Фокус

Я медленно приходил в себя. Анестезия ещё не отпустила, и результат операции оценить было сложно. Тело казалось пластилиновым, непослушным, чужим. Ещё не открыв глаза, я услышал этот запах — аромат больницы. Скрипящий на зубах своей стерильностью, выедающий даже саму память о микробах и заставляющий краснеть за плохо вымытые шеи. Этот запах за последние несколько лет стал мне родным. Веки свинцовыми плошками давили на глаза, хотелось позвать сестру, но вместо слов выходил только слабый хрип. Тем не менее, и его оказалось достаточно, чтобы рядом засуетились, зашуршали халатами невидимые для меня люди. Мгновение — и по телу разбежался жар, теперь я чувствовал, что существую. Набравшись сил, я приоткрыл правый глаз. Надо сказать, выбор пал удачно, потому что именно с этой стороны у койки сидели двое моих
друзей, Локус и Игрек. Попытка улыбнуться не удалась; скорее всего, они увидели оскал, однако им не впервой. Намного больше мне не понравилось их поведение. Игрек заметил, что я очнулся, покачал головой и вышел из палаты, а Локус подсел поближе и, хрустнув костяшками пальцев, сделал такую скорбную, но милую мину, что стало понятно — все зря.
— Знаешь, Фокус, — старательно улыбаясь, начал он, — ты самый необыкновенный друг, который у меня есть. Вот правда! — Он снова захрустел пальцами: главный признак того, что нервничает. «Ближе к телу или к делу!» — хотелось закричать мне, но я только замычал. Кажется, в этот раз все шло не так, как обычно, и это начинало меня напрягать. Может, все же получилось? Может, ещё есть надежда? Но тут в поле зрение вошел Игрек.
— Не издевайся над ним. Скажи прямо: операция прошла неудачно. Прости, друг, — он цыкнул зубом и этим гадким звуком оборвал последнюю ниточку надежды на успех новейших технологий. Локус засуетился, а я, не в силах больше смотреть на них, закрыл глаз.
— Эй, не унывай! Поправишься и попробуешь ещё раз. Все будет как надо, — звучал где-то в темноте утешающий голос Локуса. Он говорил ещё что-то, но мне уже мерещились высокие горы цвета беж и гигантские зеленые коты, издающие дикий рев. Наркотики начали действовать.

Разбудил меня тихий шорох. Повернув голову, я увидел, как санитар в серой робе для убогих, выполняющих всю грязную работу, управляет роботами-чистильщиками. Заметив, что я проснулся, он поспешил покинуть палату. А я лежал и смотрел на закрытую дверь, думая о том, что я — такой же как он, уродливый со своими руками, растущими из плеч. Ни переломы, ни операции не могут заставить их вырасти на новом месте, как у большинства жителей планеты. В такие моменты было особенно тошно. Прежде чем лечь в клинику, я даже ходил к гадалке. «Потомственная ясновидящая предскажет, где именно вырастет ваша новая рука!» — гласила надпись на визитке. И пока гадалка крутила шар в своих руках, растущих из груди, я сидел, затаив дыхание. Что она мне сказала? Кажется, что результат будет даже лучше, чем я ожидаю. Вот уж действительно стопроцентное предсказание!

Из окна палаты была видна голографическая реклама, на которой спинорукий врач легко оперировал сразу двух пациентов; и вот, вместо несчастных плечеруких калек, перед ним уже счастливые головоруки! Старая реклама, сейчас головоруки уже не в моде. Я отвернулся от окна.

***
Доктор, сидящий напротив меня, постукивал пальцами по спинке стула. Я старался не обращать внимания, но взгляд так и притягивали его холеные руки, растущие из спины, и он знал это! И потому сидел ко мне вполоборота, словно издеваясь над безнадёжно больным.
— Видите ли, Фокус Кадаврович, — произнес, наконец, эскулап. — Не хотелось бы вас пугать, но, боюсь, ваш организм не выдержит ещё одной операции. — Он ненатурально вздохнул. — Вы понимаете, о чем я говорю?

— Вполне, — откликнулся я и назло ему, здоровому, скрестил руки на груди; жест был грубый и только подчеркивал мою ущербность в этом мире. Но сейчас я упивался этим.
— Это хорошо, — пошелестел доктор. — Мы составили для вас программу адаптации, с вами будет работать психолог из убо… — Он запнулся. — Из обычных людей. Уверен, вы быстро придёте в норму.

