Фокусник

Семейство Юдашевых жило в тесноте, жило бедно. Ютилось в двухкомнатной квартирке, где спальня досталась двум братьям, а зал, их матери. По всей квартире валялись горы хлама, стояли чаны с брагой. В кухне, над плитой и обеденным столом на веревках сушились вещи. Мать Юдашевых, Оксана, приходя с работы, пропадала за ними. Жарила рыбу или картошку, дымила сигаретой. Младший из двух братьев Юдашевых, Олежка, пытался вспомнить какой она была. Пытался вспомнить каким был его старший брат, Димка. Он еще пытался. Пытался вспомнить свою жизнь. Бедную, несчастную, но еще ту, другую, нормальную жизнь.

Братья Юдашевы всегда пахли жирным не рафинированным маслом, рыбой, сигаретами, хозяйственным мылом, залежавшимися одеялами и чем-то кислым. Утром пока они ковыляли через ж\д пути в школу, старший на два года Олежку, пятнадцатилетний Димка, пытался сигаретным дымом замаскировать запах бедности, который исходил от них. Дымил на себя и брата. Олежка еще ничего не понимал в этой жизни, и отмахивался от братского дыма.

— Фу! – закашливался Олежка.

— Смердим мы, терпи! – Димка был серьезен.

Зол на судьбу был он, считал, что с братом Бог наказывает их. За то что, когда батенька пьяный ползал в сугробах под окном, не разбудили мать. Орал он, клял их, все пытался снежком в окно третьего этажа попасть, да так и падал. Димка Олежку тогда не будил, боялся, что отец снова будет бить все что под руку попадется. Думал уйдет, проспится где-то, и потом опять на шахту, в забой пойдет, а там и забудет о них. Только батенька их не ушел, стоял там, а потом лежал, да так и замерз. С шарфом от шеи, раскатанным на половину дороги, словно петля в землю. С «лепнем» на морозе одубевшим. С шапкой полной снега, что стояла сбоку, как миска с жратвой для собак. С длинными «кирзачами», которые валялись как задушенные куры около подъезда. Тогда-то и обеднели. Два года назад, зимой. Как похоронили батеньку, а мать стала пахать на двух работах.

До школы, по снегу, Юдашевы доходили за пятнадцать минут. За это время, в дороге, к ним обычно добавлялся Саня, одноклассник Олежки, и Макс, друг Димки. С Максом они потом оставались недалеко от школы в гаражах, и курили еще одну на двоих, после чего шли на уроки. От гаражей Олежка и Саня уже шли сами.

— Слышал! Уже сегодня в школу приезжает фокусник! Тот самый фокусник! Волшебник! – с воодушевлением рассказывал Саня.

— Как фокусник?! – не мог поверить Олежка. Он знал, что фокусник на неделе должен был приехать к ним в школу. Из-за плотного предновогоднего графика, всего на один день, но не думал, что это будет именно сегодня. Последние несколько недель он только и говорил своему брату Димке, как хочет увидеть выступление фокусника.

— А вот так! Сказали будет вместо пятого урока выступать, вход пять гривен. Пойдешь? – спросил Саня, и Олежке стало грустно.

Денег у него не было, и где брать их, он не представлял. До новогодних каникул оставалось две недели, и фокусник лишь на день заглянул в их школу.

Первый урок Олежка пролетал в облаках. Вспоминал каким все было раньше, свое детство. Смотрел в окно, на то, как падают снежинки, а небо темнеет. Грустил. Саня, Никита, Даша и Глеб, шушукались на передних партах. Обсуждали фокусника. Олежка хотел пойти вместе с ними, но где взять деньги не представлял. Занимать и тем более платить за него - никто не хотел в классе. Над доской вверху, под «рушныком» висел портрет Тараса Шевченко. Пристально смотрел на Олежку, осуждал. «Не глупи!» - мысленно говорил он Олежке. «Не буду!» - думал Олежка. «Знаю что хочешь! Вижу!» - говорил он. «Не хочу!» - мысленно отвечал Олежка. «Вижу, что сейчас пойдешь карманы шмонать в раздевалке! А ну одумайся!» - вновь говорил он. Олежка отвел взгляд в сторону.

— Можно выйти? – поднял руку и спросил Олежка.

— Ну, выйди, - безразлично ответила Валерия Николаевна. Знала, что с Олежки ничего не вырастет.

Пока Олежка выходил, взгляд Шевченко продолжал осуждать его.

