицейский в кепке. Все молчали. Шаги мягко ступали по бархатному ковру, сливаясь в единый ритм. За группой полицейских следовал шлейф из капель, кляксами сыпавшихся на пол. Илья вдруг подумал, что управляющий не потребовал ни ордера, ни других официальных разрешений. Ему хватило удостоверения и имён погибших. Супруги не появлялись в отеле больше суток – срок недолгий, но мерзкая погода уже бы вынудила пару вернуться. Илья думал об этом, пока они ждали лифт. Когда створки кабины открылись, Илья удивился её гигантскому пространству. В лифте поместились все шесть человек, и даже место осталось. Странный какой-то отель в городе, где нет ни единой постройки больше трёх этажей. Илья думал, как сильно резонировал вид отеля с ужасными коридорами местного полицейского участка...

Они проехались до последнего, девятого этажа. Створки открылись, представив вид длинного коридор, на полу которого вновь была красная дорожка. Группа направилась вперёд. Илья смотрел на коричневые двери и на их номера. 8035, 8036, 8037... Смотрел, мотая глазами. Он не помнил, чтоб видел хоть одно горящее светом окно на верхних этажах, но это не значило, что они пустовали. Интересно, может кто-нибудь затаился в одном из этих молчаливых номеров?

Управляющий остановился у номера 8041. Илья посмотрел на потолок, где увидел камеру. Оглянулся. Увидел ещё одну в самом начале коридора. Опустив взгляд на коллег, понял, что он единственный, кто вообще хоть на что-то обращает внимание. Послышался звон ключей, хруст проворачиваемой замочной скважины и щелчок замка.

– Прошу... – забасил управляющий.

– Товарищ майор! – вдруг рядом с Листовым появился криминалист. Уже в бахилах и перчатках. На пляже он был спокоен, но сейчас суетился. Хочет поскорей избавиться от работы, понял Илья.

– Чего тебе? – вновь десять морщин застыли на недовольной морде майора.

– Разрешите мне первому? Боюсь, что мы толпой можем наследить.

Листов смотрел на криминалиста, думая над ответом. Затем резко махнул рукой в открытую дверь. Мол, заходи, делай что хочешь. Криминалист зашел внутрь, а Илья спросил Крохина как звали этого прыткого юношу.

– Борис Лопатин. В отделе недавно, но опыта хоть лопатой греби.

– Он всегда на суете?

– Нет. Когда он имеет дело с трупами, то как-то сразу... холодеет что ли.

– Заходите! – прозвучал голос парня.

Один за другим полицейские заполонили комнату. Тощего полицейского оставили снаружи. Листов принялся говорить с управляющим, пока остальные осматривали гигантский люксовый номер. В нем царили порядок и чистота. Постель заправлена. На полках чисто. Лопатин выдал Илье и Крохину перчатки, а сам пошел на кухню, находившуюся за длинным мраморным столом. Илья взялся за осмотр шкафа. Именно в нём он обнаружил первые очевидные признаки того, что номер был заселён. Внутри стояли два чемодана. Маленький – розовый. Большой – серый. На полках валялись вещи. Мятые, перемешанные в кучу. Илья прощупал полки, затем присел, чтобы открыть чемоданы. Те оказались под замками.

– Доверь это мне. – рядом встал Крохин с ножом в руке.

– Пожалуйста.

Крохин взялся рвать большой серый чемодан. Илья же осмотрел прикроватную тумбочку. Потом вторую. Внутри нашлись несколько презервативов и мелочь для макияжа. Затем перевёл взгляд на длинное панорамное окно, по которому бил дождь. Перед Ильёй открылся шикарный вид на город, холмы и море, погруженные в дождевую мглу. Стало ещё темнее, но не настолько, чтобы гулять с фонариками или включать свет. Однако скоро это всё пригодиться.

– Есть что-нибудь? – вопрос Листова был адресован каждому. Криминалист ответил, что нуждается в большем оборудовании, Крохин, располосовавший второй чемодан, ничего не нашел. Илья ответил тем же – ничего.

Ответы коллег, похоже, Листова устроили. Он приказал Лопатину вызвонить его коллег экспертов, чтобы те приехали и обнюхали весь номер, а сам вышел, продолжая непринуждённую беседу с управляющим. По отрывкам разговора Илья понял, что говорят они не о деле, а о гостиничном бизнесе.

Тут он повернулся к туалетному столику с овальным зеркалом. Рядом с ним стоял на трёх ногах штатив с белым овалом подсветки. На крепеже для телефона самого телефона не оказалось. Телефон... Илья повернулся к Крохину.

– А вы находили здесь телефон?

Капитан наконец отвлёкся от чемоданов и обернулся к Илье.

– Нет.

– И на пляже тоже?

– Ага. А что?

Но Илья не ответил, а перевёл взгляд на Лопатина. Тот проверял гарнитур, открывая один ящик за другим.

– А вы, товарищ криминалист?

– Никак нет. – сухо ответил он, продолжая своё дело.

Илья повернулся к Крохину, но тот вновь принялся за осмотр чемоданов.

– Неужели никому не кажется странным, что у блогера, который всюду таскает свой телефон, вдруг этого телефона нигде не находиться?

Крохин обернулся и пожал плечами.

– Ну и что?

Весомый аргумент. Илья фыркнул и повернулся к окну. Стало совсем темно. Пора включать свет.

Спустя время, когда Илья и остальные полицейские уехали, в номере остался один Лопатин в ожидании своих коллег из криминалистического отдела. Скоро в номере оказалась целая группа криминалистов в чёрных халатах. Человек восемь. Семеро из них, вооружившись ультрафиолетовыми лампами, изучали каждый миллиметр поверхности кровати, пола и ковра. Погруженные в голубовато-фиолетовый свет, они пытались найти хоть крупицу наркотических веществ. Восьмой же участник поисков удалился в санузел, который никто кроме него изучать не вызвался. Криминалисты знали, что толчок – самое грязное и самое сложное для экспертизы место.

Этот восьмой человек, зайдя в туалет, прикрыл за собой дверь. Медленно провернул защёлку, избегая громкого звука. Включил вытяжку. Подошел к ванной, рассмотрел её, повернулся к раковине и тоже застыл на мгновение. Он увидел своё отражение в зеркале и ручку ящика слева. Открыл его, где нашел, что искал. Пробку для раковины. Он взял её и вкрутил в гнездо, после чего достал из кармана брюк телефон. Со стразами, слишком дорогой и гламурный для обычного криминалиста.

Сначала он включил его. На заблокированном экране была целующаяся пара молодых, загорелых людей. Затем он снял чехол, положил его в закупоренную раковину. Оголённый телефон он поднёс к той же раковине и быстрым, почти бесшумным рывком, разбил экран. К сливу побежали осколки. Он ударил ещё пару раз и также бесшумно. Дисплей вывалился в раковину. Корпус телефона криминалист положил туда же, после чего достал из кармана небольшую пластиковую бутылку в четверть литра. Внутри была прозрачная жидкость. Он вылил её на хлам, бывший когда-то телефоном.

Удар в дверь

– Эй, ты там долго!? У меня клапаны давят!

Криминалист в ужасе обернулся. Глаза его забегали, но мысли пришли быстро.

– Иди другой ищи! Сдурел что-ли?!

Послышался растянутый мат, а за ним – шаги.

Повернув голову обратно к раковине, криминалист поднял брови, потому как не знал, что реакция будет настолько быстрой. От обломков мало что осталось. Чехол, корпус и дисплей телефона почти полностью растворились в лужице серной кислоты. Исходящий от них пар и запах стремительно убегал к вытяжке. Осталось несколько кусков бесполезного мусора, который кислота растворяла бы слишком долго. Криминалист быстро вытащил пробку из раковины и следил, как кислота спускается по пластиковым трубам. Те остатки, что кислота не переварила, он взял, кинул в унитаз и смыл. Затем взял дезодорант и разбрызгал его.

Снова стук в дверь.

Криминалист поставил дезодорант, выключил вытяжку и открыл дверь.

– Ты чего там делал? Нужда? – спросил старший эксперт из группы.

В ответ кивок.

– Ты ж улики мог испоганить!

– Я всё проверил, – криминалист поднял ультрафиолетовую лампу. – Ничего не было. А в багажнике столько накопилось, что терпеть уже не мог. Прости меня, начальник, а?

Тот посмотрел на него, усмехнулся и снял свою маску.

– С кем не бывает… Собирайся. Мы здесь закончили.

Конечно, закончили. И он знал это лучше других.

Глава 12

Клык

Илья и остальные поехали в отдел по ночному городу. Почти по прямой идеально ровной дороге они доехали до участка буквально за пять минут. Там, столпившись в кабинете Крохина, они взялись за написание отчётов, рапортов и прочей макулатуры исключительно отчётности ради. Илья мало принимал в этом участия, думая о найденной перчатке, грязном пакетике и пропавшем телефоне. Эти предметы Крохин за улики не посчитал, и посоветовал Илье принять успокоительное, чтобы не видеть важное, где важного нет. Крохин и Листов убедили себя в одной версии – передозировка наркотиками и даже написали об этом в отчётах. Они только хотели дождаться вывода судмедэкспертов после исследования номера и вскрытий и отправить отчёты в область. Экспертное заключение ожидалось завтра, не позднее обеда. Офицеры расслабились и уехали из участка сразу после составления черновиков рапортов. Илья остался, желая покопаться в архивах. Вдруг, думал Илья, получиться узнать больше о впечатляющем отеле, стоявший посреди коттеджей, словно кол на пустыре.

Архив располагался в подвале. Илья шел по первому этажу в сторону лестницы, но его вдруг окликнули.

– Новенький!

Илья обернулся и увидел судмедэксперта с подбритой бровью. Того самого, что был с ними в номере два часа назад. Лопатин, кажется. Он приближался к Илье, не моргая своими карими, покрасневшими глазами.

– Что такое? – спросил Илья на расстоянии.

Они пожали друг другу руки.