Я смотрел на него и вспоминал своих друзей. Локуса, у которого руки так удачно росли из правой половины тела — это был хит сезона. Все известные кутюрье буквально с ума посходили, готовя всё новые и новые коллекции одежды с хитовой ориентацией рукавов — а Локус как раз предпочитал одеваться в самых известных домах моды. Я думал об Игреке, чьи руки, как и руки доктора, располагались на спине. Девчонки просто визжат от восторга и всегда липнут к нему парочками. А он ходит такой довольный, с наглой усмешкой, особенно когда за его спиной шепчут «на все руки мастер». И, наконец, я вспоминал Аллель, мою нежную девочку…

— Это всё мелочи! — щебетала она вчера, целуя меня, больного, только-только начинающего приходить в себя.

В этот раз всё действительно шло не так. Измучившись банальными переломами, я решился на пересадку руки — финансовое положение, благодаря родителям, позволяло. Если бы она только прижилась, ещё через год я смог бы пересадить и вторую! Но нет… Никакие препараты, плазменные швы и клеточное внедрение не заставили мою глупую руку жить на новом месте. Теперь только шрам на животе напоминает об этой неудаче. Ах, да, ещё заставка на рабочем экране видеофона — автомобиль нашей мечты, автомобиль с рулем для пузоруких, наш первый общий автомобиль, который теперь не суждено купить… Заново же рука росла очень медленно, не поддаваясь ускорителям роста и прочей химии. Аллель гладила мой шрам, и в ее глазах я видел не только отражение своей боли, но и досаду за неудачу. Я хотел сделать ей приятное, чтобы правая рука, как и у нее, росла из чрева (левая же пока оставалась на банальном месте, но Аллель мечтала об изменениях).

— Давай через год сделаем это вместе? — предложила она, сидя в моей стерильной палате. Свет из окна окутывал её коконом, делая похожей на духа добрых вестей. — Давай?
По голосу я слышал, что Аллель улыбается. Мне ещё сложно было говорить, поэтому приходилось просто кивать…

— Фокус Кадаврович, вы слышите меня? — Врач постучал по стулу, выдергивая из воспоминаний и привлекая мое внимание. — Вы готовы начать процесс адаптации? — Наверное, он спрашивал это уже не в первый раз.

— Какова вероятность, что я не переживу ещё одной пересадки? — Мне нужен был точный ответ, прежде чем все мои надежды рухнут.

— Сложно сказать, — стушевался мой собеседник. — Скорее всего, процентов девяносто.
— То есть остается ещё десять на успех?

Мне не хотелось вот так просто сдаваться после стольких лет бесплодных попыток. Ещё ребенком я понял, что со мной что-то не так. Родители утешали и говорили о переходном периоде и о развивающейся науке, но уже тогда быть уродом была пытка.

— Итак, десять процентов? — настойчиво уточнил я.

— Возможно, — нехотя согласился доктор, — но мои рекомендации вам — не рисковать. Отдохните, дождитесь полного выздоровления и подумайте о новой жизни для себя. — У него на столе задребезжал телефон. — Слушаю! — ответил он, активируя голосовую связь и показывая этим, что наш разговор завершён.

Возвращаясь домой, я пытался придумать, что сказать Аллель. Выложить всю правду и потерять ее навсегда? Или, хуже того, обречь на жизнь с таким инвалидом, как я? Я ощущал себя последним скотом, убогим мутантом. Чудовищем из древних сказок. Правая рука все ещё выглядела отвратительно; закутанная в биоформу, она больше походила на пожеванное мясо, чем на человеческую конечность. Впервые в жизни мне хотелось выть.

Дома было тихо, на видеофоне меня дожидалось сообщение из компании «Поп-звезда». Милая барышня, причудливо переплетая руки, тянущиеся вверх прямо из черепа, сообщала мне о встрече с директором, которая назначена на шесть. Часы показывали полдень. Скинув прямо в коридоре с себя вещи, я в чём мать родила отправился
в душ. Да, я ненавидел одежду для уродов, которая продавалась в спецотделах и была всегда низкого качества. Ненавидел свой образ жизни. Попробуйте-ка улыбаться, когда все смотрят на вас как на калеку? Хотя почему как?