В коридоре не было никого. Тревожным был коридор, тихим слишко. Тогда Олежка пошел на первый этаж, в сторону спортзала, туда, где были раздевалки. Димка как-то брал его с собой. Показывал как. На первом этаже было темно и пусто. Клюка – главная техничка с взъерошенной шевелюрой ржавых волос, сидела в своей кибитке у самого входа, и заставляла всех переобуваться в сменную обувь. Олежку она не заметила, он прошел по коридору мимо нее и повернул в небольшой тупичок, где были три двери. Комната медсестры, женская раздевалка и вход в спортзал, где сразу справа, была мужская раздевалка. Если женскую раздевалку закрывали на ключ, то мужская, была просто прикрыта. Чем ближе Олежка был к спортзалу, тем сильнее оттуда доносились гулкие звуки и крики. Этот шум заглушал его, когда он начал толкать дверь, вспоминая как учил Димка. Толкал, чтоб разболтать щеколду с той стороны. Не сильно, но быстро. Сквозь весь грохот и гомон сверху, за дверью что-то зашумело, и довольно быстро цокнуло. «Открылась» - с облегчением подумал Олежка. Быстро забежав внутрь, чтоб Клюка не увидела, он закрыл за собой дверь. Спереди была бежевая, круто идущая вверх, прямиком в спортзал - деревянная лестница, а справа заветная раздевалка, как всегда прикрытая. Олежка засуетился. Забежал внутрь и стал по очереди прохлопывать висящие на крючках брюки. «Ничего… Снова ничего… Ничего… Ничего… Конфета… Ключи… Опять ничего… Спичечный коробок… Двадцать пять копеек… Гривна... Опять ничего... Еще двадцать пять копеек». Олежке не хватало всего немного, и последняя пара висящих в углу брюк, вызывала отчаянье. В первых снова ничего, а в следующих, целых десять гривен. Олежка чуть не подпрыгнул от радости, тут же кинулся уходить, да не успел. Без шума, незаметно для Олежки, позади него оказались два старшеклассника. Один положил ладонь на его плечо и большим пальцем надавил под ключицу, протащил Олежку вглубь раздевалки, другой закрыл за ними дверь.

— Ну что малой, п***а тебе, приплыл ты, - он все также больно продолжал давить пальцем Олежке под ключицу, от чего тот корчился и подвывал.

Снаружи раздевалки начала тарахтеть лестница – урок подошел к концу, и все спускались переодеваться. Очень быстро раздевалка заполнилась другими старшеклассниками, которые тотчас обступили Олежку.

— Да вот пацаны, крысу поймали, проверьте свои карманы! – обратился ко всем державший Олежку парень.

Все подошли к своей одежде и начали проверять карманы.

— У меня гривна пропала!

— А у меня двадцать пять копеек!

— Выворачивай карманы! – сказал державший Олежку парень, и еще сильнее надавил пальцем на болевую точку.

Олежка сжался, быстро вывернул карманы, звякнули монетки, медленно, как обертка от шоколадки, полетела на пол купюра десяти гривен.

— Ах ты мразь, это ж моя десятка! – державший Олежку не выдержал, и дал ему под дых. Олежка сложился пополам.

Толпа старшеклассников негодовала, несколько человек уже начали снимать с брюк ремни, другие достали мобильные телефоны чтоб снимать то, что должно было произойти.

— Сейчас тебе понравится, - говорил один парень, распрямляя ремень.

— Пацаны! Пацаны! Подождите! Есть идея получше! – вдруг державший Олежку старшеклассник придвинул его к себе, будто спасает от разъяренной толпы. — Я знаю, что лучше с ним сделать. Мне Любыч ключи от «инвентарки» сегодня давал, чтоб я мячи взял, давайте его там закроем!

Физруком Любыч был никудышным, за десять минут до конца урока, бежал к поварихам в столовую, на черный вход курить. Старшеклассникам мог зачастую урок доверить, а сам тихо дремал у себя в подсобке. И сейчас его не было. Так и потащили они Олежку обратно в спортзал. К железной двери в стене, что была выше уровня пола. Там хранились мячи, маты, обручи и скакалки. Этот же шкаф стеной не заканчивался, а переходил прямиком под сцену, в актовый зал, что был через стенку от спортзала. Пару раз на физре, когда шкаф открывали, Олежка видел огромное пространство темноты в глубине, и всегда не решался в него всматриваться. Страшно ему было. Не от темноты, а от того, что слышал он про «Инвентарку». Как туда один раз закрыли первоклашку на ночь, а на утро никого там уже не нашли. Да только все исцарапанное было внутри. Железные двери шкафа изнутри, низкие потолки. Он и сейчас видел эти ржавые царапины, в тот момент, когда его засовывали туда. Видел пока дверь за ним со скрежетом не захлопнулась и не стало темно.

— Выпустите меня, - жалобно попросил Олежка. — Пожалуйста.

— Можем тебя к дреку отвести, - сказал кто-то Олежке снаружи.

Олежка промолчал. Димка давно говорил, что они с Олежкой слишком бедные для этой школы, и дай только повод чтоб их выгнали. Мать бы сильно расстроилась.

— Сиди! Завтра откроем тебя. Скажи спасибо что мы добрые, крыса!

И вместе с этими словами кто-то ударил с ноги в шкаф. Олежка повалился спиной назад. На наваленные кучей, сдутые волейбольные мячи. Хохот и шум за дверью начал удаляться.