– Вроде виделись…

Но Лопатин не услышал его слов.

– Завтра ждём вас в морге второй поликлиники. Мой начальник хочет с вами поговорить.

– Ваш начальник? Со мной?

– Мой. С вами. Ждём к девяти утра.

И словно ветер судмедэксперт понёсся дальше.

– Стойте! – крикнул Илья вслед.

Парень остановился и развернулся на одних ногах, будто находясь на плацу. Илья подошел к нему, вытаскивая пакетик.

– Сможете взять в лабораторию? Мне кажется, эти пятна внутри могут что-то значить.

Судмедэксперт посмотрел на Илью, на пакетик, снова на Илью, поднял подбритую бровь и схватил пакетик. Молча, он ретировался и спустился вниз по лестнице. Значит, тоже в архив.

Илья проводил его взглядом, не понимая, только, откуда у него такая честь – свидание с начальством экспертизы. Ну, наверное, это не важно. Его пригласили просто как помощника старшего следователя. Не более того. Он направился к лестнице, но остановился, вспомнив, что странный молодой человек также спустился в архив. Быть с ним в одном помещении как-то не хотелось. Желание зарыться в бумаги пропало. Илья направился к выходу.

Он вышел на улицу. Лил дождь. Стояла тьма. Горели желтые фонари. И не единого человека на дороге. Илья стоял под козырьком и думал, как ему добраться домой. Придумал. Позвонил в такси, где его заверили, что машина будет минут через десять. Не так уж плохо.

Но машина приехала только через полчаса.

Оказавшись дома, Илья понял, насколько сильно хочет спать. Конечности наполнились свинцом, да и веки тоже. Тем не менее пока Илья в кровать не спешил. Он кинул промокшую форму на сушилку и переоделся. Надел спортивные штаны «адидас» и чёрную футболку с надписью «Ария». Пошел на кухню, поставил чайник, достал из верхнего ящика кофе. Пусть и растворимый, но вкусный. Илья посмотрел на марку. Запомнил её и сел за стол. Впереди, вместо окна, была плоская стена. Так себе дизайнерское решение. Или это решение состояло в том, что сам житель должен примерить к этой стене свой дизайн, выдумать смыслы и найти логику. Собственно, ни тем же самым занимался Илья? Искал смыслы в голой степи? Может быть. И завтра, скорее всего, это станет очевидно. Если парочка погибла от передозировки, то навряд ли наркотик успел пропасть из их тел. Его найдут, точно найдут. И возможно Илья узнает об этом первым.

В кармане началась вибрация. Телефон. В голове проскочила невероятная мысль – вдруг – это она? Илья спешно вытащил его. Звонили из банка. Илья звонок сбросил и задумался: так уж она бы и позвонила. Неделю молчала, а потом вдруг вспомнила, что не ответила на двадцать два вызова. Наверное, всё уже кончено навсегда. Илья уставился в пол и сидел так ещё минут десять после того, как чайник перестал кипеть.

Его пробудило сообщение, пикнувшее в телефоне. Бродский понял, что чуть не заснул, проморгался и достал телефон. Сообщение от Крохина – ждёт у себя завтра в пять часов. Забавно. Наверняка уже надеется перевести Илью на другие обязанности после закрытия дела. Но почему-то Илье казалось, что тема разговора будет иной, даже если Крохин этого не захочет.

Илья налил себе кофе, кинул три ложки сахара и сделал аккуратный глоток. Да, кофе хорош. Илья причмокнул и вдруг снова почувствовал в кармане вибрацию. На этот раз грешной мысли о далёкой любовнице не возникло. Он взял телефон и глянул на дисплей.

– Бляха...

Звонил отец. Хотя сделать это должен был Илья и ещё вчера.

– Да, пап.

– Куда запропастился, Илюша?

– Переезд, первые шаги в отделении, ну ты понимаешь.

– Конечно, сам через это проходил. Ты с матерью успел натерпеться этих вечных переездов...

– Да уж, – Илья переводил разговор на другое. – Ты играешь с кем-нибудь пока меня нет?

– Ага, нашелся тут один мой товарищ. Саня, с пятого этажа.

Илья знал этого добродушного старика, которого он мог называть только по имени-отчеству.

– И как?

– Выигрываю я. Когда не пьян. – он хитрецки засмеялся.

– Надеюсь это часто происходит.

– Верно, не всегда ж бухать. Ты это, лучше о себе расскажи. Молодой, должен заниматься чем-то интересным.

Илья прошел в гостиную.

– Ну... Особых дел не нашлось, бать. – Илья оказался у сушилки, где висели его промокшие вещи и перчатка, которую он нашел в ДОТе. – Так, в архивах роюсь.

И он подумал, что почти не соврал. Завтра он сто процентов возьмётся за бумажки и папки.

– Чего это они, такого следака в архивную мышь превратили? – всё смеялся отец.

– А мне так даже лучше, отдыхаю. – Илья уселся на диван и отхлебнул кофе.

– Ну отдыхай, Ильюша, ты заслужил.

В его голосе звенела гордость. Отец не переставал им гордиться, даже когда Илья мог сильно накосячить и радовался каждому ему успеху. Илья даже не удивился бы, узнай, что отец был безумно горд в тот день, когда Илья, элементарно, научился ходить.

– Ну, может быть. – Илья глянул на часы и ужаснулся. У отца время доходило до полуночи. – А ты чего не спишь?

– На сериал наткнулся. Про армию... Вот бред несут, а! Даже не краснеют ведь!

– Тогда я счастлив, бать. До следующего раза?

– Ага. Когда примерно ждать?

– Как будут новости или в субботу.

– Идёт. До скорого.

Илья сбросил вызов, чтоб не утруждать в этом отца. Через минуту, слушая шум ливня, Илья уснул.

Ему снова что-то снилось, но вот, Илья открыл глаза и уже ничего не вспомнил. Лишь ускользающее впечатление бесконечной горькой тоски. Он глянул в окно, на залитую солнцем улицу и встретился взглядом с жутким домом по соседству. Он отвёл взгляд и заметил, что от вчерашнего ливня ничего не осталось. Даже крыши успели высохнуть. То же самое и сны – они как бы и бывают, но утром от них ничего не остаётся. Прозвенел телефон, лежавший на спинке дивана. Илья посмотрел на экран. Неизвестный номер. И потому как у Ильи было пару неприятных сюрпризов, когда он сбрасывал вызов от нового начальства, он всегда отвечал.

– Я слушаю. – говорил он неизвестным номерам.

– Илья Бродский, верно? Новый человек в нашем селе, да? – говорил активный, живой голос.

– С кем имею честь?

– Время уже девять с половиной утра, так что прошу вас ускорить движение ко второй поликлинике. Иначе, товарищ сибиряк, ваше начальство будет потревожено зря.

– Лечу!

Илья проспал. Он кинул телефон в карман, прыгнул к сушилке, потрогал полицейскую куртку. Почти сухая. Надел её и выбежал из дома, словно в спину подстреленный.

Такси было ждать бесполезно и потому, будучи налегке и не боясь луж, Илья побежал в центр города. Он не знал, где находится эта вторая поликлиника, но знал, что у него есть подвешенный за невидимые лямки язык, способный спросить дорогу у любого встречного.

Илья без труда пробежал через туристический район, в котором жил. Без особых усилий он пересёк полоску дубового леса, разделявшего ряд бесцветных домиков от остального города. Но очутившись рядом с полицейским участком, он начал задыхаться, а пробежав ещё метров сто после участка, Илья, глубоко дыша, остановился. Лицо его пылало, равно как и лёгкие. Алкоголь и сигареты дали о себе знать. Тем не менее, он очутился в центре города. На дороге было оживлённо – сновали машины и люди. По обеим сторонам улицы выстроились торгаши, сидевшие на раскладных стульях и продававших еду, питье и сувениры. Илья приметил впереди миловидного вида худощавую бабушку и, отдышавшись, направился к ней.

– Здравствуйте! – Илья старался быть милым, улыбался.

– Ты чего так вырядился? Откуда куртку спёр? – смеялась старушка.

Илья посмотрел на себя и тоже усмехнулся. Футболка «АРИЯ» и трёхполосные штаны, а сверху полицейская куртка. И правда, словно бомж украл с помойки всё, что плохо валялось.

– Нет, – усмехнулся Илья. – Я полицейский.

Он вытащил из куртки удостоверение и показал его бабушке. На удивление та, даже не щурясь, всё разглядела и с подозрением уставилась на Илью.

– Меня не трогай. Я тут всю жизнь торгую. Вон, иди к тем приезжим! – она ещё что-то говорила про мужиков, что приезжают сюда с Кавказа и отнимают у неё покупателей. Илья с удовольствием слушал её ругательства и не прерывал её. Потому что ему нужен был честный ответ на самый важный вопрос этого утра.

– Вот так и живём! – закончила она на яркой точке и махнув для большей убедительности рукой.

– Вы извините, но я не по торговым делам. Мне нужно узнать, где вторая поликлиника находится.

– А, тьфу ты старуху перепугал! Иди прямо, потом повернёшь налево и иди, пока здание не увидишь, старое такое, но с окнами новыми. Поменяли там недавно...

– Спасибо вам! – Илья снова побежал.

Илья пробежался по просёлочной дороге мимо ветхих домов и оказался перед трёхэтажным вытянутом здании советской постройки. Старая торговка его не обманула. Его белые стены облупились, обнажив красный кирпич. Здание казалось кусочком Сайлент Хилла посреди райского курортного городка. Однако, окна действительно были новыми, пластиковыми. Илья усмехнулся, глядя на них, и забежал внутрь.

Внутри больница выглядела лучше, чем снаружи, но всё равно, ремонт был уже староват. Его встретила лестница и указатель на стене, указывающий наверх. Было тихо, пахло лекарствами и хлоркой. На указателе был список мест, которые он бы нашел наверху, но Илье нужно было в другую сторону – вниз, в царство мёртвых. Лестница, ведущая туда, была темна и побита временем. Илья, аккуратно переступая по ступенькам, спустился в морг.