Заявление в «Поп-звезду» на должность ведущего новостей я подал ещё до пересадки. Локус, у которого везде были связи, обещал, что все будет в лучшем виде, и конечно же меня возьмут сразу, как очухаюсь. Выключив воду, я ещё какое-то время просто стоял и смотрел, как капли сбегают по стеклу душевой кабинки. Хлопнула входная дверь.
— Милый, ты где? — раздался голос Аллель.

Выскочив из душа, я начал наматывать на себя полотенце, но сделать это одной левой оказалось не так-то просто. Ткань упрямо соскальзывала с бедер и не желала держаться. Таким беспомощным она меня и обнаружила.

— Ну почему ты не отозвался? — Ее легкий поцелуй смутил меня больше, чем сползающее полотенце. — Давай я помогу! — Она легко закрепила края ткани. — Вот видишь, глупый, ничего сложного.

Я обнял ее здоровой рукой, и она прижалась ко мне, такая милая и родная.
— Я заходила сегодня в агентство, — произнесла она почему-то шепотом.
Пришлось стиснуть зубы. Посещение агентства бракосочетаний значилось у нас в списке самых важных дел, которые предстояло совершить вместе. Но сейчас, после больницы, говорить об этом не было смысла.

— Аллель, ты же понимаешь… — начал я, но она прижала свои тонкие пальчики к моим губам.

— Я заходила сегодня в агентство, — снова начала Аллель. — Знаешь, сейчас есть очень… — Она запнулась, подбирая слово. — …милые варианты для смешанных браков. Ты бы видел, какие платья можно заказать на мою фигуру! — Она вздохнула. — Для тебя тоже найдется неплохой вариант.

— Не хочу неплохой! — Я почувствовал обиду. — Я хочу, чтобы твоя свадьба была идеальной!
— Она и будет! — возмутилась Аллель. — Ты мне даже не дал договорить! Я перенесла сроки на полгода. Если надо — перенесу на год. К этому времени и ты, и я будем обновленными. Ну? Что скажешь? Видишь, я вовсе не эгоистка! — Она хитро улыбнулась и поцеловала меня в шею.

— Я так о тебе никогда и не думал, — прошептал я, чувствуя, как начинает щекотать в носу. И перед глазами снова появляется доктор: по его губам я читаю свой приговор.
— Ну вот и договорились!

Аллель, ещё раз поцеловав меня, выбежала из ванной. Стоя на гео-полу, имитирующем зеленую траву, я слышал, как она суетится на кухне и напевает свадебный марш.
За обедом Аллель рассказывала про вечеринку, которую устраивает Локус, о своих подругах, о новинках моды, а ещё вскользь упомянула, что мои родители приедут на выходных.
К шести часам я появился у дверей приёмной. Миловидная секретарша, с въевшейся в лицо улыбкой, попросила меня подождать несколько минут. Мне нечего не оставалось, как сесть в кресло и начать разглядывать журналы. Большая их часть была посвящена Звездам сцены и кинематографа. На одной из обложек буквы сверкали, обещая сенсацию: «Мистер Икс скоро станет обладателем не одной, а двух пар рук!». Я с интересом пролистал до нужной страницы, но ничего конкретного в статье не нашел. Только завуалированные фразы о скором возвращении на экраны, ожидаемом успехе и абстрактном рассуждении, какие возможности дарит медицина нового поколения всем желающим. Со злостью захлопнув журнал и подняв голову, я успел увидеть лицо
секретарши, которая разглядывала меня с такой жалостью, будто видела перед собой не человека, а одноногую собачку. Заметив, что я смотрю на неё, девушка смутилась; её красивые руки пришли в движение и заметались над головой, похожие на двух змей. В этот момент видеофон ожил, и Горгона сорок первого века пригласила меня в кабинет шефа.
Не зря компания называлась «Поп-звезда» — её руководитель, создатель и бессменный директор скорее возлежал, чем восседал в специальном кресле, гордо демонстрируя, откуда у такого великого человека должны расти руки. В сущности, росли они оттуда же, откуда и ноги. Так уж повелось, что именно таким счастливчикам везло во всем. Эти люди становились магнатами и миллионерами, они наслаждались всеми прелестями жизни. В клинике я слышал, как один из пациентов умолял врачей пересадить ему руки в тазовую часть. Но на такой риск, на бой против фортуны, никто не соглашался. В другие места — пожалуйста, а сюда — только если самому повезет.

— Давай, парень, сразу к делу. — Господин Бэнд изучающе посмотрел на меня. — Насколько я вижу, прогнозы вашего друга не увенчались успехом?