Олежка думал, что скоро может прийти физрук и открыть его, да только его все не было. Было тихо. Воняло пылью и резиной. Ждал Олежка с тревогой и страхом, думал, как оправдываться, если Любыч откроет его. Потерялся во времени Олежка, сколько сидел так понять не мог, может пять минут, а может сорок. Прозвенел звонок. Коридоры заполнил гомон детворы и шум. Подобно процессам организма – была перемена. Грубая и громкая. В конце перешедшая в спазмы звука, редкие сокращения. Затем вновь тишина. Олежка начал думать, что сейчас начнется новый урок, у другого класса, и тогда его точно откроют. Только вместо урока физры услышал он другое - знакомый голос. Директор. Поднимался в спортзал и с кем-то говорил. Олежка начал отползать от двери, назад, в темноту, которую однажды видел и сильно боялся. Голос директора был все ближе. Сначала он был за стеной с одной стороны, затем с другой. Олежка нервничал и полз все дальше вглубь. Полз по пыльным канатам, по груде сложенных транспарантов. Аккуратно переползал через шумные ватманы и ветки декоративных растений. Он был уже где-то далеко под сценой актового зала и совершенно не понимал куда он ползет. Единственное что двигало им, это желание как можно дальше быть от директорского голоса, который казался только и ищет Олежку. Тут снаружи, где-то сбоку зазвенели ключи, открылась дверь. Олежка слышал, как директор из спортзала прошел в актовый зал. Даже понимал как. Помнил ту белую дверь, которая вела из спортивного зала в актовый. Помнил школьные концерты и номера. Как в спортзале переодевались и готовились те, кто выступал на сцене. Он и сам когда-то выходил через нее, когда занимался танцами и выступал на сцене, когда еще батенька не замерз. А теперь он лежал под этой самой сценой и слушал, пока директор ходил снаружи и что-то усердно кому-то объяснял.

— Тут оставляйте, ключи у Максимовны от актового зала, она будет к четвертому уроку, - говорил директор.

— Мне не к спеху, я на час отойду, тут же никто не ходит? – спрашивал таинственный голос.

— Нет, можете не переживать. Вещи кладите здесь, зал будет закрыт, откроем, когда уже вернетесь. Никто тут ходить не будет, это точно. К тому времени Максимовна уже придет и будет в учительской.

— У меня просто там очень ценные вещи, - говорил таинственный голос.

Слушая этот голос, Олежка начинал понимать, что это и есть тот самый фокусник. «Ценные вещи» - при мысли об этом, Олежка засуетился. Голоса снаружи еще немного поговорили, после чего начали удаляться, закрылась дверь. Вновь тишина. С ее наступлением, Олежку будто осенило. Он вспомнил ступеньки на сцену, глянцевую и мягкую, бордовую обшивку под ней. Вспомнил едва видимую секцию стенки возле лестницы, которая открывалась. Вспомнил как туда что-то засовывали на их репетиции. Она была где-то слева, около ступенек. Олежка начал ползти примерно туда. Воображение его играло, сквозь трепет пробивался страх. Что-то колючее было сбоку, не то человеческие ребра, не то здоровенная высохшая челюсть. Толстые и пыльные канаты, становились сброшенной змеиной кожей. Под руки попадало что-то длинное, тонкое и неприятное. Хвосты. Крысиные, но размером своим и толщиной – что шланги резиновые. Что-то тучное и неповоротливое, словно связанное ползало сбоку. Беспомощно извивалось. Хрустело затекшими позвонками, утробно давилось. Сглатывало подступающую тошноту. Олежка полз и старался не думать про это. Был уже близко, гадал насколько. Наконец уперся в стенку сцены. Начал шарить руками по ней, давить ее, тянуть на себя. Ничего. Прополз вбок и повторил все тоже самое. Снова ничего. Дополз еще немного вбок и увидел просвет, а затем и секция сцены поддалась, Олежка толкнул её, в нос ударил свежий воздух. Не уверенно он выполз вперед и замер. Казалось, что непременно кто-то зайдет, тревога заставляла его сердце бешено колотиться.

Не планировал Олежка рыться в вещах фокусника, но как только увидел его сумки, то забыл обо всем на свете. Кинулся туда, и стал копаться в них. Пахли они странно, землей, снегом. Листьями пожухлыми, железом ржавым. Пахли свиными копытами и дворовыми лужами. Несло от них. Воняли. Кровью, слезами и страхом. Начал Олежка вспоминать жуткое. Чего никогда в жизни своей не знал. Перед глазами яма была, земля неприятная. Корневища неоднородные. Потроха, волосы, рыбья чешуя. Гадко было Олежке, от мыслей нахлынувших, но в сумку дальше полез, а там и вонять нечему - деревянная шкатулка. Большая, покрытие деревянное - засаленное, на вид бурое. Стал шкатулку тянуть из сумки. Тяжелая была, с трудом Олежка её достал, перед собой поставил. А она как часы настенные, скворечник. Дверцы в бок открываются, ручки маленькие на них. Олежка потянул их. Внутри были три небольшие полочки и куча всяких странных предметов. Какие-то шарики, колбочки. Пустоты с велюровым покрытием, словно там что-то было до этого. Олежка представлял всякое, а ничего похожего на его фантазии там не нашлось. Даже черное с белым, волшебной палочки – и той не было. Корешки и трубочки, полые спирали. Сетчатые сплетения странной формы. Огрызки чего-то скользкого, едва уловимо пульсирующего. Какие-то трудноописуемые крючки-кулоны, хрустящие завитки-бусы. Все дребезжит, переливается и немного теплое. Даже похожая на волшебную палочку, скрюченная плотная ветка - и та был слегка теплой, липкой, влажной и гадкой. Не остановило это Олежку, взял он её. В носок засунул, как брата ножик когда-то. Засуетился. Быстро все закрыл, сложил обратно и к двери подбежал.