Внизу была металлическая дверь без указателя. Илья открыл её и по температуре сразу понял, что зашел по верному адресу. Он оказался в заполненном холодным голубоватом светом боксе. Впереди была ещё одна дверь, тоже металлическая. Голубоватый свет исходил от стеклянной толстой стены, отделявший бокс от основного помещения морга. Слева стояли шкафы с медицинскими инструментами, справа стол, заваленный бумагами. Бокс пустовал, но Илья слышал голоса за стеклянной стеной. Он открыл дверь в морг.

Вытянутое помещение, в котором светились несколько громко гудящих люминесцентных ламп. Большая часть морга уходила в темноту. Вдоль помещения стояли пустые каталки. Трупов нигде не было, равно как и персонала. Илья повернулся и, словно из ниоткуда, перед ним появился Лопатин. Илья громко выдохнул и отпрянул от него.

– Зачем пугать-то?

– Долго шел. – Лопатин вернулся в темноту морга и спрятался в служебном помещении.

Вновь раздались голоса, которые Илья слышал за стеклом, и на сей раз он их вновь не смог разобрать. Голосов было два – чётко различимый холодный тембр Лопатина и более живой голос человека постарше. Они замолчали. Послышались быстрые шаги. Из служебного помещения вышел мужчина с короткой черной стрижкой, ростом примерно с Илью, метр девяносто, и лучезарной улыбкой, которую омрачал только сколотый клык. Мужчина протянул Илье руку.

– Ну наконец-то вы прибыли, молодой человек! Небось бежали через весь город? – он это понял по влажной руке Ильи. И, наверное, по запаху пота.

– Бежал, как иначе.

– Александр Белов, старший криминалист, патологоанатом.

– Илья Бродский, миллионер, плэйбой...

– Неужели вы смотрите эту комиксную чепуху? – улыбался Белов.

– Иногда грешу.

– Понимаю. Можете не называть свои регалии. Я многое уже знаю вас и о вашей деятельности. Слышал, в Омске успел выпасть первый снег. Это правда?

– Да.

– Надеюсь вы не слишком тоскуете по родине?

– Нет. Я бы хотел всё-таки поговорить о...

– ...деле, конечно. Извините меня за болтливость. Я так редко говорю с новыми людьми...

Они подошли к единственным двум каталкам, на которых лежали, прикрытые простынями, трупы. Белов встал у ног первого тела и пропустил Илью к изголовью.

– Что удалось выяснить? – спросил Илья, стараясь не смотреть на белую ткань, под которой расходились во все стороны женские волосы. Они свисали с каталки и тянулись к влажному бетонному полу.

– Мало чего. Можете посмотреть на лицо, если хотите.

– Если честно, не хочу.

– Мы убрали те гримасы с их лиц. – сказал Белов. На его лице уже не было и тени былой простоты.

Илья кивнул и, чувствуя, как бьётся сердце, приоткрыл простынь.

Серое лицо, сиреневые круги под глазами, синие пухлые губы, обколотые ботоксом. Короткий приподнятый нос. Прямой, недавно зашитый разрез на теле начинался с горла и уходил дальше под простыни. Илье стало не по себе. Он закрыл глаза, стараясь не думать о том, каким это лицо он видел на пляже. Он накинул простынь обратно.

– От чего они умерли? Сможете сказать?

– Остановка сердца.

Илья посмотрел на Белова.

– Разве такое может быть? Просто остановка сердца? – спрашивал он, чувствуя подступающее раздражение.

– В крови не обнаружено ничего, что можно было бы назвать причиной, так что да, просто остановка сердца, произошедшее при невыясненных обстоятельствах. Для этого я вас сюда и пригласил. Держите. – он взял с соседней пустующей каталки лист бумаги. – Это заключение вы передадите товарищу Крохину.

Илья взял бумагу и прочёл содержимое. Ничего не понял. Таким же непонимающим взглядом посмотрел на Белова.

– Что значит «высокое содержание... – он присмотрелся к заключению криминалиста, – веществ группы карба... карба...»

– ...мазепин, – сказал Белов. – Карбамазепин. Это препарат для эпилептиков. В крови я обнаружил некоторое его количество, но ничего существенного относительно него сказать не могу.

– Вы? Не можете?

– Чему вы удивляетесь? – Белов пожал плечами, не вынимая рук из карманов. – Откуда мне знать? – вдруг, он заговорил настолько тихо, что Илья в метре от Белова еле слышал его слова. – Мне кажется – это дело следствия, выяснять природу странных обстоятельств.

Белов заговорщически наклонился к Илье, произнеся последние слова, а затем продолжил в прежнем темпе и громкости.

– Надеюсь, был вам полезен. Правда, я уверен, что ничем не смог вам помочь. – он широко улыбнулся, но казалось, что в его глазах нет места радости. Там было что-то другое.

– А как насчёт пакетика, который я передал вашему помощнику?

Криминалист поднял бровь, не понимая о чём речь. Затем улыбнулся своей неполноценной улыбкой и хохотнул.

– Да, я вспомнил. Пакет как пакет, ничего кроме фрагментов земли я не обнаружил.

Илья кивнул, вспоминая про голую стену на кухне своего гостевого дома.

– Если ничем не могу помочь, то...

Белов выставил ладонь перед собой. Илья пожал её и понял, что в их рукопожатии многое изменилось. Но вот что – пока не понимал. Илья кивнул Белову и направился к двери, как вдруг криминалист его окликнул.

– Товарищ сибиряк!

Илья обернулся. Белов стоял, вытянувшись на полный рост и глядел на Илью беспокойным взглядом.

– Что такое?

Белов шагнул вперёд, но потупился, мельком глянув на дверь служебного помещения и вдруг снова улыбнулся, даже подмигнул следователю.

– Хорошего дня!

Либо криминалист не в себе, либо просто странный тип. Илья пожал плечами и вышел из морга. Поднимаясь по лестнице на первый этаж, он понял, чем отличалось их прощальное рукопожатие. Рука Ильи отсудилась в прохладном помещении морга, а вот ладонь Белова оказалась горячей. Такой же горячей, как бывают ладони после парной. Наверняка, криминалист был болен, у него был жар, поэтому он так странно и попрощался с Бродским.

Но в душу всё равно закрались сомнения.

Сомнения, от которых избавиться сложнее, чем от бессонницы.

Глава 13

Двойник

За всю жизнь Вероника Широкова была только в трёх аэропортах – Толмачёво в Новосибе, Шереметьево в Москве и наконец впервые здесь, в аэропорту Сочи. Она ожидала, что кроме масштабов, в этом аэропорту изменится хоть что-то: интерьер, дизайн, люди. Но выйдя с зоны получения багажа она поняла, что никаких изменений нет – всё то же самое. Люди также снуют из угла в угол, торопясь по своим делам, или спят подле эскалаторов, ожидая свои задерживающиеся рейсы. Высокие потолки, поток света из всех щелей, стёкла на фасаде, стремящиеся ввысь, всё одно. И только выцветшие пальмы за окном выдавали то, что она прилетела на юг, а не в какой-либо другой регион. Лучше бы она действительно приземлилась в том же Толмачёво и поехала в очередную экспедицию, ведь отныне и навсегда она не сможет посещать юг России без памяти о том, для чего она прилетела сюда впервые.

Вероника Широкова прилетела сюда, в эти неожиданно холодные края, чтобы забрать прах сестры. Прах своей любимой Кати.

Она сдерживала тяжеленный ком в горле, пока шла к выходу. На улице её ждало такси, а за спиной висел походный рюкзак, якорем давивший на спину. Вероника никогда не красилась, и сейчас лицо её было чистым – ей не хотелось, чтоб её слезы видел кто не попадя. А их, потоков слёз, было много. Очень много с того самого дня, как она узнала о случившемся.

Машина, чёрная «лада», ждала её на парковке близ аэропорта. Найти её было нелегко. На парковке, длинной, забитой машинами, было много чёрного цвета и много отечественных «лад». Вероника прошлась вдоль первого ряда машин и увидела нужный номер. Она заказала машину ещё вчера, на десять минут позже приземления самолёта. Но самолёт задержался минут на двадцать, и Вероника боялась, что теперь ей придётся оплатить двойной тариф.

Водитель, седой мужчина, заметил, как девушка с рюкзаком подходит к машине и вышел, дружелюбно улыбнулся, открыл багажник, помог с рюкзаком. В ответ на вопрос о стоимости, таксист махнул рукой и ответил, что прекрасным дамам цен не поднимает. Мило, но Вероника не любила, когда ей лишний раз напоминали, что она слабая красивая девушка. Она и так это понимала и постоянно хотела изменить.

Вероника села на пассажирское сиденье прямо за водителем и всегда предпочитала сидеть именно здесь. Ей не нравилось, когда любопытный взгляд с переднего сиденья, сверлил её, а зачастую и раздевал её. Лучше здесь, в тени. Окна были тонированными, что также не могло её не обрадовать. В этой семичасовой поездке ей нельзя отвлекаться на всякие мелочи вроде моря или гор. Она знала, о чём будет думать. О сестре, о нынешнем и прошлом, о туманном будущем. Ещё она знала, что причина смерти, о которой ей сказали, вряд ли соответствует действительности. Катя, никогда не употреблявшая ничего крепче красного вина, вдруг умирает от передоза? Смешно, если б не было так ужасно. Вероника подозревала, что есть ещё нечто важное, потому что ещё месяц назад знала, что эта поездка ничем хорошим для сестры не кончиться.

Тем временем машина тронулась. Водитель выехал с парковки и поехал по городу, по извилистой дороге на запад, к городу Карто. Разрекламированному туристическому райскому уголку, который ничего не потеряет от смерти двух, пусть известных, но не очень-то значимых для общества людей. О них никто не вспомнит даже через неделю после их гибели.

Вероника Широкова ехала на последнюю встречу с родным человеком и смотрела в окно, вспоминая, как она боялась, провожая Катю на юга. Вероника боялась за неё, потому что знала главную тайну своего двойника.

