Фонарщик

Артём стоял перед зданием Комиссии освоения Марса и не мог избавиться от чувства неловкости. Казалось, само серое небо давило на плечи, напоминая о том, что он — молодой программист, потерявший работу из-за нового поколения ИИ-систем, которые писали код быстрее, аккуратнее и дешевле.

Он вздохнул, поправил потрёпанный рюкзак и вошёл внутрь.

В холле было тихо. Несколько человек сидели на мягких сиденьях, заполняя электронные бланки. Над стойкой мерцала панель: «Добро пожаловать. Колония “Купол”, Марс. Набор добровольцев».

Артём подошёл к окошку. За ним сидел пожилой чиновник с усталыми, с золотой искринкой глазами.

— Здравствуйте… — начал Артём. — Я хотел бы узнать… какие вакансии вообще есть на Марсе? Я программист. Вернее, был.

Чиновник понимающе кивнул.

— Сейчас многие были, — сказал он мягко. — Ну что ж… Давайте посмотрим.

Он вывел список профессий на экран: инженеры, биологи, археологи, аграрные специалисты… всё, что требовало работы руками, знания почвы, механизмов или биосистем. И почти ничего, связанного с кодом.

— Честно говоря, — чиновник покачал головой, — классических IT-вакансий почти нет. Что можно автоматизировать — автоматизировано. Даже ремонт роботов делают в основном сами роботы.

Артём опустил взгляд. Он ожидал этого, но всё равно расстроился.

— Но… — чиновник вдруг приосанился. — Есть одна вакансия. Очень странная. Совершенно странная. Только, пожалуйста, — он поднял палец, — не говорите сразу «нет».

Артём насторожился.

— Какая?

Чиновник глубоко вдохнул, будто сам не верил в то, что собирается произнести.

— Фонарщик.

— …Что?! — Артём моргнул.

— Фонарщик, — повторил чиновник, и в голосе его прозвучала смесь смущения и гордости. — Под куполом, в жилом секторе, стоят старые газовые фонари. Им уже лет двадцать, но колонисты так к ним привязались, что отказываться не хотят. Да и свет у них тёплый, совсем иной, чем у светодиодов. Режим психоэмоционального комфорта повышают, говорят.

Он откашлялся.

— Каждый вечер эти фонари нужно обходить… и зажигать.

Артём на секунду потерял способность говорить.

Работа, которой не существовало на Земле уже почти сто лет. Работа, противоречащая всей его прежней профессии. Работа, от которой веяло чем-то… невероятно человечным.

— И… это всё? — спросил он. — Просто подходить и зажигать?

— Да, — чиновник кивнул. — У фонарей есть автозажигание, но оно иногда сбоит из-за песчаных бурь. Колония не хочет менять систему, она стала традицией. Люди выходят вечером гулять под этими огнями. Ждут их. А ещё…

Он наклонился ближе.

— Это самая важная должность среди “несамых важных”. Понимаете?

Артём почувствовал, как в груди что-то дрогнуло. Будто бы в мире, где код пишут машины, где решения принимают алгоритмы, где всё оптимизировано, вдруг нашлось место для человека — просто потому что человек приходит вечером и зажигает огни.

— Я… — он слегка покраснел и улыбнулся. — Я согласен.

Чиновник просиял.

— Прекрасно! — он протянул форму. — Добро пожаловать в колонию, фонарщик Артём Сергеев.

— Звучит… — Артём задумался. — Как будто из старой книги.

— А на Марсе иногда не хватает старины, — усмехнулся чиновник. — Там под куполом каждый тёплый огонёк на вес золота. Вы поймете.

Артём вышел из здания уже легко, почти счастливо. Впервые за долгое время перед ним открывался путь, который был не про алгоритмы, не про автоматизацию, а про свет — настоящий, живой.

И он шёл по улице, представляя, как однажды вечером будет открывать стеклянные дверцы фонарей, подносить огонь и зажигать их один за другим… пока под прозрачным куполом Марса не вспыхнет целая аллея маленьких золотых солнц.

***

Артём шёл по вечерней аллее под Куполом, держа в руках длинный металлический жезл с крошечным огоньком на конце. Лёгкое пламя мерцало в защитном стеклянном колпачке — маленькое, но настоящее. Огонь, который нельзя запрограммировать.

Воздух под Куполом был тёплым и пах чуть сладковато — смесь марсианской пыли, фильтрованной влаги и ароматов небольшого сада неподалёку. Ночь только-только вступала в свои права, и в прозрачных стенах купола уже отражались первые звёзды.

Артём остановился у первого фонаря. Это был тонкий металлический столб с стеклянной камерой наверху, похожей на лампу XIX века. Он открыл маленькую дверцу, поднёс огонёк… и пламя мягко вспыхнуло внутри, словно фонарь вздохнул.

— Один, — тихо сказал Артём, почему-то придавая этому значимость.

Он двинулся дальше. Второй фонарь, третий, четвёртый — каждый раз внутри стекла рождалось тёплое золотое свечение, и вечер становился светлее, мягче, уютнее.

Путь вёл к дальнему краю купола, где аллея подходила почти вплотную к прозрачной стене из сверхпрочного стеклокерамического материала. Артём остановился на мгновение, задержав дыхание.

За стеной раскинулся Марс.

Настоящий, чужой, величественный. Красные равнины уходили куда-то за горизонт, пересечённые длинными тенями валунов. Вдалеке темнели зубцы древних каньонов, а поверх всего этого тянулось чернильно-чёрное небо, усыпанное звёздами, ярче и резче, чем где бы то ни было на Земле. И среди них — голубая искорка, маленькая, но узнаваемая.

Земля.
Его бывший дом. И — странно думать — теперь далекая точка света, такая же, как этот огонёк в его руке.

Артём стоял и смотрел. На Марсе ночь наступает быстро, и вокруг уже сгущалась тишина — та особенная, купольная, когда кажется, что слышишь собственные мысли.

Он сделал вдох, ощущая прохладный воздух, и шагнул к следующему фонарю. Зажёг ещё один. И ещё один.

Пламя мягко отражалось в прозрачных стенах купола, создавая впечатление, будто вся аллея парила среди звёзд. Где-то вдали проходили колонисты, приветливо махали ему, и Артём отвечал им коротким жестом. Детвора сидела на лавочке, наблюдая, как тёплый свет загорается один за другим и рассеивает марсианскую темноту.

Когда последний фонарь вспыхнул золотой каплей света, Артём остановился в центре аллеи. Все двадцать фонарей светились теперь ровной тёплой полосой, словно маленькая сияющая река между красной планетой и человеческим домом.

Он опустил зажигательный жезл и вдруг понял, что улыбается.

Марс молчал, но его безмолвная ночь, усеянная сотнями светящихся точек, казалась необычайно доброжелательной.