Страшно было Олежке, но выбора другого он не нашел. Снял верхний и нижний крючок что держали вторую дверь актового зала из нутра, и толкнул их вперед. Так и вылетел в коридор, готовясь к худшему. Повезло ему, не было никого снаружи. Впопыхах все прикрыл за собой и побежал на третий этаж, к себе в класс.

Увидев грязного Олежку, в классе все начали «фукать» на него. На плечах и волосах лежали целые гроздья темной пыли. Учительница не стала спрашивать, где был Олежка, а попросила привести себя в порядок, а уже потом приходить. Так и выгнала его с урока. Минут десять Олежка умывался в туалете, вытирал брюки, трусил свитер, а затем вернулся в класс. Украденная палочка, спрятанная в носке, неприятно пощипывала ногу, неприятно грела, но Олежка старался сидеть спокойно. Так он и просидел до конца третьего урока.

На перемене к нему в класс пришел брат Димка.

— Я про тебя помню, - сказал Димка и достал десять гривен. — У Макса одолжил, сходим на твоего фокусника, - будто извиняясь сказал он.

Олежка не знал, что и ответить, нервничал. С Димкой спускался на второй этаж, смотрел на стоящего возле распахнутой двери актового зала слесаря. Тот чесал затылок, смотрел на закрытый замок, двигал распахнутые дверцы, пытаясь понять, как их открыли. Рядом из стороны в сторону ходил директор. Увидев, его Олежка отвел взгляд в сторону.

— Ты знаешь, я уже не хочу больше, иди без меня, - сказал Олежка. — Живот болит, - на ходу сочинял он.

Димка посерьезнел и пристальнее посмотрел на Олежку.

— Правда не хочу, сильно болит, - продолжал врать он.

Дослушал Олежку, Димка ушел. Ничего не сказал.

Далее был четвертый урок, математика.

Понемногу тревога спала, и Олежка начал привычно витать в облаках. Палочка, спрятанная в носке, еще периодически пощипывала ногу, но уже едва заметно. На уроке математики друзья Олежки, как и он сам засыпали. Мучались и через раз просились выйти в туалет. Пожилая Нина Романовна монотонно давала задачи, и даже не замечала кто и сколько раз выходил. Первым в туалет пошел Саня, друг Олежки. Пока его не было, Олежка все ждал его возвращения, чтоб отпроситься, ведь несколько человек за раз в туалет не отпускали. Не было его минут пять, а потом он возбужденный забежал обратно.

— Псс… Псс… - позвал он Олежку. — Там дрек, с каким-то мужиком по первому этажу ходят и заглядывают в каждый класс, лазят по портфелям, что-то ищут. Мне Колбаса рассказывал, говорят в их классе даже карманы у всех проверяли.

От услышанного Олежке стало не по себе, он похолодел. Тут же попросился выйти. Судорожно думал, что делать, бежал по коридору. Знал, что его ищут, но гадал понимают ли они, что им нужен именно он. Украденная палочка в носке начала жечь ногу. На первый этаж идти было нельзя. Нужно было где-то спрятать украденную палочку, но где? Так Олежка и бегал, в нерешительности, из одного конца коридора в другой, а потом его будто осенило. Чердак! Вспомнил за один кабинет на четвертом этаже, где была прямая железная лестница ведущая на чердак. Туда он и побежал. Быстро залез по лестнице, и толкнул люк вверх. Обдало холодом. Олежке было страшно, и он суетился. Достал украденную палочку и запихнул под одну из толстых горизонтальных балок, что шли вдоль чердака. Ногой сверху прикопал в пыль и быстро полез обратно.

Нина Романовна, казалось, не заметила отсутствия Олежки. Так же бормотала задачи в сторону доски. Не прошло и двадцати минут, как дверь класса открылась, все встали. Зашел директор. За ним в класс вошел человек в длинном пальто. «Фокусник» - подумал Олежка. Директор начал с того, что сообщил всем – «Случилось ЧП». Далее попросил всех достать рюкзаки, вывернуть карманы, и начал обходить класс. Сердце Олежки бешено колотилось. Сильнее биться оно начало после того, как Олежка встретился взглядом с Фокусником. Тот смотрел на него, не моргая и не отводя взгляд. Олежке стало дурно. Директор что-то говорил, так же говоря он покидал класс. Фокусник тоже уходил, но продолжал пристально смотреть на Олежку.

После математики было «ОБЖД», пятый урок и все кроме Олежки шли на выступление Фокусника. Олежка отпросился к медсестре и все сорок пять минут просидел под её кабинетом. Время прошло. Закончился урок и выступление, со звонком все начали спускаться. Там же возле медсестры Олежка встретил Димку, и они направились домой.

На улице, перед школой в снегу боролась кучка старшеклассников, один из них узнал Олежку.