Где-то здесь, между скалами и морем, в одном из городов черноморского побережья, Катя хотела начать новую жизнь и бросить мужа ради другого человека.

Этот человек, её единственная настоящая любовь, был где-то там, впереди. В проклятом городе Карто.

Глава 14

Стена

Заключение Белова лежало у него в кармане, аккуратно сложенное, красивое, но нести его Крохину сейчас было нельзя, потому что Илья, в отличие от листа бумаги, был неопрятным и некрасивым. Надо было привести себя в нормальный вид и только потом идти к начальству. Илья снова побежал по залитым прохладным светом улицам домой.

Он залетел в свой гостевой домик пропотевшим и вонючим. Забежал в душ, где быстро смыл с себя пот, затем вернулся в комнату и переоделся в любимый бежевый костюм. Одевать служебную форму не хотелось, и особенно не хотелось залезать в маленькие берцы, да и тем более, никто ему никаких приказаний относительно формы не давал. Илья переложил лист заявления в карман пиджака и вышел на улицу. Уже в спокойном темпе он закрыл дверь и вышел на дорогу. Пахло прохладным морским бризом. Где-то на берегу кричали чайки. Солнце пока ещё светило, но Илья видел, как с запада надвигаются массивные чёрные тучи. Ближе к ночи снова пойдёт дождь.

Василий Крохин сидел в своём кресле и смотрел в окно. Он сложил руки на затылке и плотно сжимал губы. Казалось, он думал о чём-то важном и существенном. Время от времени он потирал свою лысую макушку, перекладывал одну ногу на другую и всё думал о своём отчёте. Что написать по поводу смертей? Они осмотрели номер, изучили трупы, обзвонили некоторых родственников и всё сводилось к одному – смерть супругов не больше, чем ужасная случайность, оплошность жизни, глупость двух богатых потерявших голову людей. И только одна особа не давала Крохину покоя – сестра погибшей, которая уже ехала сюда, чтоб кремировать погибшую и вернуться с её прахом. Что-то было в её голосе странное, не поддающиеся объяснению. Он слышал горе, слышал отчаяние, но улавливал и другую тонкую вибрацию в её голосе. Описать он её не мог, но он точно знал, когда именно эта интонация проскальзывает в голосе. Когда человек говорит, что «он не удивляется произошедшему, «что иначе быть не могло», «что всё не так уж однозначно». Когда она приедет надо будет её допросить, но поскольку дело вёл не Крохин, придётся уговаривать Листова подняться с кресла и допросить девушку. Крохин надеялся лишь на то, что этот допрос, необходимый для отчётности, не добавит новых существенных деталей.

В дверь постучались как-то незнакомо. Крохин примерно знал, как стучится к нему каждый сотрудник, но этот – был новый. Слишком громкий и быстрый. Навряд ли это Листов – тот не стучал бы вовсе, а значит за дверью стоял этот следователь из Омска. Этот странный молодой человек с лицом сорокалетнего мужика и энергией юнца. Крохину он определённо не нравился.

– Войди!

Илья распахнул дверь и сразу кинул перед собой заключение криминалиста. Встал у подножия стола и спросил разрешения сесть.

– Валяй, – ответил Крохин, который впился в своё кресло и не двигался.

Илья присел на потрёпанный чёрный стул поближе к Крохину и протянул ему заключение.

– Что это? – Крохин закрыл глаза и по-прежнему не шевелился.

– Заключение патологоанатома.

Василий Крохин оживился – открыл глаза, выхватил заключение и принялся жадно его читать.

– Белов сказал, что я сэкономлю вам время, просто принеся его. – Крохин не отвечал ему. – Не понимаю я вашего города, уж извините... Здесь шикарный отель, огромный туристический городок, но убогий участок и жутковатая больница. Почему так?

Крохин не ответил, дочитал заключение, отложил его и снова положил руки на затылок. Он какое-то время смотрел в окно, но Илья понимал, что лучше не говорить и с места не двигаться. Шел мысленный процесс, который нарушать не следует.

– Это всё из-за туристов.

– М?

– Участок и больница – они такие из-за туристов, – сказал Крохин, который всё ещё глядел в окно. – Туристам в первую очередь нужно место для отдыха. Для большинства хватает моря и городка на берегу. Для меньшинства с деньгами хватает отеля с отличным видом и проходом к закрытому участку моря. Не тому, где погибли наши голубки, а к другому, менее каменистому. Для туристов полицейский участок города не имеет никакого значения. Они его даже не замечают. Редко они видятся и с больницами, но иногда приходиться. Поэтому наша больница хоть и плоха снаружи, не так уж и страшна внутри. – Крохин повернулся к Илье. Офисный стул его заскрипел. – Всё понятно?

Илья сидел, раскрыв глаза.

– Да, я всё понял.

– Вот и хорошо. А заключение... Ну, что и требовалось ожидать... Обдолбались чего-то. Ты знаешь, как быстро из организма пропадает спайс?

– Не помню.

– Двенадцать часов максимум. А спайсы – страшная херь. Мы как-то раз обнаружили одного местного нарика. Мёртвого, рядом с автовокзалом. В крови у него было столько этой дряни, что хватило бы убить целый табун лошадей. А его лицо... Ну, так скажем, не сильно отличалось от лиц наших клиентов.

Илья постучал пальцами по столу, молча. В голове были два образа: голая стена с одной стороны мозга, и противно скребущая по этой стене кошка с другой стороны. Крохин поднял глаза на Бродского и увидел его задумчивый взгляд. Капитан усмехнулся, взял ручку и принялся вертеть её, словно повторяя круговерть мыслей в голове.

– Чего задумался, поэт?

Илья поднял взгляд, стук прекратился.

– Мне кое-что покоя не даёт.

– Выкладывай. Время пока есть.

– Выложу. – Илья вдруг сгруппировался, сел на край стула, поджав под грудь правую руку. – Год назад я был в командировке в одну деревню...

– Я это знаю, можешь без вступления.

– Да-да, но я должен сказать вот что: когда мы прибыли туда, то мой начальник, подпол Коршунов обвинял в произошедших там событиях звёзды, парад планет и прочие стихии природы, но уж точно не людей... Мы искали пропавших вахтовиков... Ничего существенного на месте их стоянки не обнаружили, но... В общем... Мой начальник не придумал ничего лучше, чем забухать с местными. А я, дурак и против-то не был. По итогу, мы наелись так, что и вспомнить ничего не могли. А вспомнить надо было, потому что мой начальник пропал. Исчез. Был и нет его. А ещё позднее, когда я начал его искать, то понял, что в пропаже людей виноваты не косолапые и не лешие, а снова люди. Обычные люди, в голове которых поселились демоны. И вот, по каким-то крупицам, по каким-то жалким деталям, я шел к разгадке. И я нашел её. И понял, какой ужас бы случился, если б мы забили на всё и уехали... Составили бы липовые отчёты, тренируя фантазию, а люди продолжили бы гибнуть. Поэтому я не могу отделаться от тревоги, от осознания, что мы начинаем делать то же самое – заниматься красивыми отчётами вместо полноценного расследования.

Губы Ильи дрожали, пока он ждал ответа, какого угодно ответа, который дал бы ему успокоение. Но Крохин сидел с кроткой улыбкой, в которой виднелась насмешка и сомнение и поглядывал на лежащий перед ним листок. Сформировав наконец ответ, он взял этот листок, заключение Белова и протянул его перед Ильёй, словно меч и щит.

– Вот тебе аргумент, Бродский. Лучший аргумент. Они погибли от передоза наркотой, это точно. Вот и высокое содержание препарата для эпилептиков. Чем тебе не доказательство?

– Карбамазепин не убивает.

– Наверно, – уточнил Крохин. – А вещества, в которых он мог быть – вполне.

– Вы не думали, что это могло быть специально подстроено? Двое молодых людей, далеко от свидетелей, вдруг одновременно гибнут на берегу моря. Причём один обут, другая – нет. Причём мы не нашли у блогерши её телефона. Вам не кажется, что слишком уж много совпадений?

– И каждое из них можно объяснить, – протянул слова Крохин, будто высказывая сотни раз повторённую священную мысль.

– Да, но...

– Короче, – Крохин ткнул палец в стол. – Давай условимся вот о чём: если сможешь доказать, что они не могли помереть случайно или одновременно, то мы продолжим этот разговор, а пока замолчи! – Илья набрал воздуха, чтоб заговорить, но Крохин его приструнил. – Замолчи и послушай меня, Бродский! Тебе надо проветриться. Отдохни, подумай о другом. Может потом какие идеи относительно этого дела найдутся, а пока... – Крохин открыл верхний ящик своего стола и вытащил бумагу. – ...держи. Это заявление от местной жительницы.

Илья взял его в руки. Написан от руки. Почерк неровный, много помарок. Кое-где на бумаге были сморщенные островки, словно участки старой кожи на молодом теле. Над заявлением кто-то плакал.

– Её сын пропал на днях. Вот, требует найти. Обычно мы находим их в местной заброшке. Психушка рядом с озером. Молодняк её обожает и бывает там целыми днями.

– Когда поступило заявление? – Илья прочёл его и увидел дату пропажи – на следующий день после смерти супругов на берегу.

– В субботу вечером, осталось у дежурного. Я звонил сегодня матери, узнать, не вернулся ли парень. Обычно они возвращаются спустя день-два, но пацана так и нет. Надо будет поработать над этим делом и... раз уж у тебя есть опыт поисковика... пожалуйста, приступай. А по нашему делу думай, гадай, ищи. Если что найдёшь, что-то существенное, то сразу ко мне. Окей?

Илья кивнул. Возразить было просто нечем.

Покинув участок, Илья сразу же направился по указанному адресу – спасибо картам на айфоне. Пройти предстояло по улочкам вплоть до опушки леса. Дом, где жила семья пропавшего мальчика, находился в километре от берега. Не далеко, но и не близко. Илья шел по грунтовой дороге, надеясь, что гравий не попадёт ему в ботинки и посматривал на небо. Собирались тучи. Пройдя половину пути, он почувствовал упавшую на макушку каплю. Натянул на голову пиджак и ускорился.