Я молча кивнул.

— Плохо, Фокус! — Господин Бэнд взял сигару. — Тебе не предлагаю, выглядишь так себе.
— Да уж, все прошло не очень гладко, — согласился я. — Зато через полгода…
— Через полгода ты будешь драить унитазы, — неожиданно прервал меня директор «Поп-звезды». — Или тебя просто-напросто изолируют в резервации.

Я поперхнулся. А он тем временем продолжал:

— Потому что в тебе гниль, Фокус, но ты и сам в курсе. Я навел справки. Знаешь ли, всегда узнаю все о потенциальных сотрудниках. У таких родителей — и такой сын! Как они это переживают? — Он с интересом посмотрел на меня.

— Может, спросите у них? — дернул я плечом.

— Де-еерзкий, это хорошо! Но бесполезный, — вздохнул Бэнд. — Никакая операция тебя не изменит, к тому же от ещё одной ты отправишься к праотцам. Тебе это известно, — он погрозил мне пальцем и этим напомнил моего отца. Тот тоже был везуч по жизни, об этом говорило местонахождение рук. Был удачлив во всем, пока не родился я.

— В общем, парень, счастья желать не буду, но совет дам, — сделав паузу, продолжил Бэнд. — Исчезни из жизни тех, кто тебя любит и кто небезразличен тебе. Или ты думаешь, им будет приятно наблюдать тебя, метущего дворы в гетто или прочищающего канализацию соседям? Исчезни как можно дальше, и лучше — навсегда.

И он пренебрежительно махнул мне рукой, предлагая выметаться. А сам откусил кончик сигары и вдруг зашёлся кашлем. Сигара выпала из рук, а он всё кашлял и вращал глазами, становясь похожим на посиневшую рыбу-шар. Нелепо похлопывая руками по ногам, не в силах дотянуться до своей же спины. Я поднялся и молча вышел из его кабинета. Впервые в жизни мне не было завидно, откуда у таких, как он, растут руки.

Аллель ночевала у подруг, готовилась к вечеринке у Локуса. И меня это устраивало, потому что рассказывать о своем позоре, о пророчестве и унитазах не было ни сил, ни желания. Достав из холодильника бутылку «Ифрита», я провел вечер иначе. Хлебая прямо из горла обжигающую жидкость, перелистывал каналы. Черт возьми, если бы не эти гребаные руки, одну из программ мог бы вести я! Новость о несчастном случае с господином Бэндом настигла меня где-то ближе к донышку бутылки. Элегантная ведущая и супермодель Единорог, с рукой, растущей из середины лба, печальным голосом расхваливала своего бывшего шефа и сообщала, как она, весь коллектив и мир в целом горюют о его уходе из-за такой нелепой смерти, как удушье. Возможно, будь во мне меньше алкоголя, я бы разволновался, но сейчас мне было все равно.

— За уход к праотцам! Далеко, и лучше — навсегда! — рявкнул я, глядя в экран, и залпом допил содержимое бутылки. — И чтоб ты там унитазы драил…

Весь следующий день я провел в постели, то просыпаясь, то вновь погружаясь в хаос сновидений. Аллель вроде бы приходила домой, но я словно снова был болен. Дрянная рука ныла и зудела одновременно, но из-за повязки я не мог ничего поделать. Ближе к вечеру я дополз до ванной и попытался смыть с себя все кошмары. Но сил не было, поэтому я просто постоял под текущей водой и, не вытираясь, прошлепал в постель.
Если честно, даже странно, что полиция пришла ко мне только через день после смерти Бэнда.
Двое серьёзных парней попросили меня пройти с ними в отделение для дачи показаний по
поводу гибели директора «Поп-звезды». День тянулся как расплавленная резина и, кажется, так же пах. Я отвечал на одни и те же вопросы капитана. Да, был — это подтвердит секретарь, да, покинул кабинет. Да, он доставал при мне сигарету, нет, я не прикасался к господину Бэнду. Кашлял ли он при мне? Не помню, возможно. Почему не позвал на помощь? Потому что покинул кабинет, что подтвердит секретарь. И снова по кругу. В итоге меня задержали на сутки, и ночь я провел в камере, разглядывая прозрачные стены и размышляя, как начинается путь к чистке сортиров. Может, именно так?
Выпустили меня на следующий день, потребовав не покидать город. Подписав бумаги, я с
удовольствием покинул участок. Но на этом сюрпризы не закончилась, на улице меня ждал автомобиль. Дверь мягко открылась, и я устроился на заднем сидении.