— О! Так ты брат Бомжа! Ты его открыл? - удивился тот, кто утром закрывал Олежку в шкафу.

— Крыса и Бомжа, - другой старшеклассник провел рукой в воздухе, изображая надпись и посмотрел вдаль. После этого все, кто был возле школы расхохотались.

Олежка и Димка быстро уходили, в след им полетела пара снежков, пара оскорбительных криков, а потом старшеклассники забыли про них. В пути Димка допытывался у него, о чем они, но Олежка молчал. Нога зудила только, в том месте, где украденную палочку прятал.

Дома была снова жареная картошка. Мать спала в комнате братьев после ночной смены. Димка как обычно поев ушел в компьютерный клуб, а Олежка сидел и смотрел телевизор до самого вечера. Уже ночью, после того как мать ушла в ночную смену, а братья улеглись в свои кровати, когда сон уже был так близко, Димка вдруг повернулся к Олежке. Долго смотрел на него, не моргая, так долго, что Олежке стало неловко и он не выдержал:

— Ну как сходили на выступление?

— Нормально, - ответил Димка и продолжил пристально смотреть на Олежку.

Олежка ждал что Димка расскажет ему что-то еще, какие-то детали, но тот лишь молчал и смотрел на него. От этого взгляда Олежке стало не по себе.

— А что там было хоть?

— Ты.

— Я? – похолодел Олежка.

— Да.

— Ты появился из ниоткуда, вылез из-под сцены и вышел прямиком на нее.

Олежка боялся спрашивать что-либо дальше, ему было страшно. Димка был какой-то неживой. Ему вспомнился летний лагерь. Как они засовывали подушки под одеяло, сбивали их так, чтоб они были похожи на лежащего человека. Чтоб незаметно уйти после отбоя. Вспомнил то чувство, как однажды в лагере, долго рассказывал своему другу Витьку про игры на «сегу», а тот молчал. Как вопрошал «Витек? Витек?», а потом встал и попытался его растормошить. Как осознал, что Витька там нет и не было, и все это время, его слушали лишь сваленные одеяла и подушки. Пространное чучело Витька. Вспомнил тот глубокий, ни на что не похожий ужас. Сейчас Олежка испытывал нечто подобное и ему было жутко от этих мыслей. Больше, чем от странных ответов Димки.

Между их кроватями была тумбочка, на которой стояла лампа. Олежка боялся, что Димка потянется и выключит ее. Что они останутся вдвоем в абсолютной темноте. Вместе с этим он начал замечать странное. Димка был укрыт одеялом по самую голову, лежал на боку, смотрел в сторону Олежки. Под одеялом были еще какие-то очертания, за спиной Димки, и они увеличивались. Сам Димка, не моргая смотрел на Олежку. Одеяло за его спиной поднялось еще выше, словно горб, затем еще выше. Будто кто-то маленький сидел за спиной Димки на четвереньках. Кровать заскрипела и продавилась вниз. Олежка все это видел, и не мог пошевелиться от страха. Что-то сокрытое одеялом, начало клониться в сторону Димкиной головы, кровать вновь заскрипела. Мерзкий, отчетливо слышимый шепот, свистящий, словно когтями провели по зубам прошипел Димке на ухо:

— Скажи ему, что я знаю……

— ОН ЗНАЕТ, - голос Димки был низкий и утробный.

— Скажи ему, что тебе страшно…

— МНЕ СТРАШНО.

— Скажи ему, что теперь ты мой…

— Я ТЕПЕРЬ ЕГО.

— Скажи ему, что он тоже скоро будет моим…

— СКОРО ОН ПРИДЕТ ЗА ТОБОЙ. ТЫ БУДЕШЬ ЕГО.

Шепот продолжал звучать, а Димка утробно говорить. Олежка зажмурился, накрылся с головой одеялом и зажал ладонями уши. Он дрожал от страха. Кровать вновь заскрипела. Димка встал, и раздвинул оконные шторы.

— Снег… Такой…такой… красивый… - сказал он, и немного постояв возле окна подошел к шкафу. Оделся и пошел в сторону входной двери. Олежка слышал все это, но вылезти из-под одеяла боялся. Слышал, как Димка обувался, надевал куртку и открывал дверные замки. Как вышел за дверь, и не закрыл квартиру. Как на улице хлопнула подъездная дверь и Димка ушел прямиком в снежную ночь.

Олежка первое время рыдал от страха, потом просто бессильно лежал. Ему было страшно и непонятно. Из-под одеяла он высунулся только тогда, когда стало светло. С ночной смены, в семь утра, мать так и не пришла. Снегопад сильный был и транспорт не ездил. Олежке было тревожно и грустно, страшно как никогда. Места себе не находил Олежка. Оделся да так и пошел за дверь, не от желания, а от страха оставаться одному дома. Поковылял Олежка по заметенной дороге в школу, не встретив в пути ни Санька, ни Макса - друга Димки. Мело сильно. Сугробы выросли, что тот рост Олежки, пути ж\д замело. Автомобильные дороги. По колено снега было и больше. Пол часа Олежка до школы добирался, вспотел весь. Пришел, а ему с порога Клюка сказала:

— А ты чего здесь? Занятия отменили из-за снегопада. Домой иди.