Оказавшись подле дома, Илья сумел разглядеть только его красную черепичную крышу и окна второго этажа. Остальной вид дома закрывал высокий забор из кирпича бежевого цвета – цвет костюма Ильи. Рядом с металлической калиткой широкие ворота и домофон с кнопкой. Илья нажал её. Раздался перезвон, который через секунду умолк.

– Кто вы? – послышался слабый женский голос.

– Я из полиции, я... – Илья достал из кармана удостоверение, но связь уже пропала. Калитка пискнула и скрипнула. Илья потянул ручку и оказался в небольшом дворике.

От калитки до входных дверей шла каменная дорожка, слева, в вольере, лаяла овчарка. Дверь открылась, не преодолел Илья и половину пути. Внутри, в темноте коридора, стояла женщина, лица которой он не видел.

– Меня зовут Илья Бродский, я по поводу... – заговорил Илья, подойдя к двери.

– Проходите, – бросила женщина и скрылась в глубине дома.

Похоже, она вот-вот сорвётся, подумал Илья и переступил порог коттеджа.

Внутри царил полумрак. Он стоял в коридоре, но видел только один источник света впереди, в одной из нескольких комнат. Илья закрыл дверь и прошел чуть дальше. Слева лестница наверх, справа – гостиная с занавешенными окнами. Следующая комната, как оказалась, была кухней. На потолке горела светодиодная лента, а под гарнитуром – одинокая люминесцентная лампа. Хозяйка дома стояла босиком у плиты и следила за туркой. На её спине лежала короткая косичка бурых волос. Пахло кофе и сигаретным дымом. Илья покряхтел и этим сигналом добился своего – женщина повернулась к нему. Заплаканное, бледное лицо её казалось воплощением естественной красоты. Тонкие губы, приподнятый к небу нос, плоские щеки. Кого-то она напоминала Илье. Кого-то, давно из памяти выпавшего. Она смотрела, и в голубых влажных глазах её читалась глубокая душевная боль.

– Какое предпочитаете кофе? – спросила она дрожащим голосом.

– Крепкий без сахара.

– Хм, – она отвернулась. – Садитесь раз пришли. Наконец-то удостоили нас вниманием...

Илья прошел к круглому столу.

– Но вам звонил...

– Да, ваш начальник звонил мне. Хотел убедиться, что... Ну, вы понимаете... – она сняла турку с плиты и налила им по чашке. Себе – большую. Илье – маленькую. Сахар, несмотря на просьбу Ильи, она кинула им обоим.

Она поставила кружки и села напротив Ильи, смотря в никуда. Бродский достал заявление и положил его перед собой.

– Заявление, как я понимаю, было написано вами, Светлана Владимировна, в субботу вечером?

– Собиралась ещё днём. Сын не должен был уйти надолго, но вот... – она опустила взгляд. Чуть отхлебнула от кофе.

– Есть ли какие родственники, к которым...

– Нет, конечно. Я их всех обзвонила.

– А отец мальчика...

– В командировке. Ещё ничего не знает.

– Почему?

Она стрельнула глазами, намекая, что это не его дело, но также быстро, как и вспыхнув, взгляд её помрачнел.

– Не надо и всё.

– Что ж... – Илья взял заявление и ещё раз пробежался по нему. – Синяя куртка, такого же цвета джинсы, коричневая шапка, ботинки... Так... Не могли бы вспомнить ещё какие-то детали?

– М? А, нет. Пока нет.

– Есть идеи, куда он мог отправиться?

– Они обычно гуляли с друзьями здесь, у опушки. Далеко редко уходили и насколько мне известно, в бывшую больницу на окраине города. Я, конечно, запрещала ему, но у него скоро тот возраст, когда запреты родителей только добавляют азарта.

Илья попробовал кофе и понял, что давненько ничего слаще не пробовал. На чашку, вдвое меньше кружки хозяйки, было больше сахара, чем в кока-коле.

– Я уже бывала там, но ничего не нашла.

– И у вас нет идей?

Она посмотрела на него подозрительным, злобным взглядом.

– Вы даже представить не можете, сколько вариантов я перебрала. Вы даже представить не можете, какие жуткие кошмары стали мне являться по ночам... – она отвернулась, не желая показывать слёз.

Илья поелозил на стуле. Свернул заявление, вложил его во внутренний карман пиджака.

– Что ж... Спасибо за... В общем, спасибо и... если что-то вспомните, дайте мне знать. – он вытащил из кармана блокнот с ручкой и записал свой номер. Вырвал лист и положил на стол. – Не волнуйтесь. Мы обязательно его найдём...

Хозяйка повернулась к нему. Взгляд переменился, глаза быстро метались внутри своих орбит. Мозг пытался выдать какую-то важную деталь, элемент пазла, который он упустил. Но вдруг взгляд женщины снова потух, а голова поникла.

– Вы... хотели что-то сказать?

– Да, хотела, но... это скорее глупость, чем важная деталь.

– Уверяю, каждая, казалось бы, глупость, может стать ключом к ответу.

– Навряд ли цвет его перчаток станет ключом.

Внутри что-то оборвалось. Илья раскрыл глаза, снова припоминая голую пустую стену на своей кухне. Кадык его пару раз прыгнул, и он смог задать новый вопрос.

– Вспомните их цвет? – услышал он свой голос и не узнал его.

– Синие. С двумя чёрными полосами на запястье... Ему их моя мама подарила. Любящая бабушка... Я звонила ей спросить, не у неё ли Костя, но не...

– Вы про эту перчатку? – он вытащил её из кармана и протянул хозяйке.

Увидев перчатку, она словно увидела сына. Светлана схватила её и рассмотрела со всех сторон.

– Это она. Точно она... – наливался слезами её голос. – …и пятнышко от гуталина на месте! Где вы её нашли?

Илья решил не лукавить и ничего не скрывать. В таком состоянии женщины чувствуют фальшь словно дети.

– В ДОТе на побережье...

– Ох, ну конечно! Как я могла забыть о нём!? Они же гуляли там я ведь знала!

Илья молчал, ожидая вопроса, на которой он не хотел давать ответа. Но он прозвучал.

– Господи... – ужас осознания пронзил её. Светлана положила руку на грудь, не сводя с Ильи взгляда. – Это же рядом с тем местом, где нашли этих... несчастных… – она вздохнула и закрыла рот ладонью. В её глазах читался ужас.

– Я прошу вас не делать поспешных выводов... – но Илья понимал, что толка с его слов не будет.

Светлана медленно опустила руку и шепотом сказала:

– Найдите моего сына. Я прошу вас. Похоже, вы моя последняя надежда.

Он смотрел на неё и вспоминал пустую стену на своей кухне.

Похоже, в ней всё-таки был какой-то смысл.

Глава 15

Ростовщичество

Если б я не ждал, не смотрел со стороны, всё было бы иначе. Если бы предупредил её, всё могло бы пойти по-другому. Хотя, в её жизни я всегда был словно со стороны. Жил сбоку от её жизни. Наши пути пересекались, словно коснувшиеся друг друга машины в пробке. Но как прекрасны были эти касания... Как прекрасен был каждый миг, проведённый с нею. Я виноват во всём, что произошло, во всём: от каждой мелочи до каждого слова и шага. Если б я не увидел её тогда, даму на перроне, в городе столь далеком, что и невозможно представить себе снова оказаться там. Она была прекрасна и блестела, словно жемчуг. Она была моим спасением, светом в непроглядной темноте. С ней я забывал, что меня ждёт, забывал о моих грехах... Забывал, чтоб предаться новым. Я помню, почему я был один, но так и не спросил, почему она была одна. Но я прекрасно помню наши первые прогулки под луной и ночную страсть. Помню, как любил её и помню, как любила она меня. А она меня любила... В этом нет сомнений.

Мне нет прощения... Мне не заслужить его. Если б я мог сделать хоть что-то иначе... Да вот, нельзя уже. Теперь мне остаётся только одно – если уж не спасти себя, то спасти две неповинные жизни. Я заключу сделку с совестью, дам ей в долг, пусть и под страшный процент. Я должен продолжать варить и наедятся, что Он спасёт меня. Что Он спасёт двух других человек. Что дьявол, ждущий меня за стеной, всё-таки проиграет и не найдёт эти записи раньше времени. Что справедливость, наконец, восторжествует.

Но у меня всё-таки есть надежда. И надежда не только на чудо. Появился человек, которого, возможно, послал Ты ко мне. И я надеюсь на него. Жизнь многих людей в твоих руках, Илья Бродский.

Глава 16

Измена

Он бежал в участок под проливным дождём и почти не затормозил, когда влетел в его двери. Илья помчался по лестнице на второй этаж и почти не заметил, как, запыхавшийся, он оказался у двери начальника. Он хотел сразу забежать внутрь, но вовремя остановился. Поправил пиджак, волосы и постучался.

– Занято!

– Дело не ждёт!

Внутри послышались бурчание и ругательства. Затем шаги. Дверь открылась, и в коридор вышел криминалист – Лопатин. Он посмотрел на Илью, подняв подбритую бровь, и удалился. Илья зашел в кабинет.

– Что за дело? – Крохин был сильно раздражён.

Илья кинул на стол перчатку и сказал:

– Я нашел её в воскресенье, пока наши люди сновали на берегу. Мать пропавшего ребёнка сказала, со слезами на глазах, что это перчатка её сына! Он пропал ровно на следующий день после двух смертей, а его личная вещь найдена в непосредственной близости!..

Тут Крохин не выдержал и ударил по столу. Илья вздрогнул и замолчал.

– Ну, поэт, у тебя точно крыша поехала! – Крохин похлопал себя по лысой башке. – Начал новое дело, а видишь в нём старое!

– О чём вы, товарищ капитан? – сквозь зубы говорил Илья. – Таких совпадений просто не бывает.