— Привет, мам, привет, пап. — Я усмехнулся. — Целовать вас не буду, пока не помоюсь.
— Это правильно, Фокус, — закивала мама и обхватила себя руками. В детстве мамины руки, растущие из шеи, пугали меня намного больше, чем руки других людей. Мне казалось, что, когда она обнимает себя, эти руки душат ее. С возрастом я понял, что так она переживает волнение.

— Как у вас дела? — постарался поддержать я разговор. — У меня — вот! — Я помахал био-формой. — Растет потихоньку, скоро буду, как прежде.

— Как прежде — это неплохо, — вздохнула мама. Отец продолжал молчать. На этом разговор как-то сам собой угас. В полном молчании мы доехали до дома. Первым делом я привел себя в порядок и уже потом появился перед родителями.

— Еду не предлагаю; кажется, у нас пусто, — улыбнулся я.

— Мы не есть приехали, — наконец подал голос отец. — Ты ничего не хочешь нам рассказать? — поинтересовался он.

— О чём? — Мое удивление было почти неподдельным. — О том, что я убил Бэнда, не похлопав его по спине? Или о том, что операция снова не удалась? Ну, так вы это и сами видите!

Родители переглянулись, мне это очень не понравилось. Они так переглядывались всю жизнь, словно у них была общая тайна, иногда мне казалось, что эта тайна — я.

— По пути мы заехали в клинику оплатить твое лечение, — начал папа.

— И совершено случайно встретили доктора! — Мама смешно всплеснула руками.

— Прекрати, Делеция! — одернул ее папа. Нахмурив брови так, что они сошлись на переносице, он взглянул на меня. Те дни, когда этот взгляд повергал меня в ужас, остались в прошлом, но и сейчас мне сделалось не по себе.

— Мы специально встретились с твоим врачом, и он нам всё рассказал. — Отец даже сделал ударение на «всё».

— Ну прекрасно, — я откинулся в кресле, положив руку под голову, — теперь мне не надо сообщать вам, что больше мне ваша помощь не понадобится. Раз не будет операций — то все в порядке.

Я наигранно усмехнулся. Мама взглянула на меня и отвернулась, плечи её задрожали.

— Мне интересно, — продолжал отец, — когда ты собирался рассказать нам об этой новой жизни? О программе адаптации, о том, что шансов нет?

Я пожал плечами. А действительно, когда?

— Не жалеешь нас с матерью, — продолжал отец, — так пожалел бы Аллель. Девочка ждет, планирует, а ты!..

— А я? — Зло, копившиеся все эти дни, на себя, на ситуацию в целом, сейчас стремилось вырваться из-под контроля. — А я — урод? Ты это хотел сказать? — бросил я ему в ответ.

Мама не выдержала и вышла из комнаты. И тут новая догадка посетила меня, и вот теперь по-настоящему стало дурно.

— Погоди-ка, ты же не рассказал об этом Аллель?

Отец ничего не ответил, так и сидел молча, буравя меня взглядом.

— Не может быть, — почти прошептал я. Сейчас мне был необходим видеофон, мне надо было позвонить ей и все объяснить, я вскочил и бросился на кухню, но в дверях стояла мама. Она снова словно душила себя.

— А что, по-твоему, мы должны были молчать? И смотреть, как ты уничтожаешь её планы, ее мечты? — тихо спросила она. — Мы с отцом, знаешь ли, достаточно мучились с тобой! Промолчать — значит, обречь бедную девочку на такие же мучения до конца жизни. Пойми, мы любим тебя и желаем счастья! Но с ней у вас ничего бы не получилось. Так, агония…

Впервые я понял, что в моей семье злодей вовсе не отец, как казалось в детстве. О, нет. Наоборот, его невезение началось не с меня, а с женитьбы на этой женщине.
Видеофон Аллель не отвечал, я набирал номер раз за разом, но бесполезно. Швырнув его в стену, сам я так и остался сидеть у окна.

— Тебе приготовить коктейль?

Мамин голос звучал нежно, будто ничего и не произошло. Я взглянул на нее, и мне показалось, что вижу я ее впервые. Эти злые руки давно задушили добрую женщину, они вытащили из нее всю душу, а мне оставили только пустой кокон.