Олежка вспомнил за спрятанную палочку, как оставил её на чердаке. Замялся. Стал выдумывать.

— Можно… я… в туалет зайду… - спросил у Клюки он.

Клюка как обычно начала ворчать, но ее прервала вошедшая в школу пара девочек, она захромала в их сторону. Снова:

— Чего пришли? Отменили занятия, видели какой снегопад? Домой идите!

За ними зашел еще один мальчик, и группа из пяти шестиклашек. Вскоре, внизу набилась целая куча детей, и пока Клюка отвлеклась, Олежка в суматохе прошмыгнул мимо нее и проскочил в сторону коридоров. До туалета следил снегом с подошвы, а когда вышел с него, то уже не оставлял следов. Там же и повернул в сторону ступенек и по-тихому побежал на четвертый этаж. Очень быстро залез по лестнице, и открыл люк. Подошел к балке, руками откопал теплый скрученный отросток. Украденную палочку. Снова запихнул её в носок. Начал уходить.

— Подожди.

От услышанного Олежка чуть не полетел в открытый люк.

— Не уходи.

Он повернулся, но кто говорил увидеть не мог. В глубине чердака было темно. Снег замел все просветы в шифере, от чего было намного темнее и невыносимо тихо. Олежка буквально слышал присутствие кого-то еще, помимо говорившего.

— Помоги нам. Спаси нас.

Переборов страх он спросил:

— Кто вы? Почему не выйдите на свет.

— Мы не можем, мы тени, запертые души. Твой брат теперь с нами. Спаси нас.

Олежка не понимал, что происходит - ему было страшно, но слова про брата заставляли остаться.

— Где мой брат? Почему вы прячетесь!?

— Мы не прячемся, как и твой брат. Нас запер здесь тот, у кого ты украл волшебную палочку. Ту, что ты засунул в носок. Он ходит по земле и показывает чудеса. Когда он ступает, под его ногами тает снег. Он воняет как мокрый антрацит и стекло. Он любит боль и страдание, он в милости у самого Дьявола. Кудесник Ада. Вонь в кровь способен превратить, и шагать по лаве. Он носит органы свои, давно засохшие в шкатулке, и фокусы показывает всем. Крадет человеческую плоть, и запирает людские души, в местах таких как это. Освободи нас. Мы такие же, как и ты - дети. Когда-то попавшие на его выступление, он запер нас здесь. Украл нашу плоть и органы, вставил в себя. Освободи наши души, спаси нас. У тебя есть волшебная палочка. Его засохшая пуповина. Над тобой он не властен теперь. Он боится. Спаси наши души.

У Олежки шла кругом голова, он дрожал от страха, боялся что-либо спрашивать, из темноты послышался другой голос, более сухой.

— Ты должен остаться здесь на всю ночь. А в середине ночи, в три часа, пойти в учительскую и дать звонок пожарной тревоги. Тогда все души, запертые в этой школе, смогут покинуть ее. Волшебная палочка в твоих руках позволит тебе влиять на мир. Помоги нам, освободи наши души. Знаешь, как давать звонок?

— Нееет, - еле смог ответить Олежка.

— В учительской, сразу возле двери висят две кнопки – это звонки. Нажимать их нужно одновременно, и очень быстро.

— Сделаешь так, раз шесть…

— Да! Шесть раз…

— Шесть раз…

Начали вторить множество других голосов из темноты, вместе с говорившим.

— Сегодня Клюка из-за снегопада раньше пойдет домой, и в школе никого не будет.

— Откуда вы знаете? – перебил говорившего Олежка.

— Мы знаем все. Все что было, есть и будет. Мы запертые духи и существуем вне времени. Для нас нет разницы во временной линии между тем что случилось, и тем, что случится. Для нас это существует одновременно.

Олежка мало понимал их слова, был еще мал, да страх мешал думать.

— В школе никого не будет, ключи от учительской в кибитке у Клюки, возьми их, и сделай все как мы говорим. Освободи наши души. Освободи своего брата.

Клюка действительно ушла через час. Об этом духи донесли Олежке почти сразу. Сам Олежка, потерянный и обессиленный, бродил по коридорам третьего этажа. Всю ночь он не спал и был сильно голоден. Духи обратились к нему из одной тени в углу коридора. Посоветовали взять ключи от столовой и пойти поесть. Так Олежка и сделал. Только еды упомянутой не нашел. Все было в морозилках, лишь обрезки хлеба, ставшие сухарями, лежали в коробке под столом. Найдя в морозилке брикет маргарина и взяв сухарей, Олежка немного подкрепился этим, после чего в той же столовой, на скамье, провалился в мрачный сон.

Ему не снилось ничего, лишь глубокая и гипнотизирующая своей бездонностью темнота. Олежке казалось, что он падает в нее, тонет, замерзает. Так он и проснулся лежа на скамье в столовой. Замерзая, сквозь куртку и шапку. Вокруг уже было темно. Снег за окном лишь усилился, так что для Олежки там была сплошная непроглядная рябь.