– Действительно, о чём это я? – развёл он руками. – У тебя едет крыша, Бродский!

– Но...

– Теперь... – Крохин встал со стула. – ...делом пропавшего пацана буду заниматься я, а ты, раз так помешался, продолжай копать себе яму. Только смотри, не докопайся слишком глубоко. Из некоторых ям иногда невозможно выбраться.

– Это угроза, товарищ капитан?

– Сдурел что ли? – Крохин снова хлопнул себя по лбу. – Я о тебе забочусь! У тебя помешательство, не заметил?

– Неужели сопоставление фактов считается помешательством?

– Если тебе будет легче, я всё проверю! – тут он перевёл взгляд на дверь. – Чего тебе?

Илья обернулся. В дверях стоял Лопатин.

– Забыл рюкзак.

В углу стоял чёрный толстый рюкзак – такой же, что носят школьники.

– Забирай. – махнул капитан.

Лопатин схватил рюкзак и, ни на кого не обратив внимания, вышел. Илья задумался, как долго Лопатин стоял в дверях и как много слышал.

– Слушай, Бродский... – Крохин уселся за стол. – Хочешь заниматься наркошами – пожалуйста. Только фантазировать перестань. Иди сейчас к Листову. Он во втором кабинете. Скоро он собирался на допрос к сестре погибшей. Отправишься с ним. Только смотри, Бродский, о своих бреднях молчи!

Крохин постучал пальцем по столу, как делала училка математики у Ильи. Бродский усмехнулся, но улыбку быстро подавил.

– Вижу, тебе веселее стало. Вот и иди, работай.

– Вы только ищите пацана честно, ладно?

Крохин повернулся к окну и не ответил. Илья вышел и закрыл дверь.

Как оказалось, Листов уже вышел из кабинета и направился вниз. Илья успел его заметить и поспешил за следователем. У самых дверей он нагнал его.

– Товарищ майор!

Листов обернулся и, на удивление Ильи, усмехнулся и похлопал его по плечу.

– Ты-то мне и нужен.

– Для чего?

– Посмотрим. Пойдём, нас ждёт такси до отеля.

Они ехали и говорили. Илья общался с Листовым второй раз и не узнавал его – весёлый, легкомысленный, болтливый. За то небольшое расстояние от участка до отеля Илья успел услышать очень много слов. В основном Листов говорил о бесполезной ерунде, о своих прошлых делах, гостиничном бизнесе и о доме, куда попадет «уже следующим утром».

– Уже? – удивился Илья.

– Конечно. – махнул Листов. – Делать мне уже нечего. Отчёт составлен, губернатора его тезисы устроили.

– Так зачем мы едем к сестре погибшей?

– Чистая формальность, чтоб отчёт стал идеальным.

– Если не секрет, скажите, почему губернатор был им доволен?

Листов впервые за день посмотрел на него с нескрываемым раздражением.

– Ну, он ведь ещё не полный... – промямлил Илья.

– Потому что ему хватает объяснений о наркоте. Его брат был не из ангелов и губернатор, Владимир Петрович, его недолюбливал. То, что он вообще что-то выясняет – просто дело чести. Чтобы избежать неудобных вопросов от газет. Ну вот, мы и на месте!

Машина подъехала к отелю. Листов расплатился, и следователи вышли под дождевой поток и побежали ко входу. Метрдотель, прозябший молодой человек, открыл им двери. Пропуская Листова вперёд, Илья заметил, как дрожит бедный метрдотель. Илья нащупал в кармане брюк купюру и протянул её молодому человеку. Тот посмотрел на свои пятьсот рублей и забрал их.

– Спасибо. – сказал он вслед удаляющемуся следователю.

Они прошлись по знакомому холлу к стойке администратора. Людей было больше, наверняка потому, что рабочий день был в разгаре. У стойки сидел управляющий и говорил по телефону. Пусть Илья стоял подальше от Листова, он слышал, как тот на повышенных тонах требует провести его к некой Веронике Широковой. Управляющий что-то пробурчал в трубку, затем обратился к Листову и ответил полушепотом. Видимо, ответ управляющего успокоил Листова, и они вместе направились по известному коридору к центральному лифту. Следуя за ними, Илья вдруг вспомнил про камеры, развешанные вдоль коридоров, и спросил у Листова, просматривали ли их. Следователь ответил, что да, смотрели, ничего интересного не нашли. На этом и закончил. Но сомнения по поводу внимательности этого просмотра у Ильи остались. Навряд ли кто-то вглядывался в детали – для дешёвого отчёта это ни к чему.

Они ехали в просторном лифте с позолоченными стенами в стиле барокко и зеркалом вдоль всей кабины. Илье было не по себе. Будто оказался в царстве пошлой помпезности посреди мрака и разрухи. Хотя, почему «будто»? Так оно и были.

Лифт добрался до предпоследнего, восьмого этажа, и остановился. Приятный женский голос возвестил номер этажа и добавил, что они в «ресторане».

Помещение оказалось просторным, погруженным в полумрак и оранжевые тёплые тона. У лифта стоял метрдотель. За ним раскинулись круглые столы, стулья, диваны вдоль стен, светодиодные ленты, светившие приглушенным желтым, настольные лампы и бар. Барная стойка рассекала весь зал. Бородатый бармен наливал двум посетителям напитки. Позади него стоял длинный стеллаж с разнообразными видами алкоголя. Увидев этот стеллаж, Илья вдруг понял, как сильно пересохло в горле.

Помимо двух посетителей, сидевших у барной стойки, в зале был только один гость. Девушка сидела в дальнем углу зала, и Илья не мог разглядеть её лица – он видел только силуэт на фоне вечернего серого неба. Управляющий сказал метрдотелю, пожилому человеку с пышными усами, проводить их к посетительнице. Мужчина кивнул и жестом пригласил следователей идти за ним. Они прошли вдоль столов мимо бара, как вдруг Листов остановился и повернулся к Илье.

– Жди здесь.

Илья кивнул, но так и хотел спросить, зачем он, собственно, здесь нужен, но решил молчать. Листов прошел к девушке, они начали разговор, который Илья не слышал. Он сидел чуть поодаль и следил за развитием событий. Листов нависал над девушкой и что-то говорил, не жестикулируя. Она ему отвечала и постепенно разговор свернул куда-то не туда. Листов начал махать руками, он повысил голос, что-то доказывая, но девушка неприступно смотрела в окно, на барабанящий по стеклу дождь и отвечала редко и спокойно. Не прошло и пяти минут, как разговор прекратился. Листов в последний раз взмахнул рукой, вобрав воздуха и, так ничего не сказав, опустил руку и направился обратно к выходу. Илья встал, чтобы перегородить Листову дорогу. В оранжевом свете светодиодов, на морщинистом лице следователя блестел пот.

– Что случилось? – спросил Илья.

– Что-что... – кряхтел Листов. – Не хочет говорить.

– Почему?

– Понятия не имею...

Листов повернулся к бармену и попросил у него рюмку водки. Ему дали рюмку. Он залпом её осушил и потребовал ещё.

– А я вам всё-таки зачем?

– Ты на всякий случай. Вот тебе задание... – Листов осушил вторую рюмку. – Иди и заговори с ней. Вроде как она тебя не видела. Начни разговор, войди в доверие и всеми правдами и неправдами выведай, употребляла ли её сестра наркоту. Ты молодой, сможешь напоить её, если нужно и не перебрать самому. Я так уже не умею.

– Это звучит как-то не очень... – мялся Илья.

– Ну да, с твоей молодостью я погорячился. Тебе по роже все сорок можно дать, – Листов довольно крякнул и заказал третью рюмку.

– Я про «втереться в доверие». Тем более, что она видит нас сейчас вместе.

– А, брось. Придумаешь что-нибудь. – он опорожнил третью рюмку, выдохнул, похлопал Илью по плечу и ушел.

Илья смотрел Листову вслед, ощущая, как сердце наполняет злоба. Толстый идиот, он всё равно напишет в отчёте то, что ему нужно, а получиться у Ильи что-то вызнать или нет – не важно. Всё было формальностью, необходимой для отчётной документации. Хотя, почему Илья удивлялся? Он видел такое и раньше, и больше. Он подумал, что это наверно потому, что ненавидел тех, кто вместо работы делал вид, что работают. Иногда он думал, откуда это в нём и постоянно приходил к мысли, что благодаря отцу, который допоздна работал, приходил за полночь и рассказывал матери Ильи, своей жене, что прохиндеи из штаба только тем и занимаются, что ставят ширмы деятельности, за которыми ничего нет. Он задерживался именно из-за них. Отец говорил правду, и мать ему верила. Илья ему тоже верил. Верил и ненавидел тех, кто ставит ширмы. Тех, из-за кого он почти полдетства не видел отца.

И что ему теперь делать? Дамочка совсем не настроена на диалог. Она слишком быстро послала Листова куда подальше и наверняка пошлёт по тому же адресу Илью. Обдумывая слова, которое ему придётся произнести, Илья повернулся к девушке и обомлел, увидев, что она идёт прямо на него, девушка в плотных серых джинсах и клетчатой футболке. У неё был острый взгляд, прямой властный нос, плотно сжатые губы, каштановые волосы, заплетённые хвостом, ровная осанка – всё, что он видел прямо-таки кричало о той женщине, которую Илья обожал, но к которой не мог приблизиться. В первую секунду ему показалось, что случилась ошибка и он спустя столько лет увидел двоюродную сестру, но нет, конечно, это был другой человек, но так на неё похожий… Вероника прошла мимо застопорившегося Ильи, за ней понёсся воздух, пропитанный ароматом её духов. И они были такими же – Илья мог поклясться, что это были те самые духи, которые он чувствовал, впервые оказавшись рядом с сестрой. Те самые, воспоминание о которых успокаивало его по ночам и было ему вместо снотворного.

Стоп! Она прошла мимо него! Она уходит!

Илья обернулся и крикнул девушке вслед первое, что попалось на язык:

– Вероника! – имя, конечно же имя.