— Уходите, — попросил я и снова уставился в окно. — Я больше не хочу вас видеть. Никогда.

Как бы ни был жесток со мной покойный мистер Бэнд, совет он дал дельный. Такому, как я, лучше держаться подальше от тех, кто считает, что любит меня. Ради собственной же безопасности. А те, кто не любит, сбегут сами.

Если бы меня спросили, что происходило на улице в тот день, то в ответ бы услышали — ничего. Именно это я видел вокруг себя.

Аллель пришла через неделю, она просто собрала свои вещи и бросила мне короткое: «Я ухожу». На мои попытки объяснится она не реагировала, словно жила в другой параллели этого мира. В итоге я молча помог ей вынести вещи и почти не удивился, увидев возле дома машину Локуса. Аллель всегда ему нравилось. Я усмехнулся: ведь сам хотел, чтобы у нее все было идеально! Теперь будет.

***
Через пару дней мне сняли надоевшую биоформу и, хотя рука выглядела неважно, двигалась она более или менее нормально. А после нескольких уколов я прямо ощутил, как в нее возвращается сила. Из клиники я шел пешком, дома меня никто не ждал, и спешить было некуда. После нашего разрыва с Аллель Игрек позвонил первым и коротко сообщил, что со всеми случаются неприятности, но нам больше не по пути. Локус и звонить не стал, а и правда, зачем? Размышляя надо всем произошедшим, вдыхая чужие ароматы и плывя среди гула голосов, я не заметил, как оказался на мосту. Стоял и смотрел, как внизу по трассе плывут крылатые машины, почти бесшумно. В наше время люди издавали больше шума, чем техника. Нелепые фигуры в разноцветных тканях проходили мимо меня, они жестикулировали, рассказывая друг другу
новости, а мне казалось, что все их модные руки — это ветви, которые треплет налетевший ветер. А мне, обрубку, в этом лесу нет места. Сделать шаг — и взмыть вместе в крылатыми авто. Как сказал Бэнд, исчезнуть навсегда. Не знаю, чем бы кончились мои размышления, но внезапно сквозь весь этот шум я отчетливо услышал такие простые слова:

— Постой, малыш! Я сейчас!

Звонкий голос доносился откуда-то ниже перил моста, мне пришлось перегнуться, чтобы увидеть его обладательницу и обомлеть. На кристальной балке, которая служила опорой мосту, балансировала девушка. Её раскинутые руки казались крыльями, и по этой балке она двигалась вперед, босиком, рискуя соскользнуть. А впереди нее метрах в десяти сидел котенок. Наверно, он отвечал на ее слова, но его совсем не было слышно, я видел только, как раскрывается рот в беззвучном мяуканье. Девушка осторожно двигалась вперед. Я замер, прилипнув к перилам, это было поистине волшебно, хотя бы потому, что девушка была убогой, то есть такой же невезучей, как и я. Хотя, как знать? Может, именно сейчас в ее жизни должен был случится переломный момент к лучшему? Вот она дотянулась до котенка и, осторожно нагнувшись, подхватила его на
руки. И только тут я понял, что теперь ей надо вернуться назад. Перестав дышать, я даже не замечал, как вокруг меня собирается толпа. Шумная, густая, говорящая. Кто-то снимал на видеофон, кто-то давал советы. А девушка шла по сверкающей, прозрачной полосе, словно по воздуху, и вот, когда до перил осталось совсем чуть-чуть, она пошатнулась. Может, солнечный свет или вспышка камер ослепили ее, но она покачнулась и сорвалась вниз. Толпа с криком хлынула вперед, впечатав меня в ограждение. Из легких выбило воздух, не давая вскрикнуть. Но, стоя в первых рядах, я видел, что ей удалось ухватиться на край опоры. И она — совсем близко, всего лишь чуть ниже уровня перил, держится одной рукой, а второй прижимает к себе зверька.

— Сделайте что-нибудь! — кричала дама, похожая на секретаршу Бэнда.

— Вызовите спасателей! — требовал мужчина, похлопывая руками за спиной.

— Ты это снимаешь? — восторженно визжала тазоручка, которой удача улыбнулась при рождении.

А девушка молча соскальзывала в пропасть. В нашем идеальном мире, здесь и сейчас, в этот самый момент, не было никого, кто мог бы протянуть ей руку помощи. Или почти никого.