— Ты долго проспал, совсем скоро тебе нужно будет идти.

Олежка вновь ощутил присутствие вокруг. Страх. Духи были везде.

— Возьми первые ключи в щитке и иди в учительскую.

Олежка встал и пошел прямо по коридору, к школьной входной двери, к кибитке Клюки.

— Возьми у нее под полой фонарик. Тебе он пригодиться.

Олежка нашарил рукой фонарь и включил его.

Посветив фонарем, он увидел первые ключи, взял их, и продолжая слушать голоса, направился на второй этаж, прямиком к учительской. Там открыв дверь, он замер перед двумя кнопками звонков. Голоса молчали. Олежка напряженно слушал.

— Пора, - сказал один из голосов.

Олежка стал быстро жать звонки, шесть раз, как и говорили духи.

Оглушительный грохот разнесся по пустой школе. Все двери разом распахнулись. Олежка закричал от страха. Открылась и школьная входная дверь внизу. Голосов больше не было. Олежка не знал, что делать, и побежал прочь, вниз, на выход из школы. На первом этаже он различил глухой крик со стороны трудовой.

— Оле-е-е-е-е-жка, - донеслось до него.

«Димка!» - с ужасом и трепетом осознал он.

— Оле-е-е-е-е-е-жка!!! - вновь кричал откуда-то Димка.

Так Олежка и бежал, пока не различил Димкин голос совсем близко, из подвала в трудовой.

— Димка! – радостно прокричал он.

— Дурак! Я же кричал беги! У тебя времени совсем мало, если не успеешь до рассвета, «он» запрёт тебя с нами. Ты выпустил очень плохих духов, злых. Их нельзя было выпускать! Это место – между жизнью и смертью, нас тут очень много, - говорил из-за закрытой железной двери подвала Димка. — Тут очень тесно и темно. Если не успеешь убежать обратно в наш мир до рассвета, то попадешь сюда, к нам. Беги скорее!

Олежка начал приседать от нахлынувшего страха, переступать с ноги на ногу.

— Куда бежать?! Куда?!! – кричал Олежка.

— Обратно беги, в наш мир! Беги по следам, сейчас они оставляют их на снегу. Они направились в наш мир, их следы и должны привести тебя обратно. Беги скорее! Мне уже ничем не помочь! Волшебная палочка убережет тебя, не потеряй её! Беги же! Беги!

Олежка засуетился, но бежать начал, страшно было ему. Бежал он до самого выхода, и немного перед школой, на улице, а потом ноги начали тонуть в снегу. Слишком много намело его, выше колена. И мело не переставая, головы не поднять. Рука что фонарь держала, тут же начала замерзать, и Олежка убрал в карман её. Другой рукой немного посветив по сторонам, различил еле видимые следы, по ним и пошел. Первое время идти было тяжело, но вскоре Олежка начал попадать шаг за шагом в следы, по которым шел.

В вездесущей темноте было какое-то свечение от снега, угадывал дома Олежка, но странные они были. Повторялись, хоть и шел он долго. Через темноту и сильный снег не различал их. Свет в окнах не горел, темно там было. Повторялась на пути Олежки и школа. В пути он натыкался на другие тропинки. Какие-то были более вытоптанные, другие совсем заметенные. Так с одной на другую и переступал Олежка, выбирая самую протоптанную, чтоб идти было легче, устал он совсем. Шел и шел. Ноги всё заплетались, вязли в снегу. Не заметил Олежка, как один из сугробов, выдавил волшебную палочку из носка. Как осталась она лежать в снегу, как быстро ее замела метель. Не заметил как что-то изменилось вокруг. Опять повторилась школа, но будто другая. Дом его повторился, но на вид не узнать. Снова одинаковые дома, но уже какие-то не такие. Снег только усиливался, заставлял опускать голову ниже. Было что-то еще в снегу. Темное, раскоряченное. Много этого было. Шарфы, шапки, «кирзачи» и задубевшие «лепни». Часто повторялись они. Видел их где-то Олежка в своей жизни, но не помнил где. Что-то распластанное было в их окружении. Затем такое же самое повторялось и через пять метров, и через десять. Раз за разом. Лежал там кто-то. Замерзший. Через десять метров снова лежал. Чем дальше шел Олежка, тем больше их становилось. Тела, заметенные снегом, покореженные, да везде шарфы и шапки, «лепни» с «кирзачами». Страшно было ему, от тел этих, и не всегда тропинок придерживался Олежка, блуждал и порой не туда уходил. Головы старался лишний раз не поднимать, везде тела были. Целые кучи из тел, наваленные друг на друга. Видел их где-то уже Олежка, в детстве, но где – вспомнить не мог.