Девушка остановилась и обернулась. Посмотрела на него тем самым невыносимо притягательным недоступным взглядом крепостной стены. Илья спрыгнул с барного стула и подбежал к ней, за секунды выдумав нужные слова.

– Извините, что на весь зал… – начал он, оказавшись перед ней.

– Я не стану с вами говорить, – Вероника исподлобья смотрела даже не на Илью, а в сторону от него.

– Возможно, я смогу вас переубедить…

– Нет, не сможете. Завтра мне придётся кремировать сестру и видеть, как её сжигают словно мусор. И поэтому единственное, чего бы мне хотелось – это покоя!.

Илья подозревал, что она ненамного старше его. Вероника и Екатерина были близняшками, а значит им по тридцать два года. И если Екатерина, профиль которой Илья видел в соцсетях, казалась ему лет на десять младше своего возраста благодаря макияжу, ботоксу и всяческим операциям, то Вероника выглядела на свои года. И, о господи! – у неё не было макияжа! Даже чёртовой пудры…

– Я понимаю всю боль вашей утраты… – Илья подключал всё своё обаяние, всё умение, которому он научился, находясь последние два года в отношениях с гордой сорокалетней женщиной. – …но ещё страшнее будет, если смерть вашей сестры окажется напрасной.

Она впервые посмотрела на него своими карими глазами и пусть она быстро отвела их, Илья успел заметить едва уловимые интонации в её взгляде. Он успел заметить страх и искорку надежды внутри её расширившегося зрачка.

– О чём вы?

– Скажите, какую причину смерти вам сообщили? – она снова посмотрела на него и уже взгляд не отводила. Значит, снова попал куда нужно.

– Не очень реалистичную…

Илья оглянулся и, наверное, слишком театрально, чтобы посмотреть на сидящих у бара мужчин.

– Я предлагаю нам вернуться куда-нибудь ближе к окнам и поговорить обо всём наедине.

Вероника прищурилась. Вот он – момент истины, перепутье. Жизнь или смерть. Любит, не любит, любит, не…

– Я должна спросить кое-что. Это, возможно, глупый вопрос, но от него многое зависит.

– Конечно.

– Покажите ваше удостоверение.

Оно было в пиджаке. Илья достал его и протянул Веронике. Она взяла корочку. Глаза побежали по строчкам. Остановилась на одном месте, побежали дальше. Просмотрев всё, что в нём было, Вероника вернула удостоверение Илье.

– Как давно на югах?

– Мне кажется, это я должен…

– Пока мы не сели за один столик, вопросы буду задавать я.

Илья прыснул смехом и качнул головой. Она восхитительна.

– Я сказала что-то смешное?

– Нет. Вы напоминаете мне кое-кого. Но для дела это не важно. Я здесь неделю.

– Не лжете?

– Могу показать билет, он у меня в паспорте.

– Показывайте.

Он вытащил из внутреннего кармана помятый билет и показал его. Вероника молча посмотрела на него и, ничего не сказав, направилась к своему столику. Илья последовал за ней, чувствуя аромат её духов.

Вероника села за столик, на котором стояла незажжённая лампа. Вокруг было темнее, чем в остальном помещении, поэтому столик озарял тусклый серый свет из панорамного окна. Девушка смотрела на видневшиеся вдали горы и ждала, пока Илья сядет напротив неё. Он снял пиджак, аккуратно сложил его и положил на соседний стул, затем бесшумно подвинул свой стул и сел, старясь держась горбатую спину прямо. Вероника же достала из кармана пачку «Кэмел», вытащила сигарету и закурила.

– Разве здесь можно?

– Гляньте на вывеску у бара, господин следователь.

Указание на следователя он принял за насмешку. Илья поднял взгляд, где увидел висевшую под потолком надпись «Зона для курения».

– Угостите? – спросил Илья.

Девушка подняла взгляд, помедлила и протянула ему пачку. Илья достал сигарету, сунул её в рот, поджёг её и затянулся.

– Вы тоже курите или притворяетесь? – спросила она.

– Отчего бы мне это делать?

– Потому что я вам нравлюсь как нравятся крольчихи пубертатным кроликам.

Илья снова прыснул смехом, обронив горстку пепла на белую скатерть.

– Извините, но нет. Я курю, чтобы отвлечься.

– От дела? От меня?

– Нет. От алкоголя. – Илья кивнул в сторону бара.

– Вы алкаш?

– Пытаюсь им не стать. – он затянулся, выпустил дым. – Начнём беседу?

– Начнём, но не обижайтесь, что, если ваши вопросы меня не устроят, я отправлю вас в известном направлении.

– Уговор.

– Вы меня заинтриговали. И если после таких высокопарных слов о смерти моей бедной сестры начнёте говорить глупости, то я не только отправлю вас по известному адресу, но и ударю вот этой самой лампой.

– Уверен, вы на это способны.

Она уже не ответила и смотрела на него. Уже более спокойно, более открыто. Теперь ни надежды, ни страха Илья не замечал, но знал – они там, сидят и пилят её душу, сидят, скрытые под этой плотной маской.

– Во-первых, скажите, какую причину смерти вы получили?

– Передозировка сильным наркотиком.

– Так и написано, «сильным»?

– Да, а потом пояснение, что это могли быть спайсы, соли, героин, кокаин и прочее, прочее.

– Но вы этой версии не доверяете?

– Конечно нет.

– Почему?

– Потому что она никогда ничего крепче вина не употребляла. С чего вдруг ей, без повода, принимать наркотики?

– Откуда такая уверенность, уж извините?

– Очевидно же, – она качнула плечами, – потому что мы очень близко общались. Я первая узнала о вечеринке, на которой она перебрала с алкоголем. Я первая узнала, что она каким-то чудом избежала изнасилования там. И я первая узнала о её обещании ничего кроме вина никогда в жизни не пить.

Илья запоминал её слова, запоминал жадно и дотошно. Он почти никогда не пользовался ни блокнотом, ни диктофоном, потому что люди сразу ощущали себя на допросе. А это не должно быть так. Он действительно ведёт допрос, но должен вести его словно приятельскую беседу. Иначе всё становится слишком лживо – и ответы человека, и вопросы Ильи. Потому что оба собеседника знают, что слова на листе или на записи может прочитать и прослушать кто угодно другой. Теряется интимность, столь необходимая для честного разговора.

– Хорошо, а что насчёт её мужа, Алексея? Что вы можете о нём сказать?

– Конкретнее.

– Была ли она счастлива с ним?

Вероника отвела взгляд и затянулась сигаретой, обдумывая, стоит ли отвечать.

– Я скажу вам об этом, но позже. В зависимости от того, чем закончиться наш разговор. – она затянулась ещё раз и вдавила сигарету в пепельницу.

– Ладно. Тогда больше о деле. Вам рассказывали подробности?

– Ничего кроме этой идиотской версии.

– К сожалению, не такая уж она идиотская.

Вероника раскрыла глаза и посмотрела на Илью.

– Я вам расскажу кое-что, и вы меня поймёте.

Она не ответила, но пылающий взгляд стал более смиренным.

– Когда мы их обнаружили, то увидели на лицах застывший ужас. Будто они одновременно увидели нечто такое, что привело их к смерти.

– Похоже, вы раскрываете мне тайну следствия… – голос её задрожал, а фраза была непонятна – Вероника будто тянула с его дальнейшими словами, чтобы незаметно переварить сказанные им предыдущие.

– А вы настолько глупы, чтобы меня сдать?

Она промолчала.

– Но, очевидно, – продолжал Илья, – ничего сверхъестественного они увидеть не могли. Навряд ли из-под воды вылезла какая-то тварь и напугала их до смерти. Они были под мощными средствами, наркотическими или лекарственными, и они убили их.

Вероника отвернулась к окну, подперев ладонью подбородок.

– Что ж, дело раскрыто, я вас поздравляю.

– Нет, потому что я уверен – тот яд они приняли либо по незнанию, в чём я не уверен, либо под чьей-то указкой.

Илья говорил полунамёком и понял, что снова попал в точку: Вероника повернулась к нему и уже не скрывала застывший в глазах страх.

– Почему вы не уверены в несчастном случае?

– Слишком много совпадений и странностей… – он рассказал ей про обувь на ногах мужа и босые ноги жены, про следы, про перчатку и пропавшего мальчика. – И ещё… ваша сестра была блогером, но её телефона мы так и не нашли. Когда она в последний раз выходила на связь, можете сказать?

– Да. – в глазах Вероники вдруг появилась влага. – В четыре часа дня. Она написала, что они пойдут на пляж. Там проведут ночь, а после…

Тут она снова отвернулась. Тело её задрожало. Она закрыла лицо руками и еле слышно, начала реветь. Илья знал, что таким женщинам не нужны слова, не нужны похлопывания по плечу, не нужны все блага мира. Потому что такие женщины лучше других знали, что никакие утешения не вернут их любимых к жизни. Потому что такие женщины, как Вероника Широкова, могли рыдать в одиночестве и не стесняться делать это рядом с незнакомцами.

Через минуту Вероника опустила руки. Её лицо покраснело, было чуть опухшим, но не менее прекрасными. Блестевшие у подножья носа слёзы она вытерла скатертью.

– Я понимаю вашу утрату.

– Да неужели?

– Пять лет назад я потерял мать. Поверьте, я вас понимаю.

Она посмотрела на него и впервые за весь разговор чуть улыбнулась. Горестной, понимающей улыбкой.

– Что было после? – спросил Илья.

– Да… она сказала, что после их разговора и ночи они разойдутся. А потом… она вернётся домой, – её голос снова задрожал, но Вероника, сомкнув руки в замок, сумела сдержать новый прилив слёз. – Она везде таскала этот телефон с собой… Она обещала отправить мне на следующий день видео с пляжа, но вот… не успела.

– То есть, вы уверены, что пропажа телефона – не случайность?

Она помотала головой.

– А почему она хотела с ним расстаться? Я смотрел её соцсети и вроде, ничего о расставании не говорило…

Девушка иронично усмехнулась и достала новую сигарету. Закурила.