Спросите меня, когда я оказался там, за перилами — не отвечу. Но в какой-то момент я понял, что своей ещё слабой, едва отросшей рукой сжимаю перила, а второй стараюсь ухватить девушку за запястье. И знаете? Мне это удалось.

Потом мы сидели прямо на тротуаре, гладили спасённого котенка и молчали обо всем на свете. Когда я предложил проводить Сателлит до дома, она смутилась. А я смотрел, как она теребит прядь алых волос, то и дело убирая непослушный локон за ухо.

***
Дождь умывал город. Стоя возле стекла, я разглядывал очертания домов на нашей улице. Сейчас они выглядели совсем иначе — серые, хмурые, недовольные. Раньше Аллель всегда включала систему солнечного дня, она не любила такую погоду, она любила незатейливые удовольствия даже в мелочах. Сателлит дождь нравился. Она могла часами сидеть на подоконнике, прислонившись к раме. Иногда рисуя на запотевшем клочке, словно на облачке, человечков, державшихся за руки, таких же убогих, как мы с ней.

То, что двери в мир нормальных людей закрыты для меня навсегда, я осознал не сразу. По привычке читал рекламы различных клиник и начинал прикидывать, в какую сумму выльется операция. Ведь десять процентов надежды у меня все ещё оставалось, помните? Но потом Сати с улыбкой показывала мне свои наброски, где поля, тропинки и улочки городов были заполнены счастливыми уродцами. И мне становилось стыдно, поскольку у нее не было шансов стать такой, как все, не было даже одного шанса из ста.

Родители не звонили, и сам я не навязывался им. Представлял, как мать начала бы душить себя, узнай она о моей новой девушке, и мне становилось противно. Все мы рождались одинаковыми, и когда-то, тысячи лет назад, быть такими, как я или Сати, не считалось зазорным. Скорее, наоборот. Что же изменилось?

Между тем, деньги, которыми раньше снабжали меня родители, подходили к концу. Пока я ещё не испытывал настоящей нужды, но со дня на день должна была закончиться оплаченная аренда квартиры…

Признаюсь, я не работал ни дня в своей жизни. Сперва учился, а потом… Работа была в планах, которые регулярно переносились на «после операции». Ещё месяц назад я верил, что однажды руки (или хотя бы одна!) приживутся там, где надо, и тогда можно претендовать на хорошую должность в какой-нибудь солидной компании. Теперь же слова покойного Бэнда об унитазах стали слышаться даже во сне. Я не был готов к такой жизни! Следствие, все ещё ведущееся по факту его смерти, тоже не добавляло ярких красок.

Сателлит замечала перемены в моем настроении. В такие моменты, когда я бездумно пялился в окно, она подходила ко мне сзади и обнимала так, что вместе мы становились похожими на многорукое мифологическое чудище.

Сати работала уборщицей в бесплатной ночлежке для калек. Раньше я не задумывался, сколько вокруг таких людей, обиженных жизнью. Периферическое зрение иногда угадывало их, старающихся быть как можно меньше заметными, не привлекать к себе внимания, стыдливо прячущихся в тенях и подворотнях, не смеющих обратиться к тебе с вопросом. Но Сати рассказывала о своих друзьях, коллегах и подопечных оживленно и охотно, с неуместной, как мне казалось, улыбкой, словно и не были они все изгоями общества. Мне этого было мало, хотелось спрятаться, убежать на край света. Однажды, листая проспект для убогих (оказывается, были и такие), который Сателлит принесла из ночлежки, я наткнулся на фото города, так похожего на рисунки Сати. «Готовы работать не покладая рук? Хотите начать жизнь заново? Тогда мы ждем именно вас!» Так я узнал о резервации для уродов. Это вызвало во мне бурю негативных эмоций. Резервация, представляете?! Место, где живут отбросы общества! Как загон для скота. Но, к моему удивлению, Сати не разделяла это мнение. Наоборот, она с тоской в глазах рассматривала фотографии и рассуждала вслух, как здорово было бы жить там.

Сложно сказать, когда эта идея захватила и меня, но в очередной дождливый вечер, обнимая Сати, я поймал себя на мысли, что готов примерить жизнь обычного, по меркам изолированного мирка, человека. И вот мы уже обсуждаем с Сати, кем бы я мог работать и какие шторы украсят наш домик на склоне холма. Рядом одобрительно мурлыкал кот.