Долго шел Олежка, слова Димки были перед глазами. Боялся, что посветлеет вокруг, раньше чем дойдет он. Боялся, что не найдет дороги домой. Через час снег под ногами Олежки сменило что-то каменистое, похожее на гальку. Звуки вокруг стихли и стало не так холодно. Олежка не сразу понял, что метет уже не снег, а пепел, а когда понял было уже поздно. Следы закончились, куда-то привели, но куда именно Олежка не ведал. Да темнее стало вокруг, жарко. Светил фонарем по сторонам Олежка, и не мог понять, что видит. Огромные монолиты, уходящие в черноту затянутого темнотой и дымом неба. Монолиты, что состояли из камня пепельного цвета. Вид этих гигантских, бесконечно далеко уходящих вверх монолитов, вселял в Олежку ужас. Чем дальше Олежка шел, тем светлее и теплее становилось. Он начал различать сотни таких же монолитов, которые уходили в затянутую дымом черноту неба. Начал различать огромные горы, и далекие пространства, усыпанные торчащими из земли монолитами. И последнее что показалось ему верной дорогой – чернота в горе, будто проход. Туда и направился Олежка. Еще час шел до входа, пока наконец не добрался туда. А там ступени, длинные, под крутым углом вниз идущие. Так и пошел Олежка по ним, до самого низа, куда Олежка добрался через тридцать минут. К тому времени совсем устал он, разум его уже отказывался что-либо понимать. Перед дверью стоял Олежка и не в силах был открыть ее. Слишком знакомой была она, напоминала тот самый ящик, в котором закрыли его вчерашним утром старшеклассники. Распахнул его Олежка, а там все точно так же. Мячи, маты, скакалки и обручи. Страх подгонял Олежку, и он полез туда. Не успел толком проползти вперед, как дверь тут же захлопнулась за ним. Олежка повернулся, а за ним, на том месте, где только что была дверь, виднелась уже каменная стена.

Первое время Олежка полз по памяти, вспоминая как это было вчерашним утром. На своем пути он не встречал старых канатов и сложенных транспарантов. Не хрустели ватманы, долгое время там не было вообще ничего. Только какие-то неприятные, как шапка замерзшего батеньки волосы. Первое время Олежка так и думал, пока не осознал, что ползет по куче этих самых шапок. Сначала они были просто холодные, но чем дальше Олежка полз, тем теплее они становились. Через несколько минут, шапки на его пути, когда он проползал по ним, начинали извиваться, дергаться. Как-то глухо взвизгивать и пытаться уползти из-под Олежки. Они роились и сокращались. Фонарь Олежки светил в темноту, которая пульсировала, в гору словно живых крыс. Как опарыши в трупе, бездумные насекомые. Как оползень грязи. Вся масса шапок под Олежкой своим волнением двигала его вперед. Он уже даже не пытался ползти, бессильно лежал на ней, пока течение из шапок не принесло его к однородной дощатой поверхности.

Беды не оставили Олежку и там. Шапки сменили острые ветки. Они цеплялись за Олежкины вещи, и царапали его. Рвали куртку, стянули шапку. Сквозь ветки и палки, Олежка полз до момента, пока от его куртки не осталось сплошное тряпье. Стянув с себя остатки куртки, Олежка продолжил ползти дальше. Теперь под его локтями было что-то вязкое и липкое. Мокрая земля. Грязь. Она лезла в глаза и уши, в ноздри и рот. Олежка плевался, кашлял и блевал. Давился грязью, захлебывался ей. Консистенция грязи вскоре стала более однородная, позднее и вовсе перешла в жидкость лужи. Олежка буквально плыл там, пока его не вынесло на очередную похожую на берег поверхность. Там, у Олежки сил совсем не осталось, там он хотел все бросить, сдался уже. Но пространство вокруг него начало сокращаться, и тело Олежки толчками понесло вперед. Воняло внутренностями, кровью и козлячими рогами. Пространство вокруг Олежки сужалось, в своих сокращения переходило в конвульсии. Задыхался Олежка, да сделать ничего не мог – руки не поднять, всего сдавило. Сдался Олежка и увидел он свет. Что-то распахнулось спереди, и Олежка выполз на паркетный пол. Несколько секунд он задыхался, плевался и кашлял. Стоя на четвереньках, он был на грани того, чтоб упасть в обморок. Свет вокруг него был такой приятный и теплый, он не мог поверить, что тот Ад, в котором он побывал, наконец закончился.

— Тада-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м! – прокричал кто-то над его головой.

Олежка содрогнулся, это был тот Фокусник, одной рукой он отвел плащ в сторону, а другой указывал на Олежку. Раздались оглушительные вопли и аплодисменты. Олежка поднял голову и замычал от бессилия. Он был в актовом зале, на полу, в том месте, где вчера выполз из-под сцены. Фокусник помог Олежке забраться на сцену, и вывел его на середину. Перед ним собралась вся школа.

В зале сидели все учителя. Директор и завуч. Где-то возле самой двери, за толпой зрителей мелькая взъерошенная, ржавая шевелюра Клюки. Олежка разглядел среди зрителей тех старшеклассников, которые закрыли его вчера в шкафу, они хлопали. Радостно хлопал Олежкин друг Саня, рядом с ними не менее радостно хлопали его одноклассники. Он увидел Никиту, Дашу и Глеба. Увидел брата Димку. Тот сидел рядом со своим другом Максом, периодически усиленно хлопал и громко свистел. Все радовались, Фокусник, что стоял над Олежкой, поклонился.

Может в этом и был главный фокус?

Может быть… Может быть…