– Вы показались мне честным человеком, Илья Бродский, и я думаю, что смогу рассказать вам о них… – она окинула взглядом ресторан и продолжила:

– Вы знаете, мы хоть и были один в один, оставались совершенно разными людьми. На площадке рядом с нашим домом нас запросто узнавали и не ошибались в именах. Меня называли Ника-дурилка, потому что у меня не было тормозов, была буквально дурной. Если после прогулки я возвращалась не извазюканной в грязи или без порванных штанов, то мама могла устроить настоящий праздник. А вот Катя была совсем другой. Мы были словно орёл и решка на монете. Разные рисунки в рамках одного контура. Катя гуляла по площадке, рвала одуванчики, плела венки, думала о чём-то, смотрела на небо, выискивая интересные фигуры. А рядом я могла драться с мальчишками, но не получить от неё никакой помощи. Я её не понимала…

Илья снова попросил сигарету, подозревая, что монолог будет долгим и интересным. Он готовился впитывать каждое слово.

– …на этой почве у нас возникали конфликты. Я не могу сказать, почему мы были такими разными, потому что ответа не знаю, но вот я могу точно сказать, когда мы стали не разлей вода.

Когда нам было по пятнадцать лет, Катя влюбилась в одного школьного интригана, на год нас старше. Красавчик с мускулами, все девки обожали его, просто с ума сходили… А я над ними смеялась… Смеялась я и над Катей. Я говорила ей, что ничего у них не получиться. Что он заведёт с ней интригу, посмеётся над ней и бросит. Она мне не верила, конечно же. И через пару месяцев их постоянных встреч, признаний и потех, он вдруг пришел к ней на свидание с новой девкой и сказал, что Катя хуже этой бабы и начал перечислять выдуманные недостатки моей сестры. Конечно, Катя была в ужасе. Она прибежала домой, зарёванная, с потёкшим макияжем. Родителей не было дома и видела это только я. Ну… я спросила, что случилось. Она не ответила – думала, я буду смеяться над ней, но наконец, сквозь слёзы, она мне всё рассказала. И какое же говно у меня вскипело, вы бы знали… Я пошла вместе с ней искать её бывшего и его новую «невесту». Нашли. Он начал смеяться над нами, а я не выдержала… и взяла камень, лежавший на дороге, и кинула прямо в голову. И попала. Попала в висок. Он провёл месяц в больнице и чуть инвалидом не стал. У меня были проблемы в школе, но с сестрой… мы стали неотделимы. А это гораздо важнее мнения глупых, несчастных старух-учителей. Вам так не кажется?

– Не кажется. Я в этом уверен. – с сигаретой в зубах ответил Илья.

– С того дня я знала о каждой её мысли, о каждой её боли. Мы будто заново открылись друг другу и поэтому я знала о её мечтах и идеях, с которыми она не могла расстаться, как бы я не старалась её в чём-то переубедить. Ближе к восемнадцати годам она поняла для себя, что она обязана, должна доказать всем, кто её обидел или недооценивал, доказать, что она – лучше их всех. Конечно, под «этими» она имела в виду того самого парня. Он её страшно обидел… Уже в девятнадцать она сделала себе губы, начала вести красивый блог о красивой жизни. Показывать арендованные букеты цветов, арендованные авто, на капотах которых она морозила жопу, чтобы сделать новую идиотскую фотку. Она даже показывала фальшивые деньги, говорила, что вот-вот переедет в Дубай. Ничего этого, у неё, конечно, не было, но она словно притягивала гламурную жизнь к себе и говорила мне иногда что-то типо «сестра, мы достойны большего, не думай о нищих мужиках, ищи богатого, ищи незанятое пассажирское в «майбахе» и будет тебе счастье». Я уже тогда увлеклась археологией и особо её не слушала. И всё ещё пыталась переубедить её, дура…

Но вот, нам исполнилось по двадцать два, я закончила бакалавриат и пошла на магистратуру, а Катя делала деньги на маникюре и скоро нашла его – Алёшеньку, как она его называла. Сын депутата, одногодка, с отличными связями и перспективами, он позвал её в свой пусть и не «майбах», но «тойоту» и, как говорила Катя, она не «прикинулась замужней», а взяла – и села. – тут Вероника усмехнулась. – Вот так просто – все проблемы забыты, жизнь идеальна – только сядь рядом с богатеньким в его машину и едь куда зенки глядят! Вскоре они поженились и моего совета, конечно, никто не спросил. Тем более, родители были счастливы. Они не видели его настоящим, но я подозревала, что за красивым телом и бабками скрывается нечто иное. И была права. Спустя полгода я всё чаще стала замечать на сестре синяки. Я спрашивала – она отмалчивалась. Спустя ещё полгода я напрямую спросила, бьёт ли он её. Она ответила категорично и искренне – «нет, никогда». К вашему вопросу о соцсетях, где она показывала их идиллическую жизнь – там она ничего иного показывать не могла. Она ведь хотела доказать всем, что жизнь и супруг у неё лучше всех.

Спустя ещё год после замужества они начали путешествовать, и сестру я почти не видела ближайшие семь лет… А вот год назад они вернулись домой. Он остался в Москве, а Катя приехала к нам в Тулу. Приехала, вся загорелая, молодая, с губами и сиськами, но без радости в глазах… Когда родители ушли (мы отмечали её приезд у меня дома), она кинулась ко мне в слезах и начала долгий монолог. Гораздо больше моего сейчас. Как оказалось, он всё-таки бил её, но по-особенному. Алёшенька, как она его по-прежнему называла, был садомазохистом. Ну… подробности я вам не расскажу… Всё равно вы меня поняли. Тогда, послушав её, я захотела взять трубу какую-нибудь и отбить у него всякое желание даже приближаться к ней, но «ты что, сестра, такой скандал… нельзя». Я была уже немаленькой и знала, что бить людей – выход не из лучших. Поэтому я отпустила её. Катя заверила, что скоро наберётся сил и сможет расстаться с ним. Перестать быть куклой для удовольствия и начать жить для себя… Дура. И я и она.

Так прошел год. Она позвонила мне неделю назад, сказала, что скоро будет дома. Она приехала, мы снова долго говорили, и она мне рассказала о своём плане. Рассказала, что хочет сделать всё красиво, потому что благодарна ему за десять лет жизни, думала, что они смогут разойтись по мирному. Я, конечно, подумала, что это бред – наедятся на нормальное расставание с извращенцем, но ей ничего не сказала. Подумала, что она должна всё пережить сама. Н-да уж… пережила…

Вероника снова задрожала, стараясь удержать слёзы. Не получилось. Смотря на её слёзы, Илья вдруг вспомнил, какого мнения он был о её погибшей сестре. «Инфопроститутка», которая, возможно, заслужила подобную участь. Щеки его налились краснотой, а душу сковал стыд.

Когда поток слёз прекратился, она мельком глянула на заинтересованное лицо Ильи. Он уже давно не затягивался и внимательно слушал её. Сигарета чудом держалась на его губах и сгорела чуть ли не до фильтра.

– Скоро обожжёт, – Вероника коснулась своих губ. Илья поднял брови, не ожидая её ремарки и вытащил сигарету изо рта. Потушив её, он кивнул ей и подпёр голову кулаком.

– Днём она позвонила мне и сказала, что организовала с ним прогулку до пляжа с палаткой и ночёвкой, и что он согласился. А дальше… дальше вы сами всё знаете.

– Знаю, но вопросов у меня стало только больше. Почему вы считаете, что они, с горя, например, не выпили какого-нибудь яда и не решили уйти в мир иной вместе? Или это мог сделать её муж – это бы кое-что объяснило. Расправился с женой, которую не хотел отпускать и помер сам.

– Единственное живое существо, которое он по-настоящему любил – это он сам, Илья. Он никогда бы руки на себя не наложил.

Он помолчал, переваривая услышанное и формируя новые вопросы, но у него ничего не получалось. Новой информации было много, но к причинам смерти её никак нельзя было привязать. Да, Илья знал, наконец, как парочка оказалась на берегу, но не более того…

Он посмотрел на стойку с алкоголем, задумавшись об услышанном. А обернувшись, Илья увидел, что Вероника пересела поближе к нему. Девушка снова оглядела зал и вплотную приблизилась к Илье. Глаза её заговорщически горели, а губы дрожали, словно удерживая тяжеловесную мысль.

– Но это не всё, товарищ следователь, – заговорила она полушепотом, – она рассказала мне ещё кое-что в нашу последнюю встречу. Есть причина, по которой я не доверяю местной полиции и остерегаюсь её…

Она снова оглянулась, а Илья только сейчас понял, что свет за окном пропал – небо почернело, погрузив городок, лежавший под ними во тьму. Веронике нечего было опасаться. Они были одни.

– Катя говорила мне, что познакомилась с одним человеком. Человеком, как она говорила, хорошим, но с тяжелой судьбой. Он повидал в жизни очень многое. Многое потерял и влез в долги к опасным людям. «Неудачник», как она сказала бы десять лет назад, но тогда ей стало жалко этого мужчину и она влюбилась в этого неудачника. Влюбилась, потому что жалела его и чувствовала себя нужной, даже не снимая одежду. Она рассказала, кем он был и где работал. Не сказала имя, потому что решила, что я и так его скоро узнаю. Наверняка думала привести его ко мне, познакомиться… – Вероника перевела взгляд, задумавшись о чём-то, а Илья уже сгорал от нетерпенья.

– И кто же он? – тихо спросил Илья.

Вероника приблизилась ещё ближе (он снова ощутил запах её духов) и, чуть ли не в ухо, начала говорить, постепенно повышая тон и сказала ему слова, поразившие Илью до мурашек.

– Здесь, на юге, у неё был любовник. За долги он начал работать на мафию, начал продавать наркотики. Но что самое главное – он сумел проникнуть в стан своих врагов. Любовник моей сестры – наркодилер, и он работает в полиции города Карто!