Обвинения в смерти Бэнда с меня сняли через месяц. Скорее всего, подсуетился отец, у него всегда были длинные руки. Я возвращался домой, туда, где ждала меня моя Сати с приобретенными билетами в новую жизнь. Пересекая мост, я вспомнил, как мы познакомились. Солнечный день, котенок и она, идущая по стеклу, как по воздуху.

Я отвлекся лишь на мгновение, утонув в воспоминаниях, как в омуте. Откуда меня вырвал резкий визг тормозов.

Словно в замедленной съемке увидел, искажённое от ужаса лицо женщины, потерявший управление железным монстром. Как руки, растущие из головы, выпускают верхний руль, и она закрывает глаза. А затем машина врезалась в ограждение рядом со мной.

Я ощутил жар от разогретого капота. Услышал жалобный звон разбитых перил. И птицей вылетев за пределы моста, неуклюже махнул руками, а затем камнем рухнул вниз, прямо на оживленную трассу.

В себя я приходил медленно. Тело казалось чужим, неуклюжим. Попытка шевельнуться отозвалась приступом боли в каждой клеточке моего измученного организма. Ещё не открыв глаза, я почувствовал до тошноты знакомый запах стерильности. Итак, снова больница. Мысленно усмехнувшись, я представил, как скривится отец, увидев пришедший счет за лечение, ведь страховки у меня не было.

Осторожно разомкнув веки, созданные словно из хрупкого папируса, я открыл глаза. Передо мной плыла мутная, нечеткая картинка. Никак не удавалось сфокусироваться. Что я надеялся увидеть? Кончено же обеспокоенное, заплаканное лицо Сателлит, моей любимой, подруги по несчастью.

И оторопел, услыхав голос Локуса.

— Фокус, друг! — он наклонился, чтобы я смог его разглядеть. — Очнулся? Молодец! Ведь я всегда говорил, что ты — мой самый удивительный друг, помнишь, а?

Ещё не поняв, в чем дело, я ощутил нарастающую тревогу. Последнее время, когда я смирился со своей уродливостью, друзья из прежней жизни покинули меня. Но появление Локуса здесь и сейчас не случайно, он ничего не делает просто так.

— Где Сати? — прошептал, а скорее, прошипел я.

— Что? — Локус говорил рассеянно. — Погоди, дружище, сейчас врачи подойдут, всё будет путем. Но ведь удивил так удивил! Давай теперь только не зазнайся!

Я пытался понять, о чём он толкует, и не мог. Откуда-то издали послышались шаги и голоса. К запаху стерильности добавился аромат дорогого парфюма с нотками цитрусовых, таким пользовалась мать. Закрыв глаза, я постарался расслабиться.

Между тем вокруг меня поднялась какая-то суета. Кровать пришла в движение, изменяя положение моего тела. Вводились препараты скорой регенерации и обезболивающие, покалывание и зуд от них я ощущал кожей.

-Фокус Кадаврович, — ввинтился в мое сознание настойчивый голос эскулапа, — вы меня слышите?

Я не желал с ним говорить, но тревога обещала обернуться паникой, если я сейчас же не узнаю, в чем дело.

— Вас сбила машина, вы сильно, — наверное, он прожевал губы, подбирая слова, — травмировались, но эффект при выздоровлении поразил всех. Фокус Кадаврович, вы меня понимаете?

Я осторожно вздохнул и открыл глаза. Мир больше не состоял из размытых пятен, я вполне четко видел улыбающегося отца и мать, обхватавшую себя руками за шею. Видел врача, который разглядывал меня, словно редкую букашку. Видел Локуса, улыбающегося во весь рот.

— Не знаю, станет ли это новым трендом, — наконец вымолвил врач, — но то, что это сделало вас знаменитостью, несомненно.

— Фокус, там внизу репортёров, — воскликнул Локус, позабыв про тишину, сохраняемую в больнице, — ей богу, толпа, Игрек их еле сдерживает.

— Что со мной? — выдохнул я, сжимая руки в кулаки.

В голове билась мысль, что все это фарс, руки снова растут из плеч, я это чувствую, так в чем же дело? Что со мной?

Кажется, последние слова я произнес вслух.

— Хватит мучать мальчика, — вмешалась мать. — Активизируйте зеркало, пусть сам увидит.

Доктор кивнул и нажал на пульт. Потолок из матово-белого стал серебристо –зеркальным. И в этом гигантском стекле отразился я. Перебинтованный, висящий на растяжках, похожий на чудовищного паука.

С ногами, растущими из плеч.